Так зарождалась легенда

      — Джо-он! Джон, вставай немедленно! Ты опоздаешь в школу! — голос тети Мими так некстати оборвал сон подростка, растянувшегося на кровати. Зарывшись в подушку поглубже, он поморщился и простонал:       — Ну Ми-ими! Это несправедливо! Я спать хочу!       Тетка вторглась в спальню и сдернула с Джона одеяло.       — Если сейчас же не встанешь с кровати, то точно опоздаешь.       Застонав еще раз, Джон поднялся на ноги и нехотя поплелся в ванную. Удовлетворившись своим внешним видом после стандартного утреннего ритуала умывания, он вернулся в спальню и натянул ненавистную школьную форму. Как попало затягивая на ходу галстук, мальчик спустился в кухню. Мими, как всегда, что-то ворчала, крутясь у плиты, а за столом с утренним номером газеты уже сидел дядя Джордж. Увидев любимого племянника, он улыбнулся и подмигнул. Джон ответил тем же.       — Ты никогда не научишься делать все вовремя, — покачала головой Мими, усаживаясь за стол.       — Это время никогда не научится идти со мной в унисон, — заявил Джон, потянувшись за тостом. Дядя Джордж усмехнулся. Мими, тщетно пытаясь это скрыть, едва заметно улыбнулась.       Всего через пять минут, дожевывая на ходу, Джон уже выскочил за дверь, выкатил велосипед, махнул неизменно поджидавшему его другу детства Питу Шоттону и почти уже отъехал, как…       — Джон, ты очки надел? — Мими стояла в дверях, скрестив руки на груди.       — Они тут, в кармане, — Джон оседлал свой велосипед, хлопнув себя по школьному пиджаку.       — Конечно, это ведь у твоего кармана плохое зрение, правда?       Тетя строго смотрела на мальчишку, пока он с неохотой надевал круглые очки. И почему, спрашивается, этот упрямец отказывается их носить, когда без них он дальше двух шагов ничего не видит? Зрение у Джона начало портиться лет с пяти и теперь, к пятнадцати годам, стало просто катастрофически плохим. Сам он тем временем, уже нацепив на нос ненавистный ему атрибут, обернулся к тете и изобразил «улыбку пай-мальчика», больше напоминающую издевательскую гримасу. И стоило Мими скрыться за дверью, как он тут же снял очки и сунул их во внутренний карман пиджака — там им самое место.       — Это у твоего кармана плохое зрение, правда, Джонни? — расхохотался Пит, когда его друг, с нажимом пару раз прокрутив педали велосипеда, поравнялся с ним.       — Пошел к черту! — невозмутимо бросил в ответ Джон и тут же проехался без рук, нахально ухмыляясь.       Удивительно, но этот паренек, словно заряженный магнит, притягивал, к себе всех без исключения окрестных мальчишек. Их матери строго-настрого запрещали «тягаться с этим Ленноном», но Джон, такой задиристый, неугомонный и острый на язык, казался им другом мечты. Для них он словно был одним из тех парней, к которым всегда хочется подсесть в автобусе во время длительной поездки. Но лишь немногие действительно считались его приятелями. Настоящих друзей, таких, как Шоттон, у Джона было мало, но зато все они были верными, надежными. А он, само собой, считался у них предводителем — Джон всегда стремился быть лидером, и в этом с ним никто и никогда не отваживался спорить. Тех же, кто не входил в его компанию, он предпочитал либо задирать, либо не замечать вовсе.       Мимо их пути в школу, заняв полдорожки и, очевидно, направляясь по тому же адресу, проходила компания парней в точно такой же форме.       — Расступитесь, кабаны! Раскапустились на пол-улицы! — расхохотался Джон, проезжая прямо сквозь толпу. Подростки едва успели отскочить по две разные стороны.       — Вот козел! — раздраженно донеслось ему вслед.       — Любишь ты на всех нарываться, — буркнул Пит. — Да они же старше года на два!       — Пофиг. Ну что они мне сделают? — Леннон снова убрал руки с руля, беспечно размахивая ими, словно горный орел.       