***
Сириус и Ремус сидели в гостиной. Конкретнее, сидел Блэк, а Люпин, проявляя свою деятельную натуру, раскладывал разбросанные тут и там вещи по местам, перебрасываясь фразами с мужем. За окном вступало в полную силу шестое июля, опаливая земли Великобритании полуденным солнечным светом. В разговоре возник перерыв. Ремус продолжил медленно передвигаться по комнате, подбирая вещи и относя их на место. Сириус отхлебнул травяной отвар из кружки, стоящей перед ним на столике, а следом взял маленькое печенье и смело отправил его в рот. Взяв второе такое печенье, он откинулся на спинку дивана и покрутил выпечкой перед носом, смотря на комнату сквозь него. Взгляд Блэка зацепился за супруга, да так и остался на нем. Сириус понял, что упускает нечто очень, очень-очень-очень важное. Что-то, что ранее он не упускал никогда. Что-то для него обыденное, но хорошо забытое в застенках Азкабана. Нечто серьезное. Близкое ему, но далекое. Чужое, но в то же время родное. Не его лично, но относящееся к нему. Что он упускал? Что было не так? Ремус, поглаживающий корешок какой-то книги и явно вчитывающийся в ее затертое название, был бледен и как-то по-особому хрупок. В волосах затерялись пряди, сдобренные сединой. Глаза, хоть и мерцающие живым огнем, были немного впалыми, а под ними залегли тени Создавалось ощущение, что он не высыпался несколько дней подряд. И на этом моменте размышлений Сириуса осенило. Конечно же он не высыпался! Он не мог выспаться именно из-за того, что забыл Сириус! Глупый, глупый Сириус! Почему Люпин — его муж? С чего начались их отношения? Ремус — магическое существо! Не обычное существо, а очень зависимое от внешних факторов! Он — оборотень! А оборотни обращаются в полнолуние! Оно было два дня назад! Блэк сглотнул. Улыбка, еще недавно озаряющая его лицо, сошла на нет. Он положил печенье обратно на тарелку и серьезно вгляделся в супруга. У оборотней была одна загвоздка. Заключалась она в узах партнерства. Как известно, у всех магических видов эти узы проявляются по-разному, с учетом видовых особенностей. И если у вейл это собственничество, крайняя ревнивость, прилипчивость и зависимость от ответных чувств или действий партнера, то у оборотней это нечто не менее, если не более, жуткое. Процесс обращения в волка напрямую зависел от присутствия партнера. Если он рядом, то оборотень спокойно обращается в полноценного волка, чуть больше реального, и проводит ночь полнолуния, ластясь к своему возлюбленному, мирно и без особых последствий для здоровья и рассудка. Но если партнера у оборотня нет, или же он находится далеко… в лучшем случае, при обращении волк решит просто побегать по лесу, охотясь на зайцев. В худшем же, он может полностью потерять рассудок, стать кровожадным монстром и уничтожить маленькое людское поселение. Этого можно не допустить, если у волка есть сильный вожак. Вожаком стаи Ремуса был Фенрир. И, насколько Сириус понял, все эти годы он мотался драккл знает где в компании Регулуса. А значит вожака, контролирующего волка, у Люпина не было. Тогда встает закономерный вопрос: как Ремус переносил полнолуния на протяжении всех этих лет? Сириус слышал еще до попадания в Азкабан об изобретении ликантропного или, как его еще называли, аконитового зелья. Оно должно было подавлять агрессию, делая оборотня в полнолуние безобидным волком. Неужели Ремус травился им все это время?! — Ремус, — тихо позвал Блэк. Он не контролировал свой голос, из-за чего громче сказать не получилось. Люпин повернул к нему голову. — У меня есть к тебе несколько вопросов. Можешь сесть рядом? Ремус нахмурился, чувствуя, как