***
— Боже, глоток свежего воздуха! — воскликнула Рея, едва только её легкие сделали первый вдох после телепортационного переброса. Рядом с ней буквально через секунду материализовалась Миана, чье лицо едва заметно позеленело. — Еще раз ты сделаешь это так резко, клянусь, тебе будет не отвертеться! — просипела Мина, стараясь сфокусировать свой взгляд на чем-то определенном — ее попытки, однако, явно терпели фиаско. Услужливо протянутый Медеей стакан с водой пришелся как нельзя кстати. — На Венере сейчас как будто бы все плюс семьдесят! Непроходимая духота. Как там люди живут, я не понимаю?! — Так и живут, — отозвалась Миана, залпом выпив стакан воды. — Как у вас на Марсе по ночам все минус семьдесят, я не понимаю! — Не минус семьдесят, а плюс двадцать! — Не знаю, для меня все минус семьдесят. — О, Боже, не начинай! — Это ты первая затеяла! Амалия переглянулась с Медеей, сделала глубокий вдох и выдох, укоризненно покачала головой и глухо усмехнулась собственным мыслям. Были все же вещи, которые оставались и останутся неизменными даже спустя тысячелетия. — На Венере сейчас действительно аномально жарко. Климату потребуется еще много времени, чтобы прийти в норму, — успокаивающе произнесла Амалия. — Будем надеяться, что я доживу до этого момента… — Куда ты денешься?..***
На Землю опускался сумрачный вечер: была суббота, семь часов вечера — то время, когда Серенити собирала всех на семейный, как она часто посмеивалась, ужин. Сама она не осмеливалась готовить, но ей было приятно, что вся их большая семья была в сборе. Это давало ей ощущение спокойствия и уравновешенности: она была рада, что, спустя столько лет и горестей, ни одна из них не превратилась в звездную пыль, обреченную вечно скитаться по просторам видимой Вселенной. Они прошли через все это и заслужили отдых. В этот раз ужин был менее оживленным, чем обычно — в основном потому что все были достаточно уставшими. Однако унылый вид Мианы, скромно ковырявшей вилкой в тарелке с почти совсем нетронутой едой, яснее ясного говорил о том, что причина была не только в усталости. — Ой, только не говори мне, что ты снова на диете, — прощебетала Серенити, отвлекаясь от разговора с Эндимионом. Мина тихо усмехнулась, не поднимая головы. — Ты же знаешь, я не сижу на них… — Это да. Метаболизм у тебя какой-то бешеный… — ехидно ответила Нео-Королева. — Наследственность — штука серьезная. — Да прям. — Правда-правда. Серенити ничего не ответила, лишь пристально посмотрела еще раз на не поднимавшую глаз Миану — с годами врожденная мудрость лунной девочки приобрела лишь более взрослый, глубокий оттенок, поэтому она поумерила свой пыл, осознав, что Мина не особо хочет говорить. Раньше бы Серенити обязательно обиделась бы — в шутку, конечно же, и не серьезно — лишь для того, чтобы растормошить подругу и не давать ей погрязнуть, как в трясине, в собственной печали, но она понимала, что в данном случае не нужно дёргать её. Если она захочет — расскажет сама. Если нет — значит, это ее выбор. И она имеет право сохранять молчание, если ей так будет легче. Она повернулась к Медее и затеяла непринужденный разговор. Мина лишь про себя подумала, что она невероятно благодарна Серенити. За всё. Потому что она действительно умела понять, когда требовалась её непосредственная помощь, а когда лучшей помощью было бы не вмешиваться. Серенити всегда была рядом, никогда не отступала и готова была подставить плечо, но никогда не просила вывернуть себя наизнанку — это была её своеобразная благодарность за всё то, что они когда-то для неё сделали. Серенити знала, что не сможет существовать без девочек, которые стали ближе, чем родная мать, и точно так же знала, что они без неё тоже не смогут существовать. Они были повязаны своими узами и считали это благословением. Мина прекратила бездумно водить вилкой по тарелке и резко ее отпустила: она издала громкий характерный звук, едва коснулась фарфора тончайшей работы. Этот звук не остался никем незамеченным, все, как по команде, обернулись на Венеру. Она было уже хотела