Дикий цветок Лориэна

      Солнечный луч коснулся моей щеки, прогоняя дрему. Осветил небольшую спальню с деревянным куполообразным потолком, искусно украшенным резьбой, пробежал по невесомому балдахину над широкой кроватью и ускользнул в распахнутое окно на противоположной стене. Всего за один вечер пустынный заброшенный чердак преобразился в уютную маленькую комнату, наполненную украшающими жизнь мелочами.       Надев платье, умывшись и наскоро заплетя косу, я радостно выскочила навстречу новому дню. Первому дню в Имладрисе. Вечер приезда накануне был тягучий, неторопливый и утонул во множестве знакомств, как неудачливая оса в меде. И сегодня я предвкушала невообразимое количество открытий. Но в данный момент мной руководил голод, и вел он меня уверенно и настойчиво.       Ловко оседлав перила витой лестницы, я лихо скатилась вниз, огласив флигель восторженным восклицанием, и, конечно, уронила стоявшую у основания большущую вазу. Торопливо уничтожив следы ее падения и соорудив красочное нечто из рассыпанных цветов, я постаралась побыстрее скрыться в надежде, что никто ничего не заметит.       Не знаю сколько столетий простоял этот многострадальный сосуд возле лестницы, но едва я научилась соскакивать с перил, не задевая это внушительное сооружение, как вазу тут же убрали, чем лишили меня немалой доли удовольствия.       Непродолжительные поиски привели в большой, но уютный зал с огромным камином и длинным столом, окруженным восемью стульями с высокими спинками и впечатляющим креслом во главе. По правую сторону от него задумчиво сидел Элрохир. Я с любопытством посмотрела на него такого… без оружия и доспехов, которыми он, казалось, защищал от боли не только тело, но и свой разум. Откинув голову на изголовье, Элрондион расслабленно положил руку на резной подлокотник, и я неожиданно увидела, какие изящные у него пальцы. Пальцы музыканта, а не воина…       Элрохир так взглянул на меня, словно почувствовал, что я поняла о нем то, чем он не хотел делиться, и мягко кивнул, приветствуя.       - Маэ гованен*… - со смущенной улыбкой прошептала я.       Обойдя вокруг пустующего стола, я осмотрелась и под заинтересованным взглядом Элрохира выбрала себе стул рядом с ним. Как только я села, утопая в резном великолепии, и положила руки на подлокотники, то поняла, что стол находится чуть ниже моего подбородка. Не глядя на Элрондиона, который не сводил с меня глаз, я сползла со стула и хмуро оглянулась в поисках решения. И радостно закусила губу, увидев стопку чистых длинных салфеток, вроде тех, что были перекинуты через стол от одного едока к другому и опускались до самого пола, чтобы завтракающий мог положить их на колени, дабы случайно не запачкать одежды. Подхватив верхнюю, я продела ее через подлокотники стула и крепко связала. Забравшись на этот своеобразный гамак, я победно взглянула на Элрохира, который неожиданно тихо рассмеялся.       На это редкое, как я потом узнала, явление смогли полюбоваться его брат, сестра и появившийся следом Владыка. Элладан отодвинул для Арвен стул и, переглянувшись над моей головой с братом, сел справа от меня. Элронд занял место во главе стола, а с поклоном вошедшие Линдир и Эрестор, которых мне представили накануне, удостоились чести сесть рядом с его красавицей-дочерью. Едва все присутствующие молча обменялись взглядами, как в зал стремительно вошел высоченный статный нолдо с разметавшимися по плечам золотистыми, влажными, словно после купания, волосами и певуче поздоровался:       - Суилад!..**       Окинув всех взглядом поразительно голубых глаз, он выдвинул последний незанятый стул и сел. Точнее попытался. Так как неловко подскочил и в недоумении обернулся. Медленно и красноречиво лицо великолепного воина вытянулось.       Взглянув на кресло - единственное свободное - я невольно втянула голову в плечи и зажмурилась, как тот котенок, которого вот-вот проучит мама-кошка, ведь именно этот проклятый стул оказался… детским! Со ступенькой и завышенным сидением!       Элронд от неожиданности растерялся. Братья снова переглянулись над моей головой. Линдир, не зная куда смотреть, комкал салфетку, Эрестор… невозмутимо тянулся за рагу, а Арвен, грациозно поднявшись, поманила слугу…       - А-а-а… - не то протянул, не то простонал золотоволосый воин и, вдруг весело взглянув на меня, добавил, обращаясь к Элронду: – Теперь понятно, мой лорд, почему прекрасная Галадриэль так торопила тебя с последним визитом!       Покосившись в мою сторону, Владыка сдержанно улыбнулся и жестом предложил приступать к еде. В ожидании стула великолепный Глорфиндейл, а это был именно он – невозможно было перепутать этого статного мощного гондолинца, представшего предо мной во всей истинной красоте и внутренней силе эльдар, с кем-то другим - изучающе и с усмешкой рассматривал меня, чем вводил в жуткое смущение.       Обычно за столом Элронда собирались гости: друзья, мастера и воины Имладриса. И странники - те, кто оставлял эти земли, отправляясь на Запад, и те, кто уходил и возвращался. Тысячи лет являлись в Имладрис эльфы, люди, гномы за советом и мудростью, за защитой и напутствием. И каждый находил приют и доброе слово.       