Конечно, я прощаю тебя

Им остаётся жить всего несколько минут. Впервые на памяти Джона Шерлок не может найти выход из смертельной ловушки. Это конец. Последний шанс, которого не было тогда. На этот раз он должен сказать... – Ты был самым лучшим и мудрым из всех, кого я знал. Конечно, я прощаю тебя. – Что? Прощаешь? – Кажется, Шерлок поражён до глубины души. Его покрасневшие глаза наполнились слезами, а нижняя губа заметно дрожит. – Господи, Шерлок, конечно прощаю. – Слова сопровождаются рваными всхлипами, которые имеют свойство выходить тем громче и отчаяннее, чем дольше их сдерживали. – Неужели ты правда думаешь, после всего, что ты совершил... ты правда, чёрт возьми, думаешь, что можешь сделать что-то такое, чего я не смогу тебе простить? – Ну. Да. То есть, мы же сейчас погибнем из-за меня. – В тот раз я умер вместе с тобой. И хуже уже не будет, – произносит Джон себе под нос резким шёпотом так, что не уверен, расслышал ли его Шерлок, пока в ответ вагон не наполняется пугающей тишиной, нарушаемой только неровным дыханием обоих. Он смотрит на пол, на свои ботинки, думая, как всего через какие-то минуты они превратятся в комья дымящейся резины и съёжившейся почерневшей кожи. И на мгновение задумывается, взлетит ли он на воздух вместе с ними или нет. – Ты... что? – голос Шерлока не громче его дыхания, такой же срывающийся и сдавленный. Джон поднимает взгляд, смотрит прямо в широко распахнутые неверящие глаза Шерлока, и вся мощь возникших между ними эмоций физически ощутимо бьёт его в грудь. Он невольно отступает на пару шагов, осознав весь ужас и несправедливость момента. Горло обжигает злая обида. Как жил неудачником, так им и помрёт. Джон Ватсон. Само его чёртово имя такое прочное, надёжное, безопасное. Он всегда старался поступать правильно. Потратив раннюю юность на заботу о родителях-алкоголиках, потом прощал все прегрешения своей сестре, страдающей от той же беды. Он воевал за свою страну, за что заработал пулю в плечо. Он спас много жизней – одному богу ведомо сколько – как солдат, как врач и как правая рука консультирующего детектива. Он старался не считать себя каким-то особенным, хотя в глубине души понимал, что большинство нормальных людей не подвергают себя стольким опасностям сознательно, тогда как для него это превратилось в некую зависимость: забывать себя в заботах о других. Годы войны, ранение – смерть научила его быть готовым ко всем превратностям судьбы, но ничто не могло подготовить его к такой стихии как Шерлок. Шерлок вошёл в его жизнь, когда Джон уже не знал, кто он есть, когда он был настолько потерян и одинок, что не видел для себя никаких перспектив. Шерлок сходу снёс это жалкое покинутое создание, как цунами начисто смывает всё с поверхности земли. Кошмары прекратились, депрессия отступила. Цель опять нашла его, и этой целью был Шерлок. Джон и в отношении Шерлока старался поступать правильно, пусть это вставало ему иногда поперёк горла. Он играл роль ассистента, смиряя гордость и улыбкой встречая неприятную критику. Он играл роль напарника, даже когда это нарушало порядок его новообретённой мирной жизни – мешало устроиться на работу или выспаться. И изо всех сил притворялся лучшим другом, стискивая зубы всякий раз, когда нахлынувшее желание отказывалось принимать тот факт, что Шерлок не может испытывать подобных чувств, и было бы нечестно давить на него в таком щекотливом вопросе. Шерлок прямо сказал, что в этом качестве его никто не интересует, сказал это в первый же вечер, когда Джон откровенно прощупывал почву. И Джону пришлось отступить, заодно позволяя Шерлоку расстраивать все свои интрижки, хотя был абсолютно уверен, что с Шерлоком в этом деле рассчитывать не на что. К тому времени, как они были знакомы меньше двух лет, Джон понял, что бы ни случилось, он ни за что с Шерлоком не расстанется. Он