Осколки

Небо было чистое, ярко-голубое, будто нарисованное. Легкий ветер приносил с собой прохладу с небольшого озера, которое тоже казалось голубым из-за отражавшегося в его поверхности неба. Босые ступни щекотала трава, а женщина блаженно жмурилась. Это было сущим ребячеством скидывать туфли, но она не смогла удержаться, сейчас любая, даже самая удобная обувь причиняла неудобство отекшим ногам, а вот чувствовать босыми ступнями теплую, нагретую за день землю и мягкую траву было очень приятно. Она сидела на резной каменной скамейке вполоборота, подложив мягкую подушечку, и, положив обе руки на живот, задумчиво-мечтательно глядела перед собой на холмы, полные ярко-синих и фиолетовых цветов. Еще месяц назад все пространство вокруг было будто присыпано снегом, а через пару месяцев холмы будут напоминать пламя, от красного и оранжевого до светло-желтого. Она с детства помнила, как сменяют друг друга разноцветные цветы вместе с сезонами. Недавно здесь с радостными возгласами бегал Люк, но Сола увела его на ужин, а Падме осталась тут. Ей нравились тишина и спокойствие родной планеты. Она о многом могла подумать, хотя на самом деле думать не хотелось. Хотелось раствориться в этой безмятежности. Когда-то, как кажется сейчас, очень давно она задавалась вопросом, что такое боль? И даже нашла для себя ответ, ныне совершенно ненужный и бесполезный, как и все эти мысли. Сейчас ее волновал другой, куда более насущный, важный и жизнеопределяющий вопрос: что такое любовь? Точнее, как и почему некоторые называют любовью то, что ей вовсе не является, и почему другие отрицают то, что она есть. Ведь точного определения нет и не может быть, есть просто нечто необъяснимое, в ее понимании притягательное, теплое и надежное. Спокойствие среди хаоса, сердце бури. Тихие шаги за спиной. Он мог бы подкрасться так, что она и вовсе не услышала бы, тем более когда настолько погружена в себя, но он, похоже, наоборот хотел чтобы она заметила его еще до того, как он подойдет. Женщина обернулась и улыбнулась. Энакин замер в паре шагов от нее. - Ты пришел, - она протянула вперед левую руку, правой продолжая обнимать живот. Очень часто людям, да и не только им, во всех бедах свойственно винить окружающих, ну или хотя бы в их части. Иногда кто-то может признать свою вину и несостоятельность, повлекшую за собой неприятные последствия, но далеко не всегда и не во всех обстоятельствах, так уж устроен их разум. Энакин исключением не был. Он признавал свою вину, но поскольку к рефлексии был несклонен, то мало обращал внимания на такие вещи. Он был в достаточной степени уверен в себе и в своих суждениях, даже не задумываясь о возможности ошибки. Их отношения с Падме в действительности были не такими уж из ряда вон выходящими. Даже если не брать в расчет всю галактику, на одном только Корусанте уж точно была не одна пара не только живущая без любви, но и ненавидящая друг друга. Обстоятельства и ситуации бывают разные. Но на самом деле, есть ли ему дело до чужой личной жизни, когда даже своя собственная волнует далеко не всегда? На первых порах сложно признавать собственные ошибки, но Император давно уже не мальчишка, хотя приятнее от этого не становится, зато он действительно может сказать, что думал, а не действовал сгоряча, хотя бы и дошло до него слишком поздно. Поведение Падме долгое время раздражало и вызывало недоумение. Он понимал, что в последние пару лет это больше игра, чем нечто искреннее, но вот в оценке того, что именно за этой игрой скрывается, явно ошибся. Энакин знал, что такое горе от потери и потому искренне не понимал, зачем так мучить себя и окружающих, ведь ей же самой будет легче, если Падме хотя бы попытается двинуться вперед, отпустить, но она похоже хотела вовсе не этого. Вечные страдания на публику, как способ привлечь всеобщее внимание к своей несчастной, обиженной жизнью персоне, кажется, именно это ей и нравилось, точнее, так казалось поначалу. Ведь, в конце концов, она начала раздражать не только его, но и всех окружающих, неужели не замечала? И если поначалу казалось, что все так и было, то сейчас… Сейчас бывший джедай знал, что все она замечала и именно такой реакции добивалась, ей не нужна была жалость, ни