***
Это произошло не сразу. Первым шагом к примирению стал первый поход в Хогсмид. Тогда они не говорили о случившемся в Венеции, только лишь обозначили намерение зарыть топор холодной войны и обсудить все позже. После этого им очень быстро удалось вернуться к прежней модели поведения. Блэйз не замолкал ни на секунду, будто бы до этого ему запрещали говорить несколько месяцев. Они вдвоем стали настолько невыносимыми, что Драко из раза в раз сбегал из их общества, лишь бы на секунду найти покоя и тишины. Второй шаг или, иными словами, момент истины, пришелся на день за пару суток до приезда иностранных гостей. Так получилось, что в течение месяца времени на это не находилось: учеба, озверевшие преподаватели, школьная суматоха – все сбивало с панталыка. Теодор засиживался в художественном клубе, Блэйз зубрил Трансфигурацию, так как жутко недовольная ежедневным гвалтом МакГонагалл накидывалась на мечтательных и не только студентов с внезапными проверками их знаний. Погожий был денек, совершенно безветренный и достаточно теплый на фоне предшествующей ему недели. Не было ничего удивительного в том, что по такой погоде хотелось прогуляться, тем более в воскресенье. — Ты изменился, Тео, — после непродолжительного молчания, что само по себе было удивительно, сказал Блэйз. — Можешь сказать спасибо Аври. — Я еще не определился, нравится ли мне это изменение или нет, — фыркнул Забини, выпячивая губы в гримасе. — Ты тоже изменился, — в который раз проигнорировав паясничество товарища, подметил Нотт. — Можешь сказать спасибо себе, — передразнил его Блэйз и замолк, отворачиваясь. Теодор остановился, осмысливая сказанное. Его глаза смешно округлились. — Ты? Из-за меня?.. — Ты меня услышал. — Но почему? — А ты почему? И почему ты, в конце концов, проследил за мной ночью, да еще и наорал вдобавок? — Аври была права. У нас есть определенные… проблемы с общением. И я, правда, предпочту это исправить, чтобы в будущем не впутываться в подобные ситуации. Я следил, потому что ты выглядел подозрительно. И я боялся, что ты влипнешь в какую-нибудь историю. — Ты на меня наорал и охаял последними словами, потому что волновался за меня? — чтобы внести ясность, медленно переспросил Блэйз, поднимая брови. — В общих чертах, да, — покаянно кивнул Теодор. — А ты чего на меня кидался? — Я же говорил, нет? Я не знаю, чем ты думал, врываясь в чужой тайник. Тебя могло уничтожить на месте. Думаешь, я мог не орать, а просто похлопать тебя по голове, проговаривая, какой Тео молодец, какой Тео живучий счастливчик? Прям вижу это! «Умничка, Тео, после следующей мировой угрозы выживут лишь тараканы и, несомненно, ты!» Странно, но ответить на это Нотту было решительно нечего. Кажется, он до глубины смыслов прочувствовал фразу: «Благими намерениями вымощена дорога в ад». Вот уж действительно, два идиота. Оба перенервничали, переволновались друг за друга и в конце концов друг друга же и оттолкнули. Да и сам Теодор настолько перестал верить Блэйзу, что предпочел тайно красться за ним по незнакомым ночным улицам, а не спросить напрямую и стать удостоенным узнать его планы. — А ты… Меня это беспокоило… долгое время, — замялся Нотт, чувствуя себя глупо из-за собственного поведения в прошлом. — Что? Давай, выговаривай все сейчас, разберемся со всеми недопониманиями разом. — Твое поведение. Оно нестабильно. Меня это… сбивало с толку. Мне в лицо ты улыбался и без умолку трещал. Но когда меня рядом не было, ты становился тихим и мрачным, словно маску с лица снял. У тебя были страшные глаза. И даже в Венеции, когда мы ужинали… это было странно, раньше я не видел тебя таким. Блэйз остановился и посмотрел на носки своих сапог. Что бы на это ответить, хмм? Он шумно выдохнул и перевел взгляд на серое небо. Улыбка окончательно сошла с задумчивого лица. — Ты вряд ли мне поверишь. Или