А ты была нигде и в каждом уголке, А ты несла весь белый свет в одной руке, И запах роз, напрасно брошенных тобой, Развеял ветер по земле… © Валерий Меладзе «Осколки»
Боль была безумной. Она накатывала оглушающими волнами, заставляя всё сильнее и сильнее осознавать свою ничтожность и одиночество. Он был не нужен ей. Он был не нужен никому на этом белом свете. Зачем жить дальше?.. Он, словно слепец, брёл вперёд, опираясь на скользкие, покрытые мхом стены тоннеля. Да и зачем ему глаза? Всё, что уже нужно, он увидел. Увидел, как любовь всей его жизни отвергает его, как уходит с другим, как рушатся тонкие стены его домика иллюзий, который он построил, любя и надеясь. И даже этот последний оплот его надежд рухнул. Что же остается? Только идти. Медленно идти по тоннелю, стараясь не упасть, хотя ноги подкашиваются. Это был запасной выход, который он построил давным-давно, когда был мальчиком, на всякий случай. Вообще-то он надеялся, что этот «всякий случай» никогда не настанет. Но настал. Тёмный тоннель выпустил в мир не человека. И даже не Призрака. Он выпустил тень. Тень, которой он стал, не имела больше ни иллюзий, ни надежд, ни любви. Она была соткана из страдания и боли. Его извечные спутники, что будут с ним до конца его дней. Ведь Кристина ушла. Ушла. И не вернется больше никогда. Никогда!.. Горький всхлип, более похожий на рычание обезумевшего от боли дикого зверя, вырвался из груди. Эрик вдруг споткнулся и упал на колени, сжимая руки в кулаках так сильно, что побелели костяшки. Но душевная боль терзала его гораздо сильнее, чем физическая. Таинственный и всевластный Призрак Оперы! Смог бы кто-либо узнать в этом сломленном жестокой судьбой человеке, ангеле, который был изгнан с небес и теперь жестоко рыдал за утраченными крыльями, грозу всех подземелий, таинственного Призрака Оперы? Нет. Наверное, нет. А кто узнал бы — лишь посмеялся. Над ним смеялись всю жизнь. Да и вся его жизнь вообще была насмешкою судьбы. Эрик плакал, вздрагивая от рыданий, задыхаясь от боли и горечи, которые заполнили его душу. «Кристина, Кристина, мой ангел, за что ты так со мной?!» — кричало, надрываясь, его сердце. Да кто он вообще такой, что осмелился мечтать о любви и ласке? Никто. Урод. Чудовище, созданное дьяволом на потеху другим людям. Как он мог подумать, что Кристина способна его полюбить, как? Глупец. Глупец! Трижды глупец! Да разве можно выбрать Эрика, когда рядом такой, как виконт де Шаньи? Смазливый, богатый, уверенный в себе мальчишка. Кто он рядом с ним? Чудовище с насквозь прогнившей душой, безжалостный убийца. Как там сказала Кристина? «Твоя душа ещё страшнее, чем лицо». Как же она была права. Эрик закусил губу, стараясь удержать болезненный вскрик, когда в памяти возникла хрупкая фигурка в подвенечном платье, которая протягивала ему кольцо и смотрела в глаза, словно заглядывая прямо в душу. Смотрела с жалостью, тем чувством, которое Эрик на дух не переносил. Она жалела его. Жалела, как обычного калеку, которого могла встретить на улице Парижа, протягивающего милостыню. Жалела, но не любила. Эрик вдруг вскинул лицо и захохотал так громко, будто сумасшедший, не боясь сорвать голос. Надо же! Душа страшней, чем лицо! Неужели может быть что-то страшнее, чем его покрытое шрамами лицо, которое он уже очень давно не видел в зеркале, но помнил наизусть каждый шрам, каждый рубец, каждую дьявольскую отметину, так отличающую его от других людей. Ведь именно из-за лица весь род человеческий отрёкся от него, а он, в свою очередь, отрёкся от людей. Эрик ненавидел своё лицо. Почему Бог так поступил с ним? Почему? Разве он заслужил? Он ведь тоже человек, тоже хотел просто любить и быть любимым. Он ведь не требовал от Кристины ничего невозможного, просто мечтал, чтобы она его любила. Разве это так много?.. Эрик не знал. Знал только то, что, отдай Кристина ему свое сердце, он в ответ отдал бы ей всё, что имел: сердце и душу, хоть они и так уже принадлежали ей, и свою музыку. Больше у него ничего не было. А она отвергла его. Отвергла. Он посвятил себя ей, но зачем сдалась страшная и жестокая любовь получеловека-полумонстра юной и красивой примадонне Оперы? Да, она поцеловала его — и Призрак до сих пор со сладостным и мучительным содроганием сердца вспоминал тот момент, — но тогда Эрик видел и знал, почему Кристина это сделала. Мальчишка. Виконт. Кристина настолько боялась его потерять, что, наверное, в этот момент сделала бы всё, что он, Эрик, пожелал бы. Даже отдалась бы в лапы чудовищу. Его передернуло. Наверное, Кристина задыхалась от отвращения, когда он прижимал её к себе, а он… Продолжал её пугать. Комок подступил к горлу, и он надсадно закашлялся. «Вот бы умереть здесь», — промелькнула мысль в его голове. Просто взять и умереть. Исчезнуть. Стереть себя с лица земли. Чтобы его никто не нашёл. Или нашёл и сообщил Кристине. Может быть, она даже заплачет. Из жалости, разумеется, но он всё отдаст за одну её слезинку. Он