Happily Ever After

Гарри не понимал, что происходит. В один момент он стоял в старой мансарде поместья, вдыхал запах сандала и почему-то зеленого чая, вслушивался в шипение собственной же крови на углях и видел. Видел то, что ему совсем не нравилось – светлые, холодные, знакомые до боли глаза, высокую стройную фигуру со слишком тощими, впрочем, плечами, лукавую улыбку… В следующее мгновение он почувствовал головокружение, попытался ухватиться за воздух, начал заваливаться, падать, не касаясь пола, падать в пустоту, сквозь пустоту. Бесконечно. Он очутился в знакомом коридоре. В коридоре, который вспоминал даже чаще, чем проход в Отдел тайн, где Нагайна напала на Артура Уизли. По стеклам легко барабанит зачарованный дождь. Кажется, если открыть несуществующие окна, то он ощутит прохладу на коже и грозовой, сладковатый запах озона. Ему холодно, его живот сводит голодными спазмами, голова слегка кружится. Он ощущает болезненное натяжение кожи на запястьях, ощущает полосы боли на спине там, где грубая ткань рубахи касается свежих ран. Он чувствовал такую горечь, словно опять переживал расставание с зеркалом Еиналеж, смерть Сириуса и Дамблдора одновременно. Он не понимал, чем вызваны эти эмоции. А потом, он отвернулся от окна, и отшатнулся в ужасе, увидев в коридоре себя же, стоящего напротив. У Гарри из видения было озабоченное лицо, а еще он курил, и запах дыма странно успокаивал. Гарри испытывал странную смесь облегчения, благодарности и грусти, глядя на другого себя. Он вынул руки из карманов мантии, одернул левый рукав, и увидел следы от кандалов. Прислушался к боли в спине. «Пытали маггловскими методами, - пронеслось в голове. – Дилетанты. Это не Круциатус отца…» Отец. Гарри пытался вспомнить что-то. Люциус Джеймс… Отец погиб, защищая его мать и его самого. «Лили, беги!» Отец одержимый безумными идеями, готовый пожертвовать единственным сыном в угоду сумасшедшему гению. Отец, которого он все еще любит. Отец, которого больше никогда не увидит. К глазам подступили слезы. Кажется, Гарри знал, что будет дальше. - Хватит! – закричал он, и голос, который он слышал, не был его голосом. Гарри из видения, насмешливо посмотрел на него, в его пальцах тлела сигарета, осыпаясь пеплом, подобно упавшему угольку, а глаза этого Гарри были темно-серыми, как мокрый асфальт. От крика Гарри мир вокруг начал рушиться, осыпаясь осколками, крупными и острыми, как куски айсберга. Один из осколков падал, неотвратимо приближаясь к Гарри. Столкновение было неминуемым. Гарри зажмурился, уши заложило от высокого хрустального звона. Когда Гарри открыл глаза, занималось утро. На пугающе высоком потолке виднелись отблески зари. Гарри было тоскливо. Он выполз из-под одеяла и опустил босые ноги на каменный ледяной пол. Темно-зеленая шелковая пижама не уменьшала его озноба. Он все еще был голоден. Но это проявлялось уже не в болезненных спазмах, а в ноющей боли в желудке, томительной усталости, легкости в голове и бесконечно тяжелых конечностях. Будто он не ел уже очень, очень давно. Гарри узнал в видении Малфой-мэнор. Но он не чувствовал отвращение и злость по отношению к нему, как раньше. Он ощущал страх, бесконечную тоску и безысходность. Он был заперт в этих стенах, и ему было некуда идти. Он слышал чей-то плач, но звук был глухой, отдаленный. Он слышал мужской голос, который грубо приказывал женщине замолчать. Слышал противные смешки, грубые комментарии относительно тела. Относительно его тела, как он понял в следующее мгновение. Секунда – и он лежит на блестящем холодном паркете. Его скула неудобно прижата к полу – наверняка останется синяк, он не чувствует ладоней – его запястья пережаты чужими пальцами настолько сильно, что нарушено кровообращение. - Будь хорошей девочкой, - насмешливо шепчет мужчина над ним, а потом громко гогочет, довольный своей шуткой. С Гарри стягивают пижамные штаны, и внезапно он понимает, что происходит. Он пытается вырваться, дергается изо всех сил, но сил мало. В голове темнеет от усталости, он чувствует себя беспомощным. Чувствует себя ничтожным, ненужным, поломанным. Он не перестает бороться. - Хватит выделываться, это же уже не первый раз, - издевательски-ласково тянет мужчина, а потом с силой ударяет по правой ягодице Гарри, заставляя того дернуться, и боль от вторжения усиливается в разы. В какой-то момент Гарри затихает, и просто позволяет всему случиться. Он пытается отрешиться от своих чувств и мыслей, пытается смотреть со стороны, но тут острые зубы вспарывают мочку его уха, и Гарри становится чудовищно страшно от осознания, что зубы нечеловечески острые. - Дяде Фенриру понравилось, но в следующий раз будь покладистей, иначе среди слуг Темного Лорда станет на одного оборотня больше. Даже если Гарри не обратится, сможет ли он когда-нибудь почувствовать себя человеком? Не испорченным, не бракованным, достойным чего-то большего, чем боль и унижение? Челка, упавшая на лицо, неприятно прилипает к мокрым щекам. Гарри открывает глаза и пытается сдуть платиновые пряди с лица. Безуспешно. - Хватит, - тихо шепчет он. – Это неправда. Это все неправда. Мир вокруг осыпается осколками, и Гарри страшно представить, что будет дальше. Он