Готическое здание Куорри-Бэнк, суровое и неприступное, находилось рядом со школой для девочек. Поэтому нет ничего удивительного в том, что Джона Леннона знали и здесь. По правде говоря, его знал весь этот район Ливерпуля. Взрослые мечтали лишь об одном: чтобы этот несносный мальчишка наконец получил заслуженную трепку. Однако Мими, какой бы строгой она ни была, никогда не поднимала на Джона руку. А уж дядя Джордж и вовсе был слабым звеном в ее воспитательном процессе. Так что Джон, движимый естественным подростковым желанием самоутвердиться, вытворял все, что только вздумается. Вот как сейчас…       — О! Мой прелестный ангелочек! — окликнул на ходу он темноволосую девчонку из соседней школы, ворота в которую примыкали к воротам Куорри-Бэнк. Девушка оглянулась, а Леннон, на которого привычно пялилась целая толпа, нагло продолжил свою речь: — Эти штуки, они не мешают тебе ходить и бегать? Ты, наверное, даже земли не видишь из-за них.       — Пошел ты, Леннон! — она развернулась и хотела уже идти, как Джон, вмиг подскочив к ней, одним ловким тренированным движением расстегнул бюстгальтер, умудрившись сделать это через пиджак и блузку. В подобных пакостях у него был довольно богатый опыт.       — Ах ты!.. — девушка гневно развернулась, но Джон тут же отскочил шага на три.       — Я просто помог, — невинно заявил он, двигаясь спиной вперед к Куорри-Бэнк. — Тебе, наверное, дышать тяжело.       Хохоча, он вновь вскочил на свой велосипед и на всех парах пустился в школу, сопровождаемый так же откровенно хохочущим Шоттоном.       История… Господи, как же спать хочется! Профессор опять что-то бубнит, Пит по соседству уже спит с открытыми глазами, а весь остальной класс погружен в бездействующую полудрему. Джон кривовато усмехнулся и принялся рисовать прямо в тетрадке карикатуру на учителя. Вполне обычное невинное занятие. Закончив сей «шедевр», Леннон аккуратненько, из-под руки придвинул его к Шоттону, ткнув того под партой ногой. Разом проснувшись и взглянув на художество, Пит прыснул, а через миг не выдержал вдруг громко расхохотался. Учитель подошел к их парте и грозно пробасил: «Что смешного, Шоттон?» А после вырвал у того листок. Его взору открылась следующая картина: он сам, одетый в балетную пачку, вытянулся, изображая завидный арабеск, перед доской с указкой в руках. А ниже подпись: «Прошу, господа, все внимание на меня и на доску».       Сначала его лицо побледнело, но потом оно с поразительной скоростью стало похожим на свеклу. Учитель перевел взгляд на Леннона. Тот уже беззвучно ржал, так, что даже плечи его мелко тряслись.       — Твоя работа, а, Леннон?!       Джон заставил себя взглянуть историку в глаза. Сейчас тот напоминал рассвирепевшего моржа, не евшего примерно с полгода. И он, закусив щеку изнутри, чтобы не рассмеяться в голос, невинно ответил:       — Нет, у меня нет такого блестящего таланта портретной точности.       Но престарелый профессор был настолько зол, что даже не понял недвусмысленной фразы. Вместо этого он разразился гневным криком:       — Хватит строить из себя идиота, Леннон! Без сомнений заявляю: ты закончишь тюрьмой или психушкой!       — Надеюсь, там будет несколько нормальных парней. А еще пара девчонок. А то без них вообще не интересно, и даже в психушке.       — Вон!!! — притопнув, преподаватель махнул рукой в сторону двери.       — И вон, — невинно указал на окно Джон. — Так много в свете направлений…       Весь класс разом расхохотался. Учитель, схватив Джона за шиворот, поволок его прямиком в кабинет воспитателя, грозного Эрни Тейлора. Объяснив тому всю ситуацию, он попросил «задать Леннону как следует» и вышел, оглушительно хлопнув дверью. Прискорбный занавес опустился над разыгравшейся сценой. И финал этой истории оказался плачевным. Из кабинета Джон, упрямо не издавший ни звука при наказании, вышел только через десять минут, вытянувшись стрункой от жгучей боли в спине, по которой секунду назад немилосердно прогуливалась воспитательская трость. С Тейлором всегда так — для него главное выбить из наказуемого слезы. Но Джон был не из тех, кто так легко уступит. Он молча сносил все до самого конца. И всегда, в каком-то смысле, оставался победителем, непокорным, несломленным.       Урок подходил к концу. Мрачный как туча Джон вошел в туалет и стал стягивать с себя пиджак, жилетку, а затем и рубашку. Став спиной к зеркалу, он узрел на собственной бледной коже ярко-алые всполохи, зашипел от боли и принялся вновь одеваться, сдавленно матерясь. А ведь так хорошо начинался день…       — Долбанные идиоты, — процедил он сквозь зубы. Они хотят сломать его, унизить, заставить плакать? Не дождутся. Не на того напали! — Однажды вы еще пожалеете об этом! Однажды мир еще услышит о Джоне Ленноне!