будет счастлив. «Глупец, — отозвался внутренний голос, — она не заплачет по тебе. Она ненавидит тебя. Разве плачут по тому, кого искренне ненавидят и желают смерти?.. Наверное, она даже обрадуется…» — Заткнись! — хрипло заорал Эрик. — Заткнись! — он обхватил руками голову, желая больше ничего не слышать, и внезапная тишина поразила так, что он даже открыл глаза. Нет, он привык к ней, но эта давила на виски. Эрик убрал руки и опёрся ими о холодную землю. «Как животное, — издевательски протянул внутренний голос, и Эрик скрипнул зубами. — Поднимись, глупец.» — Заткнись, — теперь тихо прошептал Эрик. — Может, я и вправду животное… Что же я наделал? Зачем похитил её, зачем напугал? Это я виноват! Во всем виноват только я! — горькое откровение отозвалось эхом в длинном тоннеле, и, не найдя ответа, вернулось к нему. Покачиваясь, Призрак медленно поднялся на ноги, опираясь руками о холодные стены. Ему нужно бежать отсюда. Жандармы, полиция. Они найдут его. Горячее сердце, выплеснув маленькую частицу боли, начало остывать, и разум с радостью ухватил вожжи в свои руки. Надо скрыться. А то его найдут, и сейчас даже не очень сильный мужчина сможет с ним справиться. А их там много, он слышал. И они жаждут мщения. Рука привычно поднялась к правой половине лица, но остановилась, не найдя прохладной поверхности маски. На мгновение ужас оказаться без неё на глазах у всего мира затмил всё, но потом Эрик вспомнил, что сам бросил ту, оставил на пристани. Что ж, рассудил он, хватит с него масок, хватит прятаться. И хотя тревога всё ещё билась оголённым нервом, но он расправил плечи и двинулся дальше по тоннелю. Вскоре вдали забрезжил свет, и Призрак сгоревшей Оперы оказался на улице Скриба. Рассвет уже вступил в свои права, и, хотя на улице было мало прохожих, Эрик еле подавил в себе отчаянное желание уйти подальше в тень. Неловко сгорбившись, он наклонил лицо так, чтобы правая его половина хоть отчасти была скрыта волосами. Ему не хватало маски настолько сильно, как обычному человеку не хватало бы руки или ноги. Эрику было почти физически больно оттого, что он вот так — с незащищённым лицом — выходит на свет. И каждый сможет увидеть его уродство. Где-то вдалеке послышался топот копыт и ругань извозчика. Приближалась чья-то карета. Призрак лихорадочно обвёл глазами улицу, а потом, коря себя за слабость, быстро повернулся и нырнул обратно в тоннель. Не заходя вглубь, он застыл, не дыша: карета проехала мимо. Выдохнув, он повернул голову и сосредоточенно прислушался — не отобьется ли эхом крик сотни голосов, требующих убить его, не раздастся ли в гулкой тишине клич жандармов и звуки выстрелов? Но везде было тихо. Войдя вглубь тайного хода ещё на пару метров, он устало опустился на влажную землю и прислонился к стене. Сердце гулко билось о рёбра. Он не может так выйти, среди бела дня. Его тут же поймают, а идти ему просто некуда. Где-то на задворках истощенного разума мелькнула мысль об Антуанетте Жири. Но Эрик опасался. Не выдаст ли она его полицейским? И снова легкая горечь наполнила сердце. Даже она его предала, она, которая долгие годы хранила его тайну. Она выдала его смазливому мальчишке, потому что считала его, Эрика, чудовищем, недостойным даже прикасаться к Кристине, не то, что любить её. Эрик обессилено сжал кулаки и скрипнул зубами. Всё равно, он должен попытаться хотя бы поговорить с ней. Как бы там ни было, ему больше не к кому обратиться. Да и денег у него нет. Надо же, какая умора! У Призрака, годами терроризирующего директоров самой известной Оперы Франции, нет денег. Да, за годы накопилась довольно-таки большая сумма, но Эрик, не доверяя банкам, хранил их у себя в подземелье в тайнике. Малую часть сбережений он доверил мадам Жири, и они должны еще лежать у нее. Если, конечно, он застанет ее в Париже. Эрик хмыкнул. Он не испытывал ни капли жалости ко всем этим актеришкам, балеринам и всему прочему театральному люду. Да, по его милости они лишились работы и средств к существованию, но они-то обычные люди, смогут найти себе работу, а он… Ему заказан путь «наверх», к нормальным людям. Эрик устало закрыл глаза. Он был так измотан, что еле держал глаза открытыми. Так хотелось наконец-то забыться в объятиях сна, а, проснувшись, обнаружить, что всё это ему только приснилось, что всё происходящее — дурной кошмар. «Но как же осторожность? Осторожность?!» — завопил внутренний голос. — Да к черту её, — пробормотал Эрик. — Мне всё равно. И закрыл глаза.***
