***
Следующие четыре дня Петар коротко мог охарактеризовать одним словом: изматывающие. В первый из них он, обеспечив себя кислородом при помощи заклятия головного пузыря, погрузился в озеро, каждый час всплывая, чтобы передохнуть и отогреться: вода была ледяная, и согревающие чары не слишком спасали на глубине. Макс в это время продолжал переводить «Воззвание», надеясь обнаружить способ, которые позволит обнаружить Имитатора быстрее и проще. Интуиция подсказывала Петару, что на сей раз подарка судьбы им ждать не стоит. Вновь переночевав на берегу, на следующий день она направились пешком на запад, оставив потенциально проблематичные отроги на самый конец, подсознательно надеясь, что штурмовать их всё-таки не придётся. Долгие ежедневные переходы, при которых требовалось не только двигаться, но и искать магическую тварь или какие-нибудь следы, способные указать на её присутствие, были утомительны. И если Петару было не привыкать к походам по пересечённой местности (он часто отправлялся в такие на летних каникулах вместе с младшими братьями и сестрой), то для Макса они были в новинку. Впрочем, он не жаловался и старался не отставать от напарника. Эта твёрдость духа, принципиальное нежелание отступать и сдаваться трудностям была одной из немногих черт Винтерхальтера, которые Петару импонировали. Вечерами, после долгих часов пути по каменистым плато и через леса, которыми поросли склоны холмов, их обоих хватало лишь на то, чтобы поставить палатку, быстро поужинать и завалиться спать, чтобы на следующий день вновь встать с рассветом и двинуться в путь: в этих краях световой день короток. Показательным было то, что Макс совсем забросил переписку. Пока напарники были в Вене, каждый день в их мансарду залетало хотя бы две-три совы, приносивших письма от отца Макса или каких-то «деловых партнёров», или появлялся домовик с посланием от Георга. Теперь же сов не прилетало совсем, да и домовик посетил их всего один раз: наверное, Макс предупредил брата в ответном письме, что времени на корреспонденцию у него нет. Сам Петар лишь пару раз переписывался при помощи блокнотов Семёрки с Владом, но его ответы были нервными и очень расплывчатыми. «Произошло что-то серьёзное», — догадывался Петар. Он пробовал узнать, что стряслось, у Адлера, но тот отписался коротким: «Расскажу, когда вернётесь».***
За целый день Петар и Макс обычно обменивались парой десятков коротких реплик, однако один раз во время обеденного привала неожиданно разговорились. — Интересно, как прошли переговоры отца в Софии, — начал Макс, вытянув ноги и откинувшись на локти. — Как считаешь, ваши болгарские аристократы присоединятся к «Маршу»? Петар задумчиво поскрёб ногтями жёсткую щетину. — Могут, теоретически, — медленно проговорил он, — хотя вашему «Маршу» это большой пользы не принесёт. — Почему? — Даже если наши чистокровные вдруг и поддержат твоего отца, в чём лично я сильно сомневаюсь, это будет всего лишь означать установление пропагандируемой им «диктатуры аристократии» в Болгарии. Но использовать её как плацдарм для распространения своих идей по Балканам твой отец не сможет: наши не станут вмешиваться в творящееся в других странах. — Вот уж не знал, что болгары настолько любят самоизолироваться, — хмыкнул Макс. — Не в этом дело, — покачал головой Петар. — После режима Гриндевальда в нашей стране осталось не так уж много чистокровных, да и многие полукровки в то время боролись против него и пострадали. Мой народ исстари не терпит тех, кто пришёл подчинить нас, военными методами или политическими, и всегда даёт чужакам отпор. Обратная сторона медали: мы не стремимся навязать свои взгляды и образ мыслей другим. Вот почему я сомневаюсь, что наши присоединятся к «Маршу». Теперь Макс посмотрел на него с интересом, который редко позволял себе проявлять. — Если ваш народ такой независимый и гордый, не терпящий стороннего влияния, что ты делаешь в Семёрке? — прямо спросил он. — Чего ты вообще хочешь от жизни, Петар? Петар отвернулся и с минуту глядел с высоты на деревушку, в которой они побывали утром. — Думаю, я не удивлю тебя ответом «Встать во