Так зарождалась легенда

      Дом Астрид произвел на парней очень большое впечатление. В нем все было необычно: темная, практически черная спальня, гостиная со стенами, задрапированными черной тканью, переливающейся в свете красивой люстры, огромное количество зеркал, стилизованные ветви деревьев и десятки черно-белых фотографий — Кирхгерр была прекрасным фотографом. Удивительно, но вся эта необыкновенно странная обстановка как нельзя лучше отражала внутренний мир девушки. Каждый, кто попадал сюда, буквально с порога чувствовал: здесь живет творческий человек. Любовь к черно-белой фотографии оставила свой отпечаток на всем. И, глядя на них, нельзя было не признать, что Астрид — мастер своего дела. Ее работы порой выглядели странно или и вовсе откровенно непонятно, но неизменно притягивали на себя внимание. Каждый из снимков был не просто какой-то картинкой, сделанной с помощью фотокамеры — это было настоящее искусство. И, наверное, для всех, кто видел их, оставалось загадкой, как девушка только успевает уловить такие замечательные моменты. Чаще всего она фотографировала людей, и каждое фото, путь оно и было черно-белым, казалось живым, словно все прямо сейчас происходило перед глазами.       Друзья могли бы еще долго озираться по сторонам, рассматривать самый необычный дом, который они только видели в своей жизни, но Астрид немедленно позвала их на кухню. На столе уже стояло большое блюдо с сэндвичами и шесть чашек. Не желая и слушать никаких смущенных отказов, Кирхгерр усадила всех The Beatles за стол. Едва только парни наконец расселись, послышался пронзительный свист чайника. Девушка, чувствуя себя старшей сестрой, принялась разливать всем чай.       — Ну вот, — улыбнулась она. — У вас, в Англия, я знаю, чай любят, правда?       — Да, — кивнул Джон. — Это уже стало нашей прям национальной чертой.       — Хотя не только англичане пьют чай, — заметил Стю, задумчиво наблюдая, как янтарная темная жидкость наполняет красивую фарфоровую чашку. Как-то сам собой взгляд его устремился на красивые руки Астрид, что тоненькими изящными пальчиками держали ручку горячего чайника. — Тебе не горячо? — спросил он неожиданно, посмотрев девушке в глаза.       — Нет, — ответила Кирхгерр, и ее взгляд задержался на Стюарте. Сатклифф вдруг увидел в глубине красивых серых глаз искорку нежности, но в следующий миг Астрид ойкнула: засмотревшись на Стю, девушка и не заметила, как чай перелился уже за края его чашки. И странное чувство, похожее на разочарование, на миг вспыхнуло в душе у Стюарта. Почему-то парню хотелось постоянно видеть перед собой эти прекрасные, глубокие серые глаза. Но он тут же оборвал эту мысль. Что, казалось бы, нового он мог заметить в Кирхгерр? Ведь они довольно давно уже знакомы. Но по необъяснимой причине Сатклифф не сводил глаз с Астрид, пока она разливала чай всем остальным.       Миг, в течение которого Кирхгерр и Сатклифф неотрывно смотрели в глаза друг другу, не остался незамеченным для парней. Джон, повернувшись к Полу, многозначительно поднял брови вверх, чуть заметным кивком указав на ту парочку. МакКартни, усмехнувшись, кивнул. Джордж с тенью легкой улыбки глядел на Стю и Астрид, и даже Пит переглянулся со всеми ними. Друзья уже давно обратили внимание на то, как Стю порой, перебирая струны на своем басе, смотрит на Астрид мечтательным взглядом, заметным даже сквозь темные очки. А сама Кирхгерр нет-нет да и бросала на него заинтересованный взгляд. Пожалуй, между ними уже несколько недель витал призрак романтики. И, похоже, сами эти двое то ли стесняются, то ли правда не замечают взаимности. Как бы то ни было, Джон, Пол, Джордж и Пит чувствовали, что за всем этим что-то вскоре последует. Молодой художник-англичанин явно пришелся по вкусу их подруге-немке.       За чаем шла оживленная и веселая беседа. Гости Астрид много шутили, смеялись, рассказывали кое-что из самого раннего периода существования их группы. Кирхгерр слушала их с улыбкой. Ей очень нравилось наблюдать за новыми друзьями. Они так похожи друг на друга! И все же каждый из них по-своему индивидуален. Вот взять хоть Джона, например. На вид он настоящий бунтарь, но вместе с тем обаятельный, веселый. Гордый, мужественный, на лицо он очень даже симпатичен. Астрид была более чем уверена, что не только в Гамбурге, но и в Ливерпуле за ним бегают многие девчонки. В своем отношении к Полу Кирхгерр чувствовала что-то странное. Нет, он был ей приятен как друг, но было одно, чего она никак не могла понять: Пол словно скрывал за маской некоторые свои эмоции. И это было очень по-английски. Здесь, в Германии, друзьям было принято открывать свои чувства. А вот британцы, как ей казалось, в этом плане были более чопорными. А в остальном МакКартни был вполне милым, любознательным человеком. Из всей пятерки он особо выделялся своей внешностью. Пол был очень красив, и с этим не поспоришь. Джорджа Астрид очень любила. Совсем еще юный, почти мальчик, он был по-своему симпатичен. Спокойный, временами очень тихий, он порой вызывал в девушке чувство умиления. А как шла ему его обаятельная белозубая улыбка, что появлялась на лице не так уж и часто! Как было бы здорово иметь такого младшего брата! Пит, казалось, был как бы в стороне от тех троих. Красивый и молчаливый, он, вне всяких сомнений, пользовался вниманием противоположного пола. И одно по нем было видно сразу: он меньше всех сошелся с остальными членами группы. А вот Стюарт…       Стюарт… Конечно, и он чем-то отличался от Джона, Пола и Джорджа — основного центра всей группы. Этот парень вроде бы и не обособлялся ото всех, но в то же время чувствовалось, что он все-таки немного не на своем месте. Нет, музыка вряд ли была основным смыслом его жизни. Тут явно что-то другое. Астрид все поняла после того, как они познакомились поближе. Стю — художник. Да, в душе он именно художник, но никак не музыкант. Возможно, играть в группе со своими друзьями ему нравилось, только Кирхгерр чувствовала, что сердце этого симпатичного молодого человека предано холсту, мольберту и кисти. Да и видно было сразу. Только художник мог обладать такими глубокими, необычными, порой даже несколько парадоксальными мыслями. Взгляд на мир у него был особый, отличный от других. В его красивых глазах под прямыми, чуть нахмуренными бровями явственно читался признак… гениальности? Возможно. Мечтательность, романтика, гениальность… Сатклиффу все это было явно не чуждо. Как бы то ни было, а именно Стю Астрид отдала свое предпочтение. Или как иначе можно было назвать ее отношение к молодому англичанину? Влюбленность? Или, может, просто симпатия? Кирхгерр и сама пока не могла ответит на этот вопрос.       Но вот только вечером, когда парни вместе с Астрид отправились в Kaiserkeller на очередное выступление, Стюарт вдруг вышел к микрофону и негромко произнес то, что, казалось, расставило все по своим местам:       — Песня Элвиса Пресли «Love Me Tender», — остальные The Beatles, переглянувшись, тут же приготовились ему подыграть. — Исполняю для замечательной, самой красивой девушки на свете, — и тут он впервые за все время пребывания на сцене снял свои темные очки и, неотрывно глядя прямо на Астрид, запел:

