***
Спустя некоторое время Слизерин хмуро взирал на студентов, размышляя, как им помочь. Он выслушал их рассказ о том, что у них успело произойти за то ничтожное время, которое прошло с начала учебного года. Причина, по которой юноши хотели поговорить с призраком об этом была проста: они, в особенности Гарри, желали, чтобы он помог им найти способ контролировать драконью сущность Поттера. — Я боюсь, что однажды смогу сильно покалечить кого-то. Или даже убить. Не желая этого по-настоящему. — Я бы заметил, юноша, что сейчас при трансформации твою сущность ведут лишь бесхитростные инстинкты. И поведение твое в тот миг – самый что ни на есть искренний порыв души, что означает, настоящее желание. Но, конечно же, это желание не руководствуется голосом человеческого разума, — пространно начал свою речь Салазар, складывая руки в замок за спиной. — И то, что тебе требуется, Гарри, это способность пробуждать свой разум. Ты должен научиться контролировать себя. И не только уже в состоянии трансформации, но и в твоем обычном виде. Ведь первопричина истекает отсюда. Ты сам знаешь, что твой гнев превращает тебя в берсерка. Гарри уныло кивнул, молчаливо подтверждая это. — Что же, — после короткой паузы продолжил призрак, — для начала направим все силы на то, чтобы обучить тебя держать себя в руках и усмирять свой гнев. Научишься сохранять свой дух в покое – практически ничто не сможет поколебать тебя настолько, чтобы ты стал берсерком. Как только освоишься с этим, перейдем к более сложной задаче – тебе нужно будет понять, как пробудить сознание в случае, если несчастье таки произойдет, и ты трансформируешься.***
Пока юноши слушали наставления Салазара, которые, казалось бы, могут длиться вечно, в зале для дуэлей работа шла полным ходом. Гермиона отдыхала, с некоторой завистью поглядывая на друзей, которым было разрешено заниматься. Орион, по началу пытавшийся следовать велению Салазара, все же не справился с управлением своим лицом и связанным с его видом мыслями. Одной ногой он стоял в Тайной комнате, другой – уже шел вдоль Черного озера, держа Джинни за руку. Благо, что его мечтательный настрой не способствовал шальному членовредительству. Рон, замечая его раздражающее лицо, нестерпимо хотел бросить в друга палочкой и сказать, что так и было. Блэйз и Теодор, не замечая ни за собой, ни друг за другом подобного, поглядывали на Аврору, вспоминая слова Гарри о ней в роли психолога. Сама Блэк, которой Нотт помогал отработать движение палочкой, быстро просекла действия близстоящего друга, но пока что молчала. Через несколько минут у Авроры уже зачесалось лицо от фантомного ощущения чужих взглядов. Она не выдержала и тихо поинтересовалась у Теодора: — У меня что-то на лице или ты хочешь мне что-то сказать? — Нет. — Что нет? — С лицом все в порядке. Сказать не хочу, — пробубнил Теодор и внезапно стушевался. — Пока что не хочу. Не сейчас. Аврора с легким удивление моргнула, но приняла эту информацию к сведению. «Неужели он хочет поговорить про их с Блэйзом ссору?» — подумала она, искренне надеясь на правдивость своей догадки. Смотреть на эти шаманские танцы в исполнении двух слизеринцев ей было уже невыносимо.***
Мелисса обучалась в Хогвартсе уже второй год подряд. Будучи на пятом курсе, она вполне неплохо училась. Ей вполне нравилось в этой школе. Когда Розье только перевелась сюда, ей казалось, что все оставшееся время до выпуска она будет в одиночестве: более-менее знакомые дети учились на курс младше нее самой, причем на других факультетах, да и у них была своя компания, с которой они обычно проводили все свободное время. Других знакомых в Хогвартсе у нее изначально не было. Казалось бы, у ее однокурсников к четвертому курсу уже должны были образоваться свои группы по интересам и «свои мирки», в которые ее, новенькую, не стали бы впускать. Но Мелиссе повезло. На Рэвейнкло ценился живой подвижный ум, студенты обожали устраивать в общей гостиной вечера дискуссий, на которых жаркие обсуждения чего угодно могли закончиться чем угодно. Можно было не только рассориться в пух и прах, кардинально не сойдясь во мнениях, но и, как оказалось, найти новых друзей, сблизившись