поймешь. — Я могу не понять. Но обещаю поверить. Теперь точно, — сведя брови, пообещал Теодор. От этих слов Забини почувствовал, как в сердце разлилось тепло. Мягкое чувство словно окатило горячей волной все его тело, заставляя глаза заблестеть от подступающих слез. — Я… я расскажу, — хмыкнул он, проводя по лицу ладонями, чтобы как можно незаметнее утереть частички влаги. — Это прозвучит странно, но все – правда. Блэйз заговорил, и слова, будто бы вода из прорвавшейся плотины, текли и текли. Сначала ему казалось, что он не сможет этого сделать. Но с каждым предложением становилось все легче. Забини никогда ни с кем не обсуждал свое внутреннее состояние. Даже с матушкой. Да и о семейных делах он никому не распростанялся. Он рассказал все. Про то, что сил улыбаться в нем не остается, стоит только за друзьями закрыться двери. Про то, что ему не из чего черпать энергию для проведения самостоятельного досуга. Что веселиться наедине с собой не выходит. Про то, что с детства яды казались ему интереснее людей. Лучше людей. — А в тот раз… разы, когда мы ужинали, завтракали… все разы, когда мы садились есть, мы были вместе, понимаешь? Там были не ты и я. Там были ты, я, моя мать и твой отец. И дело, определенно, в этом. Я… дорожу тобой. Ай, не смотри на меня так, будто у меня выросла вторая голова. Меня крайне напрягают ситуации, когда в обществе моей матушки появляются мужчины. Это… опасно. Ахах, для них. И неприятно, но для меня. Ты мог слышать, что мою мать называют Черной вдовой. Она сменила множество мужей, словно перчатки. Они все умерли. Не просто так, естественно, ахах… Ты же понимаешь, что ничего не докажешь, даже если захочешь, да? В брачном контракте всегда все прописано, но эти тупоголовые идиоты соглашаются быть убитыми в случае своей неосмотрительности. Такова жизнь с дочерьми семьи Борджиа, если они не находят своей истинной любви. Если честно, я мало что в этом понимаю. У меня проблемы… с пониманием некоторых чувств, как ты мог понять. — То есть, мой отец, — побледнел Теодор. — Ты думаешь, твоя мать убьет моего отца? — Уже не думаю, — мотнул головой Блэйз, вспоминая разговор с матерью. — Я ей намекнул не делать этого. В плане, я понимаю, что она нацелилась на него. И, видимо, твой отец отвечает ей взаимностью. И, возможно, они даже поженятся, а мы с тобой станем сводными братьями… Ай, снова ты так смотришь! Просто прими за суровую правду жизни и слушай! Кхм, в общем, ее реакция была… необычная. Она, кажется, и правда не собирается… устранять твоего отца. — Почему? — Я… не знаю? Может, ей надоело тащить в поместье всяких одноразовых идиотов? Решила себе найти мужа, чтобы встретить с ним старость? Мне никогда не были ясны ее глубинные мотивы к этому. Я к этому всегда относился больше как к отвратительным тренажерам по отгадыванию ядов. Теодор промолчал. На самом деле, ему просто нечего было ответить, ведь такое положение дел в семье звучало для него дико. Но для Блэйза, кажется, никаких проблем не было: он привык жить именно так, это стало его нормой. — Может, дело в тебе? До этого у нее не было мужей с детьми от другого брака. — То есть избавиться от твоего отца наличие ребенка не помешало? — цыкнул Теодор, переживая за судьбу своего единственного родителя. От новой информации голова пульсировала и горела. — Он умер сам, — тихо оборвал его Забини, поджав губы. — Его никто не убивал. Тем более, матушка. Она любила его и говорила мне об этом с детства. Я этого не видел, он умер слишком рано, чтобы я мог запомнить что-то. Но она всегда говорит о нем по-другому, не как об остальных, — говорил Блэйз, и с каждым словом его голос становился все тише. — Прости, — практически шепотом прошелестел Нотт, сжимая руки в кулаки. — Я… переволновался. Сказал, не подумав. — Я все понимаю, — махнул рукой Забини. — Как я и сказал, ты