Калейдоскоп

Когда-то жизнь Самсона была наполнена цветом. Когда-то в его жизни превалировали краски. Теперь его мир поблек, выцвел и потерял цвет, теперь даже самые яркие воспоминания храмовника сопровождаются унылой чёрно-белой гаммой, безликой , как само небытие. Самсон вглядывается в сумрак собственного сознания, но различает лишь случайные яркие всполохи. И эти рваные мазки нерадивого художника выплёвывают в его жизнь переливы, о существовании которых он предпочёл бы забыть. СИНИЙ. Лириумный порошок оседает на ладони сапфировыми блестками, разведённый раствор переливается лазурным, прокатывается по гортани, приятным холодом оседает на дне желудка. Прибрежные волны мягко омывают ступени Казематов, оставляя за собой чуть заметный влажный след. В мирных водах бухты отражается безграничная синева чистого неба. Треск ледяных заклинаний. Ученики ещё не умеют контролировать свои силы, но вовсю выбиваются из сил, чтобы скорей достичь вершин. Определённо, жёсткие нововведения Рыцаря-коммандора Мередит добавляют им мотивации. Синий. Чернильные кляксы на пальцах Маддокса. Его руки чуть заметно подрагивают, когда он протягивает тайком написанное письмо для своей возлюбленной. Холодный потусторонний свет, трещинами расходящийся по лицу одержимого мага, столь же льдисто-безразличная голубизна глаз Хоука. Причудливый орнамент выступающих по рукам вен, синюшные тени залегли под глазами – после изгнания из ордена дела идут совсем паршиво. КРАСНЫЙ. Бардовый след от клейма усмирённого на лбу очередного неудачливого бедняги. Алыми всплесками переливается лириум в мече рыцаря-коммандора. Багровое зарево взрыва на том месте, где раньше стояла церковь, разрастающееся по Киркволлу пламя шальных заклинаний. Красный. Корифей одарил его на славу – доспех сидит как влитой. Другой, более сильный лириум проник далеко вглубь его тела, разросся по мышцам, сросся с костями, пропитал кровь. Вместе с силой пришла и жажда: царапает желудок, туманит сознание. Сколько бы алых бутылок Самсон не выпивал, ему мало – голод выгрызает изнутри. Красный. Кровь стучит в висках, скапливается в уголках губ, бурлящим водоворотом проносится по венам, наливает глаза беспричинной злобой. ЗЕЛЁНЫЙ. Рваный водоворот бреши, рывками растекающейся по небосводу. Отсвет её крепко впился в руку так называемого Вестника Андрасте, отзываясь зеленовато-жёлтыми переливами. Растянувшиеся по всему Тедасу разрывы, раз за разом выпускающие в мир полчища демонов. Высокая трава, затянувшая Арборскую глушь, отсвечивающие изумрудным мозаики на стенах эльфийского храма, лианы, цепко охватившие руины сетью путанных переплетений, затянувший статуи мох. Знамёна Инквизиции, всевидящим оком глядящие на него с каждого потерянного укрепления. Слепящее травяное пламя метки на ладони эльфа и вкус поражения на языке. Миндалевидные нечеловеческие глазищи Инквизитора, разрывающие тьму темницы зловещим болотным свечением, такие же грязно-зелёные разводы по лицу долийца, причудливо складывающиеся в подобие рисунка. Кажется, дерево какое-то, Самсон смутно припоминает, что по лицам эльфийских стражей руин расползалась подобная вязь. Какие-то мерзкие травяные мази и кашицы, неумолимо прикладываемые ко всем ранениям командира красных храмовников, то же потустороннее сияние Якоря, изумрудные всполохи трепещущей завесы в воздухе. Лицо Лавеллана с каждым днём всё больше цветом уподобляется плесени, произрастающей на влажных камнях камеры, под глазами его залегают глубокие тени, во взгляде – безнадёжность бурой трясины. Самсон задаётся вопросом, кто из них двоих умирающий – он, со своими залежами красного лириума во всех жизненно-важных органах, или неуёмный герой всея Тедаса, вознамерившийся во что бы то ни стало его исцелить. Жизнь Самсона теперь до краёв наполнена тоскливой болотной зеленью, от мельтешения инквизитора голова идёт кругом, и храмовнику кажется, что он сам скоро зарастёт плесенью, как камни его сырой темницы. В смутном мареве воспоминаний он упускает из виду то мгновение, в которое стены камеры озаряются алым, отражая и преломляя стекающую по пальцам долийца кровавую влагу. Он не замечает этого действа, а на следующий день в безнадёжной операции «Излечение храмовника Самсона» наступает переломный момент. Чувствуя, как потихоньку отпускают его тело жгучие клещи осквернённого лириума, Самсон верит, зелёный – цвет надежды.