Но то утро было по-семейному тихим. Хотя, непривычная к таким трапезам, я страдала от чужого внимания, стараясь за бравадой скрыть неловкость. До сегодняшнего утра мне нечасто доводилось находиться в таком обществе. И украдкой я рассматривала тех, с кем отныне мне было суждено прожить долгие годы, и гадала, что же они думают обо мне…       Элронд. Полуэльф… Незыблемый. Непостижимый. Все и вся в этом месте вращалось вокруг него. Под его взором. От которого, мне казалось, было невозможно скрыться. Прекрасная Арвен, в чьем присутствии я так необъяснимо робела… Элрохир и Элладан, которые манили меня словно врата в неведомые дали, таящие в себе и боль и радость. Линдир – менестрель, поэт и певец, вплетающий мудрость и быль в простые слова - нежный и красивый будто девушка. Его игра на лютне так впечатлила меня накануне вечером, что я уселась возле его ног и зачаровано следила за тонкими пальцами, которые словно плели из мелодии невидимые путы, пленяя окружающих… Строгий невозмутимый Эрестор, советник и старый товарищ Элронда, которому в будущем я так боялась попасться на глаза. Его память была невероятно цепкой, и он мог даже через двадцать лет перечислить все мои шалости в таких подробностях, о которых я сама забыла.       И, конечно, Глорфиндейл. Перворожденный, возрожденный… друг и военачальник Элронда, знаменитый победитель балрога***. Когда он не смотрел на меня с неописуемым огоньком в глазах и ласкал взглядом еду, взор его был чист, как небеса, и так же светла душа. Глорфиндейл повидал то, что было неведомо никому из нас. И при этом в нем было столько удовольствия самой жизнью, что нечто теплое разливалось внутри и хотелось петь…       Но меня он полюбил смущать вопросами:       - А что, на перилах есть занозы? – вдруг спросил он, когда я с облегчением впилась зубами в аппетитный пончик с черникой уверенная, что все слушают его рассказ о холодных ветрах и лавинах, которые сходят с гор.       Дни летели за днями. Я не замечала их, упоенная новыми событиями, знакомствами и местами. Я узнала каждый уголок дома Владыки и была желанным гостем на кухне, кузне, конюшне, мастерских, сторожках воинов и многочисленных домах эльфов Имладриса.       Очарованная, полная жажды переменчивого мира, я днями напролет пропадала в кузнях, куда меня манили необъяснимая прелесть расцветающего красками нагретого металла в россыпи ярких, как солнце, искр и окалин, и та обманчивая легкость, с которой мастера создавали свои творения. Я часами могла наблюдать, как виртуозно затачивают лезвия изящных мечей и наносят на них охранные и колдовские руны. Элрохир привел меня в мастерские стеклодувов, где жидкое стекло, стекая алой каплей, переливалось всеми оттенками радуги и принимало самые причудливые формы, напрочь лишая меня ощущения реальности. И, конечно, завораживающими были механизмы прачечных, где удивительные машины играли с водами реки, раскручивая колесо, пленяя нескончаемым движением и гениальностью мысли… Много позже я видела нечто подобное в подземной крепости Ар-Трандуила, где свежая вода подавалась в покои силой реки и питала изящные фонтаны. Но в те дни детства это казалось чудом!       Даже я, дитя, не могла не заметить, как сильно отличался Имладрис от Лориэна. Лесные эльфы неторопливо и ласково пестовали дерево, и почти все строили из него. Машины и механизмы, подобные увиденным в Имладрисе, в Лориэне были неизвестны. И чужды. Конечно, были свои мастерские и умельцы, но такого торжества разума я не чувствовала и не видела. Элладан рассказывал, что в Имладрис пришли многие из тех, кто уцелел, когда полчища Саурона кровавой жатвой прошли по Эрегиону. И беглецы принесли с собой знания и умения, которые хранили все эти годы. Имладрис не блистал, как эльфийские твердыни прошлого, но необъяснимое умиротворение касалось каждого, кто находил здесь приют. И он больше, чем другие эльфийские поселения, напоминал о прошлом величии.       Братья Элрондионы уехали вслед за последним днем этуиль, словно уходящая весна прогнала их из дома. Мне очень не хватало их. Не хватало тех первых дней, когда они знакомили меня с Имладрисом и его жителями, их молчаливого присутствия, их неутомимой доброжелательности и терпения. Каждый вечер они выискивали меня в этом новом мире любопытства и познания, чтобы доставить к ужину и выслушать мою восторженную сбивчивую речь.       Сколько раз я будила их ночами, кидая камушки в окно, чтобы рассказать то, о чем впопыхах забыла. Сколько раз они не давали мне спать… Вот видна Высокая звезда, и ее свет непорочный, нежный, стекает серебром по спящим горам и воссоединяется с голубой лентой реки, которая несет это свечение до самого моря. А вот туман стоит над узким мостом, и звуки разносятся с такой удивительной четкостью, что слышно, как на том берегу неутомимого Бруинена белки спорят из-за потерянного ореха… Столько раз, стоило им только поманить, я, не спрашивая, бежала следом, предвкушая прикосновение к волшебству, окружающему нас…       Мне так не хватало их…       Ощущения новизны и любопытства во мне поутихли. И временами я маялась сама не зная, что не так. И только запах дождя, который прошел однажды ночью, ворвался в ясное утро и рассказал, что со мной.       Мне не хватало леса.       Лес, подступающий к самому поселению, любовно ухоженный, был совсем непохож на Лориэн. Наполненный светом и очарованием, он приглашал закрыть глаза и слушать, и вдыхать аромат, и… Но мне не хватало другого, необузданного, дикого простора, того, каким он был там, за горизонтом.       Мне не хватало музыки тянущихся к небу ветвей, напева гулливой воды и душистого озорного ветра. Не хватало тишины одиночества, голосов деревьев, которые склоняют друг к другу кроны, делясь новостями, и гомона птичьих голосов, вторящих им. Не хватало вольницы… И бездумных шагов по едва заметной тропе.       В то утро я просто не дошла до трапезной. Быстро свернув к полюбившейся спиральной лестнице, я лихо скатилась по перилам вниз и нырнула с подоконника в листву жасмина. Стрелой пронесшись по заднему двору, ухватила с лотка булочницы Ниммериль утреннюю выпечку и, прежде чем меня кто-нибудь окликнул, исчезла в зарослях боярышника.       