чувствует тепло и запах корицы. Потягивается, чувствуя, как мягкая растянутая футболка оголяет живот. Он в своем доме, на площади Гриммо, но он не чувствует себя как дома. «Почему я одет как какой-то маггл, - слышит Гарри свою мысль. – Поттер постарался». Гарри спускается по лестнице в гостиную, ступая так тихо и мягко, как никогда не умел. Он чувствует настороженность и отчаянную надежду. Чувство собственной ничтожности никуда не исчезло, но он чувствует необходимость притворяться, что ему все нипочем, держать лицо для Поттера из видения. Он выходит на кухню и садится на невысокую табуретку, вдыхая запах яблок и корицы. Другой Гарри делает яблочный пирог. - Я-то думал, что Герой всей Британии может позволить себе не готовить самому, - неожиданно для себя протягивает Гарри, не узнавая ни своего голоса, ни интонации. – Неужели, тебе даже денег не заплатили за спасение страны и потенциальное спасение всего мира? Другой Поттер оборачивается, и настоящему Гарри становится страшно: зеленые глаза пылают праведным гневом, ноздри трепещут как у дракона, который вот-вот спалит все к чертям. - Я убил твоего Лорда не ради денег или славы, Малфой. И если ты живешь под моей крышей, то воздержись от шуток на эту тему. Тогда и я не буду напоминать тебе о том, что в своем доме ты занимался вещами похуже, чем готовка. Хотя, возможно, ты готовил еду своим хозяевам, а то, чем вы занимались после, было расплатой за ужин? Тебе это нравилось? Хочешь вернуться обратно в мэнор, где воспоминания еще свежи? Гарри помнил этот момент. Ему до сих пор стыдно за него. Он видит, что Гарри из видения откровенно ведет, что он, еще не смирившийся с утратой близких, вспыхивает от малейшей искры, что пытается причинить как можно боли. И ему это удается. Гарри чувствует, как внутри него лопается какая-то пружинка, и он опять становится неисправным механизмом, хрупкая иллюзия душевного спокойствия сползает, он чувствует, как слезы подступают к глазам, он чувствует стыд. Потому что он грязный, потому что он хуже, чем домовой эльф, потому что он пережил все унижения, а не умер от отвращения на месте. Потому что ему было необходимо создать видимость того, что с ним все в порядке, и вернуться к издевкам и насмешкам, а теперь он как маленький ребенок, что нарвался и получил сдачи и теперь может только плакать. Настоящий Гарри наконец-то способен хоть немного отстраниться от ситуации, потому что он осознал, что эмоции не его. Это чувства Малфоя. Волосы Малфоя лезли в глаза, когда он лежал на холодном полу, тело Малфоя было использовано, а Гарри был всего лишь гостем в воспоминаниях. От осознания этого становится невыразимо легче, но и в тысячу раз тяжелее. Гарри откровенно хочется врезать Поттеру из видения, заставить его замолчать. Но он только отворачивается, вгрызается в тонкую нижнюю губу и изо всех сил пытается не показать заклятому врагу, все еще врагу, своей слабости. Пытается сохранить фасад, пока все внутри рушится. - Хватит, пожалуйста, - шепчет он. Смотреть на страдания Драко, его Драко, и быть неспособным что-то изменить – выше его сил. Когда он открывает глаза в последний раз, ему так страшно, как никогда еще не было. Он сидит, прислонившись спиной к стене, и подтянув колени к животу настолько, насколько это только возможно – его живот огромный и раздувшийся. - Это не имеет никакого смысла, - говорит Гарри тихо. Его руки скрещены в запястьях, они лежат на тощих коленях и едва заметно подрагивают. Гарри утыкается лицом в ладони, пытаясь выровнять дыхание. Когда он убирает ладони от лица, его глаза замечают оранжевую вязь. Он подносит запястье к лицу и видит яркое солнце – точную копию своего, только это более завершенное. Не одинокое солнце с несколькими лучами, а полноценный браслет из лучей и цветов. На бледной коже выглядит даже лучше, чем на смуглой. Гарри кладет правую ладонь на живот и мягко оглаживает его. - Все будет хорошо, - шепчет скорее себе, и ему невероятно страшно. Он пытается улыбнуться, но губы словно сведены судорогой. - Все будет хорошо, малыш. У нас с тобой все будет хорошо, Кристофер. По полу тянет сквозняком, сидеть на досках слишком твердо, спина затекла от неудобной позы. Кристофер? Почему он был в воспоминаниях Драко, а теперь вдруг оказался в голове Дастина? Почему на запястье Дастина солнце Гарри и Драко? - Не имеет никакого смысла, - заключает Гарри. – Это просто галлюцинации. Достаточно с меня. Он делает глубокий вдох, и открывает глаза в последнем видении. Он видит Криса, который обнимает темноволосую девушку, которая кажется ему странно знакомой. Девушка оборачивается, и Гарри с отвращением узнает в ней Асторию Гринграсс. Они находятся в уютной квартире, Крис довольно улыбается, и его улыбка совсем не похожа на издевательскую ухмылку Гринграсс. - Соскучился по сыночку? – спрашивает она, и Гарри в очередной раз убеждается в том, что девушка – просто психопатка. Крис – не его сын, он сын Дастина. Мальчик вдруг смотрит Гарри прямо в глаза, и тот замирает. Зеленый взгляд встречается с таким же зеленым. - Что за бред, - выдыхает Гарри, и просыпается в комнате, полной белого дыма. Рядом, судя по звукам, пытается отдышаться Дастин.