его, ни чья-то еще, она в порыве морального мазохизма хотела чтобы ее ненавидели и презирали. Почему он не замечал этого раньше? Быть может, просто не хотел. В конце концов, они оба были не правы. Он хотел вернуть все как было, но вычеркнуть из жизни случившееся просто невозможно, а когда не получилось, просто отступил. И это превратилось в привычку. Он сколько угодно мог убеждать окружающих, ее и даже самого себя, будто пытался что-то сделать. На самом деле Сола оказалась права, как и джедаи: со своим не надо пытаться. Император пробовал завести с Падме разговор, налетал на стену и тут же отступал, не преодолевал препятствие, просто уходил, считая, что потом, позже, выдастся более удачный случай. Не выдавался. Он считал, будто она им играет в своей извращенной манере, потому в итоге бросил даже свои попытки… но не надо было пытаться, надо было просто что-то делать. А он, так и не поняв причины, просто ушел, решив, раз она ведет себя как последняя сука, значит ему тоже можно. Так и появились в его жизни женщины, наличие которых ее, похоже, ни капли не волновало, и это тоже стало сюрпризом. Энакин похоже забыл, насколько искусно Падме может скрывать свои эмоции и чувства, видимо, потому что раньше она их от него не прятала. Он считал, что она не пытается бороться, совершенно упуская из виду тот факт, что и сам практически ничего не делал, как будто считая, что обычное снисходительное терпение может что-то значить. Все, кто видел их странные отношения со стороны, искренне сочувствовали бедному Императору, вынужденному терпеть все неадекватные выходки супруги, ее обвиняли, ненавидели и презирали, не понимая, почему он ее еще терпит. Он и сам частенько так думал и не понимал, даже сам себя готов был убедить, что сделал все, просто потому, что даже не пытался задуматься. А в итоге все оказалось совсем не так. Достаточно было всего лишь одного разговора по душам, пары слов, что все расставили по своим местам. Эгоистичная избалованная стерва, жаждущая внимания к своей персоне оказалась просто спрятавшейся испуганной женщиной. В тот вечер, когда она, наконец, призналась в своих страхах, все, как ни странно, встало на свои места. Возможно, они уже долгое время ничего друг от друга не скрывают, но это вовсе не означает присутствие доверия. Падме не верит ни ему, ни кому бы то ни было еще, просто не может. Дело было не в боли от утраты, точнее, не только в ней. Она больше не могла ему доверять, а он в действительности не сделал ничего, чтобы это изменить, считал, что это просто истерия, это пройдет. Но не прошло, и он плюнул, даже не осознавая, что своим поведением снова ее предает, женщину, которая не смотря на свои личные страхи и периодические истерики всегда его поддерживала и помогала, женщину, которая, если вдуматься, всегда и во всем была ему верна, не смотря на все те смешанные чувства, что испытывала. Он причинял ей боль своими поступками, она взамен ранила его словами. Покидая ее комнату, мужчина тяжело вздохнул. Он потерял слишком много времени, лелея свою гордость, а как иначе назвать то, что так ни разу и не пошел на уступки, считая, что Падме просто мается дурью? В конце концов, надо было просто подождать, ведь в итоге все потихоньку стало налаживаться. Если вспомнить, когда они ругались в последний раз? По-настоящему? Отчего-то на память ничего не приходило, даже тот раз, когда он сказал ей о разводе, она конечно вспылила, но смогла себя сдержать, и он сейчас даже понимает причину, а потом еще и извинилась… Или тот раз на корабле, когда он сам не желал ее слушать, заявив, что она пьяна, он действительно хотел ее выставить… Он, кто всегда считал, что Падме его отталкивает, не желая просто выслушать, сам отказывался не только слушать, но и слышать, слышать отчаянную, скрытую за колкостями мольбу о помощи. В итоге они все же открылись друг другу, наконец все расставив по своим местам и признав свою неправоту, словно дети, чуть вновь не поругавшись из-за того, кто же из них больше был неправ, что заставило рассмеяться. Энакин вдруг вспомнил, как ему нравится ее смех и как редко он его слышал. Тогда, пять лет назад они оба сломались, каждый по-своему. Он пытался собрать и склеить то, что уже нельзя