The Dark Lord 2.0

Это уже пятый и вероятно итоговый вариант этой злосчастной главы, которая создала для меня определённые трудности до личного знакомства с ментальностью нашей отечественной свободной прессы. Должен сказать, что и казавшийся мне пятым и окончательным вариант в итоге меня не устроил. И шестой также. Седьмой оказался ужасен. Так что этот – восьмой. В то же самое время Окрестности родового владения «Нора» Восхвалять полёты может только редкий идиот. Или глупая наивная девочка, начитавшаяся сказок и выросшая у родителей-магглов. На самом деле, что может быть прекрасного в полёте – борьба с боковым ветром, постоянное усилие для того чтобы удержаться в воздухе, или же это ощущение постоянной опасности рухнуть вниз с высоты во много раз превышающей рост. Как постоянный и самый осведомлённый корреспондент газеты «Ежедневный Пророк», утверждаю со всей доступной мне силой правды: полёты – это отвратительно, ужасно и противоестественно. И никакого удовольствия от полёта получить не сможет не один психически здоровый человек, особенно если это полёт в анимагической форме большого чёрного жука. Кроме, разве что, нескольких наиболее сумасшедших чистокровных волшебников, к числу которых с последнего времени принадлежу и я. Как оказалось, всего за жалкие двенадцать тысяч галеонов можно приобрести потрясающую воображение магическую родословную, прослушать курс лекций у настоящего профессионала по обману международного чистокровного сообщества, получить престарелого, впавшего в старческое слабоумие домового эльфа, и древние развалины «родового имения» в Озёрном краю. В подарок этот чрезвычайно обаятельный и трогательно неухоженный волшебник подарил мне краткое собрание своих сочинений, некоторые книги из которого оказались чрезвычайно полезны в моей работе. Особую признательность он заслужил за потрясающую основы монографию «Истинная история чистокровных волшебников Европы в XVII-первой половине XX века», из которой я получила потрясающие сведения для моего расследования о жизни Альбуса Дамблдора – там было даже почти подтверждённое указание на нечистокровность его матери Кендры. Что уж говорить о ещё более полезной книге – «География волшебного сообщества: Западная Европа и Магриб». Последняя книга содержала самые невероятные сведения о расселении волшебников по странам и разных обычаях, а также! точное местоположение всех родовых владений всех волшебных семей. Именно эта книга натолкнула меня на посещение «Норы» этим вечером в силу полной невозможности проникнуть в дом Блэков на площади Гриммо, 12. А ведь мои постоянные читатели продолжают желать правды, правды и ничего кроме правды о счастливой жизни главного героя Англии – Гарри Поттера, Мальчика-который-выжил, чтобы победить самого страшного чёрного мага современности. Но, если честно, писать о малолетнем Поттере, мне не так уж и интересно. Если бы Тот-кого-нельзя-называть, ныне именуемый не иначе как «преступный полукровка Том Реддл», победил, то я бы с радостью написала его биографию, не говоря уже о биографиях его ближайших соратников, или как теперь их положено именовать – «подельников». На этом мне удалось бы заработать гораздо больше, чем на книге о бывшем директоре Хогвартса Снейпе, неожиданно оказавшемся шпионом. Какая судьба, какие невероятные приключения – но министерство «из соображений секретности и благопристойности» сократило мою книгу «Северус Снейп: святой или мерзавец» с сорока двух чудесных глав до всего лишь двадцати четырёх. Поэтому я получила за книгу всего лишь шестьсот галеонов, а не обещанные мне восемьсот пятьдесят. К сожалению, всё, на что я сейчас способна, так это на безрадостный облёт «Норы» - ни один из Уизли, или кто-нибудь из числа их гостей не пожелал выйти из дома в эту холодную и никчёмную погоду. Возможно, они даже не станут выходить на улицу, чтобы проститься. И пробраться в пределы защиты «Норы» также невозможно. Конечно, есть способы прорваться через защиту: выведать пароль, перенасытить защитные заклинания собственной магией (как это обычно делали Пожиратели Смерти), или же использовать одно из осадных заклинаний. Но мне это не дано. Выведать пароль мне не удалось, осаждать в одиночку дом битком набитый взрослыми и опытными волшебниками – нет, спасибо, есть проще способы посетить Азкабан. Об использовании осадных заклинаний нет и речи. Мне лично доводилось слышать только об одном из них, но без особых подробностей. И где, во имя Мерлина, можно купить боевого удава, чья кровь является обязательным ингредиентом для зелья, которым следует окропить вражескую защиту. Возможно, маги древности могли варить четыре года специальное зелье с кровью этого самого боевого удава, окроплять ею вражескую защиту, а потом при помощи каких-то чар снимать её, и даже, иногда, обращать её на создателей. Но такому сейчас не учат ни в одной школе. О прочих осадных и таранных чарах я знаю только то, что они были созданы чуть ли не самим Мерлином, а после принятия Международного Статута о секретности были запрещены к использованию и преподаванию. Так, во всяком случае, было написано в школьном учебнике по истории магии для 4 курса. Полёт продолжал проходить нормально; в маггловских фильмах к этому определению обыкновенно прибавляли что-то про высоту, скорость ветра и температуру за бортом. Но мне, не специалисту в области маггловских полётов, прибавить было нечего. Совсем нечего. И почему Уизли не принимают каких-либо гостей, добирающихся до них пешком, трансгрессией или, не дай Мерлин, на метле? Неужели мне так и предстоит летать вокруг их дома без всякой надежды на статью? Собственно мысль посетить родовое гнездо семейства Уизли пришла ко мне не случайно. Сюда меня привели слухи, ну и в некоторой мере необходимость расплачиваться с банком «Гринготтс» за прошлогодний кредит на девять тысяч галеонов, точнее с его оставшейся частью состоящей и семи тысяч галеонов пяти сиклей и двух кнатов, о чём позавчера меня излишне любезно известили гоблины, не забыв сообщить о своём желании как можно более скоро получить от меня очередной платёж. В данном случае их вежливость можно счесть издёвкой, как и обещание скостить долг, если я предоставлю им свою волшебную палочку. Как будто им неизвестно, что любой волшебник, пожелавший передать, а тем более передавший свою волшебную палочку нечеловеческим псевдо-разумным магическим созданиям, является явным предателем человеческой расы и должен быть казнён поцелуем дементора. Но, если верить слухам, шёпотом передаваемым в министерстве, есть вещи куда страшнее поцелуя дементора. Очевидцы утверждают, что старший замминистра Уизли не только взяточник и недотёпа (о чём знают все), но также он по слухам убийца молодого и очень многообещающего аврора Фредди Кроттуза. Говорят, что Кроттуз сумел поймать Уизли-старшего на взятке в фантастическую сумму – полтора миллиона галеонов, за снятие обвинений с семейства Малфоев. Очевидцы, если, конечно, не врут, уверяют, что старший замминистра Уизли и его сын Персиваль два дня пытали злосчастного Кроттуза – история его жизни в исполнении прыткопишущего пера заставит пролить домохозяек не одну слезу – а затем убили аврора и трансфигурировали его тело в коврик под дверью кабинета Уизли-старшего. Эту потрясающую новость я бы довела до сведения всех и каждого. Я без всякого хрустального шара вижу заголовки вечернего, да нет что там, специального выпуска «Ежедневного пророка»: «Отец-в-законе» (автор – Father-in-law, т.