Мне было все равно куда идти, главное подальше от такого оживленного места, как дом Владыки.       Подвязав подол юбки к поясу и засунув батон в этот своеобразный карман, я бегом устремилась туда, куда манила зелень подлеска, минуя облагороженные рощи, окружающие поселение. Туда, где шепот листвы будил мысли и наполнял душу красками леса и небес, целующих белеющие шапки гор. Словно обретя нежданную свободу, я чувствовала ликование, охватившее все мое существо. Раскинув руки и касаясь ладошками луговых трав, я кружилась и, запрокинув голову, со смехом подставляла лицо солнцу.       Весь день я провела, исследуя окрестности. Мне так хотелось побыть одной, что я совсем не думала, какой переполох может воцариться с моим побегом. И бездумно уходила все дальше и дальше от поселения.       Мой взгляд ласкали заросшие хвойным лесом склоны, возвышавшиеся вокруг Имладриса, бурные пороги игривой реки, где вода была так говорлива и задириста, так и норовила обрызгать и рассмешить. Удивительно мелодичные водопады окутывали музыкой брызг и радуги, встающей над ними, и слова сами складывались в песню… Тут и там встречались дубовые рощи и заросли орешника, а по гребню скалы, что так хорошо была видна из окна моей комнаты, карабкались вечнозеленые падубы.       С неописуемым чувством внутри я бродила по лесу, касаясь руками коры, листвы, ветвей… Я знакомилась, шепча слова приветствия, и мне казалось, что деревья прислушиваются и отвечают... В своем единении с лесом я скользила в тени его листвы, замирая над распускающим лепестки цветком и бросаясь наперегонки со стрекозами. Я видела животных, которые без особой опаски и интереса смотрели на меня. Старый вальяжный медведь да пара лисиц просто не обратили внимания. А молодой енот уставился с любопытством и даже исследовал следы. Еще один раз мне показалось, что какое-то большое животное наблюдало за мной и, обойдя стороной, приблизилось и рассматривало из-за камней. Но меня это мало беспокоило. Я не чувствовала угрозы с его стороны.       Тем не менее, я испугалась, когда увидела того, в ком вызвала такой интерес. Когда солнце склонилось к шпилю на смотровой башне, я уселась на большом гладком камне возле бурного ручья и вытащила из подвязанного подола ароматную булку. Вцепившись в нее зубами, я наклонилась, чтобы зачерпнуть воды, но так и замерла с протянутой вперед рукой и батоном во рту, потому что на меня смотрел волк совершенно невообразимых размеров.       Смотрел он с какой-то тоской и просьбой. И, наверное, поэтому мой испуг, одуряющий и позорный, мгновенно отхлынул. Вытащив надкушенную булку изо рта, я в первую очередь предложила эту странную еду зверю, что проводил ее голодными желтыми глазами. Разломив батон пополам, я бросила через ручей одну из половинок, сильно сомневаясь, что при ближайшем рассмотрении угощение понравится волку. К моему удивлению, тот стал толкать сдобу носом и, зажав лапами, выкусывать маленькие кусочки. А мне-то казалось, что стоило ему только раскрыть пасть, как вся булка мгновенно исчезнет в ней. Но волк едва ли не высасывал мякоть!       Хмурясь, я дивилась и рассматривала огромного зверя, который был чуть ли не с меня ростом. Таких волков я просто никогда не видела. Шерсть седая, длинная, была большей частью с проплешинами и колтунами, и, если присмотреться, можно было заметить, что зверюга, так умильно поедающая булку, знала лучшие времена. Выпирающий даже через гриву хребет явно говорил о том, что волк недоедает, что само по себе было странно.       Откусив большой кусок от своей половины батона, я зачерпнула воды и, прожевав, решительно подобрала юбки и шагнула в воду, переходя ручей. Волк опасливо покосился на меня и ощерился, являя великолепные клыки. Но свою часть сдобы прижал лапой и отдавать не собирался.       - Не ворчи, любитель булочек, не буду я отбирать у тебя твой ужин, - пробормотала я, пристраиваясь на камне в двух шагах от волка и внимательно рассматривая его.       На морде зверя ясно читались боевые шрамы – он мог постоять за себя, да и с зубами у него явно все было в порядке. Так в чем же дело?       Я все еще задавалась этим вопросом, когда он домусолил свой кусок булки и вопросительно взглянул на тот, который все еще был у меня в руке. И посмотрел он, и склонил голову, и даже хвостом повел… как собака. Озаренная догадкой, я протянула ему полбатона и воспользовалась тем, что он жадно потянулся к нему, подпуская меня вплотную. Оказавшись совсем рядом со зверем, я осторожно коснулась его, запуская руку в шерсть на шее.       И огромное животное, способное разорвать меня в считанные секунды, сначала отпрянувшее, вдруг тяжело облокотилось на мое плечо и жертвенно опустило на колени голову.       Слезы хлынули из моих глаз, когда я нащупала узкий заскорузлый кожаный ошейник, который душил этого здоровенного волка годами, заставляя питаться едва ли не листьями. Видимо, его щенком приручили, а потом он оказался предоставлен сам себе. Быть может, сбежал или его прогнали, или хозяин погиб… не важно. Этот огромный опасный зверь уже давно медленно умирал от голода и удушья.       Он не дрогнул, когда я высвободила из-под платья щиколотку, к которой был привязан узкий кинжал, подаренный мне молчаливым кузнецом-нолдо, что был польщен моим завороженным любопытством. Не шевельнулся, когда я, окрашивая шерсть его кровью, просунула кончик лезвия под ошейник. Волк лишь издал тихий утробный стон, когда я резко рванула кинжал кверху, и его огромная голова тяжело качнулась на моих коленях и прижалась сильнее.       