The Dark Lord 2.0

Поздняя осень 1998 года. Соединённое Королевство. После победы над Тем-Кого-Нельзя-Называть прошло больше 5 месяцев… Драко Малфой боялся всю жизнь (жил в страхе всю свою жизнь). Боялся не оправдать ожиданий своего властного отца, которому пытался во всём подражать, пусть отец ни разу его ни в чём не упрекнул. Боялся расстроить свою мать, которую искренне любил. Боялся опозорить свою древнюю чистокровную семью, а потому всю жизнь делал не то, что ему хотелось, а то, что ему следовало делать как Малфою, плоти от плоти многих поколений высокомерных чистокровных волшебников. За долгую историю среди них встречались как вполне приличные по меркам чистокровного сообщества волшебники, так и жестокие безумцы, окончившие свою беспутную жизнь в Азкабане, едва успев оставить потомство, не всякий раз утруждая себя заключением хоть какого-то подобия брака. Боялся он и своей полоумной тётки Беллатрисы Лестрейндж, которая подобно всем Блэкам была одержима множеством самых странных идей, находилась в плену чистокровных предрассудков, а после Азкабана окончательно тронулась рассудком. Она стала большим параноиком, чем знаменитый Аластор Грюм в свои худшие дни, отвечая любимым проклятьем Crucio на любой шорох, и способная швырнуть Avada Kedavra в любое живое существо, в котором её воспалённый рассудок увидел злобного аврора-анимага, наподобие того, который её в своё время изловил. Когда Драко научился читать, то из семейных хроник быстро усвоил опасность магглов, на совести которых были смерти многих его предков, далеко не все из которых были тёмными магами. И с того момента в его душу вкрался удушающий страх перед магглами, перед их опасностью. Впрочем, этот страх ему достаточно легко удавалось скрывать за ненавистью к магглам, чувством, которое поощрялось, чувством, которое требовалось как можно чаще демонстрировать, чтобы сойти за своего в чистокровном сообществе. Позднее, во время учёбы в школе пришёл страх оказаться хуже других хоть в чём-либо. Хуже учиться, чем зубастая заучка и грязнокровка Грейнджер. Хуже летать, чем коронованный шрамом Поттер. Страх быть не привлекательным в глазах девчонок, большинство из которых не обращало на самого Драко особого внимания из-за сомнительной славы его отца, принадлежности к малопочтенному и до Войны Факультету, вызывающих отвращение вечно жрущих громил Крэбба и Гойла, таскающихся за ним повсюду, блёклых тонких сухих волос неестественно-белого цвета, наводящих на мысль об утопленнике, и не слишком приятного лица с наследственно острым подбородком. Хуже в степени популярности и уважаемости на Факультете (потерять популярность и уважение в глазах Факультета), и этот страх остался даже после получения заветного золотого значка старосты. Позже, после почти триумфального возвращения Тёмного Лорда из тех странных мест между миром живых и миром мёртвых, где он пропадал долгих 13 лет, в душе Драко поселился новый страх, превосходящий по силе все предыдущие(здесь повтор неуместный). Страх, достойный гордого именования – Ужас. Именно Ужас с большой буквы, Ужас перед отвратительным красноглазым уродом в чёрной старомодной мантии, Ужас по имени Тёмный Лорд. Со временем Ужас лишь усиливался, парализовывал (сковывал, паралич не имеет столь длительного развития, он наступает мгновенно. Есть случаи, когда он постепенно охватывает все тело, но в данном случае модераторы и читатели, скорее всего, придерутся) разум, убивал всё человеческое, пробуждал звериные инстинкты – спрятаться и забыть. И силу этого Ужаса смогла побороть только смерть его отвратительного источника – самозваного Тёмного Лорда. Впрочем, как бы ни был силён Ужас, в душе Драко всегда находилось место для других страхов. Он мог продолжать бояться чего-то старого и знакомого, например, авроров и Азкабана, но со временем он стал старше (излишне, со временем все становятся старше) и научился новому страху – страху за других людей, которые ему были