со своими сторонниками. Мелиссе в один из таких вечеров удалось найти первых своих друзей-сокурсников. Они же, немногим позже, застукав ее за пением в одиночестве, просвятили ее, что в школе есть Хор лягушек под руководством профессора Флитвика. Мелисса несколько недель упиралась в смущении, прежде чем все же заглянула к профессору, изъявив желание вступить в этот хор. До этого Мелиссу никто не учил петь. Никто, кроме бабушки, которая в детстве рассказала ей основы. И сама она развила этот навык достаточно неплохо. Вероятно, не последнюю роль в этом сыграла, опять же, Друэлла, подарив внучке свой артефакт, помогающий ей быстрее разобраться в непростой науке владения собственным голосом. Розье до сих пор пользовалась им, когда репетировала песни. Пребывая в мэноре у Малфоев девушка подружилась с их дочерью. Пускай Кассиопея была младше нее на три года, но она загорелась идеей сблизиться со своей гостьей настолько, что смогла пробиться сквозь стены отторжения, воздвигнутые Мелиссой вокруг себя после смерти дедушки и вынужденного переезда. Кассиопея оказалась смышленой девочкой, которая схватывала все на лету и всегда была готова помочь ей с чем угодно. Малфой вилась вокруг новой подруги с таким энтузиазмом, что Розье казалось, что она ослепнет от сверкания белобрысой макушки вблизи от себя. При виде Мелиссы Кассиопея всегда улыбалась и в глазах ее блестело незамутненное чистое счастье. Розье не могла оставаться к этой светлой девочке равнодушной. Она ответила на ее намерения и стала воспринимать Малфой-младшую как свою подругу. И даже разница в возрасте будто бы стерлась, словно ее и не существовало: девочка обычно не давала повода задуматься о том, что она на самом деле младше, а не сверстница Розье. В этом году Кассиопея поступила в Хогвартс, чему Мелисса была очень рада: теперь они смогут видеться в школе. И пускай они учились на разных факультетах и курсах, Мелисса решила пустить все силы на то, чтобы найти время встречаться с подругой как можно чаще. Лишь с Кассиопеей она на самом деле была настолько близка, чтобы открыть свою душу и высказать без утайки все свои тревоги. Своим однокурсникам Мелисса ни за что бы не рассказала о содержимом того комка из беспокойств, что таило ее сердце. Лишь Малфой-младшей Розье могла поведать о своем страхе за бабушку, о волнении, которое снедало ее изнутри. Лишь ей она могла рассказать о чувстве одиночества и покинутости, которые подтачивали ее после расставания с родными, что растили ее с малых лет. И лишь Кассиопея в ответ могла утешить ее и пригасить душевную боль своими словами или молчаливыми объятьями. Мелисса в сложившейся с ее родными ситуации среди множества бед выделяла всего одно хорошее событие: она познакомилась с этой удивительной девочкой. Настолько близкой подруги у нее до этого никогда не было, и ей бы очень хотелось, чтобы эта дружба продлилась вечно.***
Кассиопея на вопрос «как ты освоилась в школе?» могла бы ответить «неплохо». Здесь учился ее брат со своими друзьями, ее лучшая подруга Мелисса также была здесь. Она урывала моменты, чтобы пообщаться с ними. На Хаффлпаффе к ней изначально отнеслись настороженно. Особенно это было видно на курсах постарше. Даже второкурсники косились на нее с каким-то не то, чтобы отвращением или презрением, но будто бы с отрицанием того факта, что ей место именно на их факультете. Казалось бы, эти барсуки всегда были дружны и принимали новеньких на раз-два. Но на ней, видимо, вселенная дала сбой, настроив хаффлпаффцев против ее общества. Как поняла в скором времени Малфой из неосторожных шепотков окружающих ей в спину, главным образом в таком отношении была виновата ее фамилия. Ни один из Малфоев за всю историю жизни их рода в Великобритании не учился на ином, кроме Слизерина, факультете, не говоря уже про Хаффлпафф. Кассиопею видели ядовитой змеей, зачем-то притаившейся среди солнечной опушки, где играли травоядные детеныши маленьких зверьков. Как Малфой могла оказаться на этом факультете? Может быть, это какая-то хитрость? Может, она угрожала Распределяющей Шляпе, чтобы та отправила ее в Хаффлпафф? Иначе как девчонка из насквозь прогнившей в