— Спасибо, месье, — женщина в сдержанном черном платье присела в реверансе. — Не за что, мадам, — ответил ей учтивый мужской голос. — Надеюсь, к завтрашнему дню вы соберёте все нужные бумаги и сможете спокойно уехать. — Благодарю, месье, я постараюсь сегодня же принести всё необходимое. — Это в ваших интересах, мадам Жири. — Да, разумеется. Всего хорошего, — и снова вежливый реверанс, а потом женщина в строгом платье поспешно вышла из конторы и, остановившись на пороге, устало вытерла кружевным платочком пот, выступивший на лбу. Как же хорошо, что она давно всё продумала. Её ещё со времен появления Призрака на маскараде тревожили странные чувства, что всё может закончиться не так хорошо, как хотелось бы. К тому же ей всё это очень надоело. Постоянный страх за свою безопасность и безопасность Мэг, тревога за их жизни, нежелание потерять работу. Да и новые директора не так лояльно относились к Призраку, как месье Лефевр, и мадам Жири с их первого появления стала опасаться, как бы эти господа не решили привлечь полицию. Но тут нарисовался виконт со своей мальчишеской любовью к Кристине. И понеслось. Мадам грустно вздохнула. Она очень любила Париж, обожала Оперу Популер, ведь здесь она выросла. Жаль будет покидать этот город. Поэтому, сбежав из пылающей Оперы и успокоив перепуганную Мэг, она велела ей собираться и ехать в Авиньон — северно-восточную провинцию Парижа. Там у них имелись кое-какие дальние родственники, а точнее — сестра покойного мужа Антуанетты. Там Антуанетта и думала переждать несколько дней, а потом уехать за пределы Франции. Если сказать честно — женщина боялась. Она очень страшилась возможной мести Призрака, хотя и понимала, что поступила не очень честно с ним, а точнее говоря — предала. Но в тот момент ей просто стало жаль Кристину, жаль рушить её наивную и чистую любовь к виконту и детские мечты. А любовь Эрика — женщина даже содрогнулась, вспомнив, как Кристина сорвала с него маску на сцене — вовсе не была ни чистой, ни наивной. Да и Эрик сам по себе отнюдь не был ангелом. Вспыльчивый, резкий, страстный — вот как можно было его описать. И его любовь была такой же — всепоглощающей, безумной, безрассудной. Нет, Кристина — эта юная и чистая девушка — не выдержала бы его любви. Она бы просто сгорела. Даже если бы у него не была обезображена правая часть лица, даже если бы он был красивым мужчиной, вряд ли у них что-либо получилось бы. Слишком разные. Слишком неодинаково воспринимают жизнь. Слишком… да просто слишком! Они противоположности с Кристиной. И счастья у них всё равно бы не было. «Ты пытаешься убедить саму себя, — что-то шепнуло в глубине души Антуанетты, и она зябко поёжилась, пытаясь успокоить себя, что это от холодного ветра. — Ты не знаешь, как все могло бы быть, ведь ты сама приложила руку к тому, чтобы разрушить счастье Эрика». Помотав головой, мадам Жири поправила шляпку, а затем двинулась вперёд по улице. Мэг, должно быть, уже уехала, ведь она говорила дочери не ждать её. Что ж, это к лучшему. Нечего малышке встревать во все это. Мадам Жири улыбнулась, вспомнив, как утром спорила с дочерью, которая впервые отказывалась ей подчиняться. — Я не могу так, маменька, — плакала Мэг, — вы же знаете! Я должна повидаться с Кристиной, должна побывать у неё на свадьбе! Я ведь её лучшая подруга. Как я могу так с ней поступить? Тогда пришел черёд мадам Жири применить все свои навыки убеждения, и, в конце концов, малютка Мэг покорно отправилась собирать чемоданы, лелея мысли о том, что они с Кристиной скоро встретятся, что подруга обязательно пришлёт приглашение на свадьбу, и там они смогут как раньше всё обсудить и мило поболтать. На самом деле Антуанетта сомневалась, получит ли Мэг приглашение. Лично она на месте Кристины постаралась бы как можно скорее забыть весь ужас, связанный с Оперой. Но разубеждать дочь мадам Жири не стала, довольная, что та теперь со спокойной душой уедет в Авиньон. Холодный ветер, промчавшийся по улице, заглянул под ворот её платья, и женщина, передернув плечами и укутавшись в шаль, ускорила шаг. Она еще успеет обдумать это, когда наконец-то не нужно будет тревожиться о будущем. Да, она так и сделает. Сегодня же вечером бумаги, которые подтверждают, что мадам Антуанетта Жири является хозяйкой дома 136 на улице Скриба, окажутся в конторе, в кошельке появится энная сумма, дом будет выставлен на продажу, а она, как и её дочь, завтра исчезнет из Парижа и больше никогда здесь не появится.***
— Да как ты себе это представляешь?! — громкий голос старого графа де Шаньи эхом отозвался по всему особняку. Даже слуги, проходившие в тот момент мимо библиотеки, сразу старались скрыться в коридорах, опасаясь возможного гнева хозяина. Тот был известен своим вспыльчивым и горячим нравом, в то время как его супруга Элизабет, урожденная де Мерожи де ла Мартиньер, всегда была спокойной и уравновешенной женщиной, которая никогда не повышала голос. Вот и сейчас она степенно восседала на мягкой софе, сложив руки на коленях и неотрывно глядя в окно. И только по тому, как она теребила кружевной платочек своими длинными и тонкими пальцами, можно было понять, что она взволнована. — Нет, ты издеваешься! — бушевал граф Филибер, нервно бродя по комнате. — Жениться на какой-то сироте из никому не известной семьи? Да к тому же на певице! Ее сейчас обсуждает весь Париж, а ты захотел сделать её своей женой? Ты читал «Surte»?! Нет, ты читал? Ты