История Элизабет Блэк. Лёд.

— Глазам своим не верю, — шептала женщина, подходя все ближе, ускоряя шаг, — не может быть. — Она прикрыла рот рукой и, подойдя почти вплотную, уставилась на меня сырыми глазами. — Ты знаешь, что я не люблю, когда ты плачешь. — Сдавленным голосом проговорила я и, объятиями вцепившись в нее, зарыдала. — Поверь не могу, что это ты, что ты жива! — Я упала на колени, обнимая её ноги, плечи мои судорожно вздымались. — Тише, пожалуйста, не реви, а то я не выдержу, тогда уж точно околеем. — Женщина вытирала слезы, размазывая их по щекам. — Пойдем, пойдем со мной, — она подняла меня и повела по тропинке, хотя ноги мои не слушались, — замерзнешь здесь.       Небольшой покосившейся домик стоял на окраине поселка, почти касаясь железнодорожных путей, из-за чего одна его часть полностью отсырела. С противоположной стороны одиноко стояла ветвистая ель, укутавшись в белоснежные снега.       Маленькая передняя с замерзшим окном, грязным овальным ковром из красного ворса, полочка с одиноко стоящей парой обуви, да беленькая шторка с миллионом мелких васильков висит на полусгнивших пластиковых кольцах, отделяя переднюю от главной комнаты.       Пройдя небольшую комнатку с ледяным деревянным полом из серых досок, продавленным диваном, стоящем около стены с ковром, да с железным шкафом в углу, мама провела меня на кухню, такую же маленькую, но более светлую, чем остальные комнаты. Стены были выкрашены краской потускневшего лимонного цвета, беленькая плита, светлый гарнитур, да столик, накрытый светло-серой вязанной скатертью. — У меня, конечно, не хоромы, — она зашла на кухню, держа в руках зеленый чайник, — зато все свое, личное. — Поставив чайник на плиту, она села напротив меня, удивительно, что в этой халупе есть газ, удивительно, что он здесь вообще есть. — Ну, самое главное, что у тебя есть дом, — я улыбнулась, — относительно теплый дом. — Ахах, это да, — она наклонила голову в сторону, но тут же встревоженно выпрямилась, — одежда не жмет? — Успокойся, ничего мне не жмет, а у тебя сейчас чайник улетит, — посмотрев в сторону истерично свистящего чайника, сказала я.       Хлопнув себя по лбу, она подбежала к плите и, сняв чайник, ловко разлила кипяток по чашкам, да еще и чайные пакетики достала, и сахар, и печенье, затвердевшее от хранения в холодильнике, и поставила все на стол, и, тяжело вздохнув, рухнула на табуретку. — Что ты так смотришь? — От смущения я нервно хихикнула и пролила на себя немного чая. — Неловко даже. — Не могу поверить, что оставила тебя такой малышкой, а сейчас передо мной взрослая девушка, красивая взрослая девушка. — Уточнила она, проведя пальцами по шраму. — За что так тебя, кто посмел… — Неважно, главное, что я нашла тебя. — Я взяла ее руку и прижала к своей щеке. — Мне тебя так не хватало все это время, все эти долги два года, где ты была, расскажи, я хочу знать все.       Мама долго мялась и пыталась как-нибудь уйти от ответа, но, благодаря своей настойчивости, которая неизвестно откуда взялась, мне удалось разговорить её. И, честно говоря, ее история меня не очень обрадовала. После моей отправки в один из монастырей, построенных неизвестно для чего, быть может, чтобы создать покорное общество, но эта идея мной не до конца продумана, мама протрезвела после обильной выпивки и наркотиков, смешанных в алкоголе. Отец попытался объяснить, зачем он это сделал, но его доводы оказались неубедительны, и после очередного скандала мама собрала кое-какие вещи и рванула куда глаза глядят. Долгие скитания и вопрос: «Что тут происходит?» привели её в Медь-и-Копоть и Сталь-и-Кобальт.       Познакомившись с жителями этих рабочих городков, где вместо небо клубы пара, где стены домов собраны из листов железа и корпусов автомобиль, где улочки размером метр на метр, где вместо воды течет машинное масло, а дороги выложены из массивных камней, добываемых в ближайших рудниках.       