Адвокатура - дело тонкое.

В горницу вошел статный мужчина лет сорока, а следом наш двухметровый герой. - Присаживайтесь, гражданин Ершов. Имя, отчество, дата рождения? - Ершов Константин Николаевич, сколько лет отроду не ведаю, про то в церковной книжке записано, а мне знать без надобности, – боярин выглядел сконфужено, но раз ответил на вопрос, то все же пришел в себя. – Вы мне поведайте, Никита Иванович, неужто и впрямь я Гришку порешил? Как увидел его в покоях своих, так и все, дальше не помню ничего. - Итак, вы утверждаете, что потерпевший находился в вашей спальне? Простите, покоях? Что он там делал? - Так это, захожу я в покои и вижу - Гришка в моей кровати обретается, в чем мать родила, да рядом с ним супруга моя в том же виде. А что было после – ведать не ведаю. Только после помню, как стою в конюшне, глядь, а на полу этот похабник лежит, кровь повсюду. А в голове только одна мысль: «Ну не мог я». А, оказалось, смог. Что же мне теперь делать-то? Неужто суд, а? - То есть, вы, гражданин Ершов, утверждаете, что именно вы убили конюха Григория? – последовал неуверенный кивок. В чем-то мужика понять, конечно, можно. Застать собственную супругу в постели с другим – то еще удовольствие. Вот крышу ему и снесло. Только что теперь поделать? Убийство совершено, и не отреагировать на него мы не можем. Да и неправильно это было бы с точки зрения закона. Он один для всех. Но смягчающие обстоятельства для него выбить можно – сопротивления не оказывал, действовал явно в состоянии аффекта, да и чистосердечное, опять же. * * * На следующее утро всем нам надлежало явиться пред грозные очи царя, чтобы по всей форме отчитаться сразу по двум случаям: внезапный мятеж и убийство. Царь Горох восседал на троне со скучающим видом. Бояре, присутствовавшие на собрании, вовсю обсуждали недавнее событие, грозившее им праведным гневом народным. Здесь же вертелся и дьяк. В его обязанности вообще входило вести запись происходящего, но он лично считал своим долгом выразить свое бесценное мнение по поводу и без. Стоило всей этой честной компании нас увидеть, как до нас донеслись первые упреки и необоснованные обвинения. - На боярство руку поднять, это ж семи пядей во лбу не надо быть, чесслово, чтобы понять каков будет гнев царский. - Да можно ль так, чтобы всякая собака милицейская на бояр руку подымать смела? Слышали, небось, да? О том как Митька энтот непутевый Ершова супротив его воли в отделение вел? - Ну никакого почета и уважения. Да что там… Вот в наше время! Да никто даже глаз поднять на боярина не мог без его дозволения высокого. А теперь распоясалися. Ишь, демократы… Тут уже не выдержал, до поры ничего не предпринимавший, царь, громко прикрикнув на своих подчиненных. В зале мгновенно повисла тишина – вот что значит уважение к Царю-Батюшке. - Итак, Никита Иванович, воевода, давай отчет по вчерашнему безобразию. Кто виновник? Какова причина? – Горох усердно хмурил брови и нарочито твердо говорил. Я вкратце пересказал показания Митьки и попросил у царя справедливого суда для нашего «заговорщика». - Врет! Врет, морда милицейская! – дьяк был явно обижен на вчерашний случай, а потому решил поставить нам палки в колеса. Он еще с добрых полчаса возмущался и протестовал, рассказывал свою версию проведения допроса, но по царю было видно, что слушал он его нехотя, вполуха. Может мне показалось, но тем не менее, царь был очень польщен такой народною любовью. Терпеливо прослушав все попытки дьяка привлечь внимание к своей персоне, которая «от произволу милицейского не знала продыху», он обратился ко мне по наиважнейшему поводу – дело об Ершове. - Так что ты говоришь, с боярином стряслось? Я не успев отдохнуть после первого доклада был вынужден приступить ко второму. Когда я пытался разъяснить подробности свершенного убийства, меня грубо и бесцеремонно перебили. - Не могёт такого быть! - Да чтобы барин на смерда руку поднял… Признает? Ну и что, что признает? Так вынудили его. А то мы методов ваших милицейских не знаем! - На кол Никитку! Это ж помыслить надо - боярина, да в поруб! И далее все в таком духе. С горем пополам мне все удалось закончить свой рассказ. - Вот мое царское слово: постановляю назначить на завтра царский суд, коль подозреваемый роду боярского. Справедливости ради, мы поступим так, как делается не первый год в этой самой Европе – назначим адвоката боярину Ершову. Есть желающие на эту должность? Ух… Филимон Митрофанович, не стоит так настойчиво. Я вас и в первый раз расслышал. Ох... Быть посему: адвокатом боярина Ершова назначается дьяк Филимон Митрофанович Груздев. А вот обвиняющей стороной по недов… кхм, требованию боярства назначается тот, кто производил арест, а посему ответственность несет за это дело. Дмитрий Лобов – ждем его завтра на градской площади.