***
— Как и зачем происходит гроза? — так и не найдя ответ самостоятельно, спросил он, пересилив себя, у родителей. — Откуда берутся дождь, гром и молнии? Это были, кажется, пасхальные каникулы на первом году его обучения в младшей школе Дурмстранга; ему исполнилось уже целых семь, и задавать такие вопросы вправду приходилось, поборов гордость. Но знать ответ было нужно. С самого детства его пичкали историей магии, языками, правилами этикета, но вот рассказать о грозе и творящейся во время неё вакханалии учителя почему-то не додумались. Мать, отложив вышивание, посмотрела на него довольно-таки мрачно: видимо, ещё злилась из-за выходки, которую Адлер устроил в первый же час своего пребывания дома. — Это германский бог Донар так гневается на непослушных детей. Если выйдешь в грозу на улицу, он тебя накажет плёткой из молний. — Но Донар же любит людей, он их защитник! — возразил Адлер, приподняв брови. Он верил старой служанке, рассказывавшей ему перед сном древние мифы и легенды, куда больше, чем этой усталой и сердитой женщине. — С чего бы ему меня наказывать? — Хлопот от тебя, что от Локи, — процедила мать и вновь взяла пяльцы. Он поймал её, Адлер это чувствовал, поэтому не отступал: — Нет, не уходите от темы! Есть факт, который… — Негодный чертёнок! — из своего кресла, где развалился со стаканом огневиски, не то рявкнул, не то хрипло каркнул отец. — Как с матерью разговариваешь, паршивец? Давно наказан не был? Обида обожгла изнутри, щёки вспыхнули, и Адлер в сердцах топнул ногой. Он ведь был настроен на дискуссию, а отец как всегда всё испортил! — Вечно у вас один аргумент во всех спорах со мной! Это потому, что других не знаете? В тот раз его наказали, как никогда прежде. Целых три дня он пролежал в постели, пока на спине и пониже заживали раны, оставленные розгами. Старую служанку больше не допускали к нему, не допускали вообще никого, и Адлер умирал от скуки, строя планы мести и в то же время жалея, что все книги по приказу родителей из его комнаты унесли — даже маленькую брошюрку, рекламировавшую салон мётел, где текста от силы было строчек пять. Но жалеть можно только щенков в январский день, как любил говорить его друг Макс (в его попытках казаться взрослее, произнося это, было что-то настолько уморительное, что Адлер никогда не мог сдержать искренний смех, на что Макс вечно обижался и гонялся за ним по школьному двору), поэтому больше Адлер думал, и фантазировал, и представлял… Под руку как-то попал альбом для рисования и карандаши, и вскоре уже он водил красным по листу. Но не рисовал, это у него никогда не получалось — писал, лёжа на животе, от старания высунув кончик языка, крупными и не особенно красивыми буквами. Так его и застала мать, когда зашла вечером с лекарствами и намерением сухо поинтересоваться о его самочувствии. Увидев сына с альбомом, Оделия замерла. — Ты рисуешь? — она была удивлена. — Нет, — только и сказал Адлер, не обернувшись. Он был занят, очень занят. Ох, навряд ли бы вообще что-то смогло всерьёз отвлечь его внимание! — Так ты посадишь глаза, — прохладно сообщила мать, подходя к кровати и ставя на столик около неё поднос; затем повернулась и всё-таки посмотрела, что же он делает. — Ты пишешь? Адлер даже не кивнул, ведь он был занят, очень занят: карандаш в очередной раз затупился, и пришлось его точить. Мать воспользовалась этим, чтобы взять альбом. — Ещё не закончил! — возмутился Адлер и протянул руку, чтобы забрать альбом обратно, но ему не хватило роста. Тогда он приподнялся на локте, продолжая тянуть правую руку — спину опалила боль, и он едва не заскулил, как побитая собака, в последний момент сдержавшись и рухнув лицом в матрас, вцепившись зубами в простыню. Мать обратила на это внимание. Она положила альбом, взяла что-то с подноса и присела на