е. тесть – такая игра слов; ведь тесть также и отец своей дочери). А какое интервью можно было бы взять у нашего Избранного. Я продала бы его самое меньшее за четыреста галеонов. Но здесь есть одна проблема: нет ни одного свидетельства о том, был ли когда-либо аврор Кроттуз. Во всяком случае нет даже ни одного доказательства его существования: нигде, ни в архивах министерства, ни в списках выпускников Хогвартса. Возможно, к сожалению, эта леденящая кровь тайна никогда не будет раскрыта на страницах «Ежедневного Пророка». А это кто ещё идёт? Рыжий! Неужели ещё один Уизли? Может быть, это тот самый Барни Уизли, внебрачный сын Уизли-старшего! Его в прошлом году видели на свадьбе старшего отпрыска этой не в меру плодовитой семейки. К дьяволу секретность: иду на снижение! Немного магии, и этот рыжий ответит на все мои вопросы. Или не ответит – потому что я не успеваю принять человеческий облик! Тогда мне остаётся только одно – забраться к нему в карман и так попасть в дом. Буду надеяться, что охранные чары пропустят меня в этом случае, иначе проникновение в дом старшего замминистра магии приведёт меня прямо на скамью подсудимых. Не думаю, что за это можно попасть в Азкабан, но вот получить крупный штраф мне точно удастся. А денег на их оплату у меня нет. Ну, то есть деньги у меня есть, но вот тратиться на всякую чепуху у меня нет никакого желания. Лучше уж купить новый камешек для оправы очков (автор – в каноне у Риты оправа украшена драгоценными камнями, помните?). Итак, иду на посадку! «Нора». Тремя часами позже Этот многообещающий рыжий оказался никаким не Барни. Это всего лишь Чарли Уизли, второй по старшинству сын Артура, сотрудник Румынского драконьего заповедника, который плохо владеет трансгрессией, а потому ей очень редко пользуется. В Англию он прибыл порталом до Косого переулка (портал ему выдали на работе), а оттуда он трансгрессировал в окрестности «Норы». И он всегда промахивается при трансгрессии немного, и в прошлый раз он промахнулся и попал в ванную комнату крайне пожилого джентльмена из соседней деревни, и этому джентльмену Уизли-старший стёр память, и он любит пирожки с ревенём, и… Откуда я всё это знаю? Во-первых, я представитель свободной прессы, а во-вторых рыжая невероятно толстая ведьма – мамаша Уизли – всё это и многое другое сообщила за обедом. Этот обед начался ещё до появления Чарли и продолжается до сих пор – уже более трёх часов. А на кухне тем временем продолжают появляться новые кушанья. Всё это время Уизли и их гости – две дюжины полнокровных обжор и выпивох (а также членов Ордена Феникса) сидят за столом. Интересно, Уизли, составляя список гостей, принимали во внимание членство в ордене Феникса, или же способность есть и пить, не вставая из-за стола более трёх часов? И, Мерлинов ночной горшок, некоторые несчастные наслаждаются этим удушающим гостеприимством уже более шести часов, а вот Невилл Лонгботтом (забавный такой чуть полноватый паренёк; наследник третьего по величине частного состояния в магической Британии) явился в гости ещё с утра. Но ему повезло – он сумел разминуться с завтраком. Правда, никто и нигде не обмолвился, с какой такой радости мистер Лонгботтом явился из Уэльса сюда, в среднюю Англию, (уточнение, выделяем запятыми) ранним утром и что именно он так долго делает здесь. Как я поняла, за всё это время он так и не объяснил причин своего неприлично раннего (автор – ведь это же старая добрая Англия!) появления. Впрочем, сами Уизли отнеслись к этому с пониманием, и каким-то образом мне стало понятно, что неожиданные визиты к членам Ордена Феникса в последнее время стали для мистера Лонгботтома нормой. И Мерлин с ним. Лонгботтом, конечно, героически сразил змею самого Того-кого-нельзя-называть в битве при Хогвартсе, но его судьба большого интереса у читателей не вызывает. Разве что он выйдет замуж за Малфоя-старшего и родит ему из бедра шестипалого мальчика или совершит что-то совсем-совсем героическое. Например, в последнем гадании по птицам (автор – здесь гадание по полёту птиц) у меня вышло, что ему предстоит в течении года совершить что-то героическое, но при этом связанное с обманом. Поверить в это мне куда труднее, чем в воскрешение Того-чьё-имя-не-может-быть-названо. Ну что героического может совершить волшебник, надевший по рассеянности мантию наизнанку и забывший завязать шнурки перед отправлением в гости? Откуда я это знаю? Опять же от мамаши Уизли: она трещит, не замолкая, на все доступные ей темы разом, и, надо признать это, она дьявольски осведомлена обо всём, что происходит в этой стране. Может быть, стоило бы сделать её одним из своих информаторов, ведь известное ей количество сплетней просто поражает. Или ещё лучше – найти способ попадать в «Нору», собирать сведения и потом печатать их в «Ежедневном Пророке». На подобных слухах удалось бы заработать не одну сотню галеонов, а попутно уничтожить не одну совершенно дутую фигуру. А то все эти плеяды героев и борцов с тёмными силами достали так, как только могли. И количество совершённых ими за время Второй войны подвигов кажется мне слишком уж невероятным. Эти вздорные истории очень сильно напоминают мне не вполне приглядные сцены времён памятного всем Чемпионата мира по квиддичу – по стилю один-в-один с рассказами малолетних волшебников о полёте на метле на Юпитер и тому подобными побасёнками, на которые могут повестись только самые никчёмные вейлы. И каждая подобная история звучит ещё менее правдоподобной, чем проникнутые комплексом «выжившего» бредовые рассказы Поттера. Последний прилюдно признаётся в ограблении Гринготтса при помощи тёмной магии, неоднократном применении непростительных заклятий, краже дракона и многочисленных нарушениях Международного Статута о секретности. А также рассказывает всякое о пресловутых дарах смерти. Ха-ха, клянусь своим прыткопишущим пером – о дарах Поттер услышал от полоумного Лавгуда, всю жизнь якшающегося со всяким странными людьми (Мерлин, не все из них были даже людьми – хватало даже спятивших