Я научусь тебя любить

Si tu pries quand la nuit tombe Mon enfant, mon enfant Si tu ne fleuris pas les tombes Mais chéris les absents Si tu as peur de la bombe Et du ciel trop grand Si tu parles à ton ombre De temps en temps Si tu aimes les goûts amers Et les hivers tout blancs Si tu aimes les derniers verres Et les mystères troublants Si tu aimes sentir la terre Et jaillir le volcan Si tu as peur du vide Vide mon enfant Ça n'est pas ta faute C'est ton héritage Et ça sera pire encore Quand tu auras mon âge Ça n'est pas ta faute C'est ta chair, ton sang Il va falloir faire avec Ou plutôt sans © Benjamin Biolay «Ton héritage»

      Они с Кристиной отшатнулись друг от друга синхронно, единовременно, будто исполняя некий странный танец. Кристина прижалась спиной к изголовью кровати, Эрик — к стенке шкафа. И — тишина. Ни звука. Лишь взволнованное дыхание. Эрик напрягся, подавив желание зажмуриться и не видеть того, как она встрепенется и умчится прочь, но Кристина сидела на кровати без движения, испытующе смотря на него. Эрик нервно сглотнул.       — Простите, — еле выдавил он, — я думал, вы уже спите.       Кристина, не сводя с него глаз, покачала головой. Она выглядела напряженной, но не настолько, насколько ожидал Эрик. Хотя… Вдруг она ещё полностью не проснулась, поэтому так спокойна? А стоит Кристине окончательно сбросить с себя оковы сна, она снова заплачет и попытается убежать. Но пока что в комнате царила тишина, и два человека, замершие и глядящие друг другу в глаза, боялись ее нарушить. Медленно тикали часы, отмеряя секунды; секунды перетекали в минуты; минуты сменялись часами, часы — сутками, сутки — десятилетиями… По крайней мере, так казалось двоим участникам молчаливого диалога.       Кристина напряженно всматривалась в полузакрытое маской лицо Эрика. В комнате были задвинуты тяжелые шторы, поэтому везде царил полумрак, и ей было видно лишь белую полумаску, остальные его черты лица терялись, размывались, расплывались, будто забытый огарок свечи. Она не видела глаз Эрика, слышала лишь прерывистое дыхание. Странная ситуация, странное ощущение, странная смесь чувств. Кристина не могла до конца разобраться и понять, что именно ощущает: страх, волнение, растерянность, нервное ожидание, опасение? Наверное, все понемногу. Но такого откровенного — как утром — ужаса больше не было. А теперь, кажется, он сам боится, то ли напугать ее, то ли ее самой. И это было до ужаса странно. Еще о многом хотелось спросить: как он оказался возле того злополучного паба? Как отыскал мадам Жири?       — Эрик, — начала она, решив, что лучше назвать его настоящим именем, а не «Ангелом музыки», — как вы здесь оказались?       Призрак, дернувшийся при первых звуках ее голоса, недоверчиво вскинул голову. Он открыл рот, закрыл, нервно выдохнул, а после нечетко пробормотал:       — Мне больше некуда было идти… Моего дома больше нет.       Да уж, неудачная тема, укорила себя Кристина. Но ему ли жаловаться? В конце концов, это его рук дело. Незачем было ронять люстру на зрительный зал. Впрочем, голос разума быстро напомнил Кристине, кто именно сподвигнул влюбленного Призрака на сие дело, и она поджала губы, растянув их в подобии улыбки. Не хотелось ворошить прошлое и вспоминать старые обиды.       — Простите меня, — Кристина закусила губу и судорожно вздохнула, ей было бесконечно жаль. Жаль величественное здание Оперы Популер, сгоревшее на пике своей славы, жаль бесчисленных слуг Мельпомены, Каллиопы, Терпсихоры и Талии, лишенных теперь работы и средств к существованию, жаль безумно влюбленного Призрака Оперы, которому она не смогла ответить взаимностью, жаль себя… Странно, но даже после пожара в Опере она не изменилась, она вышла оттуда рука об руку с Раулем, но осталась такой же наивной, какой была ранее. Изменило ее другое. Кристина глубоко вздохнула, происшедшее в особняке Рауля снова и снова преследовало ее, не давало забыться.       А Эрик молчал. В одно мгновение он медленно съехал вниз по створке шкафа и опустился на пол. Уткнулся лицом в ладони, будто желая спрятаться там навеки.        — Вы просите у меня прощения?.. — глухо простонал он. — Вам не за что извиняться. Это я, — он покаянно опустил голову, — я виноват во всём.       Кристина сглотнула комок, застрявший в горле. Кажется, только вчера она винила этого страшного человека, только вчера мысленно проклинала, но сейчас… Сейчас Кристина изумилась, насколько убитым и отчаянным казался его голос. Выглядело так, будто, не сиди он сейчас на полу, Призрак бросился бы на колени и вымаливал бы прощение. Но, как ни странно, этого хотелось меньше всего. За порогом маячит новая жизнь, зачем же начинать её со старых обид? Если Призраку хочется услышать от неё слова прощения, она скажет их, даже если на самом деле никогда не сможет забыть того, что он сделал.        — И всё равно, простите. Хотя бы за вчерашнее. Я вовсе не хотела, чтобы вы… — она запнулась. — Не хотела обидеть вас. Просто испугалась, вы должны меня понять. Чужой дом, да ещё и…       — Я, — горько закончил Призрак. Кристина вздохнула, поднимать эту тему больше не хотелось. Он извинился, она извинилась, к чему ворошить прошлое? Кристина ощущала себя другой, изменившейся. Словно день, когда она бродила по городу замёрзшая и голодная, что-то навсегда переменил в ней самой, в ее мировоззрении. Горячая, нежная любовь к Раулю померкла, и теперь, даже реши Кристина простить виконта, она уже не сможет ему доверять. А Призрак…       Кристине вдруг пришло в голову, что, пусть они и оставались наедине несколько раз, никакого намека на насилие или принуждение с его стороны не было. Ни разу. Да, были объятия, прикосновения — причем далеко не невинные, — но больше ничего. Словно существовала невидимая грань, которую он не собирался переступать — по крайней мере, без ее позволения. В кровати Призрака она оказывалась дважды: в подземелье под Оперой и здесь, в доме мадам Жири. И он не трогал ее, не считая поцелуя в лоб. Почему же? Не хотел? Слабо верится, учитывая его ревность к Раулю. Не смел? Возможно. Не желал пугать? Скорее всего. Можно ли ему довериться? Можно ли вообще доверять человеку, подобному Эрику? Коварному мстителю, таинственному Призраку, обезображенному гению… несчастному человеку.       Кристина несмело взглянула на него, но Эрик как и раньше смотрел в пол, и белоснежная маска скрывала правую половину лица. Кристина прекрасно помнила, какие шрамы скрываются под этой гладкой поверхностью. Но так ли это важно? Он ведь не потусторонний дух, не демон, вырвавшийся из преисподней… не Ангел музыки. Всего лишь человек с обезображенными лицом и душой. И если от лица можно отмахнуться, можно не смотреть, можно спрятать, то как спрятать зло в душе? Она видела его любовь, но видела и ярость, сметавшую все на своем пути. И в ярости он был страшен. Тут даже любящий человек вряд ли смог бы стерпеть подобные вспышки гнева, что уж могла сказать Кристина? Она не любила его. Опасалась и жалела — да, но не любила. Странно — она училась вокалу у Ангела Музыки десять лет, но в то же время осознавала, что человек прятавшийся за обликом серафима, был ей вовсе незнаком.       Эрик продолжал сидеть, опустив голову. Он кожей чувствовал, что Кристина смотрит, ее взгляд жег кожу, расплавлял мышцы, ломал кости. Даже в маске Эрик чувствовал себя обнаженным. В конце концов, он рвано выдохнул и посмотрел в ответ.       Кристина не отвела глаз, она рассматривала Эрика так, словно никогда прежде не видела. Смотрела, но не видела. Смотрела на это лицо в маске и без нее, видела эти глаза в полумраке подземелья, освещенного сотнею свечей, и в сером свете зимнего солнца на кладбище. Но не видела главного. Сколько чувств было в этом взгляде: любовь, нежность, привязанность, желание защитить. Это все читалось в зеленых глазах, чуть мерцавших в полутьме. Он вообще был словно открытая книга: все эмоции как на ладони, даже полумаска не скрывала их. Кристина заметила лёгкий намёк на растерянность и чуть не улыбнулась, она не думала, что Призрак Оперы способен такое испытывать. Так что же делать? Захочет ли он быть ей другом? Даже в мыслях это звучало смешно. И нелепо.       Кристина чуть нахмурилась, и в этот момент Призрак спросил:        — Всё в порядке, Кристина? Почему вы замолчали? Может… — он помедлил. — Может, мне оставить вас и уйти?        — Нет, — покачала головой Кристина. — Я задумалась над тем, что будет дальше.       Эрик вмиг стал мрачнее тучи.        — Да что вам думать?.. Вы выйдете замуж за виконта, Антуанетта поедет к дочери, а я… Я тоже уеду, — горько закончил он.       Кристина невесело рассмеялась, и Эрик поднял брови — такого смеха от неё он ещё не слышал. Так может смеяться только человек, познавший тяготы и несправедливость жизни, а не юная и невинная молодая особа.        — Вы ошибаетесь, — проговорила Кристина, сглатывая ком, застрявший в горле. Эрик обернулся, выжидательно изогнул бровь. — Я не вернусь к Раулю. — В этот миг сердце Эрика сделало такой кульбит в груди, что он удивился, как оно не остановилось в тот момент. Дыхание замерло в груди, и Призрак еле выдавил из себя:        — Ч-что вы имеете в виду, Кристина? Как это — не вернётесь? — он продолжил, глотая слова. — Что этот наглый мальчишка сделал с вами? Причинил вам боль? Только скажите, и я…        — Что вы, Эрик? — очень спокойно произнесла Кристина, подавив дрожь. Вот еще один пример его несдержанности и ярости. Дае больше всего на свете хотелось рассказать о произошедшем, поделиться с кем-то, кто поймет, возможно, даже представить, будто она снова беседует с мудрым и всепрощающим Ангелом музыки, который всегда умел подбодрить, помочь, подсказать или просто успокоить. Но теперь, зная всю правду, зная, что Ангела музыки не существовало, а всеми секретами и тайнами она делилась с мужчиной, который и близко не был ее отцом… Как рассказывать ему? Он убьет Рауля, и никто не будет в силах его остановить. Чего-чего, но смерти Раулю Кристина не желала.        — Ничего. Продолжайте, — Эрик поник.       Как только Кристина собралась сказать, что добавить ей нечего, дверь открылась, и на пороге возникла Антуанетта Жири. Она перевела взгляд с Кристины на Эрика и облегчённо вздохнула, поняв, что они спокойно разговаривали. Впрочем, вряд ли это спокойствие удастся сохранить надолго.        — Кристина, милая, — начала она, исподлобья глядя на Эрика, который сразу это заметил и вопросительно уставился на неё, — к тебе гость. Он желает поговорить с тобой.        — Кто? — голоса Кристины и Эрика прозвучали в унисон, хотя тихий голос девушки почти полностью перекрыл сердитый голос мужчины. Антуанетта вздохнула.        — Рауль де Шаньи.       Эрик зарычал громко и озлобленно, словно дикий зверь, и сжал кулаки. Глаза Кристины испуганно округлились, однако мадам Жири почему-то была уверена, что испуг ее спровоцирован не Эриком, а незваным гостем.        — Я убью его! — яростный крик потряс комнату, а мадам Жири и Кристина подпрыгнули.        — Успокойся, Эрик, — произнесла Антуанетта, хватая его за рукав. Он действительно выглядел взбешённым и готовым разорвать на куски каждого, кто посмеет приблизиться.        — Как ты не понимаешь, Антуанетта! — взорвался Призрак. — Я не пущу его сюда! Кристина, — он повернулся к сжавшейся на кровати девушке. — Вы ведь от него убегали, да?       Антуанетта хотела, было, сказать Эрику, что он говорит глупости, но один мимолётный взгляд на Кристину — и она уверилась, что Призрак правильно понял и оценил ситуацию. Как такое могло произойти?        — Кристина… — начала она, но девушка, минутой ранее упорно отводившая взгляд, твёрдо произнесла:        — Дайте нам увидеться, пожалуйста.       Негромкий, но уверенный голос Дае отрезвил Эрика, и он отступил от кровати. Что же, раз она хочет. Куда ему до этого виконта! Даже если мальчишка и позволил себе что-то, что оскорбило Кристину, то такого, как он, всегда простят. Это ему, Эрику, приходится беспокоиться и дрожать при одной мысли о том, что в сердце Кристины не найдётся и капли прощения для него. А виконту об этом беспокоиться не надо. Красивый, знатный, богатый. Что ещё девушке надо?        — Как хотите, — процедил сквозь зубы Эрик и, стремительно развернувшись, покинул комнату. Мадам Жири и Кристина переглянулись, но промолчали. Оставалось только надеяться, что в порыве ярости Эрик не выскочит за порог и не придушит Рауля де Шаньи.       Кристина покачала головой, выдохнула, бросив на мадам Жири беспомощный взгляд. Она явно волновалась перед предстоящей встречей и не хотела, чтобы Эрик видел её настоящие чувства. Видимо, между ними все-таки что-то произошло.        — Ты готова? — мягко спросила Антуанетта, видя, как Кристина нервничает.       — Не очень, — прошептала Кристина. — Но я ведь ничего не могу сделать, верно?        — Почему же? — подняла брови Мадам Жири. — Это мой дом, я могу…       — Нет, — прервала ее Кристина, — я обязана с ним поговорить.       Мадам Жири поджала губы. Ей решительно не нравилось всё это, но запрещать Кристине видеть жениха было бы глупо, поэтому она спустилась на первый этаж и открыла дверь, где за порогом по-прежнему стоял виконт де Шаньи. Он улыбался, впрочем, как всегда.       — Кристина ожидает вас.       — О, вы просто спасли мне жизнь! — виконт улыбнулся белозубой улыбкой, сверкнул голубыми глазами и почтительно поцеловал руку Антуанетты, которую та, впрочем, подала без особенной радости. — Вы позволите ее увидеть? Я так скучал без своей крошки Лотти.        — Я провожу вас, виконт.        — О, благодарю, я сам. Куда идти? — Рауль преувеличенно бодрым шагом вошел в прихожую, собственноручно повесил шляпу на крюк и развернулся к Антуанетте. Он старался показать радость и счастье, но от него за милю веяло неискренностью и нерешительностью и, кажется, он отчего-то опасался предстоящей встречи. А еще от него отчетливо пахло коньяком. Мадам Жири нахмурилась — стоит ли вообще пускать его в Кристине? Впрочем, это только их дела, незачем ей вмешиваться.        — Справа по коридору, последняя дверь в конце.        — Благодарю, — виконт нервно улыбнулся и взлетел по лестнице, ведущей на второй этаж. Антуанетта хмыкнула, покачала головой и от всей души пожелала, чтобы он зашёл не в ту комнату и наткнулся там на Эрика.       Однако этим пожеланиям не суждено было сбыться, и Рауль быстро отыскал нужную комнату. Постучал, вызвав этим нервную дрожь у Кристины.        — Входите, — она постаралась придать голосу твердость и мужество, которого на самом деле не испытывала.       Дверь скрипнула, и на пороге возник Рауль. Юноша, которого она безумно любила. Юноша, который чуть не взял её силой. Кристина сглотнула — как хорошо, что она не одна. Странно — сейчас она даже радовалась, что где-то в доме бродит сердитый Призрак Оперы, готовый в любой момент броситься на ее защиту. Она понимала, что это неправильно — думать о нем в подобном ключе, ведь Эрик ничего ей не должен, наоборот — это она его предала, растоптала его доверие, но все же…       — Кристина! — Дае неосознанно вздрогнула от громкого возгласа Рауля, с которым тот бросился к ней, стягивая перчатки. — Какое облегчение узнать, что с тобой все в порядке, я места себе не находил от волнения!..       