край кровати. — Ты сам написал это? — спросила она, принявшись аккуратно обрабатывать чем-то холодным — целебной мазью — ранки. — А разве вы видите в комнате кого-то ещё? — огрызнулся Адлер, с досадой глядя в стенку. — Я имела в виду не это, — странно, но в голосе матери не было обычной строгости. — Ты сам это придумал или написал по памяти что-то из того, что рассказывала тебе Магда? — Какой смысл в переписывании? — проворчал Адлер, но осторожно: тон матери был новый, необычный, и очень хотелось понять, чем вызвана перемена. — Прошло время, когда только переписыванием можно было сохранить книги. — Значит, придумал сам, — заключила мать отстранённо-задумчиво. Он хотел сказать, что это ужасно логичный вывод, но что-то остановило его — интуиция, наверное. Так что Адлер прикусил язык и ждал, но молчала и мать; закончив мазать его спину, она поднялась, наколдовала дополнительных свечей. — В десять я погашу свет, и после этого не пиши, — наказала она. — Когда закончишь, я бы хотела почитать твой рассказ. — Я подумаю об этом, — ответил Адлер, копируя интонацию своего друга Макса: тот так отлично умел напустить на себя важный вид! В другой день его бы за такое непременно пожурили, если бы услышал отец — отчитал, но в тот вечер мать просто молча кивнула и ушла, оставив поднос с колбасками, хлебом и не стынущим бульоном в большой чашке. Рассказ он закончил на следующий день, ближе к обеду, как следует его перечитал, и когда эльф-домовик принёс покушать, приказал ему передать альбом хозяйке. Адлер отдавал его без сожаления и, как только домовик с поклоном исчез, охотно принялся за еду: дело было сделано, а, по правде сказать, дальнейшая судьба альбома и рассказа в нём Адлера не заботила. Чуть-чуть интересовал эффект, который история произведёт, этого нельзя отрицать. Мать появилась минут двадцать спустя, когда Адлер, сытый и довольный, устроил голову на подушке и решал, сдаваться ли в плен сну. Как и накануне вечером, мать казалась странной: смотрела не как всегда, казалась — какое уместно здесь слово? — теплее… Чувствуя, что сейчас произойдёт что-то, Адлер сел (после обработки мазью стало полегче, и он уже мог не теряя достоинства принимать такое положение). Придвинув ближе к кровати стул, мать опустилась на него, устроила на коленях закрытый альбом и положила на него сцепленные в замок руки. — Я прочитала твой рассказ. — Да? — только и выдавил Адлер. Сердце почему-то забилось чаще — тогда он ещё не знал, а если и знал, не признавался себе, что ожидание оценки твоей работы, не школьной, а именно творческой, очень волнительно. — Он неплохой, — произнесла мать; её брови дрогнули, и она добавила: — Но нехороший: он жестокий. — Разве? — Адлер удивился, перед глазами пронеслись все те семь страниц, исписанные крупными некрасивыми буквами. — А по-моему, он жизненный, такое вполне могло случиться… — Твоего героя отец отвёл в лес и привязал к дереву в священной роще как жертву богам, чтобы те даровали их племени победу в грядущей битве. — Не в наше время, конечно, но в давние века… Мать приложила палец к губам, прося его помолчать. Этот жест был таким необычным, таким человечным, что Адлер невольно закрыл рот, ожидая. — Бог Донар появился в роще, но вместо того, чтобы забрать мальчика, освободил его, — она прищурилась чуть пытливо. — Этим ты пытался доказать, что я была неправа? — Я не… — Адлер замялся, растерявшись. — Я не знаю, ничего не хотел специально показать. Слова и действия просто приходили, вот и всё, — а потом вдруг подумал: неужели рассказ и вправду родился из его желания отомстить за сорванную дискуссию и потребности доказать собственную правоту? — Очень хорошо, что это не относится к нашей ситуации, — сказала мать, и её взгляд стал ещё пытливей. — Потому что то, что мальчик убивает