смирился и завязал со свиданиями, понимая, что они превратились в фарс. В его жизни, в его сердце не было места никому, кроме Шерлока. Он навсегда запомнил какой покой ощутил наутро после принятого решения – он решил довольствоваться тем, что имеет. Тогда, глядя на соседа поверх стоящих между ними дымящихся кружек кофе, он был абсолютно уверен, что может провести так всю жизнь и быть счастлив. Он физически ощущал любовь, которой были полны его глаза, и Шерлок, посмотрев на него, смутился. – Что, Джон? – Да так, просто. Хорошо сидим, почаще бы так. – Ага. Верно. Шерлок никогда, ни разу не комментировал тот факт, что у Джона исчезли все подружки. Должно быть, он заметил, что Джон перестал ходить на свидания, и теперь каждый вечер, если они не гонялись за преступниками и не заполняли бумаги в Скотланд Ярде, они проводили вместе на диване в пижамах, часто под одним одеялом на двоих, из-под которого Шерлок время от времени вылезал, чтобы заварить чай. Должно быть, он заметил, как дружеское расположение Джона превратилось в нерушимую связь на всю жизнь... Но Шерлок никогда не говорил ничего такого вслух. Хотя порой бывало просто невыносимо наблюдать изящные движения мышц под рубашкой на шерлоковой спине, когда тот играл на скрипке, и знать, что нельзя до них дотронуться, почувствовать пот своими губами, пока Шерлок будет задыхаться от наслаждения, Джон наступал на горло своим желаниям и напоминал себе, что ему и без этого хорошо. Обязано быть хорошо. Джон часто представлял их двоих как некую невозможную солнечную систему, где каждый был одновременно и солнцем, и планетой, бесконечно и беспомощно вращающимися вокруг друг друга. – Ты меня слышал, – отвечает Джон севшим голосом. Он осознаёт каждую молекулу воздуха, проходящую через лёгкие, и чувствует биение сердца, пульсирующее в висках. Он никогда ещё так ясно не ощущал себя живым. Даже в армии, где какофония войны заглушала любые мысли, кроме Боже, дай мне жить. Время останавливается. Это их могила. Сейчас он умрет, и Шерлок умрёт. Вместе... хоть какое-то утешение. Если бы ты умирал, если бы тебя убили... что бы ты сказал в последнюю секунду? – Джон, послушай... Мне очень-очень жаль... Он говорит без перерыва. Он бы так и продолжал извиняться, пока их не разорвёт в клочья, потому что такой уж Шерлок. Не даст и слова вставить, заговорит до смерти – буквально. – Шерлок, заткнись. Это звучит грубее, чем хотел Джон, Шерлок резко захлопывает рот, а в прекрасных глазах отражается боль. Господи, как же он красив. Бессчётные ночи Джон лежал без сна, думая об этих глазах, маленьком пятнышке в правой радужке, форме губ, о том, каково коснуться щекой гладкой скулы... Так было с первого дня их знакомства. Когда Шерлок был жив, Джон мечтал о нём с вожделением, рвано горячо дыша и вжимаясь пахом в кровать, и изо всех сил стараясь не выкрикнуть его имя. А потом, покрытый стыдом с головы до пят, на цыпочках спускался в ванную помыться, особенно остро осознавая присутствие Шерлока в гостиной. На пути из ванной он видел его силуэт, плотно сжатые губы и резко очерченный нос, и засыпал представляя, что Шерлок утыкается этим прекрасным лицом ему между лопатками. После того, как Шерлок умер, его лицо стало расплываться в памяти Джона. Часто он вспоминал его таким, как видел в последний раз: окровавленным и разбитым, с глазами, уставившимися в пустоту. И Джону снилось, что он целует их, а Шерлок отстраняется: рот разорван, на скуле видны мышцы, и вот уже это оскалившийся череп. Тогда Джон просыпался, отчаянно ловя ртом воздух, а в груди всё горело. Ладно. Хватит болтать, хватит тосковать о прошлом. Они в любом случае сейчас погибнут, больше не о чем сожалеть. Времени хватит только, чтобы... – Вставай. Шерлок сразу подчиняется, вскочив на ноги и глядя на Джона широко распахнутыми глазами. Расстояние между