можешь не волноваться об отце. С ним все будет в порядке. — Надеюсь. И все же я не могу представить тебя своим сводным братом. Над нами будут смеяться всем потоком. — И Паркинсон будет ржать бешеной лошадью громче всех, — подхватил Блэйз, хохоча. Они сделали круг, встретили по пути Хагрида, сдержанно – преисполненно слизеринского достоинтсва – помахав ему руками, и стали возвращаться к замку. — Заключим. Твоя улыбка – это фальшь или искренность? — Такое ощущение, что ты проигнорировал весь мой рассказ, — драматично вздохнул Забини. — Что такое фальшь, Тео? — Наигранность. Не то выражение на лице, которое на самом деле должно быть. Смех, когда хочется плакать. Показное дружелюбие вместо равнодушия. Паясничество вместо злости и обиды. — Хм. Думаю, ты не поймешь. Но ты ведь обещал мне поверить, так? — дождавшись кивка, он продолжил. — Моя улыбка может быть наигранной. Но это не будет фальшью. Может быть настоящей. Но это не будет искренностью. Не знаю, как с остальными, но в случае меня ты не можешь разделять реакции на черное и белое. Не можешь классифицировать как правду и неправду. Моя искренность заключается в фальши. Если я паясничаю, значит со мной все хорошо. Если я перестаю это делать – что-то определенно идет не так. Все мои «кривляния» – это часть меня. Если я паясничаю при ком-то, это не значит, что я, например, отгораживаюсь от собеседника. Нет. Наоборот. Эти люди мне близки. Я хочу, чтобы они были мне близки. Ладно, с такой стороны Нотт однозначно не рассматривал. Он признавал, что то, как работает мозг Блэйза – не самая простая для понимания вещь. Если бы тот сам не рассказал, Теодор вряд ли догадался бы сам. По крайней мере, в ближайшие лет десять. Поразительно, что он мог быть настолько невнимателен в отношении человека, знакомство с которым вел с раннего осознанного возраста. Ведь, действительно, если оценить поведение Забини в принципе, он всегда более равнодушен, исключительно вежлив или просто язвителен к малознакомым людям. Да, он паясничал, но это было чем-то совершенно иным, чем то, как он обращался с самим Теодором. Или Драко. Или лжегриффиндорцами. Нотт готов был расплавить снег и землю под собой силой своего пылающего лица, чтобы провалиться куда-нибудь в подземные пещеры.***
— Я не хочу говорить, что «я же говорила». Но я же говорила, — с искрящимся весельем в глазах протянула Аврора, стараясь не рассмеяться. — Ты же говорила, — обреченно не стал спорить юноша, закрывая лицо руками. Да, подруга была права, что они не умеют говорить, неправильно друг друга понимают и в принципе вся ерунда в их отношениях появляется из-за собственного идиотизма. Конечно, Блэк всегда об этом говорила более мягко и культурно, но по факту это было именно их нежно лелеемой глупостью. Они взрастили ее каждый для себя по одиночке, но потом объединились и сделали свою общую глупость колоссальной. Как хорошо, что они наконец поговорили.***
Жизнь Гарри продолжала течь в ее прежнем размеренном темпе. Ну, как «размеренном»? В стабильном бешеном темпе, начавшемся еще в прошлом учебном году. И закрепившемся в этом: спасибо огромное дедушке ака профессору Слизерину, профессору Готье-Леруа, профессору Хартмену и куче других профессоров. Салазар, несмотря на свою беспокойную задумчивость и метания по всей Тайной комнате, не забывал заниматься с юным Поттером и его друзьями. Гарри проходил курс молодого бойца – курс молодого дракона – дополнительно к общим урокам от мудрого предка. Казалось бы, какой информацией мог загружать молодежь древний призрак? Так его придирчивость и вскрывшийся перфекционизм требовали того, чтобы у ребят от зубов отскакивали все проходимые ими заклинания. И кое-какие дополнительные. — Если вы убого сдадите эти ваши СОВ и ТРИТОНЫ, обучаясь у меня, я развоплощусь от возмущения! А перед этим стану полтергейстом