близки: за родителей, за единственную и любимую девушку, за некоторых особо близких ему товарищей по Факультету, и даже за туповатых, но вполне успешно заменяющих ему друзей громил Крэбба и Гойла. Ведь Малфой-младший не был полным и законченным негодяем, у него, как и у всякого нормального человека, встречались проблески того, что можно назвать как храбростью, так и совестью. Но, несмотря на то, что Драко Малфой был настоящим трусом, он имел столь явное преимущество перед многими героически погибшими во время Войны, что было бы странно не упомянуть о нём – Драко Малфой всё ещё оставался жив. Ведь шляпа распределяла по Факультетам именно таким образом: все желающие совершить героический поступок (включая крайний случай – героически сдохнуть) распределялись в Гриффиндор, желающие жить и сдохнуть в большой и крайне дружной компании закономерно попадали в Хаффлпафф, желающие понять каким именно образом, когда и почему они сдохнут отправлялись в Равенкло, и только те, немногие, чьим главным желанием было жить – становились студентами Факультета Слизерин. Именно принадлежность к миру живых являлась основным сокровищем Малфоя-младшего, личным достижением и поводом для гордости – ему удалось выжить, побывав почти во всех передрягах закончившейся гражданской войны, которую теперь называют Второй войной, или же просто, следуя традиции журналистов «Ежедневного Пророка» давать всему громкие имена, Войной. Но Война закончилась, а страхи остались. Именно они сейчас терзали Драко (много Малфоя-младшего). В последние три недели несколько раз ему казалось, что метка жгла, пусть даже очень-очень слабо, но жгла. Переодеваясь, он дважды замечал её контур на своей бледной никогда не загоравшей коже. Всё это вполне могло бы быть бредом, отголоском старого Ужаса, но что если? В этот раз Драко Малфой был готов взглянуть в лицо Ужасу, он был готов задать отцу вопрос о метке: какой она ему ощущается в последнее время. Драко Малфой был готов получить ответ, но, редкий случай, он был готов к любому ответу, даже к тому ответу, которого подсознательно ожидал. К тому ответу, при мысли о котором нервно сглатывал. К тому ответу, который гласил – Тёмный Лорд вернулся. Пусть святой и Избранный четырёхглазый ублюдок Поттер победил Тёмного Лорда при огромном скоплении народа, пусть собственное заклинание вернулось к Тёмному Лорду назад, пусть все видели мёртвое тело Того-Кого-При-Жизни-Нельзя-Было-Называть, пусть состоящий из предателей крови и прочих отбросов общества Орден Феникса уверяет всех в смерти Того-Кого-При-Жизни-Звали-Томом-Реддлом, но кто может поручиться, что знает все тайны полоумного полукровки Реддла? Кто может сказать, нет никакого такого способа, используя который мистер Реддл, не смог бы вернуться к жизни в любом обозримом будущем? К сожалению, таких гарантий никто дать не мог. Тёмный Лорд при жизни был полон сюрпризов, так почему все решили, что они закончились? Размышляя на эту и подобные ей темы, Драко Малфой бездумно смотрел сквозь окно на тёмное небо – но как назло ночь была безлунная, а все звёзды попрятались за облаками. Зато у массивных ворот Драко острым взглядом (всё-таки он играл в команде своего Факультета ловцом) заметил какое-то движение. На какой-то момент (повтор какой-то. На несколько секунд) площадка перед воротами осветилась светом чьей-то волшебной палочки, ворота пропустили кого-то. В слабом свете было видно лишь две женские фигуры – одна со светлыми волосами принадлежала матери, вторая казалась чем-то похожей, и почему-то вызывала смутное ощущение, когда видишь что-то знакомое, но не можешь понять, что это такое. Закутанные в тёмные мантии фигуры, казавшиеся в неясном свете, тенями, приближались к дому, слышался успокаивающий голос матери, знакомый из времён детства. Приоткрыв половину окна Драко успел уловить лишь сказанное мамой «… ничего не волнуйся, ни Люциус, ни Драко никогда не узнают от меня о твоём визите. Я понимаю, почему