надвигается какой-то серьезный разговор, но подошел и сел на диван. Сириус тут же схватил кисти его рук своими руками, упирая их в свои колени. — Ремус, отвечай честно. Как ты переносил полнолуния на протяжении этих двенадцати лет? — Я… Сири, — выдохнул Люпин, не горя желанием отвечать на это. — Так ли это важно? — Это очень важно. Признайся, ты пил аконитовое зелье? Ремус, не молчи! Ты пил эту отраву, верно?! Продолжаешь пить по сей день, я прав?! Глотаешь этот яд! — криком закончил спрашивать Сириус, сжимая руки супруга. Тот попытался их выдернуть, но безрезультатно, и зло посмотрел в глаза Блэка. — Будто у меня был выбор! — крикнул он в ответ. — Глотать или не глотать яд! Я обезумел! Тебя не было рядом! Меня поглотило отчаяние! Я думал, что больше никогда в жизни тебя не увижу! Я чуть не подох во время первого же обращения! Мой волк пытался пойти на самоубийство! Я чуть не загрыз сам себя, а потом практически сбросился с отвесной скалы! Меня спасла Нарцисса, присматривающая за близнецами! И так мы выходим ко второй проблеме! — от крика голос Ремуса начинал хрипеть. — У меня были дети! Маленькие дети, которые могли остаться сиротами! Да я сам мог остаться без детей, убив их в запале! Как бы я смог жить после этого?! Уж лучше глотать яд и терпеть это все, чем так! Без тебя все равно полнолуния были подобны пыткам! Так какая уж разница, буйствую ли я без зелья или же мирно сижу в подвале с ним?! Разница только в моей опасности для окружающих! А сейчас я — профессор Хогвартса! Я работаю в школе, полной детей, так что принятие зелья — это моя прямая обязанность! Все! Вот и весь ответ! Это ты хотел от меня услышать?! Ты добился своего!.. С перехватившим горло спазмом Сириус слушал исповедь супруга, смотря на него блестящими от наворачивающихся слез глазами. Не собираясь ждать, когда крики Люпина превратятся обычную истерику, он подался вперед и крепко прижал мужа к себе. — Отпусти, Сириус! Отпусти! — дрожащим голосом требовал Ремус. — Не отпущу, никогда больше не отпущу. Теперь я всегда буду рядом, я обещаю тебе, Ремус. Обещаю. Всегда буду рядом с тобой, ты больше не будешь страдать в полнолуние. Следующее мы обязательно проведем вместе. Обещаю. Все будет хорошо, ты же мне веришь? Оборотень не ответил, но спина его перестала походить на камень, а руки легли на спину Блэка, прижимая его к себе. Сириусу этого было достаточно.***
За неделю, проведенную в Малфой-мэноре, Гарри Поттер уяснил три вещи: во-первых, Регулус Блэк — профессор-та-еще-заноза-в-заднице, ибо его преданность порученному делу порой откровенно пугала. Во-вторых, в доме Малфоев что-то скрывалось, там проживало нечто, о чем никто никогда не говорил, но это нечто само порой обнаруживало себя. По наблюдениям Гарри, это нечто, скорее всего, было ребенком — порой он слышал детские крики или угуканье. Если раньше он списывал это на слуховые галлюцинации, то потом просто взял на заметку, что регулярно одно и то же слышаться не может. В-третьих, Кассиопея была хорошим поваром. Поттер прознал о ее тайном увлечении, после чего отведал созданных ею блюд. Он был приятно удивлен, после чего у него в голове приютилась одна интересная идея. Драко в оставшиеся дни до отъезда Гарри порой странно косился на него, не имея понятия, что взбрело в голову чудному лжегриффиндурку. Все же некоторые импульсы эмоций Поттера, относящиеся к этой идее, проскальзывали по партнерской связи, вызывая у Малфоя вопросы.***