было восстановить, она же крепко сжимала осколки, причиняя себе боль. Понадобилось немало времени, чтобы понять, что все это глупо, нужно просто перешагнуть и идти дальше. И сейчас у них это даже получалось, пусть медленно и неуверенно. И идея эта принадлежала именно ей, хотя бы отчасти. Двум государствам было слишком тесно в одной галактике, особенно когда одно из них мнит себя идеалом, которому все остальные должны следовать. Самому Энакину было вовсе не тесно, и пока его и его территорию никто не трогал Император был совершенно спокоен, к тому же он не страдал манией завоевания и присоединения к своим территориям новых, отнятых у противника. Но никто отчего-то в его миролюбие не верил, особенно правительство Новой Республики, впрочем, до их мнения ему никакого дела не было, пока они вдруг не решили, что половины галактики им мало, а Империя, по их мнению, слишком несовершенная форма управления, лишающая народ каких-либо свобод. Республиканцы обожали трепать языками и в этом, Энакин вынужден был признать, были куда лучше его и его людей, которые предпочитали делать, а не говорить. Но, как выяснилось, в последнее время Органа начал потихоньку, очень медленно реализовывать план по развалу Империи, и первым делом для достижения сей, несомненно, благородной, по его мнению, цели необходимо было избавиться от Императора. Падме поняла это даже раньше, чем шпионы донесли первую обрывочную информацию. И, стоило отдать Императрице должное, тут же решила обговорить ситуацию с супругом. Они оба отлично умели не смешивать личные и государственные вопросы, тем более сейчас супруги заново учились доверять друг другу. Нельзя сказать, что сия странная, обоим кажущаяся бредовой, идея принадлежала кому-то одному, скорее она стала плодом общих размышлений. Энакин не хотел впутывать Падме, она же лишь рукой махнула, заявив, что так будет проще, и ведь так оно и было. Тот образ, что она создала в глазах окружающих, как нельзя лучше подходил для того, чтобы продолжить играть несчастную обозленную женщину, жаждущую возмездия любой ценой. К тому же идиот Органа всегда был к ней неравнодушен. Конечно, у Падме не было совершенно никакого опыта в подобного рода вопросах и действиях, но никто и никогда не сумел бы ее заподозрить в шпионских играх, ни прошлую ее версию, ни нынешнюю. Даже тот же Бейл, якобы подбивший ее предать мужа и Империю. Единственной проблемой были, как ни странно, их не только вполне терпимые, в последнее время, но скорее даже ставшие налаживаться отношения. Так что на публике, на любой публике, пришлось разыгрывать ссоры и скандалы, иногда безбожно переигрывая, но похоже никто этого так и не заметил, слишком привыкли к тому, что они постоянно только этим и занимаются, а небольшое затишье было лишь предвестником более крупных скандалов. От Падме действительно ничего особо не требовалось, кроме как пустить пыль в глаза верховному канцлеру, что она умудрилась сделать без особого труда. И все было вроде бы в порядке, пока он не услышал те самые слова, странные, ей совершенно не свойственные. В последнее время Императрица если и играла на публику, то все было по плану, их общему, согласованному, при личных же встречах, таких вот тайных, дабы никто не только не узнал, но даже не заподозрил, будто эти двое могут жить мирно, они ничего друг от друга не скрывали. - Я умираю. Сказано было так спокойно, как само собой разумеющееся, будто говорит о том, что будет есть на завтрак. Он вздрогнул, резко обернулся, даже не заметив, как что-то уронил на пол. Два шага и он снова рядом с ней. В этой темноте он едва может различить ее очертания, что уж говорить о выражении лица, потому, махнув рукой, он включает свет. Падме тут же морщится от слишком резкого перепада освещения, ему тоже в первый миг ударило по глазам, но он быстро привык, а она даже ладонь приложила к слезящимся глазам. - Зачем так резко? – Вздохнула Падме, убирая ладонь от лица, но не открывая глаза, то ли все еще пыталась привыкнуть, то ли просто не хотела чтобы он в них что-то заметил. Хотя тут и слов ее было более чем достаточно. Остановив свой первый безумный порыв разораться и потребовать объяснения - с ней такое не пройдет, скорее, закроется и