извиниться и соврать, что это вышло случайно, но вдруг поняла, что её уже раскусили. Все просто ждали, когда она сама сподобится рассказать то, что ей откровенно мешало жить. — Мне сказали, что я должна выйти замуж. Государственный совет этого почти что потребовал. Я хотела, чтобы вы знали. Серенити, которая до этого весело переругивалась с Медеей, резко остановилась. — Ты — Королева. Они не имеют права ничего от тебя требовать, — серьезность, сквозившая в ее голосе, неожиданно приобрела угрожающие нотки. — Ты не обязана. Насколько я помню, на Венере Государственный Совет обладает консультативными полномочиями, но никак не законотворческими… — В их словах есть резон. Венерианцы спокон веков поклонялись любви — братской, материнской, между мужчиной и женщиной… неважно. И они правы — очень странно, что Королева не замужем, когда она одна из тех, кто должен воплощать в себе все идеалы народа. Марс ненавидит трусов. Венера ненавидит тех, кто отрицает любовь. — Если замужество — это для них равнозначно любви, то не хочу их расстраивать, конечно… — Да брось, Ами, — отмахнулась Мина, по привычке называя ее старым именем из такого уже далекого прошлого. — Иногда мне кажется, что ты сама знаешь наши традиции лучше, чем я сама. Замужество для них равно любви, потому что женятся и выходят замуж у нас только по любви. Это священный обряд, который по преданию скрепляет двух людей на веки вечные. Это на Юпитере сильны династические браки. У нас, если кто-то говорит «нет», значит это «нет». Но на Королеву, судя по всему, это не распространяется… — Ханжество как оно есть, — раздраженно проворчала Рея. — Любой Государственный Совет или другой подобный орган такой. Проповедуют одно, а поступают иначе, прекрасная позиция, — саркастично-раздраженно отозвалась Медея, всплескивая руками. — А ты-то на что жалуешься? — недоуменно спросила Амалия, пытаясь припомнить хоть один раз за всю историю, когда правительницу Юпитера кто-то что-то хотя бы попытался заставить сделать. — Я просто показываю, что Мина не одна, — невинно отозвалась Юпитер. — Она никогда не была одна… — парировала Амалия, понимая, что весь разговор плавно перетекает в такой бессмысленный, но очень забавный фарс. — По-моему, — шутливо начала Мина, где-то глубоко внутри жалея, что подняла эту тему, — мы сейчас похожи на каких-то старых бабок… и, — она взглянула на Эндимиона, — деда. Спустя пару мгновений все сидящие за столом засмеялись. Даже Эндимион, до этого глубоко погруженный в собственные размышления, тихо посмеивался. — По меньшей мере, это просто бесчеловечно, — невозмутимо произнес он. — Если я не ошибаюсь, твоя мать не была замужем. — По преданию, — издевательски-насмешливо отозвалась Миана, — моя мать была Богиней, Энди. Она могла творить вообще всё, что ей вздумается. Люди так думали, и даже если она таковой не была, ей было очень многое позволено. А я не Богиня. Никогда ею не была. И даже если… — она посмотрела куда-то в сторону, как будто бы старалась сдержать смех. — Даже если, — вновь начала она, — я попытаюсь заикнуться о матери, мне скажут, что я — не она. И будут правы. — Предания говорят о многом, но не нам судить об их правдивости, — скептично отозвалась Рея. Она почти не притронулась к вину, хотя очень любила. Все её существо со стороны напоминало туго натянутую струну, которая вот-вот порвется: Рей была на грани, ей было тяжело, точно так же, как и остальным, но именно у неё это состояние полной закрытости дало глубокую трещину. Чем ты сильнее, тем резче ломаешься — это было как раз про нее, огненную дочь Марса, богиню войны, чья пламенная душа постепенно угасала. — Вот да. Я до сих пор не уверена, что мы с Рей не сестры, — словно в подтверждение ее слов, вновь произнесла Мина. Рея утвердительно хмыкнула. Они часто раньше это обсуждали с Миной и каждый раз смеялись. Во времена Серебряной Эпохи королева Венеры и король Марса уж очень близко общались. Наверное, причиной тому было еще и то, что Венера и Марс всегда шли рука об руку — они считали друг друга почти