домовых эльфов) и теперь гниющего в Азкабане. За покушение на убийство самого Избранного и его магглорождённой подружки Грейнджер, с которой я обязательно сведу счёты. Пусть и не сейчас. Но её одержимость уравнять всякие магические создания в правах с нормальными волшебниками и отдающая лёгким сумасшествием идея освободить домовиков от рабства делают её достаточно лёгкой мишенью, как для критики, так и для возбуждения дела о признании её опасной сумасшедшей. Помяни Мерлин всю долготерпимость своих родителей, обед всё ещё продолжается. И никаких сенсаций не предвидится. Рыжая толстуха продолжает бодро махать палочкой, вызывая из кухни новые блюда, а из буфета – новые бутылки, не делая даже попыток заткнуться. Её помешанный на магглах муж беседует с Аластором Грюмом, который не прикасается ни к какой еде, не добавив щепотки толчёного безоара (вот это сноб – за унцию безоара в Косом переулке требуют почти одиннадцать унций золота) и пьёт только из своей фляжки. Надо полагать что-нибудь невероятно дорогое и элитарное – ведь он владелец второго по величине состояния в нашей стране и четырнадцатого в Европе. По слухам его состояние оценивают почти в три с половиной миллиона галеонов, значительную часть которого он промотал, потакая своей паранойе – все эти исключительно чувствительные вредноскопы, проявители врагов и уловители тёмной магии, самый дешёвый из которых стоит больше, чем я могу заработать за месяц. Неудивительно, что за ним в молодости шла настоящая охота невест, которых не смущала ни начинающаяся паранойя, ни хобби, заключающаяся в охоте на тёмных магов. Но после весьма смутной истории с трагической гибелью его кузины Алистрины чуть более сорока лет назад при невыясненных обстоятельствах Грюм так и не пожелал создать семью. Пытался ли этот потомок морских магов, поколениями заклинавших ветры и волны в Атлантике, завести детей – неизвестно никому. Но кто знает? И кому после его смерти должно достаться его состояние – его невероятно далёким родственникам в девятом колене, что означает практически однофамильцам? Или он все свои деньги завещает на борьбу с тёмными силами подобно тому, как Альбус Дамблдор завещал свою библиотеку школе? Но писать об этом неинтересно. Всё, что можно было написать о Грюме – уже написано. Осталась только тайна появившейся в прошлом году информации о его смерти. Я ведь даже написала некролог и собиралась засесть за его биографию – но, увы, нормы морали волшебного мира позволяли описывать жизнь только уже умерших волшебников. Сам же Грюм оказался вызывающе жив и здоров, всего-то через несколько часов после сообщения о своей смерти он был замечен на своей жутковатой метле проносящимся на бреющем полёте по Лютному переулку и гоняющим перед собой поток самых отвратительных личностей. Надо полагать, что после этого он приобрёл ещё нескольких врагов. Вскоре после этого полёта Грюм получил несколько вызовов на судебное слушание, но так и не объявился. Как он уверял, он не голосовал за избрание министром Пия, а потому вовсе не обязан был ему подчиняться. Трое судебных приставов, отправленных к нему, до сих пор так и не найдены. Сам Грюм уверяет, что они до него просто не добрались. Проверить так это, или нет, на сегодняшний день не представляется возможным. Облёт дома твёрдо убедил меня в том, что в истории с освобождением Малфоя есть какая-то ложь. Насколько бы в прошлом семейка Уизли не нуждалась в деньгах, на свой дом в последнее время они потратили не более пятидесяти тысяч, даже если покупали всё втридорога, что означает – сколько бы взяток Малфой-старший не раздал в Министерстве, Артур Уизли получил никак не более ста тысяч. Что неизбежно ведёт к подозрениям о наличии противоестественной связи между Поттером и Малфоем (неважно отцом, или сыном, или что было бы лучше для тиражей – с ними двумя), явившейся причиной их освобождению. В конце концов – пара Гарри Поттер и Драко Малфой имеет все права на существование. Почему-то в мире магглов гомосексуализм считается почти нормой, а у всякой знаменитости можно найти нечто подобное в прошлом. Как жаль, что волшебное сообщество столь консервативно в подобных вопросах. Особенно его чистокровная часть – где содомия считается более предосудительной, чем брак с грязнокровкой соответствующего пола, где хотя бы возможны дети. А зря они так: девочки-подростки с истерическим визгом читали бы подобные истории на страницах «Ведьмополитена». Когда один единственный раз опубликовали похожую историю про любовь двух юных волшебников-кровных врагов, тираж был запредельным. Правда, суммы исков за оскорбление общественной нравственности также были рекордно велики, а количество волшебниц, досрочно прекративших подписку, достигало половины от числа всех читателей. Зря они так. Зря. Но ничего, скоро магический мир станет более толерантен и демократичен, ведь позиции наиболее одиозных противников подобного сейчас основательно подорваны. Если не считать Аластора Грюма и Августы Лонгботтом, которые до сих пор однозначно высказываются против. Конечно же, мужская беременность – это не так уж и просто, но кто сказал, что женская намного проще. И вообще мне пора возвращаться из мира слухов и скандалов в реальный мир. Ведь фабриковать из них правду – это работа правительства, а моя – всего лишь доносить эту правду до магического сообщества. Тем более что выпивка, похоже, подействовала на всех достаточно сильно. Министр Бруствер вполголоса запел балладу об Одо-герое, а относительно трезвый Перси Уизли из вежливого подобострастия ему подпевал; мамаша Уизли принялась наставлять свою рыжую дочку в теории вкусного и здорового семейного питания, волшебный глаз Грюма перестал бешено вращаться, а Поттер начал в очередной раз поминать павших в войне здоровенными глотками отменного старого Огденского огневиски. И что-то заговорил о своей вине… Немедленно вниз… Жаль. Очень жаль. Поттер лишь продолжил свою любимую речь о собственной ответственности за всё случившееся. Мол, именно из-за него Тёмный Лорд возродился, из-за него столько смертей, его надо было не награждать, а судить и прочее. Кем он себя возомнил, этот мальчишка, Мерлином или сразу Господом Богом? Неужели Поттер не понимает, что ради одного него могли сражаться только его друзья, а не все многочисленные противники Того-кого-нельзя-называть. С этим новоявленным диктатором сражались не ради Поттера, и не с его именем погибали. Война велась за власть, ради денег, во имя идеалов или же мести «преступному полукровке Реддлу и его подельникам». Как жаль, что Гарри Поттер не желает этого понимать. Но его рыжий приятель, или друг, или шурин, или кем там ему приходится Рон Уизли, близок к пониманию этой истины и пытается донести до главного героя волшебников