скажет, что ему показалось, и при этом будет кристально честной - он сжал в руках ее маленькие ладошки и внимательно смотрел в лицо, пока Падме не открыла глаза. - Что это значит? – одной только Силе известно, чего ему стоило сохранять спокойствие. Ведь в первый миг он подумал, что она что-то сделала не так и попалась, или Органа что-то заподозрил и изощренно отомстил, да много было вариантов. - Мне не следовало этого говорить, - женщина тяжело вздохнула, опуская глаза. - Но ты сказала. Неужели он силой должен из нее что-то вытягивать? Опять? Ведь все было нормально. - Прости, я не хочу тебе врать, - она аккуратно высвободила правую ладонь и положила поверх его рук. – Но ты… - она сделала паузу, внимательно вглядываясь в его лицо, как будто пыталась что-то найти, разглядеть. – Не знаю, как ты отреагируешь. - На то, что ты умираешь? - Я неверно выразилась, надо было сказать по-другому. - Падме, хватит уже, что случилось? Нет, он все же сорвется. Почему она юлит, отводит глаза и мямлит? Падме так себя не вела никогда. Да, иногда она поступала как последняя сука, но никогда не отводила взгляд, всегда смотрела прямо ему в глаза, столь же прямо высказывая все, что думает и все, что якобы чувствует. - Я сегодня была у доктора. Это была не игра, мне действительно стало плохо, - она говорила медленно, но, тем не менее, многозначительных пауз больше не делала, только вот в глазах ее были недоверие и страх, те самые, которые она так успешно скрывала последние годы. Что же такого могло случиться, что она опять его боится? - Он сказал, что это невозможно, так не бывает, - она высвободила из его ослабевших рук вторую ладонь, - но оно есть, - ухватив его за запястья, она подтянула руки вперед, прикладывая его ладони к животу. – Я беременна. Он готов был услышать что угодно, действительно что угодно, но только не это. В первый миг Энакин чуть было не ляпнул: «От кого?», но, слава Силе, сдержался. В ее случае даже сомнений быть не могло, это он часто менял женщин, супруга же ему не изменяла никогда, даже в мыслях, она бы скорее представила, как отрывает ему голову, чем себя с другим мужчиной. В комнате вновь повисло звенящее от напряжения молчание, она продолжала со страхом ждать последствий, а он пытался понять, не снится ли ему это все. Вот сейчас он откроет глаза и окажется, что ничего этого не было, ни их первых неуверенных шагов навстречу, ни этого полного опасения признания. Он чувствовал, как мелко дрожат ее ледяные пальцы, что все еще сжимали его руки. Почему она боится? Неужели думает, что он будет против или недоволен? Нет, здесь что-то другое. Он касается сияющего огонька, что спит внутри нее, и поражается - сколько Силы скрыто в этом еще таком маленьком комочке. И вдруг, словно удар… почему она говорила о смерти? Теперь уже он смотрит на нее с ужасом, опасаясь произнести вслух вопрос, который в любом случае придется задать, потому что боится услышать ответ. - Ты ведь понимаешь, что это нереально, это чудо, но… - она начинает говорить, как будто и так знает, о чем он хотел спросить. – Ты знаешь, что я больна, и я сейчас вовсе не голову имею ввиду. Доктор сказал, что выносить ребенка до срока я не смогу в любом случае и с наибольшей вероятностью мы оба погибнем, хотя крошечный шанс есть, для него больше, - она положила свою ладонь поверх его. Почему судьба так жестока? Почему сначала дарит призрачную надежду на нечто лучшее, и тут же обрывает? Как будто насмехается. Как будто она недостаточно страдала… - И ты собиралась это скрыть, - он не спрашивает, поскольку ответ тут не требуется, и без того все ясно. - Не совсем, я не собиралась лгать тебе, просто не знала, как сказать, и как ты отреагируешь, учитывая прошлый печальный опыт, - она все еще смотрит на него с недоверием. Да, в прошлый раз он натворил много глупостей, считая, что она может умереть. На тот момент, если честно себе признаться, Энакину даже на ребенка было наплевать, лишь бы она жила, наверное, в этом тоже была часть проблемы, возможно, Падме это чувствовала. Он опустил голову, не зная, что ей ответить, потому что в голове все смешалось, страх, радость, отчаяние и еще много иных чувств, о которых не хотелось и думать. Сейчас вообще ни о