***
Гарри ворочался всю ночь. Он не смог заснуть. Он слышал, как изредка стонал от безысходности Орион, закусывая до крови губу. Он, как и Гарри, больше всего боялся наступления рассвета. Этой ночью факультет Гриффиндор потерял сто баллов. Ни один из мальчиков не знал, как будет восстанавливать свою репутацию и доброе имя среди гриффиндорцев, которые, сомнений не было, искренне возненавидят их. Одна ночь, и все. Собранные трудом студентов баллы растворились в темноте, словно их и не было. Мальчики очень боялись рассвета. С восходом солнца весь факультет узнает о своей потере. И о тех, кто виновен в ней.***
В слизеринских подземельях на кровати корчился Драко. Он не мог заснуть, а то, что он не смог рассказать Гарри о его отце, и то, что благодаря ему его факультет потерял пятьдесят баллов, давило тяжким грузом. Сердце бешено колотилось, тело будто бы немело, но в то же время не переставало трястись. Он думал и о Гарри с Орионом, чем только ухудшал свое и без того нервное состояние. Не попались ли они? На душе у мальчика было очень неспокойно. Он на интуитивном уровне чуял, что произошло нечто, что могло повлечь серьезные проблемы. Малфой не знал, как остался жив после этой ночи. Он чувствовал, будто удары его собственного сердца могли проломить ему ребра. Драко задыхался из-за своей беспомощности перед обстоятельствами. Он пытался успокоить себя мыслями наподобие: «Ничего же жутко страшного не произошло? Древнее зло я не высвобождал, третьего пришествия не было, я никого не убил, чего мне трястись?» — но ничто не могло в полной мере воздействовать на Малфоя. Утром мальчик вяло поднялся с постели. Лицо его ничего не выражало. Примерно к четырем часам утра дали знать о себе слезные железы, выдавливая на подушку горячие соленые слезы. Длилось это ярое проявление слабости недолго, но слизеринцу казалось, будто его полностью осушили, оставляя на месте лишь апатию. Невыспавшимся, синеющим фантомом с мешками под немного покрасневшими от слез и усталости глазами Драко поплелся на завтрак.***
Поначалу в Гриффиндоре никто ничего не понял. Никто не понял, что произошло. Все смотрели на огромную доску, где фиксировались баллы факультета, и думали, что это ошибка. Как можно представить, что факультет по-настоящему лишился ста баллов за одну единственную ночь? Никто и представить не мог, как так вышло. Но уже через час после подъема выяснилось — во всем виноват знаменитый Гарри Поттер. Он и еще один первокурсник, по мнению родовитой общественности являющийся сыном печально известного Сириуса Ориона Блэка. Гарри, еще вчера бывший самым популярным и любимым всеми студентом, в одно мгновение превратился в самого презираемого и ненавидимого. Даже ученики с Хаффлпаффа и Рэвейнкло резко изменили о нем свое мнение. Всем хотелось, чтоб в этом году Кубок школы вырвали из логова змей и отдали кому-либо другому. На Слизерине тоже все было не гладко. Студенты заметили, что от их баллов оторвалось целых пятьдесят штук. Драко серел и бледнел и был не многим краше коматозника. Он заметил, как переменилось отношение к Поттеру. Этого он и боялся. Их с Орионом заметили. Старая кошка, а Малфой чувствовал, что это была именно она, сняла с лжегриффиндорцев баллы и наверняка назначила наказание. Как и ему самому. Мальчик смутно понимал, почему его окутывает ощущение, что Гарри не следует идти на отработку. Блондину казалось, что, пойди он туда, в его жизни что-то произойдет. И Драко не знал, является ли это «что-то» хорошим.***
За завтраком было, как и всегда, оживленно. Конечно, было много тем, чтобы обсудить. Взять хотя бы те же баллы Гриффиндора. Гарри сидел, сжавшись, и чувствовал себя крайне некомфортно ровно в той же степени, что и Орион. Они пытались не подавать виду, что им страшно. А как иначе? Конечно, им было страшно. Лишить баллов собственный факультет! Аврора и Гермиона сочувственно смотрели на друзей, пытаясь поддержать хотя бы словом, но никакие утешения не могли унять беспокойной дрожи и гулко стучащих сердец. Рон все также находился в покоях Зельевара, в то время как сам Снейп недобро, но вместе с этим и обеспокоено, поглядывал на них и Драко. Теодор и Блэйз подозрительно косились на своих товарищей, подозревая, что могло произойти. Пришла пора для почты. Совы влетали в зал, неся в лапках посылки и письма. Когда перед тремя любителями ночных вылазок упали письма, они покрылись потом и резко побледнели. Все три мальчика знали: эти письма от МакГонагалл.***
После завтрака студенты ринулись на свои занятия. У Слизерина и Гриффиндора было общее Зельеварение. Поттер, Блэк и Малфой плелись унылой тучкой, не обращая внимания на посторонние раздражители. Со стороны казалось, что повей на эту компанию легким и свежим весенним ветерком, да их сдует в небрежно прикрытое окошко. Внезапно Драко как проснулся ото сна. Он посмотрел на Гарри и немного помялся. Через две минуты его тяжких потуг что-то сказать, сам Поттер соизволил обратить на него свое негодующее внимание. — Что такое, Драко? — сказал он, поднимая глаза на слизеринца. — Гарри... Я... Я хотел сказать, зачем пошел за вами вчера ночью, — блондин опять замялся, опуская глаза в пол. — И зачем же? — спросил Поттер, немного склоняя голову на бок. — Я... услышал разговор Северуса и, — Драко запнулся, словно обдумывая, говорить или нет. — твоего отца. — Отца? — переспросил лжегриффиндорец шепотом и раскрыл глаза в немом удивлении. — Да. И я узнал его имя. Его зовут Том. — Том. — Том? — тихо воскликнул слушающий их разговор Орион. — Том... папа однажды упоминал какого-то Тома, — Блэк изумленно замолчал и уставился широко открытыми глазами на Гарри. Он вспомнил, что говорил Люпин. Он детально вспомнил, в каком контексте он произнес это имя. «Том, то есть Волдеморт, не был плохим человеком...» — рассказывал на ночь шестилетнему Ориону Ремус. И сейчас у Ори не возникало ни одной мысли, что тот рассказ был ложью. «Отец Гарри Поттера — Волдеморт», — мысленно заключил Блэк, но вслух ничего не произнес. Он все также продолжал шагать рядом с друзьями и сверлить взглядом пустоту.