Англии эту простую истину. К тому моменту как эта истина была профессионально доведена Уизли-младшим до своего шрамоголового дружка, было истреблено почти полторы бутылки, и Поттера ощутимо понесло – на этот раз он предпочёл затянуть почти песню (со слухом у него не очень) о величии подвига Северуса Снейпа. Ничего интересного Поттер не сообщил, хотя если бы директор Снейп оказался его отцом, тираж «Ежедневного Пророка» вырос бы, по меньшей мере, вдвое от обычного. Остальные гости удушающего гостеприимства рыжей семейки вели малоинтересные беседы на темы, достойные только публикации в «Трансфигурации сегодня» – зачем было приглашать столь заумную публику. О! Поддавший Лонгботтом потащил грязнокровку в соседнюю комнату – неужели у меня появилась надежда на скандал. Начало разговора я пропустила, но это и не важно. Лонгботтом угрожал и негодовал. Мол он готов был смириться с тем отказом, но теперь-то ему нужно лишь небольшое содействие для признания одной абсолютно невиновной волшебницы невиновной. Тот самый отказ и абсолютная невиновность мне ничего не говорили. А вот Грейнджер, похоже, поняла больше моего в безумных речах разошедшегося Лонгботтома. Что-то плела про то, что ничего не изменишь теперь, пусть тогда она и была непростительно резка с ним, но ведь и сам Лонгботтом вёл себя как мистер Дарси (автор – тот самый из известного романа Джейн Остен), и его предложение ей было практически оскорблением. Пусть я не знаю, кто такой мистер Дарси, хотя слышала почти обо всех волшебниках, которые хоть что-то представляют собой в Англии, но, похоже, Лонгботтом понял больше моего. И воодушевился, после чего начал в чём-то путано извиняться, рассуждая на всякие малопонятные мне темы. На это Грейнджер, окончательно расклеившаяся и шмыгающая носом, что-то сказала про гордость и предубеждение, но Лонгботтом в этих её речах понял не больше моего. И весьма резко спросил, не следует ли ему принимать это как запоздалое согласие. Грейнджер, что-то пробормотала про встречу в больнице и Августу Лонгботтом, чем окончательно запутала не только утратившего смысл её речей Лонгботтома, но и себя. Страшно смутилась и начала объяснять что-то про крайнее высокомерие, непонимание стремления к подвигу ради неё и ещё какие-то непонятные чувства. Меня всё это уже несколько утомило. И так ясно: Лонгботтом где-то после смерти Дамблдора сделал лохматой грязнокровке предложение, но его форма её оскорбила, и ничего у них не вышло. Но она что-то ему задолжала и потому должна помочь оправдать какую-то волшебницу, за которую Лонгботтома просила неназванная она, которая в свою очередь должна исполнить свой долг. Но я не думаю, что статья о столь маловажных событиях хоть кого-то может заинтересовать. Пускай развлекаются. Но запомнить всё это стоит на случай, если эти двое всё-таки сойдутся и до чего-нибудь договорятся. Если, конечно, не забудут весь этот разговор, протрезвев. Тем временем Поттер взревел раненым штырехвостом в столовой. Оказывается Бруствер настоящий мерзавец и обманщик, потому что он, Гарри Джеймс Поттер, сражался за какую-то другую страну – без ночных арестов подозрительных и комиссии по расследованию дел чистокровных выродков, а также без сирот. Ещё минуты три Поттер орал всякие детские глупости, затем неожиданно пролив слезу тихо пробормотал в наступившей темноте, что, пожалуй, понимает Дамблдора, который всегда старался держаться подальше от Министерства, кто бы им не руководил. Глупый, глупый Поттер – никакой министр не может изменить сущности Министерства, да и мир без Того-кого-нельзя-называть не стал таким уж плохим. А небольшие несправедливости были всегда. И вряд ли, всё так плохо от того, что министр Бруствер не разделяет рыцарских идеалов Поттера, ощущающим себя не меньше чем вселенской совестью, и не горит желанием немедленно амнистировать всех участников войны, кроме явных убийц. А также сообщил всем собравшимся, что пожертвовал четверть своего состояния в пользу сирот войны, на чьей бы стороне их родители не сражались. Большинство волшебников посмотрели на Поттера так, как в моём профессионально развитом воображении люди смотрели на первых святых – с восхищением и непониманием. Грюм презрительно скривился и веско обронил что-то о том, что не даст ни кната на всякое пожирательское отродье, после чего для чего-то выразительно посмотрел в пустой угол. Поттер налитыми кровью глазами обвёл собравшихся, но только Лонгботтом, стоя в дверях, поддержал приятеля и обрадовал собравшихся тем, что и сам пожертвовал в этот фонд несколько тысяч в прошлом месяце. Поттер расцвёл так, будто Лонгботтом разом решил все его проблемы с сиротами, и заявил, что вот, мол, оно, гриффиндорское благородство. Надо полагать, Поттер не осведомлён о благосостоянии рода Лонгботтомов. Они могли бы дать на сирот и значительно больше пары тысяч, не заметив такой траты. Так что я вижу здесь не хвалёное гриффиндорское благородство, а знаменитую спесивость чистокровных волшебников – запереть в клетке дюжину корнуэльских пикси и принимать позу спасителя мира от ликантропии. Мерлин им в помощь, пускай хвалятся подвигами и меряются числом спасённых. Всё равно грязнокровке с купленной родословной не понять всех извивов мышления типичных чистокровных представителей магического сообщества. Наш министр не смог остаться в стороне и как всякий политик начал многословно выражать своё мнение так, чтобы, не говоря да, не сказать нет. Пока всё внимание переключилось на министра, из-за спины Лонгботтома выскользнула Грейнджер. И клянусь, она шепнула ему – «я согласна». Неужели я зря отвлекалась на Поттера. И на что же она согласна – выйти за Лонгботтома, или же помочь ему оправдать какую-то ведьму, или на всё сразу? Жаль, что теперь не узнать. А эта новость могла бы пойти в газеты, или можно было бы написать статью для «Ведьмополитена». Так информация пропадёт зря. Разве что написать что-нибудь слезливое и бедных сиротках? Читательницы такое любят, особенно если всё это щедро разбавить парой-другой историй о трагической смерти влюблённых, от сильных чувств которых остался лишь их малыш. Стоп. Вероятно, я слишком часто пользуюсь прыткопишущим пером, а потому и начинаю думать в стиле своих собственных слезливых статей. Мерлин великий и величайший, вот так удача. Поттер выпрыгнул из кресла, схватил ошалевшего Лонгботтома под локоть и потащил в комнату, откуда только недавно крадучись вышла грязнокровка. Пока она с просительной интонацией что-то рассказывает нашему героическому министру, «совершившему множество подвигов, о которых нельзя говорить из-за необходимости соблюдения режима секретности» – по мнению министерской службы по связи с прессой, Поттер начинает закрывать дверь в комнату. Я не могу