ты теперь держишься столь скрытно. Я так рада тебя видеть, и, конечно, я помогу тебе всем, чем смогу, ведь мы же – семья». По всему выходило, что ночная посетительница – родственница, и при этом достаточно близкая. Этим-то и объяснялось смутное ощущение того, что Драко её знал. Но он никак не мог понять о ком идёт речь. Единственная родственница, которая могла бы пожелать нанести визит матери в столь позднее, или уже раннее, время – могла бы быть её сестра Андромеда, но Драко мог поклясться, что мама не поддерживала с ней отношений и ранее. Казалось весьма сомнительным, чтобы теперь мать захотела её увидеть. А в свете последних событий, желание Андромеды Тонкс встретиться с сестрой, чьи муж и сын были почти убийцами её семьи, было ещё менее вероятным. В прошлом тётке Белле так и не удалось убедить мать увидеться с сестрой. Сама же Белла хоть и заявилась из Азкабана первым делом в Малфой-мэнор, но, насколько Драко знал, она периодически наносила визиты ряду старых знакомых, всё ещё согласных видеть её на пороге, несмотря на все её преступления. Драко точно знал, что Белла, по меньшей мере, дважды была у Андромеды Тонкс, и после каждой из встреч обе сестры Блэк остались целы и невредимы. Так что возможно, какое-то общение с Андромедой Тонкс тётка Белла поддерживала; все её заявления о вечной верности Тёмному Лорду вряд ли могли перевесить её верность тому, что осталось от её семьи - особенно если учесть маниакальную зацикленность Беллы на всякого рода детях. Драко никогда не слышал о кузенах по фамилии Лестрейндж, но полоумной Белла стала после Азкабана, до этого она вполне могла планировать что-то такое – во всяком случае, несколько раз ему доводилось слышать о необычайно сильном желании Беллы произвести на свет столько чистокровных детей, сколько удастся. Так что она вполне могла хотя бы попробовать завести одного-двух. Но даже если это и так, то дальнейшая судьба этих детей сомнительна – Белла порой что-то бормотала о мести, которая не состоится, потому что Барти Крауч-старший уже сдох. Но всё это слишком сомнительно… Именно здесь Драко поймал себя на том, что он слишком много думает о своей давно мёртвой тётке, которую так и не разрешили похоронить хоть где-нибудь. Якобы её тело исследуют невыразимцы, хотя куда более верным ответом Драко казалось нежелание Министерства хоронить опасную преступницу где-либо из опасений, что её могила станет доставлять слишком много проблем – сочувствующие идеям чистой крови будут тащить туда цветы, остальные – что-нибудь на свой плебейский вкус. И закончится всё это в лучшем случае скандалом, а в худшем массовой потасовкой. Во всяком случае, что-то подобное предполагал отец. Любопытство заставило Драко оставаться на подоконнике, в надежде увидеть лицо таинственной посетительницы. Оно-то и сгубило его – эта родственница, кем бы она ни была, пробыла недолго. Вскоре она вместе с мамой вышла из дома, мама спустилась с крыльца и обнялась с ней на прощание. При этом она задела капюшон ночной гостьи, он спал с лица, и хотя само лицо Драко не увидел, но он готов был прозакладывать свою волшебную палочку – под капюшоном, скрывались тяжёлые спутанные чёрные волосы Беллатрисы Лестрейндж… *** POV Оливия Хэсмонд, староста факультета Слизерин … Директор Хогвартса Северус Снейп был одним из самых славных и великих людей своего времени. Полукровка, плод счастливой любви волшебницы Эйлин Принц и маггла Тобиаса Снейпа, волею судьбы попавший в оплот чистокровных выродков, он сумел сохранить достоинство и честь, сумел остаться человеком даже в самых препятствовавших этому обстоятельствах. Люди, которые близко знали его, отмечали его высокие достоинства, его способности и его стремление помочь всем по-настоящему честным и достойным членам волшебного сообщества магической Британии в их борьбе против предрассудков и против самой страшной угрозы мирному волшебному сообществу – самозваному потомку Салазара Слизерина, чей род в