Когда солнце коснулось вершин, нависающих над Имладрисом, позолотив шпили и купола, я нашла уютную лощину, на дне которой бил один из озорных родников, питающих Бруинен - реку, что огибала Домашний приют. Ледяная душистая вода задерживалась в небольшой заводи, которую, словно эллет сундук с нарядами, обступили изящные ивы. Вот там я и заночевала под очень старым раскидистым деревом, которое склоняло свои серебристые изогнутые ветви к самой земле.       Безветрие и удивительная тишина царили над миром. Воздух был недвижим и так ошеломительно чист, и осязаем, что, казалось, его можно взять в руки и спрятать в карман… Звезды, близкие и яркие, соперничали с луной, чей свет заливал замерший лес, который словно прислушивался к самому себе.       Где-то над моей головой вдруг запел соловей…       Ранним утром, обретя мир в душе, я возвращалась обратно и неожиданно увидела отряд из десяти эльфов, которые очень нелюбезно встретили меня, целясь из луков и выкрикивая предостережения. Еще не понимающая, что происходит, я была самым решительным образом оттеснена от них огромным зверем, который прикрывал меня своим телом и пятился, заставляя отступать назад.       Первым отреагировал подоспевший Элрохир, который, как я узнала позже, вернулся с братом прошедшей ночью. Резко выкрикнув приказ опустить луки, он подкрепил его действием, выйдя вперед и кладя ладонь на стрелу замешкавшегося воина.       - Эйриэн?!       - Меня что, обратно уже не пустят? – хмуро поинтересовалась я, кладя руку на загривок волка, который, надо сказать, был чуть пониже моего плеча. Тот, недобро посматривая на моих соотечественников, тут же уселся рядом.       - Этот зверь, Филигод. Таких не приручают, - тихо и с явным сожалением сказал Элрохир. - Он наполовину большой северный волк, кроха. И то, что он обожает тебя, не найдет ему место в Имладрисе.       Слезы навернулись на мои глаза.       - Но он же не виноват в этом, - прошептала я, думая о том, что ему, полукровке, нигде нет места. Ни в людских селениях, ни в стае волков…       Элрохир понял меня лучше меня самой.       - В этом никто не виноват. Пойдем… Отец ждет тебя.       - Он опасен, - коротко сказал Элронд, когда наша компания в окружении обеспокоенных обитателей дома явилась пред очи Владыки.       - Не для нее, - так же немногословно возразил Элрохир, неожиданно взявший на себя роль защитника моего лохматого друга, который самым беспардонным образом уселся и принялся гонять блох под ошеломленным взором хозяина дома.       - Да. Для всех остальных… - пробормотал Элронд, хмуро рассматривая голое пузо и бок, проплешины на котором являли старые шрамы.       Я с мольбой посмотрела на Владыку и пихнула ногой расслабившегося зверя, непонимающего всей важности момента. Поднимаясь, тот радостно заскоблил когтями по каменной мозаике веранды и привалился ко мне. От неожиданного веса я покачнулась. И вдобавок была подвергнута облизыванию.       Арвен прикрыла рукой глаза, в которых, как я заметила, таились и улыбка, и упрек.       Оттащив за брылю морду волка от своего лица, я беспомощно оглянулась на Элрохира, который, словно завороженный этим моментом, вздохнул и привел последний аргумент:       - Он уже не молод, отец. И не сможет выжить в одиночку. Ему нужна стая. Или хозяин…       Мне было позволено «оставить» волка.       Но. Он не должен был появляться на кухне… Особенно после того, как до полусмерти напугал Ниммериль, когда смел в считанные секунды весь противень с ревеневыми пончиками, выставленный остывать перед ужином. Он не должен был появляться в конюшне, что естественно приводило к панике среди лошадей. Правда, через несколько дней, скрываясь от разгневанного Эрестора, чьими гребнями я расчесала шкуру волка, мне довелось ночевать вместе со своим питомцем в стойле жеребца советника, и в конюшне нас больше не боялись. И в кузне тоже нельзя было показываться… и… и…       И он не должен был появляться в доме лорда Элронда.       Все бы ничего, но вот с последним требованием сразу как-то вышло комом.       В первый же вечер я вертелась на своем стуле с приподнятым сидением и изнывала от тягучего молчания, нависшего над обеденным столом. Тоскливый трубный волчий вой раздавался за окнами.       Под эту душераздирающую музыку ни у кого кусок в горло не лез.       - Нет! Ну это невозможно! – не выдержал лорд Глорфиндейл. – Прикажи его уже впустить, Владыка!       Линдир уронил вилку, которая мелодично звякнула об пол.       - Это монстр, друг мой, - сдавлено прошептал он гондолинцу, который, пожалуй, единственный еще не видел моего нового питомца.       - Рогов у него нет, - отрезал недовольно Глорфиндейл, - а остальное меня не волнует! Сжалься, Владыка!       В этот момент волк как-то особенно тоскливо заскулил, и Элронд устало махнул рукой слуге, который тут же поспешил распахнуть двери на веранду.       - Пончик! – звонко выкрикнула я, вызвав невольные улыбки, которые слегка потускнели, после того, как обладатель забавного имени явился пред наши очи и с грохотом водрузил голову на стол рядом с моей тарелкой.       Окаменевший от удивления лорд Глорфиндейл молвил:       - Не балрог. Но удивил.       Почувствовав в тот первый вечер слабину, Пончик так и норовил пробраться в дом. Вскоре он не хуже меня знал все лазейки и, затаившись в вечерних сумерках, только и ждал, когда я открою дверь на террасу, чтобы тут же уверенно процокать к лестнице, ведущей во флигель.       