главе своей страны»: примерно того же хотят почти все в Семёрке. Сама по себе группа привлекает меня возможностью завести связи с теми, кто в дальнейшем будет руководить Европой. Удовлетворённый ответом, Макс кивнул и замолчал, стал собираться в дорогу, а Петар сделал мысленную ремарку: «Только в моей стране будет больше справедливости, чем в ваших». С самого детства Петар испытывал искреннюю любовь к Болгарии и своему народу — это чувство в нём взрастили родители, а он, в свою очередь, как старший сын и наследник передавал его младшим детям в семье. Поэтому он никогда не стал бы для своего края амбициозным тираном вроде того, в которого грозил однажды превратиться Макс, как и не смог бы использовать в своих политических играх родных, как делал старший Винтерхальтер.***
Ближе к вечеру шестого сентября напарники добрались до ещё одной деревни — небольшого поселения в три улицы, приткнувшегося у подножия горы там, где её скалистый склон взмывал вверх практически под прямым углом. Отовсюду нёсся запах свежей рыбы: неподалёку находилось озеро, в которое Петару предстояло погрузиться в ближайший день-два. Из выкрашенной в красный будки почти у самого края деревни высунулась лохматая собака и, брякнув цепью, медленно и лениво, с хрипотцой гавкнула пару раз, после чего вновь забралась в конуру. С затянутого грозовыми тучами неба мелко капало. Местные жители с любопытством поглядывали вслед «туристам»: посторонних в этой местности видели нечасто. Замечая их взгляды, Макс кривился, и Петар ускорял шаг, прислушиваясь к Цепи, теперь практически постоянно обмотанной вокруг его запястья. Однако, увы, не было звона, хотя в некоторых местах селения артефакт низко вибрировал, словно в задумчивости. — Похоже, Имитатор был здесь, причём недавно, — негромко поделился Петар с компаньоном, когда они вернулись на главную улицу. Дождь зарядил уже в полную силу, и они встали под навесом магазина. Где-то в отдалении приглушённо ударил гром. — Значит, есть вероятность, что он неподалёку, — Макс прищурился, предвкушая. — Завтра ещё раз пройдёмся по деревне, а потом проверим окрестности. Для ночлега они собирались отойти в сторону от селения и разбить обычный лагерь (даже если бы здесь имелась гостиница, Петар не стал бы предлагать в ней селиться такому ярому маглофобу, как Макс), но поужинать всё же зашли в местный трактир. Обоим хотелось, наконец, отведать нормальной горячей еды, и Макс ради этого даже готов был смириться с тем, что она будет приготовлена маглами. В ожидании заказа они молчали, наблюдая за грозой, начавшейся на улице, и подсознательно радовались тому факту, что застала она их не в дороге. Частый дождь лил плотной завесой, но ветра не было совсем. Когда блеснула первая молния, Петар поспешно одёрнул рукав: Цепь на его руке заискрилась в бледном отсвете и завибрировала пуще. Артефакт был словно возбуждён, казалось, бился в безумном экстазе: пульсировал и выбрасывал искры, коловшие кожу, посылал импульсы, от которых быстрее билось сердце, а рука тянулась к волшебной палочке. — Петар? Он вздрогнул, сбрасывая наваждение, и повернулся к Максу — тот смотрел пристально, настороженно, непонимающе. А затем сверкнула молния, осветив Винтерхальтера белым: его вмиг перекосившееся лицо, его глаза, широко раскрывшиеся от ужаса. Не умом, но подкоркой уже всё понимая, Петар резко обернулся, выхватив палочку. Он увидел лишь хозяина, стоявшего за стойкой в другом конце зала, пару местных выпивох там же и раскормленного рыжего кота, осторожно кравшегося в их сторону. В ту же секунду небо вспыхнуло снова. Кравшаяся тварь была не котом. На оцепеневших магов из сгустка Тьмы, не поддающегося осмыслению сплетения нечётких клубов дымки, принимавших на миг силуэты бездушных человеческих лиц, склизких щупалец и нитей и тут же распадавшихся, уставился огромный пламенеющий глаз. Испуганно вскрикнув, Макс бросил Аваду в существо, вновь казавшееся котом, но то уклонилось, припало к полу, зашипев, и с невозможной стремительностью бросилось на Петара, метя ему в голову. Каким-то чудом он успел отшатнуться, и тварь, пролетев мимо, выбила