знаешь, что там пишут? «Таинственный призрак Оперы, — на этих словах граф хмыкнул, — явившийся на триумф Кристины Дае, похитил юную диву!» Это же какой скандал будет, если ты это сделаешь! — Отец, прошу вас, успокойтесь… — начал говорить Рауль, но сразу умолк, когда тот вплотную подошел к нему и прошипел: — Ты осмелишься рисковать репутацией своей семьи, мальчишка? Жаль, что Филиппа нет, а то он бы вправил тебе мозги! — Отец… — снова попробовал начать Рауль. — Вы же знаете, я давно знаком с этой девушкой и могу уверить вас: она полностью подходит на роль виконтессы. Молода, красива, образованна. И вы были знакомы с её отцом. Со скрипачом Дае. — Ах, да, — протянул Филибер, — этот нищий музыкант. Мне никогда не нравилось то, что ты общаешься с такими людьми. Они гораздо ниже тебя по статусу! — Дорогой, — вдруг тихим мелодичным голосом проговорила графиня де Шаньи. — Вы слишком нервничаете, Филибер, это может плохо сказаться на вашем здоровье. — К чёрту моё здоровье! — заорал граф. — Я беспокоюсь о нашей репутации. Графиня поднялась со своего места и, подойдя к графу, успокаивающе погладила его по плечу. Тот тяжело дышал, но, видя спокойствие жены, сдержал свой порыв немедленно выбросить Рауля за порог и приказать ему забыть о женитьбе раз и навсегда. — Всё образуется, дорогой граф, — так же тихо проговорила Элизабет и посмотрела на Рауля. Тот, уже давно пытаясь поймать взгляд матери, чтобы прочитать там поддержку, обрадовался, но почти сразу улыбка сошла с его лица. Он понял, что она вовсе не одобряет его решение. Да, действительно, глаза графини лучились холодом. Рауль вздохнул и опустил голову. Кого-кого, а его мать точно нельзя было заподозрить в том, что она из бедной или незнатной семьи. Высокая величавая женщина с тяжелой копной светло-русых волос, которые всегда уложены в безупречную прическу, с тонкой талией и гордой поступью. Она не терпела шума и беспорядков, поэтому в её присутствии всегда царила спокойная и доброжелательная атмосфера. Отец вообще редко ругался при ней. Он безмерно уважал и любил жену, и всегда к ней прислушивался. Это был первый случай, который Рауль смог припомнить, чтобы отец так кричал, когда мама была рядом. Обычно он выпускал пар на зазевавшихся слугах. Рауль вдруг подумал — а будет ли его Кристина вести себя так же? Она не приучена ко всему этому, поскольку выросла в театре. Да и будут её слушаться слуги? Нет, разумеется, крошка Лотти была прелестной юной девушкой, милой и невинной, но действительно подходит ли она на роль его жены, на роль виконтессы?.. Сможет ли она занять достойное место в обществе, особенно после того этой истории с Призраком Оперы? И впервые огонёк сомнения промелькнул в глазах виконта де Шаньи. Да, действительно, графиня де Шаньи обладала многими выдающимися качествами, но одним из них — и, безусловно, самым важным — было то, что женщина была отнюдь неглупа. Она заметила, что сын уже начал сомневаться в своем выборе, но если они продолжат давить на него, то вспыльчивый Рауль — а он мог быть и таким — может сделать всё по-своему. А это бы очень огорчило Элизабет. Она горячо любила своих сыновей и желала счастья им обоим, однако для младшего сына она хотела другой жены — жены, подходящей ему по статусу и воспитанию. Ничего особенного против Кристины она не имела — по словам близкой приятельницы, которая посещала Оперу Гарнье и видела постановку «Ганнибала», девочка пела весьма недурно и сама была очень мила. Если бы у девушки было приданое, и она сама была из хорошей семьи, Элизабет была уверена — брак состоялся бы. Но всё не так. И она не позволит своему сыну разрушить себе жизнь. Она подошла к Раулю и обняла его. — Милый, — она нежно улыбнулась сыну, — мы примем любой твой выбор. Графиня знала, на какие точки надо давить. Рауль сейчас поймёт, что если он сделает это, то огорчит и ее, и отца. И откажется от своей бредовой идеи. Если бы только Филибер не начал снова!.. И действительно, стоило Элизабет произнести эти слова, как граф снова вспылил: — Да что вы говорите, Лиз! Я не приму этого! Я не допущу, чтобы мой младший сын, которого окрутила какая-то певичка, загубил свою репутацию и репутацию всей семьи! Влюбился он! Ха! В гробу я видал такую любовь! — выкрикнул Филибер и вдруг схватился за сердце. — Отец! — Дорогой! К нему бросились жена и сын. Тяжело опираясь на спинку стула, тот тяжело дышал и мрачно сверлил взглядом Рауля, который вдруг ощутил себя маленьким десятилетним мальчиком, которого отец отчитывает за какую-нибудь шалость. — Дорогой, присядь, — предложила графиня. — Я позову слугу. Пусть пошлют за доктором. — Не надо, Лиз, — отказался Филибер, — всё хорошо. Что бы ты ни говорил, Рауль, и чего бы ты ни хотел, — продолжал он, глядя сыну прямо в глаза, — ты не женишься на Кристине Дае. А если ты это сделаешь, я лишу тебя наследства. — Что?.. — потрясённо прошептал Рауль. — Отец, что вы… что вы говорите? — у юноши вырвался почти