Обычно мы благополучно проникали в мои покои и покидали их ранним утром, но тем осенним вечером в холле заседал Глорфиндейл, глубокомысленно замерев с бокалом вина, и не было решительно никакой возможности миновать его на пути к лестнице.       Я долго пыталась впихнуть Пончика в дом через окно, низкий подоконник которого так и предлагал воспользоваться им не по назначению. В ход шли и уговоры, и сила, которой у меня едва хватило, чтобы подтолкнуть волка к оконному проему. И был даже момент, когда мне казалось, что туша зверя, зависшая на подоконнике, перевалится внутрь, но в последний момент мы запаниковали, услышав шаги Эрестора, присоединившегося к гондолинцу, и свалились грудой обратно в темноту сада.       - Ну ты и наел бока за пару месяцев! – ворчливо пробормотала я сконфуженному Пончику.       Но я не могла бросить его одного!       Оставался только один вариант.       Впустить волка на западную галерею, куда выходили двери гостевого флигеля и библиотеки, в которой так любил проводить время Владыка. Иногда мне казалось, что он живет в этом хранилище памяти. Когда мое утро только начиналось, Элронд уже был там, когда я ложилась спать, дрожащий огонек в стрельчатых окнах подсказывал, что мой лорд по-прежнему в воспоминаниях и мыслях – своих и чужих.       Полы западной галереи были деревянными. И после недолгих раздумий мне пришлось обуть волка в здоровенные войлочные тапки, с помощью которых трудолюбивые слуги натирали дубовый паркет. Таким образом я пыталась скрыть провокационное цоканье когтями по полу, ну и, конечно, избежать жутких царапин, которые Пончик оставлял, когда скользил на поворотах или быстро срывался с места.       Тапки были довольно внушительных размеров и неожиданно для меня очень испугали зверя, лапы которого вдруг оказались подвержены дрожи и расползанию. Видя панику на несчастной морде Пончика, я поняла, что все мои ухищрения могут пропасть зря, если он заскулит от беспомощности, распластавшись на пузе. К моему ужасу, лорд Элронд, которого я видела сквозь ажурную стену, отделяющую библиотеку от галереи, поднял голову и, словно прислушиваясь, оглянулся. Испугавшись, я подтолкнула упирающегося Пончика под зад, и он, раскорячившись, медленно заскользил по паркету. Разбежавшись, я придала значительное ускорение бедному зверю, который закаменел в одной позе и всклоченной статуей пролетел мимо проема дверей, из которого растекалась полоса света. Оскальзываясь, я еще менее грациозно пронеслась следом.       Владыка все же вышел из библиотеки и недоуменно осмотрел темную галерею. И даже если увидел тапок, валяющийся у лестницы, то не придал этому значения, потому что вернулся обратно к чтению старых манускриптов.       И страх и хохот бились в моей груди. Нарушение приказов и собственная удаль кружили голову и возбуждением плескались в крови. Приключение волку нравилось гораздо меньше чем мне, и он взволнованно облизал мое лицо. Подбодрив друга, я повела его на второй этаж, чтобы оттуда сразу же попасть в свой флигель.       Мы тихо крались по коридору, прислушиваясь к собственным шагам. Теперь было, главное, никого не встретить. Но почему-то всегда, когда такие мысли закрадываются в голову обязательно что-то происходит.       Мы никого не встретили. Мы просто врезались в доспехи, которые младший оруженосец Элронда Анунсул выставил из покоев Владыки для полировки. Полироль неприятно пахла, и, чтобы избавить господина от запаха, Анунсул вынес этим вечером стойку с доспехами в коридор и оставил там, где она никому не мешала.       Эльф, конечно, заметил бы нечто подозрительное в преломлениях темноты, мое же зрение было далеко от безупречного, и в сумерках я слепла почти так же, как человек. А Пончик, не подозревающий о моем несовершенстве, даже не думал меня останавливать.       Грохот был такой, словно на нас железным дождем обрушилось небо. Волк куда-то стремительно сиганул. А я почему-то судорожно собирала детали и наугад цепляла на стойку. Топот, хлопанье дверей, обеспокоенные голоса и блики огня, заметавшиеся за поворотом, заставили меня бросить эту бессмысленную попытку замести следы. Протиснувшись в узкое оконце, я вылезла на улицу и замерла, распластавшись на карнизе.       Я могла только догадываться, что перебудила весь дом. И больше всего сейчас переживала, что кто-нибудь встретит спасающегося бегством Пончика, и вся вина падет на него. Но после обеспокоенных голосов и торопливых шагов, странное молчание и смешки в коридоре удержали меня от немедленного признания.       - Ну… - протянул вдруг голос Глорфиндейла, - плюмаж в районе паха – это даже устрашающе!       - Думаете этим орков напугать? – с холодной язвительностью уточнил голос Эрестора.       - Помрут от хохота, - коротко отрезал гондолинец.       Громкий смех и последовавшее за этим шиканье разрядили обстановку и быстро разогнали сбежавшихся на шум эльфов.       Я еще выждала какое-то время, прежде чем скользнуть обратно в дом. Больше всего меня сейчас волновало, где Пончик.       Голос, раздавшийся над головой, перепугал меня так сильно, что я чуть обратно в окно не сиганула:       - Я бы на вашем месте, мое неугомонное дитя, выгнал бы зверя из спальни Владыки до того, как он обнаружит это волосатое чудовище в своей постели.       В сумрачном свете, льющемся из окна, едва угадывался силуэт лорда Глорфиндейла.       - Но откуда?! – вырвалось у меня.       - Все дело в моей сентиментальной ранимости. Или вы хотите меня убедить, что Линдир или прекрасная Арвен Тинувиэль могут так храпеть?!       