Вовеки - как это, должно быть, по-детски звучит - вовеки я буду любить эту краткую осень и этот октябрь. Не тебя в октябре, но октябрь - такой же отчаянно нежный во властном бессилье, как ты, и, как ты, столь же рано начавший седеть.
Они познакомились совершенно по-дурацки: она передала оставшееся - ненужное - барахло от фальшивой бывшей - на тот момент уже девушки в городе, в котором была проездом. Несуразной бы её не повернулся назвать язык - уж больно холоден и расчётлив казался тогда прищур глаз, - и лишь потом отыскивалось что-то гармоничное в её дисгармонии. Тогда... В холодном городе было наконец тепло, а её руки скрывала плотная ткань строгого пиджака. Такая ерунда помнилась, а что за бумажки она привезла тогда с собой - нет. - ...У тебя есть планы на сегодня, которые нельзя отменить? Странный вопрос. Странная случайная молодая женщина. Бритые виски, изящно изогнутые пухловатые губы. К тому же - хорошая подруга бывшей, пусть и очень новая в куцем её окружении. Внезапный вопрос. - Нет... - Тогда у меня есть интересное предложение для тебя, ягнёнок... И последние слова произносит уже в жарким шёпотом в ухо. Отстранённое сознание накрывает острой россыпью кадров: вот она приподнимается на цыпочки, гнётся кожа остроносых туфель. Одна рука скользит по запястью, чуть дальше, в интимную зону выступающих сосудов, и даже нежно гладящий венки большой палец не сглаживает ощущения жёсткой хватки; другая же рука властно метит территорию от шеи к макушке, сжимая между пальцами пряди. Мозг захлёстывает информацией. Чтобы понять её, приходится потрясти опущенной головой - её руку, впрочем, даже это мотание не сталкивает - и выдохнуть резко: - Что? (кажется, что дыхание чертит большими буквами это "ч" "т" "о" на её лбу) Она смеётся. Тихо, совсем не торжествующе. И в следующий момент остаётся только резкая боль в захваченной руке и под диафрагмой, когда земля с небом резко меняются местами, а волосам не хватает, наверное, сантиметров десяти-пятнадцати, чтобы начать подметать землю. - Отпусти! Собственный - обычно ехидно-ленивый - голос впервые за много-много лет зазвучал сорвано и испуганно. - Ты правда закатишь истерику при всех? "При каких ещё 'всех'?" забилось в мозгу, но стоило приподнять голову - перекинуть через плечо! Она!.. - как понимание, что они лавируют через холл отеля к стеклянному лифту, заставило опустить её снова. Не хватало ещё семье узнать о подобных инцидентах в жизни своего ребёнка. Ведьма. И снова этот тихий смех. - Потерпи до райских нумеров, я же терпл...ю, ссс... Ну хоть кулаком по колену заставило её замолчать. И сравнять бы с землёй этот отель, где спокойно смотрят на расхаживающими с людьми через плечо постояльцев! ...Когда захлопывается дверь номера, тело уже напрягается, чтобы уйти чуть в сторону и наброситься с кулаками, как только ноги обретут хоть какую-нибудь опору, но ласковые объятья глубоко прогибающегося матраса становятся второй очень, очень большой неожиданностью за этот день. А уж защёлкивающиеся наручники на запястьях так легко сведённых из-за неожиданности рук могут поспорить за призовое место во всей жизни. Обвинения рвутся с губ, но вот тело начинает слишком быстро в коротких и поначалу лёгких судорогах вскидывать бёдра вверх. Четыре месяца без секса - не оправдание. Оправдание - никто ещё не был так властен и при этом отчаянно нежен. Никогда. Поэтому - проще сразу заснуть, даже не морщась от боли в запястьях, просто не заметив её, этой боли. На дворе вечер, позади - полу бессонная ночь. А сейчас - никаких неудобных разговоров. Просто закрыть глаза. Потом... Они будут упражняться в едком остроумии, судорожно применяя к себе кто - слово "пассионарность", кто - "твою же мать, это было почти изнасилование". Тогда же и прозвучит резонное на возмущение к очередному именованию то ли куколкой, то ли ягнёнком: "не мешком же с картошкой тебя называть... куколка". Как окажется потом - ей просто нужно было как-то изливать свою нежность, которую и изливать-то она не умела. Впрочем, наличие тоже отрицала. Потом ещё много чего окажется - что она с одинаковой радостью носится с гирями и штангами килограмм так на девяносто, так и с живыми людьми, поэтому несчастные пятьдесят килограмм в первую их встречу ни для кого не стали препятствием. Сомнительной, но приятной чести быть носимых на руках оказался лишь партнёр, хотя слово само прозвучит ещё чёрт через знает сколько лет, а пока эта "арийская морда" будет отделываться фразой из ВКонтакте: "А как же любовь? Ты не заметишь разницы". Придётся научиться бить посуду, как она любит, закатывать раз в пятилетку истерики на три акта (а потом ещё столько же копить силы и нервы на подобное мероприятие). И если не собственными силами тонко манипулировать, то хотя бы отсекать щупальца чужих заговоров, незримо написав на - не сильно ли ты её раскачала, кстати? - её спине капслоком "моё". Она будет всё так же порывиста, как тогда, и так же будет предпочитать слова действиям, хоть говорить умеет хлёстко и ёмко. И ставить честь порой слишком высоко. Такая история приключится с ними, когда один из них запланирует вечером пройтись по узким перилам моста, а вторая - будет раздумывать, сколько рейсов нужно отлетать, чтобы спуститься по горке гауссова распределения, касаемого долговечности самолётов. Но эти их планы не сбудутся. Сбудутся другие, ничем не хуже. Жизнь будет разной, клеящей совершенно разные ярлыки. Порой совершенно удивительные - судьбоносная первая и последняя бывшая как-то рассмеётся, дразня "женщиной Жукова", но будет не права. Потому что Она не разу не назовёт его женщиной и не поставит его ниже себя. А ещё она будет смеяться: "мальчик-гей - вот такая со мной вышла история". Да, вот такая история может выйти, если не ставить на себя и других слишком глубокие клейма. А пока... Мальчик смотрит на воду, а девочка выбирает самолёт. В его городе наконец теплеет...Вовек - до скончанья от детства оставшихся снов, до края, который подобен, наверное, смерти, я буду любить золотое, прохладное, весь октябрь у меня на ладонях лежавшее солнце.