Утром в день отъезда, восемнадцатого июля, Драко приоткрыл подернутые сонной пеленой глаза, все еще оставаясь мыслями в стране грез. Разморенное сновидениями тело Малфоя пребывало в ленивой неге. Он проснулся раньше Гарри. Он бы не удивился, если бы сейчас было очень раннее утро — все же Поттер был ранней пташкой, обогнать его по просыпанию было чем-то необычным. Но факт оставался фактом, Гарри мирно сопел, укутавшись в одеяло. Сонный морок постепенно начал отступать, и этого было достаточно, чтобы Драко насторожился: что-то было не так, как обычно. Что-то шло не так. Сердце кольнуло от страха и сильно ударилось о ребра. Малфой привстал, пытаясь понять, что вызывает у него беспокойство. Пелена сна перестала сковывать его сознание. И тут до юноши дошло. Смущенно покраснев, он осторожно, чтобы не потревожить сон Гарри, вылез из постели и, беззвучно ступая по полу, помчался в ванную комнату. Дверь тихо закрылась, быстро щелкнул замок, и Драко все же решился рассмотреть «врага в лицо». Белье было влажным и липким. Где-то образовалась белесая корка. Малфой тихо взвыл. Отец читал ему лекцию о половом созревании, так что юноша примерно понял, что произошло. И отдавать это домовым эльфам на стирку он не собирался. Итак, у него был выбор: сбегать обратно в комнату за волшебной палочкой и удалить с ткани загрязнение, тем временем попортив материал, или же уподобиться магглу и вручную постирать свое белье, после чего выбежать из ванной, сверкая голым задом — метафорично, конечно, в ванной были чистые полотенца, чтобы замотаться в одно из них. Но не возникнет ли у Гарри вопросов из-за его внешнего вида? Как порой бывает, человек, зацикливаясь на чем-то конкретном, становится очень мнительными. Так и мысли Драко вертелись вокруг того, что его обязательно могут уличить в том, что произошло. Но, отбросив эти странные размышления, Малфой решил сохранить качество своей любимой пары белья, а потому полез к раковине и мылу. Когда дело было худо-бедно сделано — в процессе стирки мальчик извозюкался в мыльной пене и брызгах воды — Драко решил, что неплохо было бы сходить в душ. Это бы заодно и объяснило его внешний вид. А уж предысторию он придумает.***
Когда Гермиона и Гарри отправились по домам, Люциус пригласил своих детей в гостиную на серьезный разговор. — Насколько вы помните, в среду вы, а вместе с вами и я, отправимся в Блэк-мэнор. Думаю, я не должен напоминать вам о том, что вести там себя нужно достойно? — дождавшись согласных ответов детей, мужчина продолжил говорить. — Не избегайте общества бабушки. Возможно, это будет последний раз, когда вы сможете побыть с ней. Ваша мать не вдавалась в подробности, но, насколько мне известно, Друэлла неизлечимо больна и, скорее всего, ей осталось жить несколько месяцев. Поэтому у меня для вас есть важное задание: поддержите Мелиссу. Особенно это касается тебя, Кассиопея. Вы же подружились, не так ли? Мелисса выросла с Друэллой и Сигнусом, они с ее раннего детства были для нее самыми близкими людьми. Она долго горевала после смерти дедушки, а уж после потери бабушки… Мелисса будет убита горем. Потому я ожидаю от вас проявления тактичности и сопереживания. Ей не помешают те, кто сможет помочь ей… примириться с ее потерей, когда придет время. — Я постараюсь, — ответила Кассиопея, — но, папа, — ее голос затих на пару мгновений, — я не уверена, что смогу сделать все правильно. У меня в этом совсем нет опыта. — Я тоже не уверен, что смогу утешить ее. Я никогда не терял кого-то настолько близкого и не представляю, что она будет чувствовать. Не знаю, какие слова подобрать и что именно сделать, — нахмурился Драко. — Не переживайте об этом, тем более мы с Нарциссой тоже не оставим Мелиссу без поддержки. Но мы — взрослые, а