Найдя кое-какую работенку и обзаведясь документами, она начала мои поиски, пытаясь найти хоть какую-то зацепку, хоть какую-то информацию о моем месте положения, отец же испарился из её жизни, как и прошлое. Новая жизнь оказалось сложной, но со временем можно ко всему привыкнуть, даже к тому, что твоя дочь возможно мертва. Полтора года писков и все безрезультатно. Большинство её новых коллег и друзей посоветовали смириться с тем, что меня может больше не существовать на этом свете.       С горечью в сердце она смирилась, но все же где-то в глубине души остался огонек надежды, как и у меня, я верила, что мои родители живы, пусть и живут врозь. Спустя некоторое время, чтобы отвлечься от плохих мыслей, она решила, как предсказуемо, отомстить тем, кто разрушил её жизнь — Сэинту, его приспешникам и Системе, почему её она выделяла, как отдельную личность. В городах оказались те, кто поддерживал эту идею и вскоре они начали собираться и обдумывать планы «мести». Естественно, подобная активность привлекла внимание тамошнего генерала — Быка — увесистого лысого бугая со шрамом на пол лица около слепого глаза, любящего сбегать из дома от своей надоедливой жены и еще более надоедливых детей.       И вот, в один из вечеров, когда компания собралась в одном из пабов, под названием «Каменный рудник», и начала бурно обсуждать будущие планы и то, как бы им пробраться в другие города и завербовать еще бойцов, тогда они еще не догадывались, что за Стеной все еще существует и развивается жизнь. Бык услышал все их шумные, зачастую пьяные разговоры, и решил приструнить разбушевавшийся народ. Мужчина, к всеобщему сожалению или счастью, не отличался сообразительностью и был довольно ленив, поэтому, приняв весь этот мятеж за несбыточные мечты, произнесенные вслух, обошелся лишь предупреждением.       После этого довольно неловкого случая Мелисса Блэк покинула Сталь-и-Кобальт и Медь-и-Копоть, чтобы скрыться от пристальных взглядов Нуарных ангелов, хотя те предпочитают обитать в Купили-или-Продай. Странно, очень странно, что мама упомянула ангелов, якобы они патрулируют улицы, точнее крыши домов этих рабочих городов, особенно по ночам. Может быть она напутала и это какие-нибудь новые твари, вышедшие из Сумеречно полночи. Как бы то ни было, мама сбежала и обосновалась в никому ненужном поселке где-то на тридцатом километре от Облачного города и сейчас живет спокойной размеренной жизнью, избегая патрулей, приезжающих сюда на паровозах. — Все это время я корила себя за то, что не смогла уберечь тебя, что вела себя, как развязная шлюха, стоящая в соседней подворотне. Ты не заслужила подобного отношения, ты…я, я все еще не могу поверить, что оставила тебя два года назад, мою маленькую девочку. — Она разрыдалась. - Я, я… — Это неважно, главное, что я нашла тебя, что ты жива, здорова, что, что я могу больше не беспокоиться о том, что ты гниешь в холодной земле. — Я встала и, подойдя к ней, крепко-крепко обняла её, наслаждаясь тем родным нежным запахом мамы. — Я рада, очень рада, что мы с тобой встретились, — она обняла меня, положив голову на плечо, и прошептала, —, а теперь проснись. Я открыла глаза, увидела серое небо за окном, почувствовала пружины дивана, впивающиеся в мою спину. Все это был сон, один сплошной, до боли реалистичный сон. Я закрыла лицо руками, как же это мерзко, гребаный Винсент, это наверняка его идея. — Только не говори, что ты опять плачешь. — Рыжий стоял в дверях, шумно хлебая горячий кофе. — Что значит опять? — растирая слезы по щекам спросила я, вставая со скрипучего дивана. — О чем ты? — Всю ночь ты хныкала в подушку, мешая мне спать. — Буркнул Уильям. — Я устал не меньше твоего, поэтому могла проявить хоть какое-то уважение к человеку, спящему на этом идиотском кресле всю ночь! — Он со злостью пнул бедный предмет мебели, от чего тот улетел в другой угол комнаты. — Ты сдурел?! — Я отпрыгнула от шаркающего по полу кресла. — Какая муха тебя укусила, что ты бросаешься на все?! — Неважно! — Рявкнул парень, сверкнув глазами. — Пошли, нам нужно сходить в этот чертов поселок, чтобы забрать недостающие детали для повозки. — Он со злостью поставил кружку на кофейный столик, по которому поползли в разные стороны маленькие трещинки. — Зачем мне то идти? — Я не понимала намерений этого психопата. — Алекс сказала, нет, ты, конечно, можешь остаться здесь, подавая воду этим пьяным ублюдкам, заблевавшим всю таверну. — Так вот почему он такой злой, видимо всю ночь, вместо того, чтобы спать, парень обслуживал пьянчуг. — Сама выбирай, если хочешь пойти — одевайся и выходи на улицу, учти, что мы будем пробираться сквозь сугробы. — Нервно дернув головой, Уильям вышел из комнаты.       