темной магии и подлости семейки смогла очутиться здесь, а не в Слизерине, как ее старший брат, отец и многочисленные вероломные предки? Кассиопея и правда решила стать змеей. Она притаилась и просто ждала, во что выльется такое отношение к ней софакультетников. Вдруг они привыкнут к ней за несколько недель и перестанут видеть в ней темного властелина, пришедшего распространять чуму в мирных землях. К ее счастью, это, можно сказать, случилось. Она смогла подружиться с несколькими девочками-одногодками. Они были полукровками и магглорожденными. Тем, кто рос не в магическом мире, остальные уже успели протрепать все уши про ее родословную, но они были не шибко к этому восприимчивы. Тем, кто рос в мире магии, конечно же, также протрезвонили не по одному разу, какое Кассиопея на самом деле зло более увлеченные темой всемирных заговоров студенты. Они, в принципе, и сами знали о семье Малфоев, но не судили о девочке по слухам о ее семье. На их взгляд она была такой же, как другие. И если ее определили в Хаффлпафф, ее стремления и интересы должны совпадать с их собственными. Так несколько девчушек все же решили подойти к Малфой-младшей и по-человечески познакомиться. Остальные тоже начали понемногу расслабляться, видя ее в компании других хаффлпаффок за обсуждением рецептов или методов сервировки стола. И Кассиопея была рада этому по двум причинам. Во-первых, она наконец-то могла не ощущать гнетущее напряжение при появлении в комнате. Все же, несмотря на свои выдающися умственные способности, Малфой оставалась обычной маленькой девочкой, только пришедшей в школу. Ей бы не хотелось, чтобы школьная жизнь стала омрачающим ее прошлое воспоминанием. Во-вторых, стоит всем этим барсукам расслабиться настолько, что они станут забывать о ее существовании, не придавая ему большого значения, как они станут менее осторожными в разговорах. И, вероятно, она сможет услышать нечто интригующее.***
После разговора с Салазаром Гарри и Драко вернулись к друзьям и также принялись за тренировки. В ходе них призрак заметил еще кое-что удручающее: Гарри словно подсознательно сдерживал себя, отчего его заклинания выходили в половину слабее, чем должны были быть. Слизерину хотелось тяжко вздохнуть от осознания, насколько все же хрупкое внутреннее благополучие его потомка. «Это дитя чувствует все слишком тонко, его так легко ранить. Он сам не замечает, как замыкается в себе от каждой своей неудачи, стараясь казаться сильнее, чем он есть. Ему не хватает веры в себя. Ему так сложно достичь уверенности в себе, но как только он замечает ее в себе, будто старается своими же руками задушить. Гарри должен принять себя, поверить в свои силы, лишь тогда он станет способен полностью себя контролировать и не сдастся перед давлением своей трансформации», — размышлял Салазар, наблюдая за своим потомком. Вскоре Слизерин прекратил измываться над студентами, объявив, что они могут отдыхать. Он посоветовал ребятам не задерживаться в Тайной комнате и отдохнуть на улице, пока не настала пора холодов. Посмотрев, как они удаляются из его скромной обители на Эше, Салазар поплыл обратно в глубины апартаментов, чтобы замереть перед средних размеров портретом. С него ему улыбались он сам, Годрик, Хелена и Ровена. Портрет не был оживленным – всего лишь законсервированный чарами холст с краской. Салазар провел своей призрачной рукой по щеке Годрика и, попарив на месте еще некоторое время, отправился дальше, чтобы совершить обход своих владений.***
Ребята стояли на первом этаже, думая последовать совету Слизерина и прогуляться. Мимо них изредка проходили другие студенты, направляющиеся во двор Хогвартса. Орион со сложенными в молитвенном жесте руками строил глазки сестре, чтобы та помогла ему отвлечь Рона. Уизли продолжал с подозрением коситься на товарища и не был намерен просто так отпустить его по его загадочным делам, не устроив слежку. Аврора, закатывая глаза, согласилась и, удостоившись суматошных объятий братца, пошла заговаривать зубы рыжику, в то время как Орион и Джинни по очереди вышли из замка и отправились к оговоренному заранее месту встречи. Стоявший в задумчивости Гарри почувствовал