и проникну в ваши сны, чтобы мучать кошмарами неделями! — причитал он и пристально смотрел на Рона, отрабатывающего Экспелиармус. Гермиона, поглядывая на рыжика, вспоминала прочитанное в родительских справочниках по медицине: видимо, у Уизли развивался нервный тик. Таким образом, заклинания за первые два курса, часть третьего, а также несколько элементов из незапланированных для изучения по меркам современного Хогвартса материалов были намертво вбиты в восемь юных голов. Помимо ЗОТИ и Чар Салазар озаботился также и знаниями о рунах: с нового учебного года он начал проверять тех, кто записался на Древние руны, а также самостоятельно рассказывал что-то о предмете тем, кто не выбрал эту дисциплину для изучения. Вот уж правда, «не хочешь – заставим»! Единственное хорошо, что домашних заданий Слизерин обычно не задавал. У древнего призрака не было задачи забить головы юных дарований неподъемным массивом информации не ко времени и не по возрасту. Все же, как считал Слизерин, у этих детей еще будет время узнать все, что им нужно. Он состредоточился на самом необходимом: проследить, что минимум из школьной программы не вылетит из их голов, добавить по мелочи иных мыслей из разных разделов магии, обучить контролировать себя – особенно Гарри – и стабилизировать узы потомка с его партнером. Невыполнимых задач, вроде взращивания из Рональда Уизли Мастера Зелий за год, Салазар перед собой не ставил. Как бы абсурдно не звучало, но торопиться еще было рано. Дети вступали в активную фазу роста, быстро менялись, сами по себе испытавая большую нагрузку от процесса взросления, развития личной магии. Гермиона уже поторопилась – попыталась усвоить больше, чем было положено, используя опасный артефакт. И поплатилась за это своим здоровьем: остается лишь надеяться, что нанесенный ущерб организму еще можно исправить. Конечно, Салазар направлял ребят в освоении беспалочковой магии, ибо некоторые из них начали ее изучать даже без его вмешательства: постарались Регулус и Фенрир. Умение это было крайне полезное, но дающееся не всем и не сразу. Слизерин не был радикально настроен по вопросу превосходства одного метода колдовства над другим: да, у беспалочкового метода были существенные плюсы, но и способ с палочкой имел свои преимущества. Отказываться от одного из них в принципе было бы решением неразумным и нерациональным. Поэтому призрак поощрял всестороннее развитие воспитанников. Иногда он рассказывал об истории магического мира, ибо, как он понял из рассказов подростков, им не преподают ничего, кроме гоблинских восстаний. Поистине возмутительно! Основатель не удивлялся, почему поныне отношения магглорожденных и чистокровных волшебников порой складываются отвратительнейшим образом. Если магглорожденным вообще не рассказывают судьбу магического мира, откуда им узнать о том, на чем зиждится существование магического общества? Откуда узнать про суть Магии, про религию волшебников, про необходимые ритуалы, про устройство магических частей стран? Этим детям не прививают мысль, что Магия – это высшая сущность, диктующая свою волю, дающая определенные блага и определенные блага взимающая. Они не знают, что ее можно прогневать – и это не фигура речи, а угроза настоящего наказания от высших сил. Они не ведают, как живут маги, не представляют их быта, их традиций, отличных от маггловских. Магглорожденных не вводят как следует в магическое общество – все идеи об этом были загублены несколько веков назад на стадии разработки. Удивительно, что за это время никто не додумался усовершенствовать систему образования. По крайней мере, в магической Великобритании. — Рональд, приступим к работе над твоими ошибками, — привлекая внимание покашливанием, объявил призрак, подлетая к Уизли. Наступил очередной вечер с занятиями у Салазара Слизерина. Бледный Рон