истерический смех, и он оглянулся на мать, словно желая услышать её поддержку. Однако графиня ответила сыну спокойным взглядом. — Но она мне нужна, я её… люблю, — тихо проговорил Рауль, хотя даже ему в этой оглушающей тишине показалось, что его голос звучал слишком неуверенно. — Сынок, — тихо, но очень отчетливо сказала графиня, — пойми — любовь в этой жизни далеко не главное. — А что же тогда главное? — спросил Рауль, и отец ответил ему: — Честь. Долг. Рауль сжал кулаки: — А мне наплевать и на ваш долг, и на вашу честь! Я хочу на ней жениться, и я женюсь. — Ты ведь возражаешь уже из упрямства, милый. Неужели ты действительно так хочешь жениться на этой девушке? Ты настолько её любишь? Виконт сглотнул. В его голове всё перепуталось, и он уже сам не был на сто процентов уверен, в своих намерениях, относительно Кристины. — Вот-вот, — поддакнул старый граф, — пусть подумает хорошенько. И прежде всего о семье, а не о девушках, которых можно заполучить и без кольца, и тем более, брачной церемонии. — Граф, — вдруг холодно отозвалась Элизабет, и Рауль ещё не слышал от матери такого вежливого и лишенного эмоций голоса, обращённого к его отцу. Казалось, в комнате похолодало на несколько градусов. Супруг бросил на Элизабет виноватый взгляд. — Лиз, простите меня… — начал он, однако его без усилий перебил тонкий и ледяной голос его жены. — Твой отец прав, Рауль. И если ты пойдешь нам наперекор, — графиня сверлила глазами сына, — мы лишим тебя наследства. — Да как вы можете? Сговорились что ли? Матушка! Отец! — по очереди обратившись к родителям и не получив ответа, Рауль вскипел со злости. Он бросил сердитый взгляд на них, а затем вылетел из библиотеки, громко хлопнув дверью. Несколько минут царила тишина, а когда послышался топот копыт и шум отъезжающего экипажа, граф подошёл к жене, стоящей у окна и глядевшей вслед уезжающей карете, и, положив ей руки на плечи, прошептал: — Правильно ли мы поступаем, Лиз? — в его голосе была слышна неуверенность. Ведь только Элизабет знала, что граф на самом деле вовсе не такой грозный и свирепый. Ни одного решения после их свадьбы он не принял в одиночку. — Да, — глухо ответила она. — Он одумается. — А если нет? — Одумается. Вы ведь одумались. — Лиз… — граф склонив голову, помолчал, потом осторожно продолжил: — Лиз, ведь все это давно в прошлом, вы сами знаете… — Уверены? — графиня подняла тонкую бровь и внимательно взглянула на графа, в ее глазах не было ни капли веры. Де Шаньи поджал губы. — Вот и я о том же, — с этими словами она подхватила пышные юбки и тихонько вышла из комнаты. А граф, сжимая кулаки от ярости и невозможности что-либо исправить, всё так же стоял и глядел в окно. Видимо, она никогда не сможет его простить.***
Рауль сердито хлопнул дверью роскошного особняка и вылетел на крыльцо. Ярость и злость переполняли его. Как, как так могло получиться?! Это ведь его родители, они должны были поддержать его. Тем более Кристина… Так мила, так красива, да и голос как у ангела, сошедшего с небес. Рауль скрипнул зубами и раздражённым жестом подозвал грума, который вёл под уздцы одну из четвёрки лошадей, впряжённых в коляску не ранее, чем сегодня утром. Грум свистнул, подозвал мальчика-слугу и передал ему лошадь, а затем поспешил к хозяину. — Месье, — поклонился грум, — что пожела… — Мне нужна карета! Немедленно! — перебил его Рауль. — Но, месье виконт, лошади устали… — попытался возразить грум, но умолк, поймав свирепый взгляд виконта. — Так запрягите свежих! У вас что — мозгов совсем нет? Старый грум, не став больше возражать, поплёлся к конюшне, по пути раздумывая, что же случилось у вечно спокойного и уравновешенного молодого хозяина, что он стал так орать. Спустя десять минут экипаж уже стоял у ворот особняка. — Карета подана, месье, — сообщил Раулю мальчишка-слуга, да и слинял сразу за угол дома, дабы не попасться под сердитый взгляд господина. Рауль, до этого беспокойно прохаживающийся по крыльцу, бросил злобный взгляд на особняк, пробормотал себе под нос что-то крайне нелестное, а затем сбежал вниз по крутым ступенькам. Дремлющий на козлах кучер вздрогнул, услышав окрик виконта де Шаньи, и поспешно натянул вожжи. — Куда прикажете, месье? — К пабу «Le plaisir», — буркнул Рауль. Сейчас у него не было иного желания, лишь напиться и забыть обо всем. Кучер лихо свистнул, стегнул лошадей кнутом, и карета тронулась. И только брызги растаявшего снега, смешанного с грязью, разлетелись во все стороны от колес.***