На улице стояла пасмурная погода, ветра не было, а все вокруг занесло свежим пушистым белым снегом, который, из-за отсутствия солнца, казался каким-то блеклым и грязным. Дорога, как во сне, пролегала через сугробы посреди леса, почему-то у меня было плохое предчувствие, но оно и манило меня идти все дальше и дальше.       Шли мы молча по пояс в снегу, все были недовольны, кроме Декстера, он всегда безразличен и в этом его счастье. Приближаясь все ближе к поселку чувство тревогу сильнее и сильнее разгоралось в моем сердце. Ступив на его территорию, огороженную сырым деревянным забором, мы почувствовали сильный запах дегтя, видимо на станцию недавно прибыл поезд. — Ну и куда ты нас затащил? — Алекс все еще не могла отойти от вчерашнего, поэтому была сильно раздражена. — Куда идти то?! — Она закурила. — К станции пойдемте, где-то там мастерская была, вроде. — Рыжий пожал плечами и пошел вперед, слушая нескончаемый поток мата в его сторону.       Мы не ошиблись, когда дошли до станции, там стоял грузовой паровоз и несколько вооруженных стражников выгружали оттуда целые толпы усмиренных. Подобно скоту их погоняли кнутами и заводили на небольшие клочки земли, огороженные небольшим забором, где они смиренно ждали своей очереди, очереди на клеймение. Как бродячим собакам, прошедшим весь курс прививок, их обрезанные уши пробивают специальным пистолетом, оставляя бирку с номером. После этой нехитрой процедуры их заводят обратно в вагоны. — Что они делают? — Шепотом спросила я, когда мы проходили мимо толпы. — Нам нет до этого дела, Блэк, там они, а не мы. — Последовал ответ от рыжего. — Сначала нужно побеспокоиться о своей жизни и не вмешиваться в дела стражи. — Декстер, держись меня, мало ли они на тебя накинуться. — Обратилась Алекс к мужу. Не успел усмиренный подойти к жене, как из неоткуда возникли двое стражников, чем-то смахивающих на подбитых стрижей. — Просим прощения, но почему этот усмиренный находится вне «загона» и не имеет идентификационной бирки? — Поинтересовался стриж, поправив стоячий ворот своего белого мундира. — У меня сейчас нет настроения, чтобы разбираться с вами и с вашими правилами! — Набросилась на него Алекс. — Он — мой муж и я не хочу, чтобы ему поставили клеймо, как свинье на скотобойне и засунули в поезд, ясно? — Женщина, успокойтесь. Если вы заявляете, что это ваш муж, — вмешался второй чиж в мундире с синими полосами, — пройдемте с нами, проверим документы. — Правда жизни — не води с собой усмиренного. — Пробурчал Уильям, оглядываясь по сторонам. — Ну пройдемте. — Рыжий сверкнул глазами, держа руку под курткой, пряча что-то во внутреннем кармане.       Мы последовали за стражниками вдоль железнодорожных путей, куда-то к тому месту, где во сне стоял дом моей матери. Та же самая опушка, та же самая голубая ель, укутавшаяся в пушистый снег, но вместо того покосившегося домика с отсыревшей стеной…виселица, собранная впопыхах коллегами этой стражи. Под елью в мешках уже лежали трупы, а рядом с ними на снегу сидели приговоренные, прикованные к стволу цепями. Начальник с бульдожьей мордой, носящий тугой синий мундир, который был не в состоянии спрятать его большое брюшко, подошел к Алекс и начал с ней разговор, изредка жуя челюстями.       Рыжий гневно стучал носком сапога, ожидая, когда эта бессмысленная дискуссия закончится, Вельвет прыгал по сугробам, а я одиноко смотрела на то, как палач нажимает на рычаг виселицы и через пару минут снимает труп, стремительно сокращая очередь.       