вы — дети, всего на пару лет младше Мелиссы. Мы с Нарциссой не сгодимся на роль друзей девочки-подростка, но вы сможете это сделать. Вы уже знакомы ей, она, скорее всего, сможет вам доверить свои переживания. И, Драко, в том-то и дело, что ты не представляешь, что она будет чувствовать. Представь это. Представь, будто очень важный в твоей жизни человек навсегда ушел туда, откуда не возвращаются, — въедливым тихим голосом сказал Люциус, всматриваясь в глаза сына. Он понимал, что, может быть, жестоко говорить такое детям, но ситуация обязывала сделать это. Тем более Люциус не собирался растить своих наследников кисейными впечатлительными барышнями. Они должны адекватно воспринимать неизменную в своей жестокости реальность. Драко и Кассиопею нужно постепенно к этому приучать, аккуратно снимая розовые очки, пока стекляшки сами не разбились вдребезги, поранив их не готовые к подобному глаза. — Какой именно человек? — дрогнувшим голосом спросил Малфой-младший. — Реши сам, сын. Любой из твоих друзей. А, может, твой партнер, хотя, нет, это слишком. Или вспомни про свою мать. Я уж не рассчитываю, на свою кандидатуру, так как не думаю, что ты считаешь меня очень важным человеком в твоей жизни, — протянул Люциус. Он немного лукавил, ибо знал, что сын с детства души в нем не чаял. Однако, с другой стороны, у него в сердце давно сидело сомнение, что сын любит его именно как отца, а не только как человека в том или ином его проявлении. Все же в этой роли Люциус знатно проштрафился, и он это уже понял — Северус открыл ему глаза — ведь он многого не знал о своих детях, был вроде и близок, но на самом деле так далек от них. Они редко проводили время вместе за какими-то семейными занятиями — практически никогда. Они не ходили в походы, не устраивали пикники, не отдыхали всей семьей на пляже. — Я считаю, — тихо ответил Драко. Люциус посмотрел на сына с легким недоумением во взгляде. Малфой-младший погрузился в себя и попытался представить ситуацию, в которой он потерял отца: представлял пустой дом, где никто больше не позовет его в отцовский кабинет, никто не расскажет историй в той манере, в какой обычно рассказывал их Люциус; никто не посмотрит на него, на Драко, с одобрением во взгляде, посылая ухмылку, говорящую о гордости за него. Никогда больше он не услышит, как хорошо знакомым красивым голосом его позовут по имени или же кратким «сын». Отец больше не проведет ладонью по голове Драко и не похлопает по плечу, хваля за что-то. Никто больше не будет наполнять Малфой-мэнор жизнью, распространяя по всему зданию определенную атмосферу домашнего уюта и полной защищенности. Драко больше не услышит, как отец с матерью перебрасываются за столом колкими замечаниями, улыбаясь. Он никогда не увидит, как отец и крестный с довольными лицами сидят в гостиной, распивая вино, в котором пляшут отблески каминного огня. Маленький мир Драко исчезнет раз и навсегда. Малфой-младший почувствовал, как что-то щекочет нос и глаза. Проведя по векам рукой, он обнаружил влагу. Глаза намокли от подступающих слез. Драко с изумлением понимал это, пытаясь как можно незаметней утереть соленую жидкость. — Мне… мне будет очень плохо и грустно. Мне… захочется плакать? Мне будет очень больно, если ты покинешь меня, отец, — признался мальчик. Люциус не менее изумленно, чем сам Драко, наблюдал за лицом сына. Он видел его разом покрасневшие и подозрительно блестящие глаза, а слова мальчика ввели его в ступор. Он замер, боясь пошевелиться. Малфой-старший был удивлен, и в то же время он чувствовал что-то приятное в груди — так прорезалась надежда, так