отца, мне совсем не нравится. — Но это была необходимая жертва! — горячо возразил Адлер. — Вы же видели, благодаря тому, что жертву всё-таки принесли, их племя победило! Мать промолчала, продолжая внимательно на него смотреть. Затем коротко вздохнула и, опустив голову, открыла альбом. — Есть ещё кое-то, о чём я хотела спросить, — сказала она, пролистав страницы. — В твоей истории Донар дарит освобождённому мальчику орла, способного думать и разговаривать, и магическое копьё, — мать вновь подняла взгляд. — Почему копьё, а не палочку? — Это же древнегерманский бог, — ответил Адлер с раздражением: на его взгляд, это было очевидно. — Конечно же он дарит оружие, достойное германского воина!.. — он задумался. — Но, наверное, из волшебного копья можно сделать волшебную палочку, да? — Мне кажется, всё зависит от твоей фантазии, — заметила мать с тенью улыбки. Адлер рассеянно кивнул, продолжая глядеть за окно. Мысли его уже занимали приключения, которые могли случиться с мальчиком после того, как он обрёл спутника-орла и могучее копьё… — Я перепишу рассказ чернилами, если не возражаешь, — после паузы сказала мать. Адлер безразлично пожал плечами. — Как хотите. И вообще, я его вам дарю. — Он тебе не нужен? — Этот вариант — нет, — Адлер легко постучал пальцем по виску. — А чистовик хранится вот здесь. — Спасибо, — мать встала, прижимая к груди альбом, а затем вдруг наклонилась и, положив руку ему на затылок, поцеловала в макушку. — Продолжай писать, у тебя получается… — она неловко, скованно улыбнулась (и всё же это была улыбка, однозначно была!), но тут же добавила: — И не перечь больше отцу, я тебя прошу… Адлер честно исполнил лишь половину её просьбы: не прекращал писать с того дня, чёркал в день хоть по строчке. А вот с отцом из года в год всё делалось только хуже: Адлеру становилось сложнее сдерживать нрав, когда отец пытался на него давить. Мать из-за этого всё больше мрачнела, и через какое-то время рассказы о приключениях храброго юноши Викхарда и его верного друга, говорящего орла Бадвина, которые Адлер неизменно ей присылал, если заканчивал в школе, а не во время приездов домой, уже не могли вызвать её улыбку. Адлер их бросил, ушёл в наполовину основанные на реальных событиях истории о прошлом Дурмстранга и их с Максом предприятиях по разгадыванию тайн замка. Но эти рассказы читал только приятель — неизменно хмурился и заявлял, что вовсе он не говорит чопорно и не пытается выглядеть важным. — Я и есть важный, — сказал как-то раз Макс своим самым взрослым тоном. — Я же Винтерхальтер. — А я тогда — своевольный! — засмеялся Адлер в ответ. — Я же Гриндевальд!***
Адлер прикрыл глаза ладонью и негромко засмеялся — звук полностью потонул в рёве грозы за окном. Какие они тогда были мальчишки: что он, что Макс! Маленькие вундеркинды, любопытные сверх меры и вечно лезущие в неприятности… Отчасти, такими они и остались, только вот совместного веселья больше не было, как и той удивлявшей всех дружбы. Какая-то его часть даже немного жалела об этом. Сложно теперь сказать, кто первым стал закрываться. Но Адлер был уверен, что одной из причин (если не основной) всего случившегося дальше стала одна его находка во время летних каникул после пары лет в средней школе. Нашёл он старый дневник — совершенно случайно, за одной из картин в своей любимой малой гостиной, на которой изображён был вид на деревню, залитую ярким летним солнцем; это была Годрикова Впадина — деревня в Британии, где жила дальняя родственница их семьи, Батильда Бэгшот, знаменитый на весь мир историк магии. Тайник был почти небрежен, казалось бы, на виду, но почему-то никто из обитателей дома за все эти годы так его и не обнаружил. Может, книжица ждала его, Адлера? Он не знал наверняка, но хотел верить в это, а не в банальную невнимательность