действительности прервался более 40 лет назад со смертью Морфина Мракса, Томасу Реддлу, печально прославившемуся под именем Лорда Волдеморта. Юный Северус Снейп добровольно стал шпионом Ордена Феникса в стане врага, равному которому не было очень давно, видя всю порочность и отвратительность замыслов членов преступной организации «Пожиратели смерти», которые, будучи одержимы самыми человеконенавистническими идеями, замыслили вооружённый захват власти и открыто пропагандировали уничтожение всех нечистокровных жителей магической Британии. Отважный борец с режимом преступного Реддла, он добровольно принял на себя необходимость изображать чистокровного выродка и внешне поддерживать все самые преступные планы Пожирателей Смерти. Он с честью принимал все те потоки грязи, что обрушивались на него со стороны рядовых членов магического сообщества, которые просто не могли быть осведомлены о его положении шпиона. Позднее он был вынужден объявить себя убийцей своего лучшего друга и директора школы чародейства и волшебства «Хогвартс» Альбуса Дамблдора, на самом деле убитом Беллатрисой Лестрейндж в тяжёлом и кровопролитном бою пятнадцати Пожирателей Смерти и самого директора, чей подвиг – защита пятерых школьников ценой своей жизни – навсегда останется в нашей памяти. Вынужденный сносить ежедневную похвалу от своих врагов и ненависть от своих настоящих друзей Северус Снейп в тяжёлый период тирании Реддла, да будет навеки проклято его имя, принял на себя обязанности директора Хогвартса с единственной целью защитить юных волшебников и волшебниц от Зла, воплотившегося в Томе Реддле. Ежечасно рискуя собой, он спасал не ведающих, что они творят, одержимых ненавистью к нему, своих юных учеников от сил зла. Но разоблачённый Реддлом в день Битвы при Хогвартсе, директор Снейп отважно сражался с различными порождениями мрака, обрушившимися на школу и ценой своей жизни спас многих невинных. В итоге храбрый герой пал от руки величайшего преступника в истории магической Британии Тома Реддла, но перед своей кончиной, смотря в лицо смерти, этот чрезвычайно одарённый волшебник нашёл в себе силы обличить невежество самого Реддла и его отвратительной банды. Со словами полными любви ко всему, что есть прекрасного в жизни, директор Снейп скончался. Сила его духа поразила его нечестивых убийц, и плача горько от осознания своей ничтожности перед лицом такого подвига они оставили его покинувшее жизнь тело, не посмев надругаться над ним. Так пал великий волшебник Северус Снейп, чей подвиг и нравственное величие навсегда останутся в нашей памяти… Да, ежевечерние проповеди по сети внутренней трансляции, которую обустроили ещё при директоре Амбридж, удручали своим единообразием и истинно гриффиндорским пафосом. Основных тем у проповедников было немного – житие и деяния святого Поттера, деяния разнообразных членов его фан-клуба, чудесно убиенный Альбус Дамблдор, героический министр Бруствер, чудовищные преступления «банды полукровки Реддла» и, наконец, самое любимое всем красным факультетом, трагическое величие подвига директора Снейпа. Наш бедный декан был бы поражён тем, в кого его превратили посмертно. И, что самое отвратительное, выдуманного героя Снейпа не просто причислили к лику святых, нет – появился целый культ. В Запретном лесу предполагаемое место его смерти стало местом настоящего ежедневного паломничества всех тех, кто при жизни его ненавидел. Гриффиндорцы таскают на его могилу охапки цветов и даже дежурят на его могиле, идею почётного караула у которой они явно позаимствовали у магглов – профессор Снейп может поразиться их глупости. Что же говорить о его злосчастной могиле… Хорошо хоть, что Поттера сумели убедить отказаться от идеи зарыть его в одной на двоих с Дамблдором. Поттер испытывает какое-то неестественное чувство вины перед ним и при каждой возможности плетёт небылицы одна невероятнее другой: в последнем выступлении он сумел профессора объявить не только