подобного упустить, пусть даже мне придётся показаться на свету и рискнуть тем, что полёт большого чёрного жука может оказаться замеченным кем-то из не в меру зорких гостей. Пускай, но сегодня сенсация не уйдёт от меня. Поттер насильно усадил Лонгботтома в кресло и стал перед ним на одно колено. Мерлин милосердный, неужели Поттер решился на признание в любви к парню? А как же его рыжая жена? О какой это будет сюрприз для всех! Чистокровное магическое сообщество лопнет от злобы. А вот Лонгботтом похоже не разделяет стремлений Поттера и явно в ужасе от создавшейся ситуации. Неразделённая любовь – это ещё слаще для читателей «Ежедневного Пророка». Ну же, Поттер, делай своё признание. Или что ты там собираешься сказать. Но нет, Лонгботтом всё портит. Он укоряет Поттера в чрезмерном злоупотреблении огневиски. Поттер – алкоголик? Что же для одной статьи годится. И что всё? Всё на этом закончится, так и не начавшись? Слава Мерлину-первому-и-последнему-держателю-посоха! Поттер пожелал оправдаться. Из его долгих и путаных речей я поняла главное – всему виной странные сны. В этих снах Поттер видит будущее. Всякий раз – разное. И порой некоторые участники этих снов в реальном мире мертвы, но во снах Поттера они живы. И наоборот. Так, этой ночью ему приснилось, что девятнадцать лет спустя Поттер и его жена Джинни будут на вокзале провожать детей в школу. Всё вокруг будет скрыто туманом, похожим на дым, а вот сам Лонгботтом будет там мёртв (его убьёт взрыв котла), рыжий Уизли окажется вдовцом и министром магии, а Грейнджер окажется женой Малфоя-младшего, который и убил Дамблдора, оказавшегося настоящим Тёмным Лордом. И ещё в этом сне у Поттера будут живы родители, и не будет никакого шрама. Да, с такими снами стать алкоголиком не так уж и сложно. Но я на месте Поттера отправилась бы к маггловскому психиатру, а не топила послевкусие от бредовых снов в вине или огневиски.На этом месте Поттер неожиданно заткнулся, чем воспользовался Лонгботтом. Последний сказал, что за толкованием снов стоит обратиться в профессору Трелони. К чему Лонгботтом робко добавил, что Трелони может и ведёт себя как сумасшедшая, но она правнучка той самой Кассандры Воблатски и наверняка хоть на что-то способна. Поттер отреагировал неожиданно и для меня, и для Лонгботтома. Вероятно, напоминание о Трелони ему что-то напомнило. Или же о чём-то, что привело Поттера в неожиданно активное состояние. Поттер начал носиться по комнате кругами и что-то вполне безумно бормотать. Неужели, я всё-таки что-то нащупала. Пусть я и пропустила важный разговор Лонгботтома и его несостоявшейся жены, но зато прямо сейчас я узнаю какую-то тайну. Опасную тайну, как назвал её Поттер. Ну и события. Далее Поттер начал столь многосложно каяться в грехах, что можно только поражаться его способности выставлять себя ответчиком по любому неприятному делу и принимать на себя ответственность за не им совершённые ошибки. Как оказалось во всём виноват Дамблдор, точнее старая пьяница (от неё всегда ощутимо попахивало хересом) и мошенница Трелони. Можно только поражаться тому, до каких глубин самобичевания может добраться вменяемый в нормальной ситуации совершеннолетний волшебник. Ведь Поттер всё-таки победил самого опасного тёмного мага современности на дуэли. Должно же в нём быть хоть сколько-то здравого смысла, или я чего-то не понимаю. Ведь он же – Избранный. Или я что-то нет так поняла. Нет оказывается – я всё именно так поняла. Пророчество было. И Поттер тут же выложил всё, что в этом самом пророчестве было. Грядёт тот, у кого хватит могущества победить Тёмного Лорда…рождённый теми, кто трижды бросал ему вызов. Рождённый на исходе седьмого месяца…и Тёмный Лорд отметит его как равного себе, но не будет знать всей его силы… И один из них должен погибнуть от руки другого, ибо ни один не может жить спокойно пока жив другой…тот, кто достаточно могуществен, чтобы победить Тёмного Лорда, родится на исходе седьмого месяца… Вот это сенсация! Полное пророчество безумной Трелони. Это стоит того, чтобы в виде жука носиться по дому старшего замминистра магии, ежеминутно опасаясь обнаружения и длительного срока в Азкабане. И какая у Поттера память – помнить подобную чушь даже после этого жуткого количества огневиски и всех этих прошедших лет с того момента, как Дамблдор рассказал ему о пророчестве. Опять этот старик! Мне точно надо дополнить его биографию вновь открывшимися фактами. Вот только почему Лонгботтом должен об этом знать, или Поттер делится подобными россказнями со всеми своими друзьями? О нет, всё ещё лучше! После того как Лонгботтом впал в оцепенение от пророчества, Поттер спросил, о том всё ли Невилл понял. Неожиданно Лонгботтом рявкнул, что ему понятно даже больше того. Что такого он понял из этого прорицательского бреда, чего не поняла я? Оказалось, сегодня сенсации просто преследуют меня: это пророчество в равной степени подходит, по меньшей мере, двум волшебникам помимо ныне издохшего Тёмного Лорда: самому Гарри Поттеру и … Невиллу Лонгботтому! Потрясающе: на одну Англию приходилось целых два Избранных. И сейчас они оба находятся в одной комнате. Этому придётся посвятить целый цикл статей. А что можно будет написать про Грейнджер! Ведь она когда-то встречалась с Поттером, а потом с Лонгботтомом – ну не мог же он сделать предложение девушке, с которой не встречается. Или мог? Неважно. Всё равно – это будет отличный цикл репортажей. Что-то из него мне, возможно, удастся продать на континент, где и тиражи больше и денег также больше. Если я сделаю себе на этих избранных имя, то смогу переехать куда-нибудь из Англии. Англия – конечно, мой дом, но с точки зрения любого европейского волшебника – это если не задворки волшебного мира, то уж точно окраина. Только надо будет найти способ быстро выучить чужой язык. Ведь кроме как в Ирландии больше никто в Европе по-английски не говорит. Итак, если даже если сегодня больше ничего не случится – то мне удалось узнать столько всего, что мне хватит работы ещё на полгода вперёд. И я заработаю столько денег, сколько мне нужно, чтобы рассчитаться с долгами. Итак, Лонгботтом окаменел в кресле и молчит. Поттер продолжил свои покаянные речи: мол, это не я, но это я, это был он, можете меня не спрашивать, но я ничего не знаю. И прочее. Не думаю, что стоит ожидать того благословенного момента, когда океаны вымышленной вины Поттера опустею достаточно для того, чтобы он смог заткнуться. Пора разведать обстановку в гостиной, или столовой, или как там Уизли называют комнату, где происходит этот затянувшийся приём, который мне предстоит восславить в веках. Ничего особенно не изменилось. Грейнджер спорит с министром о сущности амнистии (верно, она решила поучаствовать в делах Лонгботтома). Уизли-папа