родственников. Дневник обладал магической силой, сражал наполненностью мыслями и чувствами: как будто историю рассказывали не желтоватые листы, а живой и горячий, пышущий мыслью и страстью Геллерт Гриндевальд. Он начал вести дневник в шестнадцать, практически сразу после исключения из Дурмстранга, а бросил где-то в тридцать пять, когда революция в Европе полностью захватила его и стало не до записей, однако волшебная книжица, не очень-то толстая на вид, вместила в себя все эти строки и годы. Адлер провёл рукой по гладкой тёмно-коричневой коже обложки. Та была и до его прикосновения тепла, а листы — он слышал — мягко шуршали, оставаясь при этом совершенно неподвижными. Они звали, хотели вновь рассказать ему Историю… рассказать Историю тому единственному человеку, который был в состоянии её Понять. О найденном дневнике он не сказал никому: ни отцу, которого презирал, ни матери, с каждым годом становившейся всё суше и мертвее душой, ни Максу, лучшему другу, который к тому моменту уже почти перестал таковым являться. Долгое время это была только его, Адлера, тайна — его клад, которым делиться он не был намерен. Он читал, и читал, и читал, не мог оторваться, а когда заканчивал, через некоторое время брался перечитывать с самого начала. Дневник изменил его жизнь в корне и навсегда; дневник убил весёлого, но упрямого и своевольного мальчика, дав родиться идеалисту, который умел притворяться и сдерживаться, когда нужно. И пусть своё истинное лицо он пока скрывал под маской — заветная идея горела в сердце ярче фонаря самого лучшего маяка! Адлер знал, куда идёт, знал, чего хочет достичь в конце. И он был уверен, что, в отличие от прадеда, у него всё получится.***
К утру гроза ушла дальше на восток, но дождь остался: сильный, беспрерывный, что называется «как из ведра». Адлер долго лежал, не в силах заставить себя подняться. Шум дождя расслаблял, недочитанная книга лежала на полу у кровати, и крайне заманчивой казалась перспектива так весь день и пролежать. Но позволить себе это он не мог, поэтому с неохотой выбрался из-под одеяла и стал быстро одеваться: в комнате было прохладно. Завтракать в столовой в то утро почему-то не хотелось, и Адлер, спустившись на первый этаж, вошёл на кухню, где обычно хозяйничали три эльфа. Впрочем, сейчас домовиков там не было (наверное, убирали где-нибудь в доме), но зато у большого разделочного стола, стоявшего посредине комнаты, на высоком табурете сидел Георг, читая письмо, едва заметно при этом улыбаясь. Влад, сидевший по другую от него сторону стола, как раз допил кофе и поднялся, когда Адлер вошёл. — А где Деян? — осведомился Адлер, обменявшись с юношами приветствиями. Георг молча указал в сторону улицы; окна выходили на тренировочную площадку. — Серьёзно? — недоверчиво переспросил Адлер, опускаясь на оставленный Владом стул. — Занимается в такую погоду? — Сомневаюсь, что его бы и ураган остановил, — отозвался Георг с уважением. — Удивительная сила воли. Адлер согласно кивнул: твёрдость Деяна и его непоколебимость в претворении в жизнь дел, пусть и назначенных себе самостоятельно, всегда его поражали. — Влад, — окликнул Георг. Штайнер уже был на пороге, но остановился и обернулся. — Я могу потом спуститься к тебе? — Да, — коротко отозвался Влад и ушёл. После возвращения из Лондона прошлым утром он сразу заперся в своей лаборатории и не показывался. В какой-то момент Адлер даже забеспокоился: Влад слишком мягкосердечный, и после акции на Кингс-Кроссе его внутренний стержень — не стальной, алюминиевый — вполне мог сломаться. А ядов в его лаборатории достаточно… Продолжать думать в этом направлении Адлер себе запретил и спустился в подвал дома. Там он обнаружил Влада в добром здравии — физически, по крайней мере. Кто удивил, так это Георг, с видом прилежного