прикосновение к свой руке и, повернув голову, обнаружил Драко. — Не думай, — бросил блондин, сжимая своей ладонь его. — Не думать о чем? — Сам знаешь. Вообще ни о чем не думай. Салазар сказал тебе держать себя в руках, а не впадать в уныние и замирать со взглядом в никуда. Пойдем на улицу, тебе нужно проветриться, — с видом всеведающего профессора заявил Малфой, утаскивая партнера за двери школы. Блэйз, сказав оставшимся товарищам, что воздержится от прогулки, отправился прочь. Он собирался посидеть в тишине на астрономической башне в компании своей записной книжки, но говорить об этом он никому не собирался. Теодор проследил за ним взглядом до тех пор, пока однокурсник не скрылся за поворотом. Нотт все же решился и стремительно подошел к Авроре, что до сих пор занималась отвлеканием Рона от насущных загадок. — Рон, ты не мог бы проводить Гермиону в вашу гостиную? — вмешался он в их разговор. Рыжик удивленно хлопнул глазами, не понимая, чем вызвана эта внезапная просьба. Теодор подбородком указал на прислонившуюся к стене Гермиону, что сонно пыталась поднять тяжелые веки и не заснуть. — Гермиона нехорошо себя чувствует, она явно устала. Помоги ей добраться до общежития. — А… а почему я? — спросил Рон, все еще не понимая, как он относится к состоянию Гермионы. Не лучше ли было бы Нотту сходить с ней самому или попросить Блэк – все же, она ее лучшая подруга и довела бы Гермиону прямиком до кровати. — Потому что мне очень срочно нужно обсудить кое-что с Авророй, а больше здесь никого нет, — пояснил Нотт. Аврора смекнула что к чему и подошла к Гермионе, которая и правда была бледноватой и, казалось, могла уснуть через несколько мгновений стоя. — Герми, иди в гостиную с Роном. Обязательно ложись спать и не геройствуй. Салазар сказал тебе отдыхать, так что даже не думай открывать учебники. — Да, да, — сонно промямлила девочка в ответ и с усилием отлепилась от стены. Аврора не удержалась от того, чтобы ласково погладить подругу по спине, подходя с ней к Уизли. — Итак, останемся тут или пойдем в еще более тихое местечко? — протянула Блэк, шевеля бровями. Теодор тихо фыркнул, смотря на эти кривляния, и все же предложил поговорить на улице. Они вышли из замка и, медленно бредя по протоптанным дорожкам, издалека стали подбираться к основной теме разговора. — Раньше вы всегда просто безобидно перешучивались и вам было комфортно рядом друг с другом. Не отрицай, так все и было, — толкнула Теодора в плечо девушка. — Сейчас от ваших разговоров веет плохо скрытой агрессией. Вы оба какие-то напряженные в обществе друг друга. Это странно наблюдать со стороны, если честно. Расскажи честно, почему ты так поменял свое отношение к нему? — Летом семья Забини нанесла визит в мое поместье. Я тогда оставил Блэйза одного на некоторое время. Когда вернулся, обнаружил его в своем саду. Он сидел там и был… не таким, как обычно. Словно снял маску с лица и стал другим человеком. Я знаю его много лет, но никогда раньше не видел у него такого выражения лица. Я словно увидел незнакомца. Его взгляд был таким жутким, что и сейчас не выходит у меня из головы. А потом, когда мы встретились в комнате, он снова был обычным собой. Снова кривлялся и растягивал улыбку на поллица. С тех пор у меня не пропадало ощущение, что он постоянно притворяется. Постоянно строит из себя моего друга, но на деле себя им не считает, лишь играя в какую-то странную игру, цели которой я не знаю. Я не знаю, могу ли теперь верить ему. Я не понимаю, как воспринимать его. Могу ли я вообще доверять ему и не опасаться, что в один день он предаст меня и отбросит в сторону, словно все годы, проведенные нами рядом, были ничем для него? — Так ты… действительно сильно дорожишь Блэйзом, — кивнула себе Аврора, и фраза ее повергла Теодора в шок. Из всего вышесказанного она сделала такой вывод? Как так? — Что? — Что – что? — подняла брови лжегриффиндорка. — Не говори мне, что ты сам этого не понимаешь. Тебе действительно дорог Блэйз, иначе бы ты так не заморачивался с тем, как он на самом деле воспринимает тебя, не задавался бы вопросом, настоящая ли у вас дружба. Теодор в ответ промолчал, не зная, как реагировать на