Перемена мест слагаемых

После разговора с врачом Бьянки просто не могла усидеть на месте. В порыве чувств она позвонила Цуне – и только потом сообразила, что этого делать не стоило, Савада ничем не сможет помочь Хаято. Брату сейчас нужен хороший психолог. Или психиатр – она в этом не разбирается. И естественно, это должен быть итальянец, иначе они попросту не поймут друг друга. Пусть в Японии медицина сильнее развита, но языковой барьер... Поэтому лучше отвезти брата в родную страну. Только там он может нормально поправиться. Заодно и язык подучит – Бьянки не питала ложных иллюзий, зная, что Девятый, Емитсу и Реборн не отпустят Хранителя Урагана просто так. Рано или поздно брату все равно придется вернуться. И что делать с его друзьями? Стоит ли сейчас пускать молодого Вонголу к Хаято? Брат же ничего о нем не помнит. А вдруг это как-то навредит? Может, пока повременить со встречами из прошлого? Вывод из всего этого следовал один – Хаято лучше не видеться с друзьями до отлета в Италию. Тем более, что она не знает, кого выделял ее взрывной братишка – тот был одиночкой и редко подпускал к себе людей. Особенно сестру, которая столько натворила в прошлом… Так что план прост – она поймает у палаты Цуну и предупредит об отлете. Реборн наверняка будет с ним – попрощается заодно. Глубоко вздохнув и смахнув выступившие на глазах слезы, она набрала номер аэропорта. Надо заказать билеты – на завтра, наверное. Торопиться не стоит, ведь ее брат все же ранен. *** Цуна, сжав зубы, несся от автобусной остановки к больнице. Реборн сидел на его плече, низко надвинув шляпу на глаза, и думал о чем-то своем. Цуна не замечал необычного поведения аркобалено, полностью погрузившись в раздумья. Гокудера не мог… Нет… Ну скажите, что это плохая шутка! И Гокудера на самом деле просто забыл пару последних дней! Только, пожалуйста, не говорите, что совсем… Что он полностью потерял память… Один раз Цунаеши смотрел по телевизору какую-то медицинскую передачу. Там показывали человека, который полностью потерял память. Его, как ребенка, заново обучали всему – есть, ходить, говорить… Смотреть на взрослого представительного мужчину в подгузнике и не видеть даже искры разума в глазах было страшно. Он напоминал младенца, застрявшего в теле взрослого по чьей-то чудовищной ошибке. Когда такое видишь, не возникает никакого желания смеяться над дурацким подгузником или тем, как этот мужчина свалился с кресла, потянувшись за яркой игрушкой. Это безотчетно пугает – понимаешь, что с тобой может случиться то же самое. Тот мужчина был ни в чем не виноват – попал в аварию, возвращаясь с вечеринки. За рулем сидел его друг, изрядно выпивший на празднике. Он не вписался в поворот, слишком резко выкрутив руль. И тот самый друг, стоя перед камерами, бледный, осунувшийся, заявил, что ответственность за товарища и все расходы на его содержание возьмет на себя. В тот момент страшно было даже двинуться – казалось, изображение с экрана телевизора вдруг перетечет в реальность, превращая чужую историю в жизнь. В жизнь одного неудачника по имени Цуна, с которым постоянно случаются неприятности. Почему это вообще происходит – ведь Гокудера… Он не заслужил. Ничем. Как и тот мужчина. Пожалуйста, Бог, сжалься… Видеть своего друга таким… После той телепередачи Цунаеши поклялся себе, что никогда не будет пить. А сейчас… В чем поклясться сейчас? Что удовлетворит Бога, допускающего такую несправедливость?! Цуна несся к больнице от самой остановки, даже не замечая необычного поведения Реборна. А тот сидел на плече и думал, что произошедшее совсем не вписывается в его планы. *** Гокудере совершенно не нравилось происходящее. Для начала - сестра. Она очень подозрительно себя вела, задавала странные вопросы и делала не менее странные намеки. И все это притом, что он даже особо не пострадал! Раньше сестра так не паниковала, даже когда его буквально по частям собирали – попал под собственный взрыв по глупости. Ожоги оказались до того сильны, что пришлось пересаживать кожу, а множественные переломы сращивались около полугода. Хорошо еще, он мелкий тогда был, сумел быстро встать на ноги, да и отец подсуетился, отправив к лучшим врачам. И пусть это не особо заметно, но сестра не отличалась бешеным темпераментом и крайне редко выходила из себя, больше