студента нарезавший какие-то ингредиенты, когда Адлер вошёл. «Я учусь, — спокойно пояснил Георг, угадав его немой вопрос. — Раз уж не вернусь в ближайшее время в школу, буду здесь получать образование». — Что думает твой отец о том, что ты не поехал в Дурмстранг? — спросил Адлер. — Он не в большом восторге, но официальную легенду, что у меня опять ухудшилось здоровье и поэтому я вынужден оставаться дома, поддержал, — Георг пожал плечами. — Как он написал, главное — чтобы я сдал выпускные экзамены, при этом желательно не с таким шумом, как мой брат. Это почти дословная цитата. — Удивительный человек — ваш отец, — заметил Адлер, задумчиво глядя на Винтерхальтера. — Не спорю. «Всё-таки они разные с Максом, — в который раз подумал Адлер. — Хотя и в чём-то похожие». Поначалу на фоне брата Георг казался не представляющим угрозы — и это было ужасное заблуждение. Георг был ничуть не глупее Макса, вот только его больше интересовали не магические достижения, а люди: их сильные стороны, их отношения, их слабости. Он учился манипулировать людьми. И сейчас он слишком уж тесно начал общаться с Владом… Кухонная дверь приоткрылась, и в комнату проскользнула какая-то тень. Адлер заметил это лишь краем глаза, но отчётливо видел, как напрягся Георг, и резко обернулся. — Ах, Аларикус, — он остановил руку, потянувшуюся было к палочке. — Доброе утро. Тод посмотрел на него, затем на Георга, склонив голову набок, — то ли с сомнением, то ли без узнавания. Постояв так, отрывисто кивнул и отвернулся к корзине с фруктами. За это лето Адлер видел его очень мало, но теперь обратил внимание, как Аларикус побледнел от недостатка солнечного света и ещё больше исхудал; ещё немного — и он, казалось, станет неотличим от скелетов, которые поднимает. — Как движется работа? — поинтересовался у него Адлер. — Не быстрее, чем старится мир, но и не медленнее, чем течёт время, — после долгой паузы с отрешённой вдумчивостью ответил Аларикус, не глядя ни на кого из юношей. Георга смотрел на некроманта со смесью опаски, интереса и толики раздражения; держался он при этом по-прежнему напряжённо. — Поделиться успехами не хочешь? — Адлер говорил без претензии, почти шутливо: знал по опыту, что вряд ли чего-то добьётся, и оказался прав. — Всему своё время, — протянул Аларикус и с какой-то едой, рассованной по карманам, удалился тем же плавным и вкрадчивым шагом, которым пришёл. Когда за ним закрылась дверь, Георг шумно вздохнул и сделал глоток кофе. Аларикус его пугал или по крайней мере заставлял чувствовать себя некомфортно. Причём Адлер подозревал, что Тод это прекрасно знает: ему не было совершенно никакой необходимости выходить за завтраком самому (не делал же он этого прежде), разве что хотел развлечь себя. Развлечения у него были странные и прочим совершенно непонятные. От вялых размышлений о влиянии занятий некромантией на сознание чародея Адлера отвлёк с хлопком появившийся домовик. — Герр Адлер, герр Деян передаёт, что прибыл человек из Британии. Адлер мгновенно подобрался, лень как рукой сняло. Неужели Тёмный Лорд наконец-то вспомнил про них? Хотя, странно бы было, после акции в Лондоне… Георг вопросительно посмотрел на него, и Адлер кивнул, после чего юноши прошли в гостиную, где около разведённого камина остановилась женщина, рядом с высоким и мускулистым Деяном выглядевшая особенно хрупкой. Гостья откинула капюшон промокшего плаща, и стали видны её белокурые волосы, аккуратно убранные в причёску, и бледное лицо, немолодое, но ещё не утратившее красоты. Адлеру уже видел её однажды, а кроме того знал по рассказам. — Леди Малфой, я полагаю? — вежливо произнёс он и поклонился. — Адлер Гриндевальд, к вашим услугам. Мои товарищи — Георг фон Винтерхальтер и Деян Джукич. Нарцисса Малфой надменно кивнула обоим представленным, после