своим Наставником, от которого узнал всё, что знает, и выучил всё, что умеет. Всё было гораздо хуже: Поттер понёс какую-то ахинею о нашем покойном декане и своей мамаше-маггле, из которой следовало, что он чуть ли не его сын. Сколько баллов профессор Снейп снял бы с Поттера за такое? Двести? Триста? Все, сколько есть у факультета Гриффиндор? Или просто отправил бы четырёхглазого в Мунго? Но какое бы убожество не сочинили гриффиндорцы, это не идёт ни в какое сравнение с чудовищной ложью авторства Риты Скитер «Северус Снейп: святой или мерзавец». Мой выбор – пусть лучше гриффиндорский староста Дамскирк зачитывает своим приятным голосом чистокровного волшебника фантазии своей возлюбленной грязнокровки Черри, тоже старосты Гриффиндора, чем слушать Ли Джордана на волне «Поттер-дозор», где он и его приятели постранично разбирают наглую ложь Риты Скитер. Да, профессор, нам, Вашему факультету Вас не хватает. Я бы отдала, не задумываясь, всё, что имею, если бы была хоть малая надежда на Ваше возвращение. Без Вас, профессор, Слизерин долго не проживёт. За какие заслуги нам достался Слагхорн? Он – не просто предатель крови, он самый настоящий предатель своих. С самого начала учебного года он ни разу не посетил свой факультет. Он и живёт-то не в подземельях, как подобает слизеринскому декану, а рядом с кабинетом ЗОТИ. И не из уважения к покойному директору, а из стремления продемонстрировать новым властям свою лояльность. Слагхорн рассказывает по поводу и без него о своём членстве в Ордене Феникса, о своих выпускниках, которые в этом самом Ордене состоят, о знакомстве с «вы-знаете-самим-Гарри-Поттером». При этом он не просто прогибается перед победителями, он полностью забыл о своём долге перед Домом Салазара Слизерина, который пытаются превратить в помойку. Кто как не Слагхорн выдвинул в этом году идею: перевести на Слизерин – вопреки воле Шляпы – «замеченных в сотрудничестве с режимом Кэрроу» с других факультетов. Кто как не он предложил распределить на наш факультет детей, родители которых подозреваются в поддержке Тёмного Лорда – фактически это значит, что они были чистокровными волшебниками и не состояли в Ордене Феникса, владели имуществом и теперь или скрываются, или сидят в Азкабане. При этом Слагхорн не то чтобы не пытался вникать в дела факультета, он даже не желает о них ничего знать. Он вообще не желает иметь ничего общего с нами, ведь мы – слизеринцы, что с точки зрения новых властей означает – подозрительные личности и неисправимые преступники, место которых в Азкабане. Даже если мы сами ни в чём таком и не виноваты. Вот я: в чём я виновата, кроме того, что семь лет назад Шляпа отправила меня к моему удивлению в Слизерин? Разве я имею какое-нибудь отношение к Тёмному Лорду? Нет, мой отец имел репутацию почти помешанного на магглах и владел мастерской, где из маггловских машин делали вполне магические для министерства и некоторых других двинутых на магглах; автобус «Ночной рыцарь» тоже делали у отца, но однажды он попал на фотографию в «Еженедельный Пророк» с несколькими чинами из Министерства, которых теперь осудили за пособничество, не знаю уж, в чём там оно заключалось. Теперь ему дали 5 лет за пособничество и ещё 2 накинули за то, что можно смело назвать невосторженным образом мысли. И это если не вспоминать о моей давно умершей маме – взрыв котла не лечится нигде никак и ничем. Дом конфисковали, мастерскую конфисковали, а меня выселили. Но наше благородное Министерство предоставило мне, как несовершеннолетней номер в «Дырявом котле», где я и провела остаток лета. Денег же Министерство дать мне забыло, поэтому мне пришлось быстренько распродать всё хоть немного ценное, что у меня осталось. Поэтому теперь всё моё имущество легко помещается в один небольшой чемодан без всякого заклятья незримого расширения. Ну и хватит думать о проделках министерства. И тем более хватит сидеть рядом с лестницей, ведущей в подземелья в ожидании неизвестно