В голосе де Шаньи и прям слышались облегчение и радость, и не только — собравшись с духом и взглянув ему в лицо, Кристина заметила, как упорно он отводит взгляд, будто стыдится или смущается чего-то. Неужели наконец-то осознал, что поступил неверно?       — Здравствуй, Рауль, — она пыталась казаться спокойной, бесстрастной, но дрогнувший голос выдал истинные чувства — ей было обидно и больно до сих пор.       Рауль подошел ближе к кровати, все так же стыдясь встречаться с нею взглядом, помялся, глубоко вздохнул и выпалил:       — Прости меня, пожалуйста, прости… Я не понимаю, что на меня нашло, не могу объяснить даже себе…       Кристина сжала губы. Наружу рвались обвинительные слова, скопившиеся в душе и отравляющие, но она сдержалась и промолчала. Пусть попробует объясниться и оправдаться, пусть. Интересно, как он видит все это и сможет ли обелить себя в собственных глазах?       Рауль молча переминался с ноги на ногу возле кровати, но Кристина упрямо продолжала молчать, склонив голову и наблюдая за его беспокойным поведением. Присмотревшись, увидела розоватый шрам на лбу и внезапная мысль злорадно промелькнула у нее в голове — так ему и надо. Она не жалела о своем поступке и вряд ли когда-нибудь сумеет по-настоящему его простить. Что-то между ними сломалось, или, скорее, сломалось в ней самой.       — Я… я потерял над собой контроль, Кристина, прости. Да еще и родители… я не ожидал от них такого, поверь мне.       «А я не ожидала такого от тебя».       — К тому же, — виконт вдруг резво вскинул голову и наконец-то сумел посмотреть Кристине в глаза, — ты сама меня спровоцировала своими разговорами о подземном монстре.       «Ах так, значит? Да, выставить меня виноватой — самый легкий путь».       — Неужели? — хрипло проговорила Кристина. — И это все, что ты можешь мне сказать?       Рауль вздохнул и снова опустил голову.       — Крошка Лотти…       — Не называй меня так! — Кристина сама не поняла, отчего так среагировала. Наверное, потому, что детское прозвище у нее плотно ассоциировалось с временем, проведенным на берегу моря в Перрос-Гирек, когда еще был жив отец, а они с Раулем были детьми, не знавшими забот и горестей взрослой жизни.       — Хорошо, — виконт примирительно поднял ладони. — Кристина, давай начнем все сначала, прошу тебя. Не руби с плеча, любимая, пожалуйста…       Когда-то одно подобное обращение к ней, одно ласковое слово или взгляд могло вызвать у Кристины волну ответной любви и нежности, сейчас же она не почувствовала ровным счетом ничего, будто человек, стоявший перед ней, был ей совершенно незнаком и безразличен. Нет, неправда, чувства были, только далеко не приятные: обида, разочарование, боль, предательство… Любовь ушла. А была ли это любовь? Или просто детское воспоминание о чудесных вечерах в Перрос-Гирек? Разве любовь может так быстро исчезнуть, превратившись в безразличие, смешанное с другими, ранее не свойственными ей, эмоциями? Когда вообще она научилась чувствовать подобное? Даже Призрак не вызывал у нее подобного отторжения, смешанного с отвращением, как Рауль сейчас. И он еще смеет говорить о том, чтобы начать все сначала?       — Что ты имеешь в виду?       Рауль, кажется, обрадовался, наконец услышав ее голос, его лицо осветила широкая белозубая улыбка, и он, подобрав полы фрака, осторожно уселся на краешек кровати. От него пахнуло дорогим парфюмом… и алкоголем. Кристина непроизвольно сморщилась и натянула на себя одеяло повыше, но виконт этого не заметил. Он снова выпил?       — Давай попробуем начать все сначала, Кристина! Думаю, тогда мы все были на эмоциях, поэтому наговорили лишнего друг другу. Ты знаешь, как я тебя люблю и дорожу тобою…       — Так, что не защитил перед родителями и не постыдился предложить мне положение содержанки вместо законного брака.       Она все же не удержалась, не смогла запереть эти слова в клетке своего разума, не сумела, уж слишком сильно это предложение ранило ее. Кристина сама не понимала насколько, пока не высказала его вслух. Рауль ведь счел ее недостойной стать частью его семьи, недостойной быть виконтессой, быть равной ему. Считал ли он ее равной себе когда-нибудь? Или всегда относился свысока, но она, ослепленная любовью, не замечала? Он ведь не узнал ее в костюме танцовщицы, в костюме одной из многих балерин, а разглядел лишь тогда, когда ей посчастливилось оказаться на сцене в роли Элиссы. Хотя нет, не так — не было в этом счастья или случайности, это — дело рук ее учителя. Именно его труд, его мастерство и умение помогло Кристине оказаться в самой гуще событий и прослыть восходящей звездочкой, именно он занимался с нею порой целыми ночами, учил, направлял, поддерживал, советовал…       — Кристи-и-на, — с придыханием протянул де Шаньи, — я так надеялся, что ты поймешь. Поймешь, что мы просто не можем вот так разрушить нашу любовь, мы просто обязаны быть вместе! Ничто не должно мешать нашему счастью, особенно глупые предрассудки…       У Кристины вырвался смешок, и она даже не попыталась его скрыть.       — Рауль, — она покачала головой, обхватив пылающие виски ладонями — начинала болеть голова, — ты осознаешь, что говоришь? Как ты можешь упоминать о предрассудках, если сам боишься родителей и мнения высшего света?       Рауль скривился.       — Это другое.       — Неужели? Я не понимаю, может, объяснишь?       Де Шаньи отвернулся к окну, таким образом его лицо скрылось из поля зрения Кристины, но ей показалось, что виконт просто пытается спрятать свою растерянность и злость.       — Кристина, они ведь лишат меня наследства, как ты не понимаешь? У меня не останется равным счетом ни-че-го. Я не смогу жить той жизнью, которой жил раньше, не смогу приобрести дом для нас, не смогу купить тебе даже кольцо с бриллиантом…       — Разве я когда-нибудь просила тебя об этом? — потрясенная Кристина привстала на кровати, забыв о начинающейся головной боли и ломоте в висках. — Разве ты видел корысть в моем отношении к тебе? Святая Мария, да я любила тебя больше жизни, Рауль! Даже жалела, что мы не равны, что ты — не сын рыбака или плотника…       Рауль вдруг расхохотался и обернулся к Кристине. Она оскорбленно замолчала, увидев его саркастически сморщенное лицо.       — Сын плотника? Шутишь? — он покачал головой, снисходительно смотря на Кристину. — Это ты сейчас так говоришь, а потеряй я все богатство… кто знает, каким было бы твое отношение. Но нет, я не позволю этому случиться. Я не собираюсь потерять и родителей, и тебя. Пока что мы устроимся так, как нам позволяют обстоятельства…       Кристина закрыла глаза. Он не слушал ее. Было ли так всегда? В данную минуту Кристина не могла точно вспомнить, обращал ли он внимание на то, чего хотела она. Впрочем, нет, перед глазами сразу возник их разговор в маленькой часовне перед премьерой «Дон Жуана Торжествующего». Она ведь не хотела выходить на сцену, не хотела предавать Эрика, не хотела вообще участвовать в этой жестокой расправе над ее учителем, не хотела, чтобы Призрак пострадал. Хотя… пострадать-то могла и она, если разобраться. Жандармы, заполонившие зрительный зал, могли сорваться и палить без разбору, не различая, где Призрак, а где невинные люди. Но Рауля это, кажется, не слишком волновало, он все же вынудил ее согласиться на столь опасную авантюру. Счастье, что все обошлось… ну, если так можно назвать последующее падение люстры и пожар, спаливший Оперу дотла. Но все же… почему раньше она не задумывалась над этим? Почему ей даже в голову не приходили подобные мысли? Вбив себе в голову, что именно Призрак — истинное средоточие зла, она ни капли не сомневалась в Рауле.       — …я куплю тебе чудесный особняк, ты обставишь его по своему вкусу, уж он-то у тебя прекрасный, Кристина, в этом сомневаться не приходится. Наймем прислугу, обустроим конюшню, будем выезжать на прогулки в Булонский лес, устраивать там пикники… — Рауль продолжал выстраивать свое видение «идеальной жизни», не обращая внимания на то, что Дае вообще его не слушает. — А если у нас появятся дети, я отправлю их учиться заграницу, у них будет самое лучшее образование и перспективы в жизни…       — Рауль…       — … и никто не помешает нам жить так, как мы этого захотим…       — Рауль! — Кристине пришлось повысить голос. — Хватит. Кажется, я уже дала тебе понять, что не собираюсь принимать подобное предложение.       Виконт сощурил глаза.       — Неужели ты еще не осознала, что это — самый лучший выход? Мы ничего не потеряем и будем счастливы.       Кристина усмехнулась.       — А ведь ты сейчас говоришь о своем счастье, Рауль, не о моем. Ты не думал, каково мне будет появляться на людях, терпеть презрительные взгляды матрон из высшего света, чувствовать себя человеком второго сорта?       — Хм, — хмыкнул Рауль, — скажем так — ты и раньше не была вхожа в круг высшего общества, Кристина. Или забыла, что твой отец был нищим музыкантом?       Кристина потрясенно уставилась на Рауля.       — Ты… да как ты смеешь говорить такое о моем отце?! Ты… ты проводил с нами недели в Перрос-Гирек, отец учил тебя играть на скрипке, относился с такой добротой… — у Кристины перехватило дыхание, от шока и смятения она не могла подобрать слова.       — Учил, не спорю, — махнул рукой Рауль, — но мне, как сыну графа, это вряд ли когда-нибудь понадобится.       — Разве это дает тебе право оскорблять его память?!       — Ладно, — Рауль примирительно поднял ладони, — закончим этот бессмысленный разговор. Я даю тебе неделю на размышления, надеюсь, за это время ты примешь правильное решение. До свидания, Кристина.       Рауль поклонился, развернулся и двинулся к двери, но был остановлен громким возгласом:       — Стой!       — Да? — он обернулся, выжидательно глядя на Кристину.       — Тебе ведь не нужна я, Рауль, и никогда не была нужна, — Кристина откинула одеяло в сторону и осторожно спустила ноги с кровати. В голове немного кружилось, но она больше не могла спокойно сидеть. — Даже сейчас ты думаешь лишь о своем статусе и деньгах, тебе безразличны мои чувства! Кто я для тебя, а? Трофей? Просто утешительный приз, вырванный из рук соперника?!       — Ты несешь бред. Увидимся, когда выздоровеешь, — Рауль снова отвернулся и двинулся к выходу.       — Ты просто боишься признать, что я права! — бросила ему вслед Кристина.       — Ах вот как? Тогда чего ты от меня хочешь, а? Хочешь, чтобы я пошел наперекор воле родителей, чтобы бросил вызов всему высшему свету? Прекрасно, давай поженимся и будем всю жизнь прозябать в нищете! Этих слов ты от меня ждешь?       — Я больше ничего от тебя не жду! Ничего! Можешь уходить и больше не возвращаться, вот мой окончательный ответ!       Рауль оскалился. Злость, приправленная алкоголем и разочарованием, сыграла злую шутку, и на Кристину посыпалось все то, что виконт совсем не собирался говорить, то, что воспитанный джентльмен никогда не позволяет себе произносить вслух, особенно по отношению к даме.       — Надо же, какая смелая, а зарабатывать на жизнь ты как собираешься? Оперы больше нет, сгорела благодаря стараниям твоего «покровителя», а что ты еще умеешь, а? Красиво улыбаться? Хлопать глазками? Скажи мне куда ты пойдешь, Кристина? Сядешь на шею мадам Жири и выучишься на балетмейстера? Вряд ли, ты никогда не была лучшей среди лучших в танцах. Тогда куда? Чем будешь торговать на этот раз, когда пение и танцы больше не помогут тебе пробиться в жизни? — с каждым словом де Шаньи все ближе и ближе подступал к кровати, безжалостно вонзая жесткие слова, будто ножи, в сердце Кристины.       Кристина онемела, она не могла произнести ни слова, лишь сжимала кулаки и расширившимися глазами смотрела на Рауля, выкрикивавшего слова, которые она никогда в жизни не ожидала от него услышать. Ее словно охватил транс, кроме красного от злости лица Рауля и пульсирующей на виске жилки она не видела ничего, перед глазами все плыло и смешивалось, словно кто-то разлил пару ведер краски и бездумно смешал, не пытаясь создать даже видимость композиции.       — … в конце концов, вспомни, к чему бродячая жизнь привела твоего отца! Он умер никому не нужным от воспаления легких или еще от какой-то болячки!.. А кому будешь нужна ты без красивого личика и чудного голоса? Тогда даже чудовище от тебя откажется!..       — Хватит, — помертвевшими губами прошептала Кристина. Рауль продолжал говорить, но Кристина вскочила и яростно закричала: — Хватит! Убирайся отсюда! Не желаю даже имени твоего слышать!.. — с этими словами Кристина схватила небольшую статуэтку в виде ангела, стоявшую на столике, и запустила ею в Рауля. Тот успел пригнуться, и вещица ударилась о стену, разлетевшись на сотни маленьких осколков. Кристина тяжело дышала, не сводя исступленного взгляда с Рауля. А он усмехался.       — Ты пожалеешь об этом, Кристина. Придет время, и ты поймешь, как неправа была, — с этими словами виконт развернулся и исчез за дверью.       Мгновение Кристина смотрела на закрывшуюся дверь, осознавая, что больше никогда не увидит этого человека, что их пути навсегда разошлись, а, быть может, и не сходились никогда, а все произошедшее было лишь ее фантазией, несбыточной мечтой нищей сиротки, не имевшей за душою ни гроша, только музыку и искреннее сердце. В следующий миг она покачнулась и со стоном рухнула на кровать. Ослабевшие ноги не держали, пальцы тряслись, будто от лихорадки, а в голове царила всеобъемлющая пустота.       Тихий стук на миг отрезвил ее, и Кристина со страхом подняла голову, но это оказалась всего лишь мадам Жири, осторожно приоткрывшая дверь и заботливо осведомившаяся, все ли в порядке.        — Оставьте меня одну, пожалуйста, — прошептала Кристина, изо всех сил пытаясь собраться. — Пожалуйста!..       Впрочем, мадам Жири и не собиралась настаивать, она понимающе кивнула и скрылась с поля зрения Кристины, оставив ту наедине с собою и мыслями. Злость начинала проходить, вместо неё пришло странное опустошение, будто она только что наконец освободилась от тяжелой ноши, скинула ее с плеч и теперь стоит и смотрит, удивляясь, как долго могла тащить этот груз. Странные, не подходящие к месту эмоции. Такое она скорее могла бы ощущать по отношению к Призраку Оперы, но сейчас мысли о нем вызывали лишь печаль, смешанную с тревогой. Внезапно Кристине стало страшно: она потеряла всю прежнюю жизнь, захлопнула все двери за собою, что же у нее останется? Ведь в чем-то Рауль был прав. Нет, в многом…       Дышать стало легче, и Кристина осторожно поднялась с кровати и подошла к окну, стараясь держаться ближе к стене, чтобы было на что опереться. Вечерело. Снег медленно падал с небес, кружась в воздухе и рассеивая тысячи маленьких снежинок по всему миру. Дорога и крыши домов уже укрывал пушистый мягкий ковер, сотканный, казалось, из сотен брильянтов, на стеклах расцветали сюрреалистичные узоры. Кристина зажгла свечу, и узоры эти заблестели, будто ожерелье из разноцветных каменьев. Присмотревшись внимательнее, Кристина заметила следы ботинок Рауля на крыльце, тянущиеся до самой дороги. Там они обрывались, а неподалеку виднелись следы колёс от экипажа. Кристина вздохнула, обхватила себя руками, по шее и рукам поползли мурашки — в комнате холодало. Впрочем, от этого легко спрятаться — теплый плед укрыл плечи, и ледяные пальцы вскоре согрелись. Жаль только, что мороз внутри все крепчал, и спасти Кристину от этого холода пледу было не по силам. Впрочем, она и не старалась.       