стекло и оказалась на улице. Цепь обожгла так, что Петар рыкнул и схватился за руку. Опомнившийся Макс послал вслед Имитатору пару заклятий, тут же круто развернулся к напарнику: бледнее покойника, со страхом, застывшим в глазах. — Быстро, быстро! — хотел закричать Петар — звуки слились, и вышел единый грозный рёв. Но Макс его понял и, разнеся остатки окна Бомбардой, первым выбежал на улицу. Петар рванул за ним и вскоре обогнал, ведомый Цепью и её инстинктами. Они выпускали заклятия вслед несущемуся под ливнем рыжему коту, не заботясь о маглах, секретности, уроне — плевать, лишь бы догнать, лишь бы изловить ЭТО! Парни бежали на пределе возможностей и всё-таки настигли Имитатора в проулке, упиравшемся в отвесную скалу. Вновь сверкнула молния, явив истинный облик существа — если смотреть на него долго, наверное, можно сойти с ума от запредельности, невозможности этого образа. «И ЭТО когда-то было человеком?..» Понимая — можно ли говорить так об ЭТОМ? — что ему не скрыться, что люди настойчивы в своём желании до него добраться, Имитатор обратился чешуйчатой тварью со многими конечностями и хвостами, двумя парами горящих глаз на узкой морде. Тварь заревела, но это не было похоже на рёв дракона или раскатистый рык нунду — это был звук запредельный, который не слышишь, скорее осязаешь. Закружилась голова, чувство ориентации стало покидать, но Петар собрал все силы, рывком задрал рукав свитера к локтю и, зажав Цепь между ладонями, словно в молитве, стал чеканить слова заклинания, которое выучил наизусть из книги, которое в такт воспоминаниям нашёптывала ему Цепь. Тварь ощерилась, разинула пасть с сотнями мелких зубов-игл и выбросила вперёд голову на удлинившейся шее, хвосты беспорядочно бились, круша деревянные заборы и стены домов, оставляя длинные хлёсткие полосы на земле, — Макс выскочил вперёд, высоко поднял палочку и выставил барьер такой мощи, что голова существа размозжилась, врезавшись в него. Потоки воды, хлеставшие с неба, по мановению палочки обволокли Имитатора, а затем вмиг затвердели, сделались льдом: Макс рассчитывал задержать существо, чтобы у Петара было время закончить долгий ритуал. Но лёд продержался лишь пару мгновений, а затем под его коркой вспыхнуло пламя. Крылатый ифрит создал горсть огня и метнул ее в магов. Макс вновь успел выставить щит, но снаряды всё сыпались, барьер предупреждающе светился и раскалывался, грозил пасть в любую секунду. Петар прервал обряд, выхватил серебряный нож и, размножив его тысячекратно, направил клинки в ифрита. Того зацепило, он взвыл и превратился мантикору, которая тут же бросилась на них — юноши метнулись в разные стороны. Макс трансформировал стоявший в ближайшем дворе автомобиль в химеру и натравил на врага. Твари схлестнулись, и Макс, пользуясь этим, стал бросать в мантикору заклятия, метя в глаза. Под грохот грома, грохот ломающихся стен домов, Петар, припав на колено, читал с самого начала заклинание, бормотал на латыни, не понимая половину слов, но беспрекословно веря в то, что они помогут: Цепь шептала, что иначе никак, разливала успокаивающий голубоватый свет, становившийся ярче с каждым слогом. Петар провалился в подобие транса. Он уже не понимал, что делает Макс, что кричит ему, — и уверенно шагнул из-за прикрытия угла дома на открытое место, не чувствуя и не видя, но зная, что его всего сейчас окутывает бледный свет, складываясь в подобие брони. Мантикора отвлеклась, привлечённая светом, отшвырнула химеру и бросилась на Петара, метя в него скорпионьим жалом и когтями. Он не отступил ни на шаг, вскинул руки, в правой по-прежнему сжимая Цепь, — и белые цепи, насквозь Светлые, вырвались, протянулись, опутали Имитатора. Он попытался перевоплотиться вновь, но Петар не позволил ему: продолжал творить ритуал, и существо всё быстрее теряло силы, стенало, визжало и билось, вырывалось всё слабее, пока не затихло, не сжалось до тёмного комочка, опутанного белыми цепями, высасывавшими его силу, передавая её Петару. Он ощущал, как Тьма вливается в него, но Тьма уже вовсе не неукротимая, а обузданная, сдержанная, тщательно окружённая Светлым