Прошло около пяти минут и к месту казни повели еще одного приговоренного, точнее приговоренную. Немного широкие плечи, узкий таз, темно-коричневые волнистые волосы спутаны, маленький нос с горбинкой, сломанный во время пьяного дебоша отца, грустные серо-голубые глаза, слезы в уголках глаз, родинка под треснувшей губой прямо по середине подбородка, неужели это она…       Я отказываюсь в это верить, отказываюсь, этого не может быть, это сон, очередной идиотский сон, созданный Винсентом, нет! — Мама! — Я крикнула во все горло, надеясь, что она услышит и узнает мой севший голос. — Элизабет?! — Она дернулась и посмотрела на меня, широко раскрыв глаза. — Элизабет! — Она начала рваться в мою сторону.       В слезах я подбежала к ней, забыв про Уильяма, Алекс, Декстера, Вельвета — их для меня не существовало, по крайней мере сейчас. — Пожалуйста, пять минут, я прошу всего пять минут. — Взмолилась она перед палачом. — Пять. Минут. — Получив одобрительный кивок, она накинулась на меня, крепко обняла и начала целовать лицо. — Мама, что, что происходит, я, я… — Я не могла ничего сказать, так как захлебывалась собственным плачем. — Я… — Тише. Помолчи. — Она приложила палец к моим губам. — У нас мало времени, а я многое хочу тебе сказать. — Я, я слушаю. — Судорожно кивнув, ответила я. — Прости меня, слышишь? Прости меня за все, за то, что не уберегла тебя два года назад, за то, что вела себя, как последняя блядь два года назад, за то, что у тебя не было матери, за то, что я не смогла найти тебя, спасти, защитить. — Она сглотнула и, смотря мне в глаза, её зрачки дрожали, продолжила. — Слишком мало времени, слишком мало, но знай, что я всегда тебя любила, люблю и буду любить, ты свет в моем сердце, несмотря ни на что. Эти два года я пыталась найти тебя, но безрезультатно. Пообещай мне, что будешь сильной и благородной, слышишь меня? — Я кивнула, мама заговорила дальше. - И, если встретишь своего отца, скажи, что я его простила и что он для меня все тот же честный пограничник, а не мразь, которой он стал. — Время! — Крикнул палач, подойдя к маме. — Идем, виселица может и подождет, а я нет, у меня приказ. — Не плачь, малыш, главное выживи и знай, что я всегда буду наблюдать за тобой, что я всегда буду в твоем сердце. — Её шершавые губы в последний раз коснулись моего лба, а я в последний раз почувствовала её нежный запах и тепло родного тела.       Дальнейшее происходило, как в тумане. Я не слышала, как мне кричали ребята, как они подбежали ко мне, как оттащили в сторону. Только звук поворачивающегося рычага, резкого открытия люка и свист веревки. Я думала, что это сон, плохой сон, ужасный сон, я так надеялась, но не всем везет в этой жизни.       Я не знала, сколько прошло времени, но мы уже возвращались домой той же дорогой, что и пришли. Все с тревогой смотрели на меня, чтобы успокоить, если начнется истерика, но её не было, вообще ничего не было, почти. — Скажите мне, — отсутствующим голосом я привлекла их внимание, — скажите мне, что она не мучилась. — Она не мучилась, смерть наступила мгновенно. — Нарушил минутное молчание Уильям, странно, но его слова успокоили пустоту в моем сердце. — Хорошо. — Коротко ответила я и пошла дальше.       Я не помню, как мы собирали вещи и чинил повозку, что я отвечала О'Мелли и Клодии на вопрос: «Что случилось». Сплошной космический вакуум полностью поглотил меня, закрыв передо мной реальность. В затылке стучало, желудок скрутило от тошноты и ком стоял в горле, отвратительное чувство. Я хотела уснуть и увидеть пустоту, забыв о произошедшем хотя бы на несколько часов. Новогоднее настроение мне больше не светит, да и от одной мыли о том, что мы приедем в город, наполненный радостными лицами, огнями и весельем, становится тошно.       Повозка монотонно тряслась, хорсы стучали копытами по каменной мостовой, все ближе приближаясь к Облачному городу. Я смотрела в окно на бегущие снега, сменяющиеся облысевшими деревьями, а в голове был образ её добрых серо-голубых глаз. Надеюсь, что скоро смогу смириться с этим горем, время — лечит.