А снег за окном, падающий словно из ниоткуда и улетающий в безмолвную пустоту, завораживал. Он взывал к девушке, звал выйти во двор и кружиться, кружиться, кружиться до изнеможения в этом белоснежном вальсе. Кружиться до боли в ногах, до головокружения, до ощущения потери контроля над собственным телом… Кристина закрыла глаза, представляя, как это, должно быть, чудесно — оказаться во дворе в подобную ночь, не будучи никем замеченной, и танцевать свой танец, петь свою песню, самой распоряжаться жизнью. Как же ей не хватает этого! В Опере все ею командовали, иначе и быть не могло. Это болтливая и вечно в нехорошем настроении Карлотта могла позволить себе делать всё, что пожелает. В этот миг Кристина, к своему стыду, ощутила, что даже немного завидует бывшей примадонне Оперы Популер. Взбалмошная итальянка могла в любую минуту взорваться гневом, если ей не угодили, потребовать то, чего желает и никто не мог противостоять ей, даже директора. А что Кристина? Ею помыкали все, кому не лень.       Но ей никогда не стать такой свободной, никогда! Прав был Рауль — кому она нужна? Даже выйдя когда-нибудь замуж, сможет ли она заниматься тем, что нравится, петь на сцене? Вряд ли. И как она, глупая, могла думать о музыке, как о жертве, которую нужно принести во благо их с Раулем любви? Ведь музыка единственная, кто её не предавал. С самого детства Кристина выросла, купаясь в музыке, вбирая её сердцем и душой. Как она могла подумать, что сможет жить без неё? Но ей никогда не позволят соединиться с музыкой, слиться с нею духом и телом. Даже если у неё появится муж, который будет терпеть её увлечение, позволит ли он ей выступать перед зрителями? Да никогда!       Кристина вдруг хмыкнула. Глупо думать о свадьбе, когда у неё даже поклонников нет. Да какие там поклонники? Она одинока на всем белом свете: ни друзей, ни родственников. Кристина всхлипнула, но почти сразу смогла взять себя в руки. К чему слезы, истерики и рыдания? Сейчас нужно быть сильной, иначе как ей справиться со всем этим в одиночку? Хотелось выть, кричать от боли и горечи, разъедавшей сердце. Больно, как же это больно — разочароваться в людях и терять их. Кристина закусила губу, сжала руки в кулаки так сильно, что ногти больно впились в кожу ладоней, но она даже не вздрогнула — физическая боль чуть притупила эмоциональную, и на мгновение ей стало лучше.       За окном становилось все темнее, и Кристина, глубоко вздохнув, прижалась лбом к холодной поверхности стекла. Оно сразу запотело. Дае улыбнулась, а потом осторожно протянула палец и нарисовала на запотевшей поверхности нечёткий силуэт скрипки. Отец. Её дорогой отец. Зачем он рассказывал сказки, если знал, что в реальной жизни их не бывает? Почему с самого детства не показал реальную жизнь? Жизнь, в которой не существует прекрасных принцев и счастливых принцесс, а вместо Ангела музыки приходит лишь озлобленный человек с обезображенным лицом и нечеловеческой страстью во взгляде, которой она страшилась как огня.       Хотя… Кристина закусила губу и крепко задумалась, неосознанно шевеля губами и шепча про себя отдельные слова. А ведь Рауль все же прав! Она действительно безразлична всем, но только не Призраку, который учил её с самого детства, боролся за неё с Раулем, даже отважился выйти на сцену и признаться в любви перед сотней чужих глаз… А она не оценила. Какая же она на самом деле глупая! Вот он — человек, готовый всё отдать ради неё. А она, как последняя дурочка, вцепилась в человека, ни на секунду не ставившего ее равной себе, относившегося к ней как к милой девочке с забитой сказками головой, но только не как к личности с собственным мнением и чувствами.       Кристина чуть не застонала в голос. Если бы она только знала, если бы знала!.. Хотя… даже если бы и знала, всё равно тогдашняя милая и наивная крошка Лотти поступила бы так же, надеялась бы, что Рауль — как настоящий рыцарь — переступит через все преграды и женится на ней. Но теперешняя Кристина, повзрослевшая всего за одну ночь, познавшая предательство и крах надежд, больше не была столь наивной. Она просто ушла бы, не выбрав никого. Ушла бы, оборвав ниточки, которыми ее, словно бессловесную марионетку, тянули к себе два кукловода, не давая времени остановиться хоть на мгновение и подумать, чего ей на самом деле хочется. Один желал себе красивую и невинную игрушку, развлекавшую его своей неопытностью, а другой — поющий манекен с идеальным голосом, который можно было бы запереть в подвале, не спрашивая согласия… Впрочем, кажется, она слишком жестока к бедному Эрику, все же ни к чему он ее не принуждал, если разобраться.       