стоял рядом с котлом, ожидая прижизненной загробной кары в лице неугомонного приведения. — Итак, на занятии профессора Снейпа ты получил «Удовлетворительно». Это уже ничего, но, согласитесь, юноша, далеко от идеала. Вы изготавливали зелье под названием Морочащая закваска. В чем была твоя ошибка, Рональд? — Я… мешал зелье слишком медленно, — неуверенно пробормотал Рон. Хоть у него и были некоторые успехи на пути зельеделия – ведь «удовлетворительно» от Снейпа с небес не падает! – однако многое ему еще не давалось. Возможно, во всем виновата рассеянность или невнимательность… ай, все одно! — Верно, — одобрительно кивнул Салазар. — Еще? «О, Мерлин! Там есть что-то еще!» — мысленно взвизгнул Уизли, перебирая в памяти процесс своего последнего зельеварческого краха. — Бобы… бобы… Там что-то не так было с бобами. — «Что-то не так с бобами» – это когда ими вызвано несварение, — по-гремлински усмехнулся Блэйз, стоя за соседним столом со своим котлом, где варилась какая-то жуткая по цвету и бульканью штука. — Конкретизируй, Ронни! — Ну тебя, — буркнул Рон угрюмо. Он уже привык к подколкам Забини по поводу его поистине впечатляющих своей никчемностью навыков в Зельях. И все же слышать их каждый раз было неприятно: хотелось тыкнуть в слизеринца по нежному месту чем-то кусаче-болючим. — Не отвлекайтесь, молодые люди, — кашлянул Слизерин. — Ам-м-м, бобы! Я их крупно нарезал! Надо было мельче! — Идеальным вариантом было бы просто раздавить их, но полет мысли отправился в правильном направлении, — поощрительно подправил профессор Слизерин, собираясь мучать этого рыжего юношу еще много-много лет, пока логика зельеварения не выпишется понятными схемами внутри черепа студента его же кровью и слезами. И не стоит обвинять честного призрака в садизме. Нет, сэр! Он просто охотлив на творение добра – от его доброты еще никто не уходил. Годрик бы подтвердил: от доброты Салазара можно уйти только в мир иной, в других случаях она найдет своего получателя.***
Гарри, сидя в соседнем помещении и отдыхая от своего «драконьего» задания, окунулся в воспоминания. Он редко общался с кем-то, кроме своих близких друзей и соседей по комнате. Однако еще до приезда иностранцев в Хогвартс произошло кое-что, отчего круг его общения пополнился еще одним человеком. На самом деле, ситуация была чистой случайностью. В некоем роде. Или все было подстроено одной мелкой девчонкой, а Гарри, невинная душа, не стал искать подвоха в ее махинациях. В один из дней Драко пошел на прогулку вместе со своей сестрой. Это было то самое время, когда у обоих не было ни занятий, ни других дел – редкое совпадение, которым грех не воспользоваться. Кассиопея ахала и охала, что она хотела занести Мелиссе перекусить: мама из дома прислала ей маффины, парочку которых Малфой очень хотела отдать сегодня подруге. По итогу вьючным мулом, которому было долгими слезными уговорами поручено отнести Розье дар от леди Малфой, был выбран Гарри. Кассиопея изложила целую устную карту, где должна была находиться в это время Мелисса и как туда добраться. Поттер, стараясь не заплутать в поворотах, практически дошел до нужного места, когда послышался тихий звук: кто-то пел за одной из дверей. Голос певицы был чудесен: ласковый, словно кошачье мурчание. Гарри остановился, прислушиваясь. Лились слова старой английской песни, журчали переливы мелодии – это завораживало. Поттер никогда не учился петь, хотя, по словам тети и Дадли, у него получалось вполне неплохо. Да и с Драко они вполне успешно исполнили «Лондонский мост падает», сидя на статуе Слизерина, ни у кого кровь ушами не пошла. Но до уровня этой исполнительницы ему явно было далеко! Такой чистый сильный звук! Удивительно! Гарри отмер лишь через минуту, продолжив свой путь. К его изумлению, звук шел именно из той аудитории, куда стремился попасть