Love me tender, love me sweet, Never let me go. You have made my life complete And I love you so. Love me tender, love me true, All my dreams fulfill. For, my darling, I love you And I always will…

      Нельзя сказать, что пел он замечательно. Нет, в этом Стю не шел в сравнение с Джоном или Полом. Но гораздо больше говорили его глаза. Астрид буквально тонула в них. Сколько нежности крылось за этим взглядом! Сколько светлых, прекраснейших чувств доселе прятали темные очки. И только сейчас Стюарт наконец открыл двери в свой собственный мир. Не для всех — лишь только для тех, кто мог понять: для Джона и Пола, Джорджа и Пита и в особенности для нее, для Астрид. Казалось, Сатклифф распахнул настежь и душу, и сердце. «Er liebt dich. Und du liebst ihn?»* — раздался тихий шепот в голове у Кирхгерр. «Ja!»** — одними губами ответила Астрид самой себе. Удивительно: и как же она не могла понять этого до сих пор?       Едва лишь Стюарт закончил петь, The Beatles тут вернулись к своей обычной программе. Сатклифф снова надел свои очки и взял в руки бас. Друзья так ничего ему и не сказали, лишь одарив многозначительными улыбками. Стю молча продолжал свою работу, словно ничего особенного и не произошло. Казалось, он и не заметил, что сорвал хорошую порцию аплодисментов, в основном созданных их друзьями — студентами арт-колледжа. Далее выступление пошло своим чередом: громкие, заводные песни, звонкие и яркие голоса англичан, восторженные крики зала, аплодисменты и непрекращающаяся музыка.       Когда последние посетители покинули клуб и даже Клаус, попрощавшись, отправился домой, Астрид наконец встала из-за столика. Она неотрывно следила за тем, как The Beatles собирают свои инструменты и спускаются со сцены. И вдруг Стю, что-то сказав друзьям и получив согласные кивки, направился прямиком к ней, провожаемый четырьмя довольными взглядами. Он улыбался мягкой, приятной улыбкой. Взяв Астрид за руку, он шепнул:       — Давай пройдемся…       Девушка, совершенно плененная его взглядом, лишь кивнула и молча проследовала за ним. Однако дальше трех метров они так и не прошли. Остановившись, Стюарт развернулся к спутнице и тихо, почти шепотом сказал:       — Я люблю тебя, Астрид…       — Я люблю тебя, Стю… — словно эхо, ответила девушка. Закрыв глаза, Стюарт, набравшись смелости, накрыл ее губы своими. Легко вздохнув, Астрид опустила ресницы и потонула в поцелуе. Волна обжигающего счастья прокатилась по телу, заставив сердце трепетать, словно птица. Никакого другого признания Кирхгерр и не требовалось. Она поняла все практически без слов. Язык любви интернационален.       Они стояли прямо посреди опустевшей улицы и целовались. Неоновые вывески и витрины давно погасли. Над серым и хмурым Гамбургом лениво вставало солнце.