чем не хотелось думать. - Эй, - она осторожно коснулась все еще холодными ладошками его лица, поднимая голову и заглядывая в глаза, полные отчаяния вперемешку с надеждой. – Пообещай, что не будешь делать глупости. Странно слышать это от нее, потому что из них двоих именно она была тем человеком, который, казалось, все время те самые глупости творил, не задумываясь о последствиях. Падме отчаянно хочет услышать от него правильный ответ, а он понимает, что не может ей обещать, потому что сам в себе не уверен. Она это отлично осознает и пытается улыбнуться. - Ты ведь не запрешь меня здесь, сдувая пылинки, это все равно ничем не поможет. Именно это он и собирался сделать, хоть и понимал, что глупо, и так будет только хуже, но ничего не мог поделать со своими инстинктами, которые просто кричали о том, чтобы оградить ее, скрыть за непроницаемыми стенами, дабы иметь хотя бы шанс. И в то же время четко осознавая – шансов нет. - Немедленно прекращаем все эти игры, - твердо говорит Энакин. Теперь, когда он знает, ни за что не позволит ей вновь встречаться с Органой и рисковать, только не сейчас. - Нет, - спокойно, но твердо говорит она, и, пока он не начал возмущаться, а именно это он и собирался сделать, еще крепче прижала свои ладони к его лицу. – Дай мне договорить. Если остановимся сейчас, то все это было напрасно. Пойми, осталась последняя встреча, я передам ему то, что должна и на этом все, почти, не считая последующего грандиозного скандала, который нам надо будет устроить. Ничего не случится, он ни о чем не подозревает, никто даже предположить не может. А вместо себя я не могу никого послать, и он это знает. - Мы не можем так рисковать. - А если бы не это маленькое обстоятельство? – она лукаво улыбнулась, кивая на свой живот. - Падме, это не шутки, - он аккуратно отстранил ее ладони и поднялся на ноги. - Кому как не мне об этом знать. А еще о том, что он не остановится, я уверена, ты сможешь победить, но такого удачного шанса больше может и не представиться. Меня и так пугает то, что этому ребенку придется выживать в этом мире, бороться за власть, не имея иного выбора. Так что пусть тебе и ему будет чуточку легче. Он не мог перебороть свой страх и отчаяние, как и тогда они стремились завладеть его разумом, оглушая и ослепляя. Энакин метался по комнате, что-то невнятно бормоча себе под нос, а Падме так и осталась сидеть на месте. Она больше ничего не сказала, не желая провоцировать еще больше, просто ждала, какое решение он примет. Мужчина вдруг остановился и уселся на край ее разобранной постели, поскольку единственный стул в комнате был занят. Он опустил лицо в отчаянии хватаясь за голову. Разум и сердце в сложившейся ситуации были, как ни странно, на одной стороне, он знал, что ее не стоит отпускать и тем не менее понимал, что лучшего шанса действительно может не быть… и ну их, эти шансы, в черную дыру, он не подвергнет ее опасности. Падме долго внимательно за ним наблюдала, а затем с тяжелым вздохом поднялась на ноги и медленно, с опаской подошла к своему мужу. Они все еще не могли друг другу доверять, хоть и пытались. В том, что касалось дел Империи, они ни разу друг в друге не сомневались, но вот личные отношения… Они будто медленно шагали по тонкому стеклу, под которым скрыта бездонная пропасть, один неверный шаг и все рухнет, на этот раз уже навсегда. - Пожалуйста, Энакин, - в ее голосе было столько отчаянной мольбы, когда женщина, приблизившись вплотную, запустила пальцы в его мягкие кудри, прижимая голову к своему животу. – Верь мне, хотя бы раз. То, чего им всегда не хватало, то, что разрушило их прошлую жизнь – отсутствие доверия, которое до сих пор медленно отравляло их жизнь. Но вот так решиться и сделать шаг вперед, все еще было слишком сложно. - Если с тобой что-то случится… - глухо прошептал он, прижимая женщину к себе. - Я знаю, но все будет в порядке, обещаю. Он скрепя сердце решил довериться, нужно было рушить эти стены, стараться делать шаги навстречу, пусть через силу, страх и боль, но двигаться вперед. Правда, страх все равно оставался. А еще было сложно разыгрывать очередной скандал, кричать на нее, изображая раздражение и ненависть, когда хотелось схватить в охапку и спрятать, защитить