— Ещё! — заплетающимся языком протянул Рауль и стукнул кулаком по прилавку. Он сидел возле самой стойки на высоком стуле и оглядывал паб, будто впервые его видел. Он часто захаживал сюда со старшим братом Филиппом, но, поскольку тот два года назад стал капитаном на корабле военно-морского флота Франции и уплыл куда-то, Рауль здесь давно не был. Атмосфера в самом заведении не очень изменилась. Те же деревянные столики, небольшая сцена посредине паба, те же — ну или почти те — девушки в вызывающих нарядах, танцующие и развлекающие посетителей. И тот же хозяин заведения, который сразу узнал молодого виконта и поспешил к нему. Первую кружку вина они выпили за счет заведения — хозяин настоял, — а следующие три Рауль выпил уже один, поскольку хозяин куда-то подевался. Но виконту было наплевать, он просто сидел и напивался вдрызг. Пожар в Опере, всё произошедшее в подземельях, сражение с Чудовищем за его Красавицу, последующая ссора в карете… Столько событий, переживаний, страха и опасения потерять Кристину… И к чему это его привело? К разногласиям с родителями? Большой ссоре? Угрозе лишения наследства? Весь Свет потешаться станет над незадачливым виконтом: мало того что невеста путалась с другим до свадьбы, так ещё и родители наследства лишили, хоть бери и на работу устраивайся. Вот смеху-то будет. Может, не стоит пока спешить со свадьбой? Авось родители утихомирятся, подобреют… Надо с матерью поговорить, уж она-то всегда на его стороне. — Может, вам хватит, месье? — почтительно осведомился человек, стоящий за стойкой и обслуживающий посетителей. Рауль хмуро поглядел на него. — Наливай, я сказал, — буркнул он. — Как скажете, — тот поклонился и быстро наполнил кружку до краёв. Выпив половину кружки залпом, Рауль икнул, затем уронил голову на руки. Ещё и ссора с Кристиной… Надо же было так опростоволоситься. Он и раньше, конечно, любовался ею: красоты, грации и невинности в Кристине было с лишком, тут любой невольно воспылает страстью. Но всё же в карете было что-то другое, он будто ощутил, что может позволить себе то, чего не позволял раньше. Действительно: он сражался за неё? Сражался. Победил? Можно и так сказать. Рауль поморщился. Победой это вряд ли можно было назвать, но всё же!.. Кристина теперь его, он имеет право на её благосклонность! Хотя… Не сказать, что крошка Лотти обрадовалась. Рауль пьяно фыркнул. — Ну почему, почему всё так получается? Так, так… плохо? А? — вопросил он у девушки, которая, призывно поблескивая обнаженными плечами, положила руку ему на плечо и вызывающе улыбнулась. — Что случилось, красавчик? — тут же спросила другая, обвив его шею рукой. — Поделись с нами, может, мы поможем, — она весело подмигнула подружке за спиной у Рауля. Виконт, сосредоточив взгляд на расплывающейся перед его глазами девушке, пробормотал что-то и попытался встать, но запутался и опустился обратно на стул. — Ну, куда ты уходишь? — девушка-блондинка провела рукой по плечу Рауля. — Может, мы тебя развлечём? Но Рауль, ощущавший себя в этот момент так погано, что еле-еле соображал, что вокруг творится, помотал головой. — Не н-надо. Я п-пойду. Он кое-как заставил себя подняться и, сняв руки девиц со своей шеи, побрёл к двери, покачиваясь. Холодный вечерний воздух немного освежил его, и в голове чуть прояснилось. Неужели уже ночь? Сколько же он просидел здесь? Тьфу, и надо было так напиться! Из-за чего? Рауль, силясь сделать так, чтобы перед глазами больше ничего не плыло, постарался отыскать взглядом карету, но не преуспел в этом, поскольку весь окружающий мир сливался в одно целое. — Месье! — вдруг окликнул его знакомый голос, и Рауль, узнав кучера, поморщился от боли в голове. Что же он так орёт? — Месье, прикажете ехать домой? — Да, — просипел он. — Сейчас поедем. Но не домой. — Куда же, месье? — В загородный дом. Правь туда, — Рауль осторожно забрался в карету, а услужливый кучер закрыл за ним дверцу. Через мгновение экипаж тронулся. Ни топота копыт, ни грохота колёс по мостовой Рауль так и не услышал, поскольку уже крепко спал.***
Антуанетта зажгла свечу и поставила её на небольшой столик возле кровати. Нынче быстро темнело, и, хотя было только шесть часов вечера, во всём доме уже царил полумрак. Она присела на кровать и с облегчённым вздохом распустила волосы. Вытягивая ненавистные шпильки из длинных каштановых волос, она случайно смахнула бумаги, лежащие на столе. Мадам Жири полдня промучилась с тем, чтобы найти их, и, наконец, отыскала на чердаке в старой коробке. Она не помнила, когда брала их в руки, ведь всем тем, что связано с домом, всегда занимался муж. С тех пор, как он умер, бумаги никогда не доставались наружу. Антуанетта вздохнула. Ей нравилось работать в Опере, нравилось целые дни проводить в окружении галдящих и веселящихся девушек. Так она хоть ненадолго забывала, какая тишина царит в их с Мэг доме. Да и теперь, когда малышка уехала, дом казался ещё более тихим и даже печальным. Но она не будет по нему скучать. Мадам Жири вздохнула. Незачем сейчас предаваться воспоминаниям. Завтра — в крайней случае, послезавтра — она увидит свою дочь, обнимет её и все будет хорошо. Многолетний кошмар закончится. Антуанетта подошла к окну, отодвинула тёмно-коричневые шторы. На улице совсем стемнело, но ещё можно было разглядеть, как одинокие снежинки, медленно кружась в воздухе, словно в каком-то причудливом вальсе, спускаются с небес и падают на почти