ними ничтожно – несколько футов – и Джон быстро преодолевает его. На то, чтобы объяснять, обсуждать что-либо времени нет, как и на то, чтобы передумать. Джон срывает перчатки и бросает на пол, как можно осторожнее тянет Шерлока за отвороты пальто, оказываясь к нему вплотную; его колено скользит по внутренней стороне ноги Шерлока. Они сталкиваются бёдрами и, даже сквозь несколько слоёв ткани и в нескольких секундах от небытия, Джон ощущает трепет, который не может скрыть. Шерлок пристально смотрит на него, не пытаясь отстраниться. Джон наклоняет подбородок, сохраняя зрительный контакт. Шерлок моргает – это его очаровательная и смешная привычка, означающая, что в этот момент он понятия не имеет, что происходит, и что с этим делать – и Джон чувствует, как глаза наполняются слезами. Ближе, чем сейчас, они уже никогда не будут, и всё будет кончено, прежде чем они успеют это осознать. Сколько лет упущено, никогда ещё он не казался себе таким идиотом. Сколько ночей он провёл ворочаясь в холодной постели, прижимая подушку к груди, представляя что это Шерлок, и размышляя, что было бы, возьми и расскажи он ему всё. Молчаливый обмен взглядами, длящийся гораздо дольше положенного, случайные прикосновения, вызывавшие электрические разряды в нервных окончаниях, язык тела, что почти, но не совсем... – всё это было у Джона перед носом и призывало действовать, но страх показаться уязвимым, страх перед возможной неудачей почему-то всегда оказывался сильнее. Сколько вечеров они провели вместе перед потрескивающим камином, Шерлок обычно протягивал свои холодные ступни к сидящему рядом Джону, ни слова не говоря, словно это было просто случайным прикосновением, неизбежным на таком ограниченном пространстве. Джон тогда опускал руку и прикасался к нему, давая понять, что они значат друг для друга. Потом перетаскивал шерлоковы ноги к себе на колени и прижимал к животу, водя большим пальцем по сводам узких стоп, и в этом простом интимном жесте выражалось всё, что он испытывал к Шерлоку. Не стоило ему сдерживаться, надо было... – Джон? – шепчет Шерлок смущённо и неуверенно. – Однажды ты попросил меня представить, что бы я сказал перед смертью, и я ответил, что мне не надо представлять. Я уже говорил это. – Боже, дай мне жить. – Ага. Кажется это было в прошлой жизни, да? Шерлок снова моргает, длинные тёмные ресницы переплетаются, под люминесцентными лампами его светлые глаза кажутся призрачно-зеленоватыми – осколки морского стекла. – Я помню каждую вещь, что ты когда-либо говорил. – Знаю, я тоже помню всё, что ты говорил, хоть я и не гений. – Джон ведёт рукой вверх по пальто Шерлока, чувствуя как ворсинки знакомого сукна цепляются за суховатые от зимы ладони, и позволяет подушечке большого пальца упереться в обнажённую кожу сразу над воротником рубашки. Глаза Шерлока закрываются, он тяжело сглатывает, и кадык дёргается под пальцами Джона. – Ты – гений. Только в другом. – А я думал, что я идиот. – Джон подаётся ещё немного вперед, и они прижимаются друг к другу так плотно, что становится невозможно дышать. – Ты умнейший человек, из всех, кого я знал. Гораздо умнее меня. Ты замечательный, Джон. – Голос Шерлока дрожит. Его так сильно трясёт, что Джон не может этого не заметить. Джон глухо усмехается. Времени почти не осталось. – А ты такой же потрясающий, как в тот день, когда мы познакомились. Чёрт. Умирать – отвратительно. У меня это просто в голове не укладывается. – Ты хорошо держишься. – Шерлок. – Джон прикрывает глаза, стараясь собраться с мыслями. – Сейчас, что бы ты сказал, Джон? Перед самой смертью. – Голос Шерлока надламывается на слове "Джон". Джон прикасается ладонью к угловатому лицу Шерлока и проводит пальцами по подбородку. Шерлок невольно приоткрывает рот и дрожит ещё сильнее. Джон опускает руку ему на талию, чтобы успокоить, успокоить их