и все его рыжие сыновья обсуждают какую-то глупость насчёт того, стоит ли им отдавать тётке Мюриэль её диадему, или же подождать свадьбы их младшего сына с Грейнджер. Одетая во всё чёрное ведьма средних лет кивала головой, выслушивая потоки благоглупостей от мамаши Уизли. Лишь только Грозный Глаз недовольно бурчал в соседней комнате о том, что пока собеседник или собеседница (автор – в английском языке нет грамматической формы рода, так что понять пол собеседника в диалоге при подслушивании не так и просто) не сдаст ему Люциуса Малфоя и всю его пожирательскую банду, речи ни о какой амнистии, а уж тем более доследовании, не может и быть. Кто бы там его о чём не просил, особенно нынешний министр, к которому у Грюма большого доверия нет. А вот против маленькой шалости с напитком Уизли он ничего против не имеет. Мол, Грюм предупреждал о том, что должна быть постоянная бдительность, а Уизли находится на службе – так что сам Мерлин велел. На этом легендарный охотник за головами тёмных магов (состав этой незавидной категории Грюм предпочитал определять самостоятельно) предпочёл заткнуться и покинуть комнату. Так как из неё никто не вышел, то можно предположить или разговор через камин, или сумасшествие. Не уверена, что Уизли имеют несколько каминов в доме – но кто может знать точно, пусть у них в доме гуляет сквозняк, от чего дверь закрывалась вдвое дольше, чем должна была бы, но утверждать не берусь. Мне в жизни доводилось видеть и не такие причуды у потомков чистокровных семей: был же в министерстве волшебник, всю жизнь носивший пиджак наизнанку – так чему удивляться. Если семейство Уизли верит в необходимость иметь в доме два камина, подключённых к Сети летучего пороха – так тому и быть. Однако. Пока я тратила время на Грюма, обстановка в комнате заметно оживилась. Значительная часть гостей встала из-за стола и собралась проваливать восвояси. Надо полагать, приём у старшего замминистра подходит к концу. Волшебники дружно прощались с радушными хозяевами и ныряли в камин. Что же мне пора совершить прогулку в чужом кармане до «Дырявого котла» или «Трёх мётел», или ещё какого другого общественного места, откуда я смогу спокойно отправиться домой. Хватит с меня на сегодня сенсаций. Осталось только понять кто, доставит меня… Или не доставит! Потому что я только что увидела как чья-то рука, (клянусь всеми святыми) появившаяся из ниоткуда, что-то добавила в стакан младшего Уизли, пользуясь приглушённым светом и общей обстановкой прощания. Магглы говорят, что красть лучше всего при пожаре и при переезде. Это по-своему верно. Но в целом для любого тёмного дела требуется общая атмосфера, при которой всеобщее внимание обращено куда угодно, кроме как на цель злодеяния. И, похоже, одной сенсацией сегодня станет больше. Младший Уизли продолжает сидеть в кресле около Поттера. Но вот он встаёт из кресла и подзывает свою подружку. Ну и манеры у этого рыжего. – Гермиона. Гермиона. Гермиона, иди сюда. – Рёв рыжего слышен повсюду. Гости, ещё не успевшие убраться по домам, оглядываются. – Гермиона, я должен сказать тебе, что Гарри… – Я знаю, Рон. Я сейчас разговариваю с министром. Может, это подождёт? – Грейнджер терпеливо изображает улыбку для своего вспыльчивого приятеля и вновь поворачивается к министру. – Зря ты так. Я должен сказать тебе прямо сейчас! – Настойчивость Уизли делает честь ему. Да что такого он желает сообщить своей девушке? – Рон, это что действительно так важно – то, что ты хочешь мне сказать? – А всё-таки её терпение не безгранично. – Рон, старина, прекрати, – Поттер лениво пытается усмирить буйный нрав своего друга. Рон величественно отмахивается от Поттера, берёт стакан и залпом выпивает яд. В это же время Поттер встаёт из кресла, а Грейнджер направляется в сторону своего рыжего жениха. И тут лицо Уизли передёргивает, он судорожно глотает. И на какой-то момент мне кажется, что в его глазах вспыхивает и тут же гаснет пламя. Голос Уизли меняется, становится более хриплым и раздражительным: – Какого дьявола, Гарри, ты лезешь ко мне. – Поттер отшатывается от его злобного взгляда. – Рон, что ты делаешь, – при этом грязнокровка забавно наклоняет голову и смотрит чуть исподлобья. И подходит ближе. – Рон, тебе не кажется, что ты ведёшь себя не слишком вежливо по отношению к нашему другу. – Мне кажется, или она всё-таки выделяет «другу» интонацией и небольшой паузой, какая бывает, когда подбираешь слово. – Что? На что ты намекаешь? На то, что я могу обидеть твоего друга? – Здесь «друга» точно также выделено. Поттер открывает рот и пытается что-то сказать и тут младший Уизли нарочито грубо отталкивает его, и получается так что Грейнджер ловит Поттера за рукав. – Рон, остановись! – В голосе грязнокровки слышатся визгливые нотки, предшествующие скандалу. И тут её жених с воплем типа я-всегда-знал-что-это-правда-как-вы-суки-могли-так-поступить-со-мной наносит классический левый хук прямо в нос Поттера, отчего избранный покачивается и падает прямо на Лонгботтома и что-то невидимое, стоящее рядом с ним и обутое в старомодный чёрный женский ботинок. И тут же взбесившийся Уизли чуть разворачивается и наносит страшной силы удар своей подружке под дых. Она начинает падать и тут он наносит удар ей в лицо. Грейнджер падает, окончательно свихнувшийся Уизли пытается нанести ей ещё несколько ударов ногами. И поворачивается в сторону своей семьи. Он выглядит ужасно: лицо перекошено от гнева, глаза горят злобным колдовским огнём, губы искривлены в жуткой полуусмешке-полуухмылке, и не хватает только выступившей пены. Жуткое молчание. Уизли злобно смотрит на собравшуюся на другом конце комнаты толпу, сжимая в руке палочку – прямо иллюстрация из школьного учебника защиты от тёмных сил с названием «Тёмный маг». Грюм тянется за палочкой, на его лице смесь удивления, гнева, разочарования и удовлетворения. Слышно как возится на полу дезориентированный Избранный, как шумно дышит Лонгботтом, чьё лицо искажено какой-то невероятной гримасой, и слышно как стонет избитая в кровь Грейнджер. В этой тишине я ясно слышу тяжёлое дыхание почти двух десятков людей и чей-то скрежет зубов. И пока Уизли водит палочкой, нацеливая её то на одного, то на другого проходит не больше минуты. И, молча, на него идёт один из его рыжий братьев, старательно заслоняя собой мать. Когда до младшего брата остаётся чуть больше ярда он также молча бросается на него. Каким-то безумным прыжком пролетает над красным лучом и опрокидывает Рональда безумного, как я назову его в своём репортаже, на спину. Кто-то ещё сбрасывает с себя оцепенение. Непонятно кто дико верещит, Грюм оглушает какую-то ведьму, бросившуюся ему под ноги, и несётся к Лонгботтому и кому-то невидимому. К кому-то, кто подлил Рональду