чего вновь перевела взгляд на Адлера. — Мистер Гриндевальд, я прибыла по поручению Тёмного Лорда. Он требует вас к себе. — Я полагаю, немедленно, раз вы не снимаете плащ, — со спокойной улыбкой сказал Адлер. — Я готов. — Помимо вас Тёмный Лорд желает видеть исполнителя теракта на вокзале Кингс-Кросс, — произнося это, она посмотрела на Деяна — вполне понятная ошибка. — Встреча с Тёмным Лордом — большая честь, — Георг гордо приподнял подбородок и расправил плечи. «Он не может не понимать, что нами почти наверняка недовольны, — подумал Адлер. — И при этом он явно не врёт». Во взгляде Нарциссы Малфой, когда она повернулась к юноше и внимательнее рассмотрела его, застыло вначале непонимание, но затем мелькнула печаль пополам с сочувствием. Георг ответил ей хладнокровным взглядом, и с лица ведьмы мигом исчезли все эмоции. Они отправились тут же, только взяли плащи. Пришлось выйти на улицу, потому что в доме порталы не действовали, да и на прилегающей территории — только в одном месте, на небольшой площадке перед верандой, сейчас выглядевшей голо без обычно стоявших там плетёных стола и стульев. Британия встретила их дождём — не ливнем, что по-прежнему не стихал на германском берегу Северного моря, но мелкой моросью, куда более неприятной. Адлер ниже надвинул капюшон. Пока Нарцисса Малфой вела их по тисовой аллее к красивому особняку, он прикидывал, что и как будет говорить… и дополнительно укреплял ментальные щиты: на всякий случай. Волан-де-Морт находился в том же зале, куда Люциус Малфой привёл Адлера и Макса в прошлый раз; он сидел за столом, читая какой-то свиток. Помимо Лорда в комнате находилось полдюжины людей: Амикус и Алекто Кэрроу, Беллатриса Лестрейндж, Селвин, Яксли, Трэверс, Руквуд — Адлер обо всех собирал информацию. За исключением миссис Лестрейндж и, пожалуй, Яксли, это был скорее запасной состав Пожирателей: одиннадцать приближённых Тёмного Лорда с июня находились в Азкабане, о чём в своё время гордо сообщил «Ежедневный пророк». «Как надолго они останутся там? Неужели это — наказание за провал?» — мимолётно подумал Адлер, но тут же отогнал эту мысль. Надрывно гудел камин — это был единственный звук в убийственной тишине. Пожиратели Смерти полукругом стояли за спинкой кресла хозяина; многие подняли головы, когда отворилась дверь, но никто не сказал ни слова. Молчала и леди Малфой; оставив юношей у двери, она обошла стол и встала рядом с миссис Лестрейндж — её родной сестрой, с которой была совершенно не похожа. Тёмный Лорд продолжал читать. Мгновения шли, сливались в минуты. Минула одна, две… становилось всё неуютней. Адлер подозревал, что именно этого эффекта Волан-де-Морт и добивается, и всё равно против воли раздражался, однако старательно глушил порывы. Георг держал себя в руках лучше: ни следа недовольства, лишь чуточку прищуренный взгляд. Он изучал, наблюдал, ему было интересно. На исходе четвёртой минуты Адлер не выдержал. — Милорд, — он шагнул вперёд, — вы вызывали нас, и вот мы… Его пронзила дикая боль. Она ослепила, в мозг будто бы разом вонзился миллион игл, и Адлер, не выдержав, рухнул на пол, подвывая. Боль скручивала, она разрывала, дробила кости, и он готов был благодарить всё и вся, когда она кончилась. Он стоял на коленях, лбом чуть ли не касаясь пола, трясясь, прикусив губу, чтобы не скулить, а сердце колотилось так отчаянно, что могло, казалось, захлебнуться бешеным ритмом. Сквозь звон в ушах он услышал холодное: — Этот план подходит. Доведи его до сведения остальных, Трэверс. Кто-то спешно прошёл мимо и скрылся за дверью. Адлер с усилием приподнял дрожавшие руки. С опущенного лица на них капала кровь — он чувствовал тёплые дорожки, соскальзывающие от внутренних уголков глаз по скулам к щекам. Тело слегка тряслось, но Адлер упрямо вцепился пальцами