что родными и, если в войну ввязывалась одна планета, за ней всегда безапелляционно ввязывалась другая. И этот факт всегда наталкивал что Рей, что Минако на размышления. А их внешняя схожесть словно бы играла с ними в злую шутку, запутывая еще больше. — Если это окажется так, то придется переписывать всю историю… — глубокомысленно отозвалась Амалия, всерьез задумавшись над озвученным. — Не впервой, — ответила Рея, быстро взглянув на нее. — Но возвращаясь к теме — я не думаю, что, если Мина сейчас скажет твердое «нет», они не вернутся к этому разговору спустя какое-то время. — Поэтому ей нужна причина, достаточно веская, — ответил за Миану Эндимион. — Такая, которую невозможно будет оспорить. Только… — он осекся. — Это в том случае, если ты действительно не хочешь выходить замуж. — Ты же знаешь, что не захочу. И ты знаешь причину. И у большинства из здесь присутствующих она одинаковая. Мина произнесла это так спокойно, лицо ее было безмятежно, но в то же время она старалась не смотреть ни на кого из них. — Извините, — произнесла она. — Я не хотела… напоминать об этом. Давайте вернемся к ужину. Я созрела для десерта.***
— Это и наша кара тоже, — Рей встряхнула головой, сложила руки под грудью и отошла к окну, заставив Миану и Медею созерцать ее спину. Последняя вызывающе приподняла брови, но не стала провоцировать: у нее было много вопросов и ноль ответов — ситуация, к которой они уже успели привыкнуть, но которая опостылела. — «Что толку от этих разговоров?» — тихо пробормотала Миана и закинула голову назад: она устала и невероятно хотела спать, но не решалась оставить остальных девочек в одиночестве. Солнечный свет игрался внутри Хрустального Дворца, не оставляя ни единой комнаты без своего теплого внимания. Миана, сама того не до конца осознавая, процитировала Амалию. Королева Меркурия ответила исчерпывающе еще тогда, когда все эти разговоры в пользу бедных начали мусолиться; она всегда считала, что тратить время попусту — кощунство. «Стала считать», — сделала себе в голове поправку Миана. До Тридцатого Века Амалия хоть и была самой беспристрастной и разумной из них всех, могла перекинуться парой-тройкой слов по пустому поводу… или не очень пустому — тут уж как повезет. Их время ушло — c этим надо было просто согласиться и не терзать самих себя, но это было бы слишком просто. Чье именно время ушло — решал каждый для себя сам. Миана закрыла глаза. Ей на секунду показалось, что если она закроет и откроет их снова, вся проблема исчезнет сама по себе, а у неё самой появится вера в то, что не всё ещё потеряно. Им было всем тяжело — притворяться, что все идет так, как они хотели. — Мы проиграли. Хотя это было запрещено. Мы нарушили веками писанные правила и поплатились за это. Рея расстегнула верхнюю пуговицу на белоснежной рубашке, которая сидела на ней, как влитая, и потерла ключицы, словно бы стараясь нащупать подвеску, которой на ней не было. — Мы либо принимаем это, либо нет. Если мы принимаем это, то мы навсегда хороним в себе все, что с этим было когда-то связано. Если нет — то мы должны совершить хотя бы одну попытку. Третьего не дано. Иначе мы превратимся в тех, кого мы так долго и муторно уничтожали на пути к тому, к чему мы сейчас пришли. Эта печаль нас либо уничтожит, либо превратит в чудовищ… я не хочу ни того, ни другого. «Я подумаю об этом завтра…» — как колокольчик раздалась в голове Минако фраза её любимой героини из не менее любимой книги. «Я не могу сегодня об этом думать…». — Я предлагаю еще раз поговорить с Сецуной, — неожиданно для самой себя произнесла Мина. — Если её ответ будет таким же, как и тогда… Она не знала, что сказать. Она вообще не знала, что будет делать, если ответ будет таким же. И поэтому она не стала продолжать. Единственный раз, когда им понравилась пребывать в состоянии неизвестности — был в тот момент. В тот момент, когда Мина не знала, чем закончить фразу. Когда никто из них не знал, что скажет вечная Хранительница Врат Времени. Когда был едва заметный шанс на то, что ответ будет иным.