юноша. Пела Мелисса? Вау! Они никогда не общались напрямую, хотя шапочно были знакомы. Им рассказывали друг о друге общие знакомые. То Кассиопея заведет шарманку о Гарри, то Драко проворчит, что сестра радостно села на шею Мелиссы, вечно прыгая рядом, и вредничает с ним. А иногда и близнецы Блэк сбряцнут, что, видите ли, школьная форма в Шармбатоне изящнее, они это от Розье узнали. Гарри постучал, но, видимо, его не услышали. Отворив незапертую дверь, Поттер тихонько проскользнул внутрь, неслышно прикрывая ее. Мелисса – а это была именно она – все еще продолжала петь. Гарри мельком оглядел ее и заметил блеск в волосах: в одном ухе девушки была длинная серьга. Она была похожа на геометрически упрощенную до выпуклого треугольника тучку, из которой свисал блестящий металлический дождик. Украшение немного выбивалось из скромного образа девушки, потому заставляло взгляд цепляться за себя. Песня закончилась через пару минут, и Розье, пару раз вздохнув и кивнув себе, развернулась, чтобы взвизгнуть, обнаружив замершего у двери Поттера. — Ты! Ты давно там стоишь?! — испуганно хватась за сердце пискнула Мелисса, растеряв все красноречие, которое в ней, безусловно, было. — Я… да… то есть, нет! Я принес маффины! Кассиопея… — подхватывая панику собеседницы, промямлил Гарри. — Маффины? — переспросила девушка, подходя к Поттеру. Тот, как очнулся, рванул на встречу, протягивая коробку с выпечкой, словно умасливающее подношение разъяренному дракону (забавно, не правда ли). — Кассиопея на прогулке с братом. Просила передать тебе маффины от тети Нарциссы. — Оу, — неловко пикнула Мелисса, стыдясь своей несдержанной реакции. — Спасибо, Гарри. Эм… Я же могу звать тебя «Гарри»? — Да, конечно! А как мне обращаться…? — Ох, просто «Мелисса»! Мы же… в своем роде… уже практически одна семья. Как дальние родственники? — у самой себя спросила Розье, поднимая взгляд куда-то вправо. — Что-то вроде. Так н-неловко, что мы раньше не разговаривали, аха-хах, — нервно хихикнула она, легко потирая шею. Закончив говорить, она забрала коробку из рук Гарри, еще раз благодаря его. — Ты очень красиво пела. Можно я, ну, ммм, останусь послушать немного? Если ты не против, — перебарывая смущение, спросил мальчик. Драко все равно был занят с сестрой, остальные его друзья тоже не сидели на месте, разбежавшись по каким-то делам. У Гарри было полно свободного времени в этот день, которое не хотелось тратить на дополнительные занятия. И, раз уж ему удалось найти что-то прекрасное, почему бы не насладиться этим подольше? Мелисса некоторое время молчала, обдумывая ответ. Все же, с одной стороны, ей очень неловко, если кто-то посторонний слушает ее пение. С другой стороны, ей нужно набраться опыта в публичных воступлениях. Если рыба сама плывет в сети, не отталкивать же ее? Это было бы неразумно, не так ли? Сжав и придушив в кулаке собственные страх и паническое смущение, она дала согласие. Гарри расположился на одном из стоящих в углу стульев по соседству с принесенной коробкой. Видимо, Мелисса решила не приниматься за перекус до окончания своей репетиции. — Мм, сладкое… может помешать петь. Так что съем попозже, — решила пояснить девушка, словив его пристальный взгляд на коробку. — О, — понятливо кивнул Поттер и оставил коробку в покое. Мелисса взяла нотный лист, под нотным станом на котором теснились строчки со словами. Она разучивала новые песни хора и что-то из того, что можно было бы исполнить сольно на Фестивале: эти песни выбирались ей совместно с профессором Флитвиком. Вскоре Розье запела, а ее слушатель через некоторое время, как ему показалось, впал в транс и обрел внутренний покой. Вот она, сила искусства.***