какой-то из вариантов зелья ярости. Все безумно носятся по комнате. Толстая мамаша бросается в толпу с воплем «Перси!». Шестеро волшебников бросаются в камин, один из них чихает в момент вызова «Кабаньей головы» и они все с воплем пропадают в пламени, исчезая в неизвестности. Остальные бросаются кто на безумного сына хозяев, кто на помощь его подружке. Поттера и министра тотчас закрывают стеной крепкие парни с малозаметными лицами и крупными плечами, выдающими в них профессиональную охрану. Безумную ярость Рональда сменяет безумная суета: взрослые волшебники, обезумев, носятся по всему дому. Кому-то стало плохо. Кто-то стремится залить шок алкоголем. Остальные бродят с потерянным видом. Из камина вылетают с десяток авроров, бросаются в толпу и,… растерявшись, замирают. Первым в себя приходит Поттер. Из-за спин охраны он пытается то ли объявить себя виновным, то ли требовать правды, то ли ещё чего. Грюм стремительно тащит кого-то невидимого (и я знаю почему: мантия-невидимка!) в ту комнату, где недавно требовал показаний против Люциуса Малфоя. Лонгботтом с неожиданно свирепым лицом бросается за ним. Я знаю: в той комнате будет открыта тайна безумия! И я там буду! Я должна знать правду – кто отравил зельем Уизли-младшего. В комнате трое: Грюм, пышущий самодовольством, Лонгботтом, стоящий с нечитаемым лицом, гримасы которого меняются чаще, чем я успеваю понять, и кто-то скрытый мантией. – Мистер Лонгботтом, – Грюм почти рычит, – вы считаете себя неприкасаемым? Мне наплевать, кого вам нравится таскать с собой на вечера к Уизли и мелкие гриффиндорские шалости. Но ваша шутка вышла не смешной, а крайне опасной. Пусть Уизли не сумел распознать зелье в своём стакане, но чем вы думали, когда велели вместо пары капель влить ему целую унцию? Замыслили массовое убийство, или решили продемонстрировать свой анти-талант к зельям? – Это кем ВЫ себя возомнили, лорд-аврор? Я достойный член волшебного сообщества, председатель попечительского совета школы, а не скрывающийся тёмный маг. Ваши обвинения безумны, или вы не знаете, почему я меньше всех могу оказаться отравителем и тайным сторонником Тёмного Лорда? – Лонгботтом мгновенно переходит в наступление, ощущая за собой мощь своей знатной семьи и её богатств. Или просто потерял голову от страха перед легендой. Или сказал первое, что пришло ему в голову. – Я бы никогда не сделал ничего подобного. – Я знаю, мистер Лонгботтом. Но я также видел, как ваша подружка подлила зелье в стакан этого несчастного. – Здесь Грюм поворачивается всем корпусом в сторону этой самой таинственной подружки. – Хватит трястись ты, жертва правосудия. Отвечай, какого лысого ты творишь! И сними себя эту глупую мантию, я всё равно тебя вижу. Ну! Мантия-невидимка спадает. И я ясно вижу относительно высокую (5 футов и почти 8 дюймов) бледную от страха девушку, старательно одетую по моде полувековой давности. Её можно было бы назвать симпатичной, если бы не печать страха, лежащая на её лице. Она казалась мне смутно знакомой, казалось, что я буквально недавно видела её где-то. Её лицо смотрело на меня с какого-то портера, обложки книги или… с плаката «Если вы видели эту ведьму»! Я знаю кто это! Это сбежавшая из под домашнего ареста старшая дочь финансиста и игрока на бирже зелий Гринграсса. И я могу со всей уверенностью это говорить: если отпустить заколотые на затылке волосы, одеть в белое платье с цветочками и дать в руку ромашку – это получается совпадение один в один с фотографией. Дафна Гринграсс. Наследница старого биржевого спекулянта, сидящего в Азкабане вместе с женой за оказание финансовой помощи режиму «преступного полукровки Реддла». Исчезнувшая при самых сомнительных, наводящих на мысли о тёмной магии, обстоятельствах. Так вот кого скрывал под мантией мистер Лонгботтом. Вот кто был той самой абсолютно невиновной ведьмой, которую следует оправдать. Вот на ком лежит вся вина за события этого вечера. Дафна Гринграсс. Как интересно. Что же задумал Аластор Грюм, если притащил её и Лонгботтома сюда, в отдельную комнату, на дверь которой лорд-аврор наложил чары? Не думаю, что он планирует просто взять и разоблачить её. Или Лонгботтома. Иначе Аластор Грюм сделал бы это. Так какую же цель он ставит перед собой? – Послушай меня ты, глупая девчонка. Ты хоть понимаешь, что Рон Уизли сегодня стоял на пороге массового убийства гостей своей семьи? – Тут Грюм убирает палочку, вздыхает и с разочарованием продолжает. – Да что ты вообще можешь понимать. Это зелье ярости из вполне допущенного к ограниченной продаже становится зельем кровавой ярости в тот момент как соединяется с алкоголем, и сила зелья напрямую зависит от массы жертвы, её темперамента и мощности раздражающего воздействия окружающих. Иными словами любое неосторожное движение бровью – и в нас бы полетели самые отвратительные тёмномагические проклятья из тех, что младшему Уизли известны. А если бы ему пришло в голову спалить нас адским пламенем, то что бы ты тогда делала? – Я, профессор Грюм, я… я не знала, правда не знала, – она столь искренне напугана. Может быть, она столь же искренна в своих оправданиях. – И что я теперь должен делать с тобой, неудачницей? Выдать Артуру Уизли и его милой жёнушке-ведьме, или сразу доставить в Азкабан? Уверен, что вездесущая Скитер найдёт способ взять у тебя интервью и там. – Аластор Грюм столь высоко меня ценит. Это замечательно. Но мне неизвестно ни одного способа пробраться в Азкабан и вернуться оттуда иначе, чем по решению суда. Ну что, мистер Лонгботтом, мне забирать вашу подружку? – Подождите, лорд-аврор. – Лонгботтом приосанился и принял вид, достойный Верховного Чародея Визенгамота. – Дафна, ответь мне правдиво, для чего ты всё это сделала? – И пристально посмотрел ей в глаза, будто он владеет легилеменцией. Хотя, с такими учителями как Кэрроу Лонгботтом мог научиться всему. Он же сумел каким-то образом возглавить подполье, действующее под их носом. Как я помню его так и не разоблачили. И никто из членов его шайки не стал предателем, если только гриффиндорцы не скрыли этого ради чести своего факультета и в память о Годрике Гриффиндоре, пусть даже он не был настолько славным волшебником как это принято считать. – Я, мистер Лонгботтом, я не думала, что так выйдет. Я лишь хотела вам помочь. Ну, с этой…с девушкой Уизли. Правда, я думала, что если этот рыжий начнёт себя вести так, как вы это описывали, то… ну, у него возникнут проблемы с его подружкой и всё такое. – И всё такое, – эхом повторил Лонгботтом. – Значит, ты решила выслужиться перед своим покровителем. И по глупости наделала дел. Ну, так что вы решили делать, мистер Лонгботтом? – И лорд-аврор, и девчонка Гринграсс дружно уставились на него. Грюму, похоже, было почти всё равно – для себя