в спинку ближайшего стула и заставил себя подняться на ноги. Теперь лорд Волан-де-Морт посмотрел на него. — Я, помнится, не давал тебе слово. Звон в ушах постепенно слабел, дыхание выравнивалось. Адлер встретил взгляд мага довольно уверенно — перед глазами всё ещё стояла красная завеса, — но больше говорить не смел. — Как не давал и права своевольничать, — тихо продолжал Тёмный Лорд; его кровавые глаза горели недобрым огнём. — Пока не нужны мне, вы могли оставаться на континенте и служить делу там. Вы очень зря без позволения перенесли свою деятельность в Лондон. Очень зря… — повторил он и впился взглядом в Георга. — Я приказал привести исполнителя. — Я — исполнитель, — произнёс тот тоном человека, знающего, что сейчас последует, и уже приготовившегося к худшему. Он перенёс Круциатус хуже: при всём прочем, Георг оставался физически довольно слабым. Пытая его, Волан-де-Морт не отрываясь смотрел на Адлера, а он старался сохранить хладнокровие, не отводить взгляд, не коситься на юношу, бьющегося в конвульсиях и кричащего у его ног. И всё же, когда Тёмный Лорд отвёл палочку, Адлер без позволения сказал: — Милорд, вина целиком и полностью лежит на мне. Нельзя винить палочку за заклинание, которое произносит маг. Волан-де-Морт встал — Пожиратели Смерти отпрянули в стороны, давая ему пройти, застыли в тени, как изваяния, страшась шелохнуться. Медленно и скользяще он приблизился, его бледное, жуткое лицо было теперь совсем рядом; голову хотелось вскинуть, чтобы встретиться с ним взглядом, но Адлер, наоборот, опустил, потому что так было нужно. Тёмный Лорд кончиком палочки поднял его подбородок. — Кому ты служишь, Адлер? Твёрдое дерево, ещё тёплое после последних применённых заклятий, давило где-то под языком, и это вызывало ощущение подступающей рвоты. — Вам. — Не забывай это, — прошипел Волан-де-Морт. Он резким движением убрал палочку — она чиркнула по коже — и отступил назад. Понимая это, как разрешение, Адлер помог Георгу подняться на ноги; тот был бледнее покойника и время от времени вздрагивал, но стоять предпочёл самостоятельно. Тёмный Лорд наблюдал за этим с холодным вниманием. — Больше никаких акций в Британии, — медленно произнёс он, — кроме тех, которые поручу вам я. — Да, милорд, — ответил Адлер смиренно и с чувством. — Можете не переживать, — Волан-де-Морт криво усмехнулся, — вы получите их вскоре, раз так жаждете действовать. Тёмный Лорд поощряет преданных и старательных слуг. — Благодарю, милорд, — Адлеру от себя самого было противно, но он упрямо продолжал играть. Тёмный Лорд опять задержал на нём взгляд. — Вон, — шепнул он с ласковостью змеи, гипнотизирующей птицу прежде, чем напасть. Просить повторять юноши не стали и с поклонами вышли из зала. Только выйдя на улицу, обратно под дождь, Адлер, опомнившись, вытер со щёк кровавые дорожки, уже начавшие засыхать. — Так вот он каков, Тёмный Лорд, — произнёс Георг очень тихо, когда они шли к воротам поместья. — Впрочем, он и не мог оказаться иным… — Ты как? — спросил Адлер с не таким уж и напускным участием. Георг ступал тяжело, а совершенно каменное лицо говорило о боли, которую он пытался подавить, — это Адлер знал по Максу. — В норме, — поверить было трудно, но Георг твёрдым взглядом пресёк дальнейший разговор на эту тему. Они уже подходили к воротам, когда он спросил: — Скажи, ты предполагал, что именно так всё и будет, когда планировал теракт? — Держал в голове такой вариант, — ровным голосом ответил Адлер. На самом деле он был уверен на девяносто процентов в таком исходе. Однако Семёрке нужно было получить разрешение на действия в Британии, а самостоятельно вспоминать о них Тёмный Лорд не торопился. Возможно, Георг догадался о недосказанной части фразы; может, и нет. В молчании они вышли за ворота и с двойным хлопком исчезли.