слова подруги. — Тео, ты и правда привязан к нему больше, чем хочешь показать, — решила вконец добить слизеринца Аврора. — Ты не пробовал обсудить с ним, почему он так ведет себя? Вдруг ты просто слишком зациклился на отличиях образа «Блэйза наедине с собой», которые ты увидел, и стал думать о худших причинах такого его поведения? — Он не знал, что я видел его. Зачем поднимать эту тему? Он бы подумал, что я слежу за ним, — отвернулся в сторону Нотт, лукавя. — Те-ео, говорить по душам не наказуемо, — снова толкнула его в плечо лжегриффиндорка. — Я не знаю, почему ты желаешь быть таким отстраненным по отношению к нему. Хотя, это твое обычное поведение. Но! Но если бы ты попытался изменить это и стал бы ближе к нему, поинтересовался бы тем, что у него на сердце, может, все стало бы намного понятнее. И сейчас бы вы не влипли в такую глупую ситуацию. — Глупую ситуацию? — А ты не считаешь ее глупой? Я не знаю, что точно движет Блэйзом, но разве с твоей стороны ссора не началась с недопонимания и незнания правды? Вам необходимо научиться говорить друг с другом. Словами, Тео, словами. Слизеринец притих. Перед его глазами встало воспоминание о прошедшем августе. — Все, что я делаю, я делаю для себя. И все мои ужимки, как ты это назвал, тоже делаются для меня. Ты видишь ложь там, где ее нет. Ты не понимаешь меня, но это не дает тебе права обвинять меня в лицемерии. — Как я могу понять тебя, если ты не говоришь о себе? Ты хоть раз поделился со мной чем-то личным, чтобы я мог понять тебя и твои проблемы? Ты скрытный, как и многие другие слизеринцы. — Ты тоже слизеринец, Тео. И тоже скрытный. Вспомни-ка сам хоть раз, когда ты решил бы доверить мне свои душевные терзания. Не получается, не так ли? Ты скрываешь все за своим молчанием. — Если я молчу, то ты — юлишь и играешь. Ты смещаешь акценты в разговорах и говоришь о других, уводя темы от себя. Ты создаешь шум, пряча за ним себя, — все еще тяжело дыша, ответил Нотт. — Я не знаю, что думать о тебе. — Не думай. Просто спроси, — отстраненно посоветовал Блэйз, облокачиваясь на стену. Его уже напрягал этот разговор. Он пришел в это Мордредово Хранилище не лясы точить! — Странно, что ты, так хорошо видящий меня, не разглядел сути. Но разглядел ложь, которой нет! — На самом деле… я говорил с ним. Высказал все, что думал. И мы поссорились, — через какое-то время признался Теодор. — Это случилось в Венеции. Там много чего произошло… и я в один из дней разозлился настолько, что назвал его лицемером и истеричкой. Он ответил, что я надумываю, и он не называл бы меня своим другом, если бы так не считал. — Тео, тебе не кажется, что ты погорячился? — со сложным лицом протянула Аврора. — Возможно, — выдержав паузу, согласился он. — Вероятно, я слишком… переволновался и не удержал в себе грубость. — Переволновался за него? — Да. — Еще один звоночек для тебя, что стоит быть более честным с собой. Он и правда тебе нравится, — улыбнулась Аврора. — В каком смысле «нравится»? — В смысле как… Нет, не буду говорить. Смысл зависит от того, что ты сам чувствуешь. Так что главное, что ты должен принять – он тебе просто нравится. Ты его ценишь как важного человека. Теодор в очередной раз промолчал, не желая смиренно поддакивать словам подруги. — Пока я не выслушаю мнение Блэйза о том, как он видит сложившуюся между вами ситуацию, я не смогу точно сказать, как вам решить вашу проблему. Но тебе я могу посоветовать кое-что на будущее. Чтобы больше не возникало подобного – просто не стесняйся вовремя говорить. Разговаривать друг с другом важно. Отсутствие обсуждения обычно только усложняет ситуацию. — Почему бы тебе тогда не сказать Гермионе все, что думаешь? — пробормотал Нотт. — Это другое, — поджала губы Блэк, в который раз награждая юношу толчком в плечо. — И ты обещал рассказать мне о своих наблюдениях за ней, между прочим, зрячий ты наш. И придумать дальнейший план действий. Подтвердилась ли твоя теория, что Герми и правда… неравнодушна ко мне? Теодор ухмыльнулся кончиком губ. — Конечно. Сейчас конечно редко можно заметить это, ведь Гермиона настолько вымотана, что порой в принципе не замечает, что происходит вокруг. Но она явно