он уже принял решение, а вот девчонка расклеилась, пустила слезу и стояла, как мне кажется, на пороге истерики, но при этом не забывала смотреть на своего покровителя с надеждой. – Профессор Грюм, – Лонгботтом решился. Вот только на что? – Я считаю, что она виновна. – Девчонка Гринграсс громко икнула и стиснула руки. – Но, как вы, возможно, знаете, я пока не могу вам позволить отправить её в Азкабан. Недавно, при всем известным обстоятельствам, мою бабушку Августу пытались арестовать, чтобы оказать на меня давление. И вы знаете, что им это не удалось. – Ха. Эти идиоты просто недооценили её. Если бы мне взбрело в голову арестовать её, то уж поверьте мне, мистер Лонгботтом, никто бы не смог мне помешать. Я всегда делаю то, что задумал. – И что? Это у Грюма такой повод для гордости. И почему, почему Я ничего не знаю о попытке арестовать Августу Лонгботтом! Я должна была знать! – И когда пожиратели и их подручные скрылись из вида, моя бабушка решила убраться из дома, пока к ней в гости не заявился кто-нибудь другой, вроде Беллатрисы Лестрейндж, – здесь Лонгботтом нервно сглатывает и оттягивает воротник рубашки, как будто тот неожиданно стал мал. – Или ещё кто-нибудь из ближайших дружков Тёмного Лорда. – Я знаю это, Лонгботтом, – Грюм уже недоволен, – но при чём здесь девчонка Гринграсс? – При том, профессор Грюм, что моя бабушка укрывалась в доме её тётки, с которой когда-то вместе работала в Мунго. – Значит, ваша семья немного задолжала ей, и в честь этого ты выкрал эту неудачницу из-под домашнего ареста и теперь таскаешь с собой. Так я это должен понимать? – Так, лорд-аврор. – Лонгботтом непреклонен, не ожидала в нём такой силы воли. – Вот только мне не пришлось её красть. Я просто протаранил ворота её сада и вывез её. – А как насчёт тёмномагических обрядов, чтобы скрыть свои следы? – Они мне не понадобились. Я использовал автомобиль вместо тарана. На нём я её и увёз. Никакой магии. – Что? Автомобиль? – Мерлин великий и милосердный, Грюм хохочет. – А откуда вы его взяли мистер Лонгботтом? – Ну, он стоял без хозяина в деревне неподалёку от моего дома. Взять его, или как говорят магглы «угнать», оказалось очень просто. Небольшое замораживающее заклинание на сигнализацию – и этот грузовик стал моим. Но уехать на нём оказалось куда труднее, я ходил на маггловедение, но понять что к чему я смог не сразу. Слишком уж там много всяких кнопок и рычагов. – И что теперь? Я должен из уважения к твоей семье, и особенно к твоему отцу, прослезиться и отпустить вас домой? – Простите, сэр, что я перебиваю вас, но ведь вы видели меня с самого начала. Ваш глаз смог увидеть меня под мантией-невидимкой. И потом вы же знали, что у меня есть зелье ярости. Вы сами разрешили им воспользоваться. Вы, сэр, сказали, что это будет проверкой. – Боги! Так вот с кем говорил Аластор Грюм. Не с камином, а с Дафной Гринграсс! – Я же согласилась выдать вам все тайны Малфоев и других семей. Может вы всё же меня отпустите? – Здесь девчонка решила, что пришла пора расплакаться. И сделала это. Грюма как-то передёрнуло. Он внимательно рассматривал её, буркнул что-то вроде «ну нет, не она». И задумался. Как оказалось ненадолго, потому что Лонгботтом, не выдержав тишины, начал плести чушь – о своей семье, о своей ответственности, о том, что никто особенно и не пострадал, о том, что Грюм всё знал с самого начала и получается самым виноватым, о том, что Лонгботтом давно собирался подарить Грюму чудесный вредноскоп своего умершего деда и что-то ещё такое, гриффиндорское. Про честь, ответственность, благородство и всякие другие несуществующие в реальной жизни вещи. В итоге Грюма всё это достало и он рыкнул что-то вроде «бери её и проваливай отсюда, парень», но, мол, «если к послезавтра я не получу Люциуса Малфоя в готовом виде, то всем вам придётся плохо». Аластор Грюм, известный аврор, отпустил дочь людей, осуждённых за пособничество Тому-кого-нельзя-называть по просьбе известного всем мученика света и вождя подполья Невилла Лонгботтома, который покровительствует этой самой Дафне Гринграсс. Мерлин величайший, это моё лучшее расследование. Это вершина моей карьеры. Это… Пока Рита Скитер воспаряла духом к горним вершинам славы. Гринграсс вновь надела мантию, Аластор Грюм ушёл радоваться скорой местью «всякому пожирательскому отродью», а комнате состоялся небольшой разговор. – Я бы порадовался, Дафна, что воспитание не позволяет мне тебя ударить. Но, клянусь всеми святыми, если ты выкинешь что-то подобное ещё раз, то я не ограничусь тем, что отобрал у тебя палочку, а просто посажу под замок. Лет так на десять. Поняла? – Да. Спасибо вам, мистер Лонгботтом, сэр… – Благодарить нужно не меня. А тебя саму. – Но почему? – Ты слишком похожа на девушку, которую Грюм когда-то любил. – Но почему мы с ней так похожи? – Потому что все чистокровные волшебники в родстве друг с другом. И потом, Грюму просто хотелось верить в это сходство. А теперь замолчи. Мы отправляемся в Лонгборо, домой. Только здесь Рита поняла, что Лонгботтом и девчонка Гринграсс покидают дом рыжей семейки Уизли. А вот в гостиной тем временем бушевал скандал: Рона Уизли изгоняли из дома. Рита попала на итоговый обмен любезностями, и Уизли-младший растворился в пламени камина. Вот тут у Риты впервые за многие и многие годы проснулась совесть. Он потребовала от Риты действий. Впервые в жизни Рита решила сначала разоблачить, а потом написать статью. Себя же она утешила тем, что так будет лучше для грядущего репортажа. Осталось выбрать, кому рассказывать правду. И тут один из рыжих, оставшихся в гостиной у камина потянулся к стакану. Ага, «непьющий» Перси Уизли. Помощник министра магии – годится лучше всех! Так пора вновь превратиться в человека. – Мистер Уизли, сэр, я всё видела, всё знаю… Договорить Рита не успела. Может, у Перси Уизли не выдержали нервы, может Рита выбрала неправильный тон, но она сначала была парализована, а затем рыжий волшебник поправил свои роговые очки и наставил палочку на лоб журналистки: «Обливиэйт», стёрший в памяти Риты все воспоминания этого очень долгого дня. Перси бросил в камин щепотку летучего пороха, вызвал «Три метлы» и левитировал мисс Скитер в зелёное пламя. Миг и от журналистки не осталось и следа. Мистер Уизли решил, что тут нечем гордиться, а потому решил об этом никому не рассказывать, затем залпом осушил чей-то стакан огневиски (автор – надо полагать его пьют, как и виски – с содовой, не наливая больше чем на два пальца в стакан, т.е. грамм по 75 собственно алкоголя на стакан). В проёме двери показалась чья-то лохматая голова. – Перси, спасибо тебе. Я всегда думала, что ты… а Рон говорил, …но как оказалось… Перси, спасибо тебе и прости, что я плохо о тебе думала. P.S. Это одиннадцатый вариант.