покровом без единой прорехи. Чувствуя за собой способность и право, Петар обратил к существу ментальный приказ: «Повинуйся!» Секундная тишина, звенящая и абсолютная, а затем из Тьмы — и той, что сжалась в комок посреди лужи, и той, что теперь поселилась в нём — пришёл покорный ответ: «Да, Хозяин». В тот же момент Цепь Подчинения перестала светиться, а белые цепи, вышедшие из неё, пропали, будто бы их и не было. В мир постепенно вернулись звуки: вопли маглов, скрежет, с которым автомобиль, вернувшийся в исходное состояние, упал на землю. Вернулись ощущения дождя, бившего по плечам и спине, осознание боли в руке, где на запястье отпечаток Цепи налился краской и кровью. На негнущихся ногах Петар шагнул вперёд, затем сделал ещё шаг, и ещё. Он приблизился к существу. Макс подошёл тоже, остановился за плечом — его напряжённость Петар отчётливо осязал, не видя. Или всё-таки видя — вот только не своими глазами?.. «Поднимись». В комке Тьмы открылся пылающий глаз, но не угрожающий на этот раз, а абсолютно покорный. Имитатор поднялся — будто сгусток тумана протянулся от земли до высоты двух метров, — вновь являя свою суть со всей её неопределённостью, изменчивостью, непостоянством. Невыносимо было смотреть на калейдоскоп образов долго, и Петар приказал: «Превратись в кота». Имитатор вновь стал раскормленным рыжим котом с пронзительными зелёными глазами. «Пронзительно тоскливыми», — как, Петар подозревал, сказал бы Влад. Сам он после всего произошедшего не верил в тоску, страдания и глубоко несчастное нутро этой твари. Он верил в образы смертоносных существ, которые она явила, чтобы избавиться от магов; верил в разруху, царившую кругом; верил в трепет и ужас на обычно надменном лице Максимилиана фон Винтерхальтера, которого боящимся не видел никто из Семёрки — до того дня. Петар перевёл взгляд на Цепь, болтавшуюся на руке. Теперь она выглядела просто цепью, безделушкой, украшением, но то, на что она была способна… — Если однажды при мне кто-нибудь заикнётся, что Светлая магия слабая, я плюну ему в лицо. Макс хрипло усмехнулся, и Петар, убрав палочку, вытер со лба пот. Он чувствовал усталость, голод и как подгибаются ноги, и единственным желанием было завалиться в кровать и проспать часов десять как минимум. Однако вначале необходимо было прибраться. — Трансгрессируй к озеру и ставь палатку, — голос подрагивал, Макс говорил отрывисто, но выглядел почти уверенно. — Я изменю всем память: много выпивки и фейерверки. Только забери это с собой. Спорить с ним не было желания, и Петар перенёсся на берег, где они разбивали лагерь в первую ночь. Здесь ливень уже прошёл и закончился, и трава хлюпала под ногами. Совершенно автоматически он раскрыл палатку, устроил костёр, даже поставил возле него пару стульев и столик, как делал обычно. Закончив, упал на одно из сидений и опёрся локтями на бёдра, низко склонил голову, глядя на руки, на Цепь, почти их не видя. Перед глазами была пелена, а в голове мелькали, сменяя друг друга, мысли: чёткие и обрывочные, авантюрные и трусливые, полные надеж на будущее и другие, дышащие страхом перед прошлым. Имитатор сидел перед ним, обернув лапы хвостом, точно преданный питомец, ожидая приказа. Петар перевёл взгляд на него. «И в людей можешь?» «Могу». Петар застыл в колебаниях. Затем, решившись, потребовал: «Стань Яной». Существо обратилось, и теперь перед Петаром стояла его пятилетняя сестра в зелёном платьице — том самом, которое она так любила, пока драконья оспа не сразила её, сделав слабой и равнодушной ко всему, а медики, отчаявшись, не опустили руки. Том самом, в котором её хоронили. Яна — его призрак, его боггарт, свидетельство того, что он не способен предусмотреть всё, уберечь даже самых дорогих и любимых. Его стимул стать сильнее и взять абсолютно всё: каждый институт государства, каждый клочок болгарской земли, каждого мага — под свой контроль, чтобы Лазар, Борис и Маришка, а вместе с ними и остальные жители страны были в безопасности. Потому что жизнь всегда лучше смерти. А то, что современниками считается диктатурой, их потомки будут воспринимать, как благо для всех и каждого.