чего. Все ведь знают: чужие сюда не забредают. На слизеринские подземелья наш второй староста Дуэйн Мелтон наложил заклятье доверия – никто, кроме своих, сюда пройти не сможет, а записку где написано как сюда пробраться он спрятал в своём банковском сейфе, куда хода министерским подхалимам нет. Но как староста, я должна следить за порядком и за студентами дома Салазара Слизерина. Один Мерлин знает, почему профессор Снейп остановил свой выбор на мне – ведь он был в курсе моих экстраординарных обстоятельств. И он, чистокровный волшебник, поручил именно мне быть старостой дома Салазара Слизерина. При этом без всякой моей просьбы он обратился к какому-то специалисту по моей проблеме (летом перед моим шестым курсом), который решил её раз и навсегда. Чего это ему стоило, не знаю, но профессор говорил мне, что мой случай не самый сложный и не самый проблемный, а потому всё это стоило ему столь ничтожную сумму, что нет никакой необходимости ему её возвращать. Тем более, что никаких денег он не платил, а лишь передал одному коллекционеру одно весьма интересное, но недорогое зелье. Спасибо Вам, профессор. Вы мне здорово этим помогли. Как бы там не было… Стоп, а это ещё чьи шаги слышаться на лестнице? Время на часах: половина одиннадцатого вечера, это при том, что директор МакГонагалл разрешает студентам перемещаться за пределами гостиных лишь до десяти, не считая старост – они могут бродить по школе до часа ночи как старосты, а после – только с письменным разрешением декана. Как ни удивительно, но этот гнусный сквиб Филч до сих пор боится даже самой памяти о нашем покойном декане. А потому все разрешения, выданные им, до сих пор действительны, во всяком случае, для Филча. Неужели я не зря сидела на твёрдом и не слишком тёплом камне – видимо сегодня мне всё-таки удастся поймать младшую Гринграсс, по чьей вине факультет лишился уже почти семидесяти баллов?! Больше (целых сто тридцать) помог нам потерять только мой коллега – мистер Мелтон, но он хотя бы старался. Дважды он был задержан аврорами в Хогсмиде в совершенно непотребном состоянии на выходе из «Кабаньей головы», чей бармен наливает огневиски любому желающему – были бы деньги. Не далее чем на прошлой неделе на выходе из «Кабаньей головы» были задержаны двое гриффиндорских третьекурсников, пьяные и с бутылкой огневиски. Всё это обошлось красному факультету в жалкие шестьдесят баллов. Ну, впрочем, Мелтон нашёл, как разнообразить жизнь директору МакГонагалл и без выпивки – ведь именно ему хватило ума под оборотным зельем явиться в тот же самый многострадальный Хогсмид и продавать там котят, о которых он говорил, что это котята нашего нынешнего директора. Собственно его не исключили лишь потому, что его уровень познаний в трансфигурации оказался крайне высок даже на взгляд самой МакГонагалл – Мелтон смог придать котятам сходство с ней самой в её анимагической форме, включая характерные отметины вокруг глаз, формой напоминающие очки. При торговле котятами его вновь задержали авроры, но наш староста сумел опровергнуть версию о продаже как котят, так и родственников директора. Найденные при нём сто тридцать семь галлеонов он объявил своими собственными, а потом, распивая в гостиной со своими ближайшими подельниками (по другому его друзей и не назовёшь) Барретом и Фелпсом очерелную бутылку огневиски, рассказывал всем желающим о тупости жителей Хогсмида и об одной толстой грязнокровке, которая купила у него совершенно волшебного котёнка за 51 галлеон. Меня в этой истории куда больше поразила способность какой-то там грязнокровки выложить за котёнка 51 галлеон какому-то подозрительному типу. При этом Мелтон клялся своей чистой кровью, что у грязнокровки в кошельке было куда больше денег, чем пара сотен. Откуда у неё такие деньги? О! Вот я слышу как радостно напевая какую-то детскую песенку, из числа тех которых я не знаю и не могу знать, по лестнице спускается Астория Гринграсс. Очень славная