сильно доверяет тебе и без возражений принимает твои прикосновения, ей с тобой уютно. Но когда ты уделяешь много внимания другим, она смотрит на тебя несколько обиженно. Я бы даже сказал, с ревностью. — Тео, ты преследователь, что ли? Когда ты успел столько всего заметить, — поежилась Аврора. — И все же, я не верю, что это может быть романтическими чувствами. Может, она видит во мне только близкую подругу и ревнует тоже как подругу? Без другого умысла. — Тебе нужны еще более веские доказательства? — Именно, — кивнула девушка, сминая в пальцах подол мантии. Она не хотела и мысли допускать о том, что может нравиться Гермионе как девушка. Во-первых, Грэйнджер скорее всего должны будут нравиться мальчики, когда она перенесет свое внимание с книг на людей. Во-вторых, Аврора не считала, что достаточно хороша для того, чтобы ее могли полюбить в романтическом плане. Первой красавицей она себя не считала, про личность свою предпочитала вообще лишний раз не думать, чтобы не впадать в уныние от разочарования… Как ее, такую несуразную, может полюбить хоть кто-то? — Давай встречаться. На какой-то момент Аврора выпала из реальности, и застыла соляным столпом с огромными глазищами. — Чего?! — Извиняюсь за неточную формулировку. Давай притворимся парой. Ты сможешь посмотреть на реакцию Гермионы. Если она станет ревновать тебя ко мне, то ты точно убедишься, что ты ей нравишься. — Ха-ха, или что ей нравишься ты, — мрачно ответила девушка. — Я? С чего бы вдруг мне ей нравиться? — Ну-у, дай подумать. Ты серьезный, красивый, высокий, умный, магически сильный, воспитанный, а главное – парень. С чего бы ты мог ей не понравиться, — упадническим тоном перечислила она. — Гермиона любит умных людей… образованные и порядочные заслуживают ее уважение… — Так ведь ты тоже умная, — нахмурился Теодор. Аврора скептически на него поглядела. — Ты многое знаешь. Ты интересный собеседник. Ты добрая и всегда поможешь близким. — Вау, как много необычных слов посыпалось в мою сторону, — хохотнула лжегриффиндорка. — Однако звания высокого, серьезного и красивого все равно остаются у тебя. — Ты красивая. Ты девушка, тебе не обязательно быть высокой, ты и без высокого роста будешь хорошенькой. Я не видел еще ни одного человека, который с таким усердием подходил к вопросу донесения своих чувств, как ты. Ты настолько серьезно подошла к вопросу своей любви, что не сделаешь лишнего движения в сторону Гермионы, лишь бы не омрачать ее жизнь. И даже сейчас ты серьезно размышляешь, что мне делать, чтобы мирно существовать с Блэйзом. Могу судить, что ты достаточно серьезная. — Ахах, а я могу в очередной раз судить, что ты нечестен с собой, — перевела тему девушка, не знающая, что отвечать на такие откровения о себе. — Ты всегда называешь Блэйза просто «Забини», когда обращаешься к нему. А во время нашего разговора ты ни разу его не назвал по фамилии, зато несколько раз – по имени. — Я так понимаю, это означает, ты одобряешь эту идею и с этого момента я могу называть тебя своей девушкой, везде шествуя с тобой под ручку, — проигнорировал ее замечание Нотт, протягивая девушке раскрытую ладонь. Аврора нахмурилась, в волнении обдумывая идею друга. В конце концов она решила, что терять ей нечего, и вложила свою руку в его. — Ладно. Только давай заранее обговорим, что мы будем делать и сколько этот фарс должен продлиться.***
Блэйз, сидя на астрономической башне, задумчиво разглядывал окрестности Хогвартса, располагающиеся внизу. Он заметил и маленькие фигурки Ориона с Джинни, что шли рядом близ Черного озера. Повернув голову, он легко нашел еще несколько знакомых фигур: Гарри с Драко притаились рядом с деревом, а на некотором отдалении от них… шли Аврора и Теодор. Забини не заметил, как остановился на них взглядом на несколько минут. Он не мог знать, о чем они разговаривали – все, что юноша слышал здесь, это гул ветра – но он видел их непринужденную прогулку. Когда они остановились, Блэйз склонил голову на бок, ожидая, что будет дальше. «Странно», — подумалось ему в тот краткий миг, когда Нотт выставил перед собой руку и девушка вложила в нее свою, а в груди самого Забини что-то неприятно кольнуло.