Все, что от меня осталось

Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся (Матф.5:6)

В воскресенье волнение удавкой обвязывается вокруг горла, и Том, половину дня просидевший в Выручай-комнате, чтобы наконец понять, как поступить с диадемой, перед самым отбоем возвращается в башню. Там Рон какой раз кряду обыгрывает Симуса в шахматы, Гермиона о чем-то шепчется с Джинни, а Дин Томас хвастает новым плакатом любимого футбольного клуба перед этим маленьким везде снующим фотографом, Криви, кажется.  — Эй, Гарри, не хочешь партию?  — Пожалуй, не сегодня. Он бегло оглядывает поле и замечает, что черному королю Финнигана действительно некуда бежать.  — Ходи куда хочешь, он все равно поставит тебе мат следующим ходом, — сочувственно подсказывает он Симусу, и тот двигает короля на одну клетку по диагонали. Они стоят на какой-то огромной шахматной доске, и сражение совсем не кажется смешным или ненастоящим, когда кусок камня, отломившийся от поверженной ладьи, отлетает в его сторону.  — Конь на E5! — кричит Рон, будто командует полком и от громкости его голоса зависит исход битвы.  — Что будет, если мы проиграем? Лучшая партия в истории Хогвартса. Том вспоминает, и не сразу замечает на себе заинтересованные взгляд Рона. — Я тогда все равно меньше тебя в лазарете провалялся, была всего-то пара царапин. Помнишь? — О чем это вы? — вклинивается Симус.  — Мне придется пожертвовать собой. — Нет! — Помню, — негромко отвечает Том. — Первый курс, лучшая партия в шахматы в истории Хогвартса. И лицо Рона, полное отчаянной решимости, он помнит тоже. Он был прав тогда: в шахматах приходится идти на жертвы, но в тот раз они знали, что лежит на кону, сейчас Том и предположить не может, что же ждет его в конце партии. Иногда ему кажется, что он еще даже не расставил фигуры. Что уж там говорить — не выбрал цвет. — Славные были деньки, — Рон потягивается на кресле, а затем, сметая фигурки обратно в коробку, живо поднимается на ноги. — Я спать, ты со мной? — Ага. Возможно, ему стоит пожертвовать диадемой, чтобы приобрести нечто большее. Они поднимаются в спальню, и, уже задернув полог, Том слышит:  — Тогда мы пытались спасти философский камень от Снейпа, а сейчас просим его учить нас Защите, что за жизнь, — причитает Рон. Он поворачивается пару раз — кровать жалобно скрипит — а потом, должно быть, ложится на спину и мечтательно смотрит в потолок.  — Ладно, спокойной ночи. Даже не знаю, как завтра смотреть на него на зельях.  — И я не знаю, Рон. Спокойной ночи. Сон забирает его в свои объятия почти мгновенно. *** «Мальчиш-ш-ш-ка». За чужим раздраженным шипением едва можно различить мутные очертания зала пророчеств, но Тому это и не нужно. Он ловко подкладывает для беседы другую картинку — слизеринскую гостиную образца начала сороковых — и усаживается в кресло перед камином, как если бы был радушным хозяином, принимающим у себя гостей. «Глупец, решивший, что сможет победить меня! Неужели ты думаешь, что какое-то дрянное пророчество позволит тебе одержать верх?»  — Так ты достал его? — спрашивает Том, пряча улыбку в уголках губ. — И как, оно хоть на йоту помогло тебе приблизиться к порабощению магического мира? Волдеморт молчит. Том лениво ворошит в камине угли, терпеливо выжидая.  — Может, все-таки выйдешь на свет? Высокая тень, тянущаяся по каменному полу от самого входа в гостиную к центру комнаты, неожиданно начинает меняться, и ко второму креслу проходит мужчина, которого у Тома и язык бы не повернулся назвать змееподобным уродом. Он щурится, изучая его, и снова задает вопрос:  — Неплохо выглядишь. Иллюзия? Волдеморт с подозрением оглядывает гостиную факультета, в которой не был целую вечность, и, наконец, садится напротив.  — Тебе, щенок, еще учиться и учиться манерам, — выплевывает он, и только тогда Том замечает красный проблеск в его глазах. — Откуда тебе знать, как она выглядела полвека назад?  — Это не самая интересная история, — уклончиво отвечает Том. — Мы оба сюда пришли, чтобы поговорить о пророчестве, и о том, зачем ты вообще так трясешься над ним.  — И что ты хочешь мне этим сказать? В голосе Волдеморта слышится обманчивая мягкость. Том облизывает губы.  — Хочу сказать, чтобы ты оставил меня в покое. Меня не интересует… вражда. Тебе нужна власть — так иди и возьми ее. Министерство слишком слабо, чтобы сопротивляться тебе. Волдеморт внимательно следит за ним, вслушиваясь в каждое слово, пока воздух комнаты не сотрясает высокий ледяной смех. Том разочарованно вздыхает.  — Хочешь предложить мне перемирие? — отсмеявшись, спрашивает Волдеморт, и Том видит, что взгляд его полон серьезности.  — Да. Тонкие губы растягиваются в усмешке.  — И что же ты предложишь мне взамен, герой? Может быть, еще и перейдешь под мои знамена, а? Эта шутка кажется Волдеморту достаточно веселой, но на этот раз никто не смеется, и огонь в камине подрагивает, потому как сон становится нестабилен.  — Я сделаю тебе аванс, Гарри Поттер, — вкрадчиво говорит он, чуть подаваясь вперед. Граница стены медленно расходится, и зелень гостиной начинает меркнуть. Том, намертво вцепившись в подлокотник кресла, всеми силами удерживает фантазию от разрушения.  — Я слушаю. Волдеморт будто бы не замечает, как дрожит пространство вокруг них, и, молча наблюдая за Томом, перекладывает палочку из руки в руку. Цокает языком.  — У тебя будет ровно месяц, чтобы решить. А пока присмотрись к тем, кто тебя окружает, Поттер. Как ты думаешь, кто рассказал мне первую часть пророчества? Кто убил твою семью, Гарри? Том видит, как исчезает из-за спины Волдеморта каменная колонна и изумрудные гобелены, как темнота подступает к нему все ближе и ближе…  — Кто? Говори.  — Северус Снейп. Изумрудный вихрь сметает все на своем пути, и Том, выброшенный из сна на поверхность, видит перед собой красный полог кровати. В ушах еще долго звенит чужой холодный смех.