предпочитая наблюдать со стороны. Но все-таки он ее брат, поэтому видит – в данный момент она в самой настоящей панике. Дальше - собственная память. Он постоянно путался. То ему казалось, что та драка была очень давно, то снова мог вспомнить количество выбитых зубов у главаря; то вдруг выплывало откуда-то лицо старого извращенца Шамала, то он никак не мог взять в толк – как тот выглядит вообще? И прочее, прочее, прочее. Воспоминания – и о драке, и обо всем остальном – то теряли четкость и объем, то вновь вспыхивали в сознании, заставляя перебирать различные моменты, счастливые и не очень. К слову, тех, которые «не очень», было значительно больше. Наверное, его слишком сильно стукнули по голове. И, в-третьих, живот. Он не болел. Ну, в смысле, его же обычно от одного вида сестры скручивало – а тут даже рассмотрел, что она чем-то напугана, разговаривал с ней долго… Всех этих пунктов хватало, чтобы чувствовать себя неуютно. Но он мог лишь тихо беситься, нервно комкая одеяло в руках и одергивая себя, чтобы не посрывать идиотские пластыри и бинты. Они раздражали одним своим наличием и дико чесались, стремительно подводя терпение к критической точке. Сдерживаться становилось все сложнее. Бинты и прочие медицинские штучки трогать было нельзя – он догадывался, чем такое своеволие может кончиться, и от этого бесился только сильнее. Поэтому, когда в дверь несмело просунулась встрепанная каштановая голова какого-то мальчишки, Гокудера уже был в ярости. Сузившимися от злости глазами он наблюдал за мнущимся у порога посетителем – само собой, по возрасту на врача не тянет, да и халата на нем нет. Мальчишка протиснулся в дверь и бледно улыбнулся, приглаживая вихры. Не вышло, воронье гнездо осталось неприкосновенным, гордо возвышаясь над испуганными огромными глазищами. Хорошо хоть, он молчал. Гокудера был слишком взвинчен, чтобы еще лепетание какой-то бледной немочи слушать. И Хаято не собирался заговаривать первым – он этого парнишку не знал. Зачем тот вообще приперся? Хотя, может, кого другого навещает и заглянул со скуки, либо такой же пациент. Правда, в это не особо верилось. Интуиция подсказывала, что этот мальчишка пришел по его душу. Парень осторожно приблизился, пристально вглядываясь в глаза Хаято. Тот зверел все больше, понимая, что от прилипалы избавиться не получится. Ну не помнит он парнишку, хоть убей! И сейчас начнется… - Г-Гокудера-кун… ты хорошо себя чувствуешь? – настороженно, будто общаясь с диким животным, промямлил парнишка. К мрачному удовлетворению Хаято, злобный взгляд его явно нервировал. Гокудера упрямо молчал. Вдруг мальчишка свалит пораньше? Это было бы идеально. Чужое присутствие начало резко раздражать, хотелось встать с кровати и выбраться-таки из этой больницы. Безделье угнетало, а паренек… Что ж, ему просто не повезло. - Гокудера-кун? – казалось, парнишка сейчас заплачет. Тот молчал. Сколько можно, он ведь не железный, не сдержится... - Гокудера-кун? Тебе плохо, да? Не молчи, - ну вот, уже глаза на мокром месте… Хаято застыл. Плачет. Из-за него. Незнакомый парнишка. Что за чертовщина тут творится? Последний вопрос он, забывшись, задал вслух. Правда, на итальянском. Увидев облегчение в огроменных карих глазах – и такое же огромное непонимание – он, раздражаясь все больше, перешел на ломаный японский: - Что ты тут делаешь? – паренек удивился, но вида не подал. Он явно обрадовался, затараторив так быстро, что Хаято понимал только отдельные слова. Получилось примерно это: - Я… Волновался… Не пришел… Реборн… – последнее повторялось чаще всего. Внезапно в бесконечном словесном потоке промелькнуло имя сестры. - Позови Бьянки, - делая над собой усилие, попросил почти вежливо Гокудера. Похоже, без сестры он вообще не поймет, что нужно этому мальчишке. Парень как-то дергано кивнул, непонимающе на него глядя. Забив на странности, Гокудера разглядывал потолок, старательно игнорируя пацана. Тот немного постоял, снова что-то пробормотал на японском себе под нос и наконец вышел за дверь. Хаято не сдержал облегченного вздоха – похоже, парень его услышал. Ну и плевать. Из коридора послышались вопли. Сестра – и когда она так хорошо научилась говорить по-японски? – лениво отвечала надрывающемуся пацану, а иногда в разговор включался какой-то ребенок – неужели с