На утро мне пришлось объясняться с Владыкой и целую минуту я подозревала, что ему все рассказал лорд Глорфиндейл, который так удачно отбыл из Имладриса. Ведь мне удалось вытащить Пончика из постели лорда Элронда, который задрых там, как и подозревал гондолинец, и перетрясти простыни. Но Владыка так повернул разговор, что даже не коснулся прошедшей ночи. Впрочем, мне от этого легче не было.       Вообще, в моей жизни нечасто случались моменты, когда мне хотелось провалиться под землю. И почти все они прошли пред очами Владыки. Он обладал особым даром - устыдить, не произнося громких слов и длинных отповедей. И, ожидая подобных бесед в будущем, я ужасно переживала…       Тот разговор дался мне с трудом. Я знала за собой вину, и это добавляло особую нотку в нашу печальную мелодию.       Нет, волка не изгоняли из Имладриса. Но то наказание, что озвучил мне Владыка, было гораздо тяжелее, чем я могла предположить. Он выбрал для Пончика нового хозяина, и теперь мне оставалось со дня на день ожидать его. И каждое утро стало для меня последним, бесценным…       Правда, дни убегали вслед за месяцами, унося листья с деревьев и белые мухи снега с лугов, пробуждая весенние ручьи и летние птичьи трели. Но я ждала. Ждала, что однажды расстанусь со своим другом.       Потом, много лет спустя, я поняла, что Элронд готовил меня к тому, что и его я должна отпустить. Но в то время я училась радоваться каждой минуте, и, наверное, мое озорство стало еще более необузданным. Особенно после того, как Имладрис снова покинули братья Элрондионы и лорд Глорфиндейл. В их отсутствие ничто не удерживало меня в поселении, и мы с Пончиком пропадали в лесах и горах, наслаждаясь еще одним подаренным судьбой днем.       Они возвращались!       Уже не в первый раз я выбиралась в леса по ту сторону Бруинена. Сопровождаемая волком, я не боялась ничего. И сейчас увидела их с северного утеса – отряд из трех маленьких фигурок, что мелькал на петляющей через осенний лес тропе.       Полная ликования, я стрелой помчалась навстречу Элрондионам, забыв о своем решении не появляться перед ними в таком виде – разорванный подол платья и колени в ссадинах неизменно вызывали всеобщее волнение. Единственный, кого не беспокоила моя внешность, был Пончик, что с такой беззаботно-щенячей мордой несся сейчас следом за мной.       Вылетев на тропу прямо перед всадниками, я взвизгнула от восторга и бросилась в объятия Элрохира. Он успел подхватить меня, спасая от копыт своего жеребца:       - Сумасшедшая! – рявкнул Элрондион, впрочем, без особого упрека.       - Валар! – раздалось рядом гневно-ошеломленное восклицание Элладана.       Засмеявшись, я увидела, что к нему в седло, по моему подобию, в один прыжок взгромоздился Пончик, чуть не уронив сына Элронда вместе с конем. Волку тут же досталась своя порция грубоватой ласки.       Ехавший последним лорд Глорфиндейл насмешливо заметил:       - А я предупреждал, когда оставили зверюгу, что до добра это не доведет. Дичаешь на глазах, дитя. И не пристало эллет сиять разбитыми коленками и лохмотьями! Найди уже старые штаны мальчиков, сколько можно доводить до обморока служанок Арвен?!       «Мальчики», переглянувшись, хмыкнули и пришпорили лошадей. Конечно, к вечеру я стала обладательницей нескольких юношеских костюмов близнецов и даже сапог, которые оказались мне как раз впору.       Рассветным утром я выскользнула из флигеля и, сбивая обильную росу с трав, побежала к конюшням. Я хотела до завтрака искупать Пончика, которого изводили мелкие кровопийцы. Не желая попасться кому-нибудь на глаза, я нырнула в тень от сарая для сена и прокралась до самого загона, когда услышала шум из конюшни. Но это был всего лишь коневод Харгам, который опустил возле дверей тяжелое ведро и со смехом поприветствовал друга:       - Не вздумай пить, Лаэр! Это для лошадей!       Пока мужчины обсуждали очередной слишком жаркий для осени день, я скормила Пончику кашу, которую выпросила у Ниммериль, и, поглаживая отливающую серебром шерсть, задумчиво смотрела, как волк увлеченно облизывает миску.       Седина тронула его загривок и лапы, и словно опалила брыли. За два года он отъелся, стал сильным и выносливым… Но судьба вынесла свой приговор задолго до нашей встречи. Его время уходило. Беспощадно и неотвратимо. Мне горько было это сознавать. Но мгновения, как вода, утекали из ладоней, и я желала лишь одного – чтобы мой друг получил все, чего был лишен.       Нащупав колтун подмышкой у Пончика, я вздохнула и, оставив волка обниматься с миской, пошла на конюшню, чтобы по традиции взять у Лаэра гребень и специальные ножницы, которыми подрезали гриву. Когда веселый нолдо не откликнулся на зов, мне пришлось самой искать необходимый инструмент, и, неожиданно для себя, я обнаружила в пустующем обычно стойле незнакомого гнедого коня. Коренастого, с мохнатыми бабками и брюшком. Вместо приветствия он выкатил губы и предъявил крупные кривоватые зубы.       Пришедшая в замешательство, я не знала, что сказать ему в ответ, и показала язык. Конек не остался в долгу – всхрапнул, как будто даже довольно, и вывалил серовато-розовый язык, и победно закивал головой.       Я рассмеялась.       - Может, ты пить хочешь?       Конь снова закивал головой.       Поозиравшись, я увидела ведро, что принес Харгам, и, с трудом его приподняв, поднесла к стойлу лохматого конька.       Тот, с жадностью причмокивая, принялся пить.       Вообще, меня как-то сразу смутила жидкость в ведре. Она была мутная… Но я решила, что мне это показалось в сумраке конюшни. И Харгам сказал, что это для лошадей.       Просто я не знала, что это… средство из отвара грибов для обработки шкуры от клещей.       