Так и повелось, что иногда Гарри продолжал заходить в эту аудиторию, чтобы послушать ангельский голос старшекурсницы. Часто там он пересекался с Кассиопеей, и тогда Мелисса пела для них обоих. Пару раз с ним ходил Драко. — И ничего я не ревнивый, просто проверяю, не изменяешь ли ты мне, Потти, — показывая язык, бухтел Малфой. Поттер, привыкший к его язвительному бубнежу за годы тесного общения, не обращал на это внимания и молча чмокал его в висок. Драко, поистине волшебным образом, после этой манипуляции сразу замолкал и прекращал ерничать на ближайшие минут тридцать. Уши его становились очаровательно розоватыми. Впрочем, Малфой не мог отрицать, что Мелисса обладала чудесным голосом. Он был не самым великим ценителем музыки, но иногда послушать пение родственницы был не против. — Потти, а ведь ты тоже неплохо поешь, — как-то раз сказал он, накручивая на палец отросшую ниже лопаток прядь партнера. В этот момент они расположились на постели в покоях Тайной комнаты, где раньше они отлеживались после использования Поттером кафедры. — Ты так считаешь? — протянул Гарри, переводя на него взгляд с книги о биографии директора Хогвартса Амброуза Свотта – того самого призрака из Северной башни, с которым он до сих пор не познакомился. А так хотел! Но, видимо, это привидение было настолько нелюдимым, что даже не показывался студентам на глаза, прячасть в самых недоступных местах башни. Книга фиксировала, что он до сих пор существует в стенах замка, но ценных сведений не давала: видимо, бывший директор не был любителем поболтать сам с собой (а в том, что с другими призраками он не общается, Гарри был уверен). — Кхм, если ты не запамятовал, я не раз слышал, как ты пел. Мы даже делали это вместе! — Тогда и ты неплохо поешь, раз уж у нас что-то получилось, — не стал спорить Поттер, но не удержался от подначки. — Не отрицаю. Но ты лучше. Никогда не спрашивал у своего отца, от кого это в тебе? — Да как-то не задумывался об этом, — покачал головой Гарри. — Судя по причитаниям профессора Снейпа о том, что отец мастер выводить людей одним лишь голосом, я могу предположить, что от него. — Ты думаешь, он поет слишком хорошо, чтобы выносить это? А может наоборот? И у крестного вянут уши. — Так или иначе, голос у него, видимо, просто губительно-поражающий, — вздохнул Гарри. Малфой не сдержал смешок и, отобрав древний фолиант, отложил его в сторону, чтобы оседлать чужие колени. — Почему бы тебе не поучавствовать в этом Фестивале Изящных Искусств? — спросил он, сцепляя руки в замок за шеей партнера. — Не смейся надо мной, Драко. Куда мне на Фестиваль? Я никогда профессионально не учился пению, во мне нет того мастерства, которое стоило бы демонстрировать. — Ой, не говори мне, что ты никогда не пел до нашей встречи. — Пел, — согласился юноша. — В маггловской школе на уроках музыки. Несколько раз мой класс пел на школьных праздниках. — А говоришь, не учился. И вообще, как бы то ни было, но голос у тебя есть, пользуйся этим, Потти, — наставительно сказал Малфой и усмехнулся за секунду до того, как клюнул его в губы. Послышался звук быстрых шагов и вскрик: — Мерлин! Парни, ну почему каждый раз одно и то же! — завопил Рон, закрывая руками глаза, чтобы не видеть друзей, воркующих на древних перинах. Позвал он их в учебную комнату по просьбе Слизерина, называется!***
Через пару недель, когда Мелисса более-менее привыкла к ненавязчивому присутствию Гарри, а тот успел запомнить ее репертуар, последний стал невольно тихо подпевать ей. Розье заметила это: — Ты тоже поешь, Гарри? — Ой, прости. Я помешал тебе? — виновато уточнил Поттер. — Нет-нет. Просто стало интересно. Ты ведь не участвуешь в Фестивале, насколько мне известно. И в хор лягушек не записывался. — Я бы не сказал, что умею петь. Просто что-то получается, — пожал плечами Гарри. Мелисса, приложив костяшку указательного пальца к губам, о чем-то раздумывала. — Не хочешь научиться? — наконец произнесла она, немного напряженно уставившись на мальчика в