прорывалось на свет открытие, что о его гибели будут грустить, по нему будут плакать, он все же дорог своей семье. Люциус ощутил, что сейчас он должен оказать ту самую поддержку, о которой он сам говорил пару минут назад. И не только Драко, но и Кассиопея подозрительно поджимала губы и прятала взгляд. Пересев с кресла на диван, он пристроился между детьми и притянул их ближе к себе за плечи. — Ну и из-за чего вы расстроились? Выныривайте из своих безумных фантазий, нужно знать, когда остановиться. Иначе и до болезней, которые лечат в психиатрическом отделении Мунго, не долго. Я у вас еще молодой и относительно здоровый, так что и не надейтесь от меня избавиться в ближайшую сотню лет. Еще успею вам надоесть. Обещаю. Дети хохотнули и прижались ближе к отцу, утирая с глаз влагу, что, наконец, перестала появляться. — Но зато теперь вы поняли, что Мелиссе будет непросто, верно? Обнимете ее так же? — ухмыльнулся Малфой-старший вороша волосы на белобрысых макушках. В ответ от них раздалось согласное мычание.***
— Марта, подай мне миску с нашей замечательной заправкой! — Конечно, Джон, держи. Она и правда замечательна, ведь с ней рыба заиграет совершенно новыми красками!.. — вещали краснощекие ведущие какого-то кулинарного шоу средней популярности, приклеив на лицо широкие улыбки. Гарри отвлеченно смотрел на них, сидя на одном из кресел гостиной. В соседнем развалилась уставшая Петуния. Дадли пошел в свою комнату, чтобы поиграть в приставку: Пирс одолжил ему новую игру. Был поздний вечер понедельника, девятнадцатого июля. — Тетя Петуния, — позвал женщину юноша и, дождавшись от тети знака, что она слушает его, продолжил говорить, — у меня есть просьба… ты не могла бы научить меня готовить? — С чего это ты вдруг, Гарри? — удивилась маггла. — Ты же и так умеешь готовить! — Я умею только самое простое. Но вот… такое, — не сумев подобрать слов, мальчик махнул рукой в сторону телевизора, — не могу. — Ох, да я и сама не профессиональный кулинар, я не знаю рецептов многих блюд, — стушевалась Петуния. — И все же, что побудило тебя попросить об этом, Гарри? Что-то случилось? — Ничего. Просто в Малфой-мэноре я узнал кое-что… сестра Драко увлекается кулинарией, и у нее уже многое получается… и вкусно. И Драко нравится… — Оу, Гарри, неужели ты хочешь порадовать Драко едой, приготовленной собственными руками? — разулыбалась женщина. Поттер смущенно потупил взор. — В общем ты права, тетя. И я знаю, что ты умеешь, своими глазами видел, как ты готовила на праздничный стол то, что я не умею! Научишь меня? Пожалуйста! — Ох, милый, как же тебе отказать? Только давай в следующие выходные, хорошо? Сейчас я так устаю, сил не хватает, — словно извиняясь, снова растянула губы в скромной улыбке Петуния. — Я все понимаю, не переживай об этом. Спасибо большое, тетя! — широко улыбнулся ей в ответ Гарри.***
— Драко, Кассиопея, ничего не забыли? Проверьте. Порт-ключ сработает через десять минут, — следил за детьми Люциус, подумывая о том, чтобы в будущем опробовать другую модель межконтинентального порт-ключа, которая не зависит от времени. Единственным отличием в приобретении подобной модели было то обстоятельство, что пришлось бы угрохать целое состояние. Ребята задумчиво перебирали в памяти, все ли они положили в свои сумки, расширенные изнутри чарами. Через установленное время все трое исчезли из Малфой-мэнора.***
Так, день за днем, проходили недели. Встающее солнце оповестило жителей Великобритании о наступлении утра тридцать первого июля тысяча девятьсот девяносто третьего года. Наступил тринадцатый день рождения Гарри Поттера.