мальчишкой притащился? Каждый раз, как этот мелкий вставлял свое слово, голос пацана становился совсем истеричным, а голос Бьянки – томным таким, с придыханием. Впрочем, разобрать ничего не удавалось – скоро в коридоре перешли на тихий разговор, лишь иногда вскрикивал все тот же парнишка. Интересно, он всегда такой… раздражающе-громкий? - Хаято… - проходя в палату, сестра окинула внимательным взглядом явно взбешенного брата и втащила следом за собой несчастного парнишку. За ними шел совсем маленький ребенок, на вид лет пяти, почему-то в костюме и шляпе как у заправского гангстера. На его груди висела совсем не вписывающаяся в образ желтая пустышка. И разве в пять лет дети все еще сосут соски? Хаято в очередной раз подумал, что совсем не разбирается в таких делах. - Гокудера-кун... – парнишка несчастными глазами смотрел на него, но подойти не решался. - Хаято, прости. Я не успела его остановить, - сестра успокоилась, даже чуть улыбнулась… Это из-за мелюзги или мальчишка постарался? - Объясни мне, кто этот пацан, и какого фига я его не помню? – резко спросил на итальянском Гокудера, морщась и пытаясь встать с кровати. Тело еще ныло и сильно затекло, но двигаться он вполне мог. - У тебя амнезия. Раз ты не помнишь даже никчемного Цуну, то из памяти стерлось около года, - вперед вышел тот самый ребенок. Удивительное дело, говорит и держится как взрослый, хотя сопля соплей. - Чего? – от изумления Хаято аж сел обратно на кровать, рассматривая во все глаза собравшуюся в палате компанию. Ребенок стоял спокойно, только мордочку скроил немного печальную. Пацан, кажется, снова был готов заплакать, а сестра вся подобралась, будто ожидая худшего. Гокудера еще пару секунд переводил глаза с одного на другого, и, наконец, не выдержал. Он искренне, от души захохотал, держась за живот и иногда вытирая слезящиеся глаза. Потом резко замолчал, обводя взглядом напрягшуюся компанию, тяжело вздохнул и заявил: - Сестра, это была плохая шутка. С моей памятью все нормально, я все отлично помню и еще не сошел с ума. А теперь ответь на мой вопрос – кто этот пацан? – и Гокудера ткнул пальцем в парня, который недоуменно на него смотрел. Естественно, тот просто нифига не понял – ломать язык на японском, раз сестра здесь, Хаято не собирался. - Это твой босс, Десятый Вонгола, Цунаеши Савада, - игнорируя его возмущение, почти пропел мелкий. Гокудера напомнил себе, что он детей не бьет. И женщин. Тем более сестру. А вот жалких зайцев… Он встал с кровати, скрипнув зубами – все же раны давали о себе знать. Похоже, его неплохо избили и порезали ножами – ощущения от этих пустяков распознавались уже на автомате. Преодолевая слабость, он сделал пару шагов к стоящему позади парнишке. Савада, значит… Знакомая фамилия. Он ее где-то слышал... Шаг. Парень пятится. Точно слышал. Но вот где? Еще шаг. Зря пацан там встал. Снова отступит – и упрется в стенку. Конечно… Вонгола. Что-то связанное с ней. Кто-то из верхушки… Вот и стена. Здравствуй, парнишка. Внешний советник… Правая рука Девятого Вонголы. Гокудера подошел почти вплотную. Карие глаза мальчишки просто огромные. Но он молчит. Упорно молчит, несмотря на явно сдающие нервы и дрожащие губы. Еще шаг. Теперь Хаято может каждую веснушку на носу разглядеть. Парень дрожит, но не издает ни звука. Что это, врожденная тупость? Даже у зайцев есть инстинкт самосохранения. Загнанная в угол жертва всегда кидается на врага. А он молчит и дрожит, не сопротивляясь. Гокудера хватает его за грудки, приподнимая над полом и оскаливая зубы. Было немного больно, но терпимо. Парень издает что-то вроде «Хиии!», истерично дергаясь. О такого даже руки марать не хочется, трусливый студень ему неинтересен. И Гокудера заявляет: - Черта с два я буду подчиняться ничтожеству, - еще раз встряхивает пацана, демонстративно глядя на сестру. Младенца специально игнорирует. Пошел он к черту, этот цирковой уродец. – Моим боссом в жизни не станет такой слабак. Гокудера отпускает пацана и тяжело бредет обратно к кровати. Чертова голова. Ну какого хрена она так трещит и кружится? Пацан, опираясь на стену, что-то бормочет на своем и бледно улыбается. Как бы плохо Хаято не знал японский, он легко может разобрать простое: - Я так рад… И это настолько выбивает из колеи, что последние тормоза слетают к чертям.