ожидании ответа. Поттер выразительно моргнул, пытаясь осмыслить, как его интерес к голосу певицы обернулся интересом певицы к голосу его собственному. Он растерянно промямлил что-то невразумительное. Мелисса решила пояснить: — Я бы не стала заводить этот разговор с кем-то другим, наверное… Эм, с кем-то чужим. Ты все же часть семьи… — Формально, еще нет. — Формальности не имеют значения. Вы с Драко – магические партнеры. Тут хочешь-не хочешь, а вы однозначно будете вместе, раз уж родители не препятствуют вашим отношениям. Это вечная связь, так что такое несколько лет до вашей свадьбы? В общем, ммм, я не говорила об этом остальным, но у меня есть амулет… артефакт, который дала мне бабушка. Он помогает в пении. С ним проще научиться. Когда бабушка учила меня пению, он очень помог мне. — Как же он работает? — все еще не совсем понимая, что Розье хочет от него, спросил Поттер. — Если тебя интересует, какая магия использована, то я ответить не смогу – он явно древний и очень редкий, потому что о других таких мне слышать не приходилось. А что касается его свойств… Он дает красивый чистый голос. Но если не развивать навык, при снятии артефакта голос исчезнет. Так что все равно нужно трудиться, чтобы овладеть пением. — Так чем же он помогает, если он просто сразу дает нужный результат? — Пение – это не просто звук, который может издаваться как угодно и чем угодно. Это работа определенных мышц. И артефект не исправляет звучание, не затрагивая все остальное. Это не иллюзия. Артефакт как-то влияет на связки, правильно смыкает их… В общем, его использование помогает запоминать правильное положение мышц для извлечения каких-либо звуков. И дает ориентир – какого звучания нужно достичь. Если тренироваться какое-то время, сможешь в точности повторить без артефакта то, что пел с ним. И намного быстрее, чем если бы это было без него! — И почему ты рассказываешь мне о нем? — Если бы ты желал научиться… я могла бы помочь. Взамен на помощь! — Какую помощь? — хлопнул ресницами Поттер, походя при этом на разбуженную сову. Он не помнил никакой помощи со своей стороны, помимо принесенных маффинов. Или же речь шла о помощи в будущем? — Мне всегда было сложно выступать перед людьми. Кассиопея стала помогать мне в этом, но один человек - это не так сложно, как несколько. Тем более, с Кассиопеей мы очень сдружились, поэтому она не совсем подходит для такой тренировки. А ты изначально был более… отдаленным для меня человеком. — Это ведь ерунда! Я сам решил приходить сюда, чтобы слушать твое пение! Просто потому что оно мне нравится. Я же ничего толком не делал. — Для меня это было ценно, так что считай, я у тебя в некотором долгу. — Возможно, я был бы не против поучиться петь, — сделав паузу, ответил Гарри. — Драко, кажется, нравится мой голос. Я бы хотел спеть ему что-нибудь. Но, если ты меня возьмешься учить, прошу, не считай, что я уже оплатил эти уроки! Если ты считаешь платой помощь, то пусть у меня останется долг перед тобой. Я оплачу тебе помощью с чем-то в будущем. Идет? — Идет, — со вздохом согласилась Мелисса со самоотверженным мальчишкой. Нет бы ему просто принять ее взгляд на ситуацию! Так он решил отказаться от простого пути принятия и сам придумал себе долг! Кассиопея как-то говорила ей, что Поттер должен был оказаться на Слизерине. По этому поступку она бы сказала, что он идеально вписывается в Гриффиндор! Может, это влияние его нынешних софакультетников? Или же просто не стоит однобоко судить о факультетах? В конце концов, люди многогранны, сложны – они не загипнотизированы для следования одному и тому же алгоритму действий во всех ситуациях. Розье помотала головой, отбрасывая эти мысли. Рассуждать о глубинах человеческой сути и истине можно бесконечно, а ей еще как-то нужно донести до Гарри, что ему, видимо, придется проколоть одно ухо.