растаявший за день снег. Поёжившись, она поправила ворот халата, который набросила на длинную ночную рубашку. Это была турецкая ткань, которая очень хорошо согревала зимой, в такие холодные вечера. Разумеется, столь дорогую вещь она не могла себе позволить, хотя и работала целыми сутками. Это был подарок. Подарок от… Мадам Жири закусила губу. Эрик тогда ещё только встал на ноги, обустроил своё жилище и в награду за то, что она пару раз в неделю приходила к нему и готовила еду, подарил этот халат. Она помнила, как обрадовалась подарку. Много лет прошло с тех пор, но халат, несмотря на частую стирку, еще грел. Укутавшись сильнее, женщина вздохнула. Тогда она любила Эрика, почти как родного сына, заботилась о нем. Что же произошло?.. Почему они прекратили свое общение? Мадам Жири не знала. Просто так случилось. Их жизненные дороги постепенно расходились и, в конце концов, перестали пересекаться вообще. Не сказать, что это очень её огорчало. Но и не слишком радовало. — Прошлое — прошлому, — тихо прошептала она и отошла от окна, направляясь к постели, как вдруг что-то её остановило. Этим «что-то» был стук в дверь. Антуанетта замерла. Кто это мог быть? Друзей или закадычных подруг у неё не имелось, а Мэг вряд ли могла вернуться обратно. Кто же это? Молниеносная догадка обожгла её. Эрик. Это он. Страх ледяными щупальцами сковал тело женщины. Что делать, куда идти? А если он пришел мстить?.. Глупая, какая же она глупая! Надо было уезжать вместе с Мэг. И всё же, беспокоясь за себя, она втайне порадовалась, что дочь давно уехала и уже должна быть в Авиньоне. Если с ней что-нибудь произойдёт, о малышке позаботятся. Стук повторился, на этот раз громче. Антуанетта вздрогнула и огляделась, словно дикое, пойманное в клетку животное. Бежать? Прятаться? Он найдет. И догонит. Что ж, остается только один вариант. Быстро подбежав к небольшому шкафу, стоящему с другой стороны кровати, она вытащила оттуда дамский пистолет. Когда-то, пару лет назад, в их районе начались кражи, и Антуанетта купила его у оружейника, опасаясь за себя и дочь. Всё-таки, две беззащитные женщины в доме. Тогда он так и не пригодился, но, видимо, сможет послужить сейчас. Глубоко вздохнув, женщина расправила плечи, засунула пистолет в карман халата и решительно открыла дверь. Ей почти удалось не вздрогнуть, увидев его высокую плечистую фигуру на пороге. Она подняла взгляд выше и наткнулась на внимательный прищур серо-зелёных глаз. Он был без маски, но это давно не пугало её. Поэтому Антуанетта бесстрашно поприветствовала его, хотя внутри вся дрожала от ужаса. — Здравствуй, Эрик. Он смерил её долгим взглядом, а потом вдруг поник. Ещё никогда мадам Жири не видела его таким расстроенным и обессиленным. От удивления она сделала шаг назад, и Эрик, видимо, приняв это за приглашение, вошёл в дом и тут же опустился на пол, привалившись спиной к стене. — Эрик? Все в порядке? Ты ранен? — как бы она его не боялась в этот момент и как бы ни опасалась, но не спросить не могла. Слишком долго она о нём заботилась. Тот поднял на неё усталые глаза и вдруг расхохотался. — Ты — ты! — спрашиваешь, всё ли у меня в порядке? А ты как думаешь, Антуанетта?.. — горько закончил он. Они давно обращались друг к другу на «ты». Мадам Жири склонила голову, но отвечать не стала. Огонёк страха о своей безопасности и жизни всё ещё тлел глубоко в её душе. — Так или иначе, зачем ты здесь, Эрик? Он вдруг вздохнул и закрыл лицо ладонями. — Что же я наделал, — простонал он, — что я наделал… — Ты всего лишь разрушил свою жизнь, Эрик, — почти равнодушно отозвалась она. А потом добавила: — И мою тоже. Призрак сжал кулаки, а после неуклюже поднялся с пола и подошел к Антуанетте. Страх охватил женщину, и она сделала шаг назад, быстро нырнув рукой в карман и достав пистолет. Эрик уставился на него, а потом горькая усмешка сильнее исказила его черты. — Вот так, значит, — почти прошептал он. — Убери это, Антуанетта. Я не собираюсь причинять тебе вред. Или ты тоже хочешь сдать меня полиции? Может, у тебя в комнате дежурит отряд жандармов, а? Так пусть выходят, пусть попробуют со мной справиться! — последние слова он почти выкрикнул. Мадам Жири, всё так же настороженно глядя на него, осторожно убрала пистолет в карман. — Не заводись, Эрик. Ты должен меня понять. — Конечно, — фыркнул он, — чего ещё можно ожидать от убийцы? — Я… я вовсе не считаю тебя убийцей, Эрик, — осторожно сказала мадам Жири, и тотчас её взгляд встретился с удивленным взглядом Призрака. — Это так, — продолжила она. — Просто я считаю, что ты действовал слишком… жёстко. Эрик отвернулся и невидящими глазами уставился в окно. Там танцевали свой танец снежинки, весело кружась в холодном воздухе. Если бы это было так. Если бы и Кристина так считала. Он вздохнул, а потом повернулся к мадам Жири. — Я… я прошу прощения, Антуанетта. Я совсем не хотел причинять вред тебе или твоей дочери. — Что? — удивленно переспросила мадам Жири. На