Кристина, устав стоять, присела на кровать, неосознанно поводя пальцами по мягкой бахроме одеяла и все глубже погружаясь в мысли. Насколько судьба может быть жестокой и коварной… и непредсказуемой. Зачем она снова столкнула их? Зачем снова свела вместе две заблудшие души? Её, бывшую хористку и балерину Оперы Популер, и его, бывшего — как бы это смешно ни звучало — Призрака Оперы? А может есть шанс всё исправить, или хотя бы попробовать? Она не любит Призрака, да и вряд ли полюбит когда-нибудь. И дело вовсе не в его лице, которое уже почти не тревожило Кристину, скорее, в том, какие поступки он совершал, пытаясь добиться её расположения. Она его не знала и не понимала. Изо всех сил пыталась, но, увы, Эрик был далеко за гранью того, что было доступно её представлению о том, каким должен быть человек. Он не вписывался ни в какие рамки. Кристина старалась, но… Всё напрасно. Они, должно быть, слишком разные.       А на ней по-прежнему лежит вина. Она разрушила мечты Эрика, сломала его прежнюю жизнь — и пусть этой жизнью были подвалы Оперы и запугивания директоров, всё равно это была его жизнь. И если она что-то сможет сделать для него — обязательно сделает. Пусть хотя бы он будет счастлив, если ей в этой жизни счастья уже не видать. Она одинока в этом мире, ей некуда податься. Мадам Жири скоро отправится в Авиньон, но Кристина с ней не поедет, просто не посмеет просить эту женщину, приютившую её у себя, устраивать ей дальнейшую жизнь. В сгоревшую Оперу возврата нет, работу она вряд ли найдет, другим образованием, кроме музыкального, похвастаться она не могла, разве что — на что и намекал Рауль — устроится в паб или бордель. Кристина содрогнулась, вспомнив, что чуть не произошло в холодную снежную ночь возле подобного увеселительного заведения. Горечь, отчаяние и безысходность настолько овладели ею, что, зажмурив глаза, она на миг представила настолько сюрреалистический сюжет, что сама содрогнулась.       Возможно ли… даже в теории… что его предложение о замужестве еще в силе?..       Кристина нервно рассмеялась. даже думать об этом было странно. Помнится, совсем недавно она сама отдала ему кольцо, оборвав все между ними, а теперь предполагает подобное. Не иначе, это ссора с Раулем так на нее подействовала. Нужно как следует выспаться, а то она еще чего-нибудь этакое надумает. Но все же… если разобраться, Эрик — единственный человек, который никогда от не отказывался, так что кое-какой смысл в этом имеется. Он уж точно о ней позаботится. «И это я размышляю? Я? Откуда столь корыстные и расчётливые мысли, Кристина?»       Помотав головой, Дае глубоко вздохнула. Определенно, хватит на сегодня рассуждений и глупых мыслей, утро вечера мудренее. Она подумает обо всем завтра.       Свеча еще не догорела, но Кристине не хотелось оставаться в темноте. Удобно устроившись, она постаралась все свое внимание сосредоточить на тонком силуэте пламени, на живом, трепещущем огоньке, изо всех сил борющемся за жизнь, но в конце концов проигравшем. Горячий воск оплавился и медленно стекал по подсвечнику, в комнате едва уловимо запахло дымом, и Кристине пригрезилось, будто она в старом домике у моря в Перрос-Гирек. За окнами гроза, ветер упрямо стучит в окна, пытаясь пробиться внутрь, но, не получив вожделенного приглашения, начинает завывать, сначала грозно, а после — обиженно, будто маленький ребенок, не выпросивший у родителей желанную игрушку. Но обитатели дома ревностно берегут свой очаг: маленькая Кристина расчесывает непокорные кудри возле горящего камина, вслушиваясь в одновременно радостные и печальные переливы скрипки, на которой с упоением играет уличный музыкант Густав Дае. Кристина грезит наяву, ей уже слышатся раскаты грома и блеск молний, разрывающих небо пополам. Становится так уютно, так тепло, что она еще сильнее укутывается в одеяло и засыпает с улыбкой на губах.       За окном по-прежнему падает снег, будто пытаясь укрыть всю землю чистейшим покрывалом, спрятав таким образом всю грязь и не идеальность окружающего мира. Спит уставшая за день и вымотанная до предела Кристина, спит тревожащаяся за всех мадам Жири, спит даже виконт де Шаньи, по-прежнему уверенный в своей правоте и собирающийся наведать Кристину где-то через недельку… Не спит только Эрик, в кои-то веки сумевший сдержать свой гнев и обиду и не наброситься на виконта с обвинениями. Его сон давно похищен молодой особой по имени Кристина, но он не жалуется. Лежит, вслушиваясь в тишину, улавливая чутким музыкальным слухом шелест снегопада за окном и раздумывая, чего еще можно ожидать от злодейки судьбы?..