девочка, потерявшая в Войну всю семью – её родителей посадили в Азкабан, а вот куда и как пропала её старшая сестра не знает, похоже, никто. Мне, разумеется, искренне жаль бедную девочку, но терпеть все её выходки я больше не имею никакого желания. С меня хватит и Мелтона с его невероятными замыслами на тему где бы взять денег на нужды нашего всеми забытого факультета. Мы с ним перед началом года договорились в «Дырявом котле» договорились так: он деньги находит, а я трачу так, чтобы никому не было обидно. Последнее оказалось значительно сложнее, чем я предполагала. − О! Какая встреча в столь поздний час. Мисс Гринграсс, могу я поинтересоваться, где вы были, если уже полчаса назад вам полагалось быть в собственной гостиной. – Может я и не профессор Снейп, но на что-то я всё-таки гожусь. Моему вкрадчивому голосу, конечно достаточно далеко до нашего бывшего декана, но я уверена: получилось, по меньшей мере, неплохо. − Я была у Филча на отработке, − почему-то я не слышу в её голосе приличествующую случаю усталость, или недовольство, или что-то ещё. Скорее слышится гордость отработкой. Последнее меня несколько пугает. До какого состояния нужно дойти, чтобы испытывать гордость фактом отработки у этого жалкого ничтожества. − Вот как, мисс Гринграсс. Мне показалось, что я услышала в вашем голосе гордость. Не могли бы вы объяснить мне, чем она вызвана. − Ну, я немного прокляла одну гриффиндорскую грязнокровку, которая плетёт всякие небылицы о нашем бывшем декане. – Мерлин и Моргана, что значит немного прокляла? – Уверена, профессор Снейп одобрил бы это. − Именно такого настроя на факультете мне и не хватало. Гриффиндорцы давно поговаривают, что было бы неплохо отбирать у нас палочки на внеучебное время. Не дай Мерлин, директор МакГонагалл прислушается к ним. Тогда нас ожидают самые весёлые дни в истории факультета с весны 1534 года, когда кто-то неустановленный неизвестным путём сумел так зачаровать вход в нашу гостиную, что он никого не пропускал. Целый месяц. Пока я размышляла о том, как бы попытаться исправить ситуацию, а заодно выяснить, что может значить «немного прокляла» применительно к гриффиндорской грязнокровке, не показывая всей степени своего невежества, я услышала на лестнице шаги и, сопровождающий их, подозрительный звон бутылок. Если интуиция меня не обманывает, то сейчас мне предстоит встреча с Мелтоном, который в это время суток предпочитает бывать немного навеселе в лучшие из дней, в худшие же – в это время он уже отвратительно пьян. Впрочем, значительно больше меня смущает не его пьянство, а подозрительный звон стекла. С него станется притащить в гостиную несколько бутылок и налить всем желающим, а с его способностями к чарам, легко можно ожидать неоднократного исполнения невербального заклятья наполнения бутылок, превращающего пару бутылок огневиски в целый ящик. Последствия таких посиделок у камина я могу предсказать заранее: вскоре после полуночи падут самые крепкие, а мне будет предстоять занимательное развлечение по левитации жертв огневиски в их спальни в условиях ограниченной видимости и дрожащих от напряжения (телу к десятому, пожалуй) рук. Стоит поблагодарить мою неспособность к пьянству, мне хватает стакана огневиски на весь вечер, потому что на половине второго я уже гарантированно засыпаю там, где сидела. − Астория, какого х**, ты ещё здесь. Я же сказал тебе… Что я там сказал? – Мерлин! Он уже успел злоупотребить этим мерзким зельем. – Ах да, я же сказал тебе проваливать в гостиную. Убирайся отсюда, ты, маленькая неудачница, позор нашего факультета. Вместо того чтобы долбануть Филча заклятьем Confundus, ты решила заняться отработкой. Убирайся, недотёпа, и радуйся, что я, направляясь в подземелья, заглянул к Филчу, где и застал тебя за переписыванием картотеки вручную. − Оли, моя дорогая, ты представляешь себе такое, − наконец-то Дуэйн меня заметил, спустился по лестнице и выдохнул на меня славный свеженький запах недавно