Не знал этого и конек, который с удовольствием выхлебал полведра и начал строить мне рожи, вынуждая прыснуть от смеха, а потом и вовсе расхохотаться.       Он и скалился. И закатывал глаза. И устрашающе хрипел. И пускал слюну. И пританцовывал. И даже уселся на зад, как Пончик. А вскочив, запутался в ногах и едва не рухнул.       - Какой позор на мою седую голову! – пробормотал странный сморщенный старичок, присоединившийся ко мне, рассматривая, как конек, нисколько не стесняясь еще одного зрителя, выкинул очередное коленцо и уткнулся в мои ладони выпяченными губами. – А я ведь говорил Гэндальфу, что лошади - это не кролики!       Я не могла с ним не согласиться. Лошади – определенно не кролики! И с интересом заглянула в гнездо, свитое малиновкой на его побитой временем и молью шапке, где голубело крошечное яичко.       - Кролики ни за что не стали бы пить перебродившую грибную похлебку, не то, что этот пьяница! – сетовал старичок, с неодобрением наблюдая за расплывшейся в ухмылке мохнатой мордой коня.       - Стали бы, стали бы, - невозмутимо не согласился со старичком лорд Глорфиндейл, облокотившийся рядом с ним на воротца стойла. – Из ее рук даже мордорские колючки стали бы… Это же наша Филигод!       Я возмущенно насупилась.       - Ее бы на переговоры к гномам с таким-то даром, - задумчиво добавил он. – Но Владыка решил это отложить, пока не будет уверен в их безопасности.       - Но, милорд!.. – воскликнула я, совсем растерявшись, когда увидела, что лорд Глорфиндейл поудобнее уселся на ясли, подложив ладонь под подбородок, словно настраиваясь на задушевную беседу, и уставился на меня своими до невозможности синими глазами. – Я же не знала, что это… А что это?!       К моему счастью, в конюшне появился Элладан и не дал Глорфиндейлу вдоволь насладиться моим ошалевшим видом. Он-то и раскрыл мне, что за замечательное пойло принес Харгам для лошадей. Я испуганно посмотрела на устраивающегося по-собачьи спать конька.       - А он не умрет? – вырвалось у меня.       - Если только от похмелья, деточка, - поджав губы, пробормотал старичок, с укором глядя на своего четвероногого спутника, который с таким неподобающим для лошади видом устроился прикорнуть.       Вот так я познакомилась с Айвендилом или как звали его многие - Радагастом Бурым. Он был странным. Он был мудрым. Он бесконечно и беззаветно любил зверей и птиц. Любил так, как ни одно другое дитя Эру под этими звездами. И когда пришло время ему покидать Имладрис, я отпустила с ним моего волка.       Именно его призвал два года назад Владыка Элронд. Именно его я ждала все эти бесконечные месяцы. И, наверное, я бы не отпустила Пончика с тем, кто любил его меньше чем я.       Радагаст Бурый пришел в Имладрис рассветным утром. Таким же прекрасным утром он и покинул его спустя несколько дней. Ни с кем не прощаясь. Ничего не обещая… Он лишил меня возможности сказать другу «до свидания».       Я чувствовала запах. Остро. Ярко. Ошеломительно. И мир был другим… Он расстилался предо мной, словно складки чудного покрывала, вздымающего холмы и травы, и нужно было бежать со всех четырех лап, чтобы успеть за коренастым конем и его всадником… Бежать. Бежать. Бежать, высунув язык, и прыжками догонять его. Он не оглядывается, зная, что я несусь следом, обгоняю, исчезая в зарослях, чтобы тут же вынырнуть из других…       Вздрогнув, я… проснулась.       Странные ощущения владели мной. Я все еще осязала, обоняла!.. Я очнулась от дремы с глубоким чувством опустошения. Пониманием потери. Растерянная, я спустилась во двор и невольно окинула взглядом лужайку у западной веранды, где так часто в этот час ждал меня Пончик. Почему-то я знала. Знала, что он ушел. Что он счастлив… Что ему хорошо без меня…       Оглушенная осознанием этого, я слепо оглянулась вокруг, не замечая обильного листопада, предвещающего холода. Где-то внутри билась обида. Ему хорошо без меня. А мне… мне больно. Я остро чувствовала его эмоции – восторг, жажду, интерес и свободу... Я понимала, что с моим волком происходит то, чего я желала ему. Но мне было больно, что он так легко ушел.       Опустошенно опустилась я на пол беседки среди застывших в безмолвии вязов и бездумно касалась сухих листьев плюща, что забросил за ажурные перила ветер. Я так любила эту беседку. Так любила ступать по выстилавшим полы доскам босиком, чувствуя неровную, вытоптанную временем, поверхность. Обычно мы с Пончиком забирались сюда, когда, как это бывает в гористой местности, дождь буквально обрушивался с небес. И я лежала на полу, как сейчас, поглаживая доски - золотистые, странно обработанные, волнистые от частых мелких сучков... а волк лежал рядом и лениво косил глазом…       - Эйриэн.       Элрохир.       - Я знаю все, что ты хочешь сказать, - тихо сказала я.       - Мне жаль… - прошептал Элрондион, присев рядом, и вдруг протянул руку, и коснулся моих рассыпанных по полу волос.       Я посмотрела на него, так близко наклонившегося, и едва сдержалась, чтобы не заплакать - от жалости, именно его жалости, так ощутимо сжавшей что-то внутри... И отвернулась, прижимаясь щекой к полу беседки, а пальцы бездумно пробежались по странным волнистостям.       Где-то рядом послышались шаги Элладана.       Я знала, что братья просидят рядом со мной весь этот день.       Мне было это нужно.       Много раз мне снились сны, уводя дикими тропами на восток за Мглистые горы, через Высокий перевал и дальше в неведомые пределы. И я хотела верить, что это Пончик разделяет со мной свои странствия, позволяя почувствовать пленительный восторг бесконечного путешествия. Я очень быстро отпустила его из мыслей, освобождая от своей тоски, и поняла, что радость поселилась в сердце. Мое желание исполнилось, хоть я это не сразу поняла.       