её памяти Эрик извинялся впервые, да и такое поведение совсем нетипично для него. Неужели предательство Кристины так поразило его? — Я извиняюсь, — процедил Призрак, а потом вдруг добавил: — Прости меня, Нетти. Она опустила голову, борясь с желанием заплакать. Так он называл её, когда, будучи ещё подростками, они ссорились, и он всегда первый прибегал вымаливать прощение. — Я прощаю тебя, Эрик, — голос дрогнул, но она постаралась с ним справиться. — Зачем ты здесь? — спросила Антуанетта. Мужчина встрепенулся и посмотрел на неё, удивившись такой резкой перемене темы. — Не знаю, — спустя пару минут молчания ответил Призрак. — Мне… мне некуда было идти. Мадам Жири подавила сочувственный вздох. Эрик не любил ни жалости, ни сочувствия, а в этот момент она испытывала оба эти чувства. — Ты ещё не решил, что будешь делать… со всем этим? — помедлив, спросила она. Тот покачал головой, немного растерянно оглядываясь вокруг. — Я думал уехать, — наконец выдавил он под пристальным взглядом Антуанетты. — Как можно дальше. Забыть всё это. — Хорошая мысль, — одобрила мадам Жири. — Куда? — Ещё не решил, — пожал плечами Призрак. И вправду — не всё ли равно? Главное, подальше от Кристины. И от Парижа. — А ты? Останешься здесь? С дочерью? — Нет, — покачала головой Антуанетта. — Мэг уже уехала, а я уеду завтра, как только улажу все дела с домом. Призрак кивнул, не спрашивая ничего. Это её право. Они все уедут, разлетятся по миру, словно почтовые марки. Может, хоть тогда он сумеет обрести долгожданный покой? Антуанетта переступила с ноги на ногу. Она замёрзла и хотела поскорее лечь в постель. — Останешься переночевать, Эрик? — спросила она. — Я не знаю. Может… может быть, — неуверенно ответил Призрак. Она не против? Она позволит ему остаться? — Оставайся, — великодушно предложила мадам Жири. Всё равно дом она продаст. А сейчас почему бы не помочь ему? — Кстати, у меня где-то лежат твои деньги. Завтра я их найду. И ещё, — мадам Жири исчезла на минуту в одной из комнат, которые выходили дверью в прихожую, а потом вернулась, неся в руке странный блестящий предмет белого цвета. Его маску. — Мэг принесла, — ответила она на недоверчивый и в то же время такой обрадованный взгляд Эрика. — Нашла на пристани. Он промолчал, но глаза выдавали, как на самом деле он ей благодарен. Призрак сразу надел маску и почувствовал себя увереннее. — Пойдем, — Антуанетта подхватила свечу, стоявшую на столике, и повела Эрика на второй этаж. Остановившись напротив деревянных дверей, она толкнула их и вошла в комнату. Эрик вошёл следом, немного рассеянно и недоверчиво оглядываясь кругом. Комната была среднего размера, посреди неё стояла односпальная кровать, возле которой разместилось небольшое бюро. Гостевая комната. Здесь давным-давно останавливались родственники покойного мужа. Бельё и постельные принадлежности так и остались на кроватях. Антуанетта не убирала их. Она договорилась, что продаст дом целиком вместе с мебелью. — Вот, — она поставила свечу на бюро. — Можешь поспать здесь, Эрик. Он только кивнул головой и неуверенно присел на краешек кровати. — Спокойной ночи, — пожелала ему мадам Жири. — Свечу тебе оставить? Эрик мотнул головой. Антуанетта пожала плечами и вышла из комнаты. Свеча не была нужна, она и так наизусть знала расположение всей мебели. И только потом услышала тихий, почти неслышимый, шёпот: «Спокойной ночи». Женщина усмехнулась и продолжила путь. В своей комнате она сбросила халат и нырнула в холодную кровать. Спать хотелось неимоверно. А вот Эрику не спалось. Он лежал, всматриваясь в непроглядную темноту за окном. Время от времени какая-то заблудившаяся снежинка прилипала к окну и словно пыталась разглядеть, что же творится в этой темной комнате и почему этот человек такой печальный и смурной? Где-то минут через сорок тучи расступились, явив взгляду яркую в холодном ночном воздухе луну. Она залила комнату серебристым светом, осветила углы, заполненные, казалось, живой темнотой, и бросила один маленький лучик на лицо Эрика, но, словно испугавшись увиденного, опять скрылась за облаками, пришедшими с востока. Эрик думал. Он радовался, что хотя бы одна живая душа не отказалась от него и своей помощью дала ему время немного прийти в себя. Да ещё и маска. С ней он сможет выйти в город и купить себе билет в любое место этого мира. Он исчезнет, испарится, растворится в ночи как настоящий призрак. История закончится. Спустя пару минут луна снова робко заглянула в окно странного человека, чье лицо было испещрено страшными шрамами, но тот уже спал. Где-то на улице гулко ухнул филин. И всё затихло. * — в романе Гастона Леру родители Рауля были мертвы, но так как без них этой истории не было бы, то я решила ввести их в сюжет. ** — происхождение матери Рауля взято из романа Гастона Леру. *** — старшего брата Рауля — Филиппа — не было ни в мюзикле, ни в фильме, но здесь он будет присутствовать. **** — Le plaisir — с фран. удовольствие