выпитого огневиски, − эта девчонка, полностью ни на что не годится, но во имя Мерлина! Это наша девчонка, − тут Мелтон приобнимает Асторию и, как ему кажется, трогательно целует её в лоб. Следом он уже лезет обнимать меня, а затем обнимает нас двоих и тащит в направлении к гостиной. − Дуэйн, ты уже… − но я не успеваю договорить как, слышу ответ. − Вздор! – рёв Мелтона раскатами гремит в подземелье. – Я всегда уже. – Здесь он делает невероятно значительное лицо, и Астория начинает несерьёзно хихикать. Впервые с начала года. − Дуэйн, − он со всеми накоротке, даже с младшекурсниками, − а где ты взял огневиски, − Мерлин Великий, сейчас этот вопрос совсем не ко времени. Он же сейчас начнёт живописать подвиг обретения им бутылки на полчаса. Гринграсс со своим любопытством не ко времени. − Никакое не огневиски, мои дорогие подруги. Это настоящая медовуха мадам Розмерты, которую я конфисковал у одного предателя крови. Он, мерзавец, собирался выпить всё это сам, но я не дал ему такого счастья. − Малолетка Гринграсс почти влюблённо смотрит на красавчика Мелтона, почти, потому что все знают, что он встречается с Алистриной Хэмиш, и планирует создать с ней семью сразу по окончанию школы. А вот я начинаю быстро-быстро думать о том, у кого вечером Мелтон мог стащить, или что значительно хуже, отобрать коллекционную медовуху мадам Розмерты. Предателей крови в Хогвартсе, конечно, хватает, но в это время крайне странно было бы ожидать от них прогулок по школе с бутылкой в руках. А в чужую гостиную Мелтону в одиночку вломиться никто бы не дал. Остаётся только один подходящий вариант – от которого меня мгновенно пробирает холодный пот. − Дуэйн, ты что обокрал нашего декана? − Ну что ты, я – чистокровный волшебник, я бы никогда не унизился до кражи у предателя крови! – Слава Мерлину, он всё-таки может думать головой. – Я просто навещал нашего никчёмного декана и заметил у него корзинку с медовухой. Ну и нашёл слова, чтобы старикашка Слиззи сам мне отдал её. Должна же быть от него хоть какая-то польза. О! святая кровь и грёбаные пикси, всё ещё хуже, чем могло бы: Мелтон ограбил не кабинет Слагхорна, а его самого. Надеюсь, на одно: Слагхорн вряд ли пожелает признать, что студент его собственного факультета угрозами заставил своего декана расстаться с шестью пинтами медовухи. Не думаю, что после такого наш нынешний декан сможет сохранить должность преподавателя, не говоря уже о декане. − …так, что, девчонки, сегодня гуляет весь факультет, − что я интересно пропустила из его боговдохновенной речи, − я сегодня связался с одним могущественным чистокровным волшебником, который нам всем скоро поможет. − С Люциусом Малфоем? – Не верю, что этот тип даст нам больше сотни галеонов, если вообще даст. В любом случае, факультетские проблемы сотней не решить. Даже двумя. Да и было бы, чем тут гордиться. Тоже мне могущественный волшебник. − Нет. Зачем этот трус? – Лицо Дуэйна перекосила кривая ухмылка. – Я связался с одним иностранцем. Он – чистокровный волшебник с потрясающей родословной, его род происходит от самого Коситчея-создателя-крестражей. − Чего? – Гринграсс не знает, и я тоже. Почему не знаю я, понятно; но вот почему не знает она… − Крестражей. Это какая-то тёмная магия, но старикашка Слиззи, услышав о ней задрожал всем телом и начал заговариваться, поэтому когда я попросил у него бутылочку медовухи, то он с радостью вручил мне всю корзинку. А после того, как я объяснил ему, где узнал о крестражах – магическая энциклопедия «Британика», том 23 – клянусь, даже запел. И помог мне с заклятьем перевода. Этот тип, пан Иржи Слагхорн представляет в Международной Конфедерации Магов какую-то восточноевропейскую страну, и хоть он и сторонник чистоты крови, на помощь которого можно рассчитывать, я не уверен, что он знает хоть сколько-то слов что по-английски, что по-гаэльски. Слагхорн, знал какой-то восточноевропейский язык, и помог двумя взмахами палочки перевести моё письмо…