Мой друг был счастлив.       Я никогда больше не видела Пончика. Но когда пришло его время уходить из этого мира, я словно ощутила шершавый язык волка, коснувшийся щеки, и все во мне сжалось.       - Наваэр, нин меллон…****       Тягучие сумеречные облака касались края неба, цепляясь за острые пики горных вершин, и словно по тающей лестнице стекал в долину свет звезд.       Мне не спалось.       Усевшись на подоконник распахнутого окна в своей спальне, я вслушивалась в ночь, всматривалась в изломанные очертания скалистых хребтов и не понимала, что так тревожит и как будто ноет в груди. Я не знала прежде таких бессмысленных и утомительных бдений. В надежде, что прогулка освежит меня и развеет странное настроение, я, как была в ночном платье, выскользнула на двор.       Ранняя весна, напоенная запахами земли и просыпающейся листвы, будоражила. Как ни старалась, я не смогла найти успокоения в голосах ночи и лишь намочила кружевной подол платья, который теперь неприятно касался ног и холодил лодыжки. Это добавило нестерпимого ощущения и желания что-то срочно сделать.       И, поддавшись порыву, я подобрала на земле несколько камушков и, обойдя флигель, бросила первый в узкое стрельчатое оконце с витиеватым витражом. Жалобный звон стекла оповестил, что, несмотря на сумерки, я попала туда, куда хотела. Второй камушек уже влетел в распахнутое окно.       Уцепившись за низкую ветку старой яблони, росшей так близко к дому, что со стороны казалось будто она облокачивается на стены, я, путаясь в подоле, ловко забралась на дерево и через несколько мгновений встретила вопрошающий взгляд Элрохира.       - Звезды не спят. Ветер не спит… - пробормотала я, неожиданно растерявшись, не в силах объяснить, что не так.       Элрохир молча сделал приглашающий жест и отступил от окна в глубь комнаты.       Пока я отцепляла кружево от сухой ветки, он успел одеться и, когда я перекинула ноги через подоконник, оценивающе взглянул на мокрую юбку и кивнул на свою кровать:       - Ноги укрой…       Забравшись в еще хранившую тепло постель, я укутала замерзшие ноги и виновато улыбнулась Элрохиру, который уселся напротив меня на кровати. И прежде, чем он успел о чем-нибудь спросить, выпалила:       - Расскажи мне что-нибудь!       - Что? – он улыбнулся.       - Не знаю… - я оглянулась, мучительно ища тему, и заметила книгу в потрепанном кожаном переплете, лежащую на подушке страницами вниз. – О чем эта книга?       Элрохир покорно взял в руки томик, и я заметила, как он ласково погладил ее по корешку. В склоненном к страницам лице царили мир и ласка… И когда он заговорил, голос его был неожиданно тихим и нежным.       Я была уверена, что он не пытается разобрать строк, по которым скользит пальцами, что глаза его незряче смотрят на страницы книги, и лишь память роняет с губ задумчивые строфы, что так певуче рассыпаются в темноте:       Ты тихо позови меня туда, где тонут в море облака,       Где брызги пены кружевной растают на песке слезой.       Где бездна синяя поет, на запад за собой зовет,       Где белой чайки рвется стон и раздирает душу он...       Там ночь роняет звездный свет, и целый мир в мечту одет,       А бархат мхов укутал лес, что замер кладезем чудес.       Там птица гордая, не зная страх, расправит крылья в небесах       И дикий конь, лишенный пут, придет на зов, когда зовут…       Там травы стелются душистою волной под переменчивой луной,       И в нежном шепоте лесов, под трели птичьих голосов,       В сплетенье ивовых ветвей выводит песню соловей.       И солнца луч тревожит сны, чтоб оживить твои мечты…       Ты только позови меня туда, где играют с ветром облака...       Вихрь ощущений, захвативший меня, отступил, отхлынула волна мурашек, и что-то неосознанное заставило сделать глубокий жадный вздох. И задумчиво улыбнуться, не высказав слов… Я осела в постели, устраивая голову на подушке и тихо сказала, прислушиваясь к шороху падающих с небес душистых капель:       - Дождь…       - Дождь… - как эхо повторил за мной Элрохир.       Мой сон был невесом, как дымка над гладью моря… И я слышала, как пришла Арвен. Слышала ее взволнованный голос. Мне было неожиданно приятно, что она искала меня и беспокоилась. И, лелея это теплое чувство внутри, я не сразу поняла, что она упрекнула брата за то, что тот позволил мне явиться ночью в его спальню.       - Она не чувствует своей власти, Элрохир. - В голосе Арвен звучала тихая грусть. - Это нечестно по отношению к тебе. Скоро она станет девушкой и с легкостью будет смущать мужские умы, сама не понимая, что творит.       - Ты преувеличиваешь, Арвен…       - Нет. И ты сам это знаешь. Просто ты не хочешь, чтобы она взрослела… Поговори с ней.       Брат и сестра долго молчали, но я чувствовала их присутствие. Меньше всего я хотела в этот момент привлечь их внимание и дать неловкости, завладевшей мною, смутить их.       Незаметно для себя я провалилась в сон, а когда проснулась, то первый луч солнца коснулся шпиля смотровой башни. Элрохир все так же сидел в изножье кровати, на которой я спала, словно приход Арвен мне приснился... В его руках все еще лежала книга. Вот только глаза были закрыты, и лицо мечтательно-прекрасно. Несколько мгновений я впитывала эту картину, зная, что запомню это навсегда…       Когда я оглянулась, прежде чем спрыгнуть на ветку яблони с подоконника, то увидела, что Элрохир смотрит на меня, и мягкая улыбка затаилась на его губах.