от всего мира. Ей подобные сцены тоже давались нелегко. По вечерам он, законный муж, тайком пробирался к ней в комнату, чтобы обговорить что и как они будут делать завтра и, конечно же, узнать о самочувствии. Падме казалось, что он со своей чрезмерной заботой и опекой несколько перебарщивает, но пока что ни в чем его не укоряла, дабы не нервировать еще больше, в конце концов, пока это еще не переросло в манию можно и потерпеть, а до подобного итога она доводить не собиралась. Хотя все эти игры определенно стоило заканчивать как можно скорее. Несмотря на ту чушь, что Императрице удалось навесить на уши верховному канцлеру, супруга своего она не обманывала, никакую информацию тайными способами не выискивала и не крала, все что нужно Энакин сам ей предоставлял, как и последние данные с кодами доступа военных объектов и прочей важной и, несомненно, липовой информацией. Перед последней встречей с Бейлом Падме с горем пополам удалось от своего мужа отцепиться. Энакин готов был сопровождать ее до места чуть ли не за руку, еще и на место встречи порывался явиться, что было совсем уж дуростью, и Император отлично это понимал, но контролировать себя в последнее время было трудно, особенно когда дело касалось ее. - Энакин, - она тяжело вздохнула, понимая, что этот разговор у них происходит уже не первый раз и оба они все понимают, но вот с контролем эмоций происходят явные проблемы, причем у обоих, правда, сейчас именно она казалась куда благоразумней или по крайней мере спокойней. – Мы договорились доверять друг другу, поэтому я верю, что ты сохранишь холодную голову и трезвый ум, а ты верь, что я справлюсь. Он прикрыл глаза и махнул рукой. Энакин отлично понимал, что реакция его, мягко говоря, неадекватна, но ничего не мог с собой поделать, и без того приходилось с трудом сдерживаться. И ведь действительно, с чего вдруг такая тяга? Все эти годы она только и делала, что планомерно выводила его из себя и он, откровенно говоря, отвечал ей тем же, правда, при этом умудрялся делать вид, что заботится и даже каким-то образом сумел себя в этом убедить. Наверное, пытается наверстать упущенное, не совершить в очередной раз ту же ошибку. В прошлый раз именно из-за маниакального желания сохранить ей жизнь все и произошло, именно этот факт его немного отрезвлял. Все действительно прошло хорошо, почти идеально. Он зря беспокоился, о чем Падме ему и заявила по возвращении. После этого ему вполне успешно удавалось бороться с иррациональными чувствами, видимо, это нужно было просто пережить и перетерпеть. Теперь Император отлично держал себя в руках и даже мыслил вполне адекватно, без перекосов в сторону чрезмерной опеки своей супруги. Все это время их игра была тайной почти для всех, чем меньше круг осведомленных, тем ниже шанс, что кто-то сольет информацию, все же вокруг было слишком мало людей, которым Император мог безоговорочно доверять. Оставалось еще два тщательно спланированных события, должных пустить пыль в глаза окружающим. Одним из них был тот самый грандиозный скандал, который они устроили вместе с Падме. Конечно, они готовились заранее, один из бокалов, третий по счету на шестом столике должен был содержать просто подкрашенную воду вместо алкоголя, поскольку для наилучшего эффекта Падме нужно было его выпить. Хотя, как он и сказал, можно было обойтись без этого. Сцена и так получилась грандиозной. В первый миг он даже проникся, поверил, и испугался, что все выйдет из-под контроля, настолько искренне она играла. Отбросив лишние на тот момент размышления, он сосредоточился на своей роли. Когда настал момент вытаскивать ее из зала, пришлось постараться, чтобы не слишком сильно сжимать ее тонкую руку, но чтобы при этом со стороны все выглядело совсем иначе. Только когда они остались наедине, в полной тишине удалось расслабиться. Падме все произошедшее явно далось нелегко, ее пустые сонные глаза слипались. Она присел рядом, только сейчас вдруг задумавшись, а насколько правдивыми были ее предыдущие истерики и как часто она играла? Судя по тому, сколько боли и страхов она от него скрывала все это время, очень часто. Оставляя ее, он надеялся, что больше они не будут друг друга мучить, лгать и притворяться.