обоих. Любовь его жизни находится в его объятиях в первый и последний раз, и вся чудовищность происходящего выходит за рамки понимания. Шерлок скользит трясущейся рукой по руке Джона и осторожно обводит кончиками пальцев косточки на его запястье, выжидая. – Я бы сказал... я уже это говорю... – Джон подтягивается, чтобы дотронуться носом до носа Шерлока. Оба тяжело дышат, как после бега, влажный воздух из открытого рта Шерлока чуть касается губ Джона, у него аромат сладкого кофе с тостом. – Джон. – Его голос звучит как-то страдальчески, и Джон вдруг начинает беспокоиться, потому что это сильнее его, потому что беспокойство за Шерлока для него так же естественно, как еда или сон – даже сейчас, на краю гибели. – Извини, если это... но я должен. Один раз ты уже умер, так и не узнав, и я не могу – только не опять. Прости меня. – Слова Джона падают прямо в рот Шерлока, их губы почти соединяются в ещё-не-поцелуе. Шерлок вздыхает и покорно подаётся вперёд, положив руку Джону на спину. Губы встречаются в легчайшем касании, и Джон замирает, продлевая невероятный момент, в свои последние секунды на земле молясь только о том, чтобы Шерлок не отстранился и не попытался поговорить об этом. Если ему суждено умереть, он хотел бы умереть с ощущением, что Шерлок любит его. Джон чувствует, как ресницы Шерлока внезапно затрепетали, и открывает глаза, когда тот склоняет голову набок. Всё, что Джон успевает увидеть – это мягкая волна кудрей на шерлоковом виске и кончик его носа, немного не в фокусе, как вдруг Шерлок (Шерлок!) углубляет поцелуй, привлекая Джона к себе. Его рука на пояснице Джона сжимается в кулак, а пальцы другой стискивают Джону запястье, и он издаёт низкий алчущий стон, от которого всё тело Джона сжимается. У Джона сбивается дыхание и он невольно стискивает зубы, прикусив нижнюю губу Шерлока. Шерлок чуть отстраняется. – Джон? Это то, что он всегда говорит, когда смущён, расстроен, потерян – только имя Джона. Словно всё, что Шерлоку нужно, чтобы вновь почувствовать твёрдую почву под ногами – это Джон, говорящий ему, что всё в порядке. Это всегда пробуждало в Джоне неистовое чувство собственничества, и сейчас было так же, несмотря на обстоятельства. – Всё хорошо, всё хорошо. Прости, я укусил тебя, я не хотел. Но, послушай. Ты слушаешь? – Я слушаю, Джон. – Хорошо, потому что ты... потому что я... чёрт, это так трудно. Я люблю тебя просто до чёртиков, Шерлок. – Выпалив это, он сразу заключает Шерлока в объятия, крепко прижимая его к себе. Слова, которые он хотел сказать в течение пяти лет, вырываются из него сами оглушительной неудержимой лавиной, и ещё один крепкий поцелуй заканчивается повторяющимся шёпотом "я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя"... – О, Джон. Голос Шерлока звучит надтреснуто и несчастно, и Джон уже догадывается, практически уверен, что сейчас тот скажет нечто, чего говорить не следует; скажет, что не испытывает таких чувств и просто не может их испытывать, а ещё все прочие отговорки и оправдания, которые Джон слышал последние пять лет – всё это сейчас готово было обрушиться на него разом, и свои последние мгновения на земле они проведут глядя друг на друга как чужие. Он делает глубокий вздох, приготовившись ко всему и наклоняет голову к голове Шерлока, наслаждаясь последними секундами такой желанной близости, как бы ни боялся услышать его слова. – Я тоже люблю тебя, – произносит Шерлок, он проводит рукой вверх по спине Джона и крепко обхватывает его шею, пальцы зарываются в ложбинку на затылке, удерживая на месте. – Ты... что? – Страх испаряется, облегчение настолько сильное, что вышибает весь воздух из его лёгких, а грудь вздымается так тяжело, что он чувствует движение каждого ребра. Шерлок любит его. Снова подступают слёзы, глаза обжигает. Шерлок любит его, и им предстоит погибнуть. Это дьявольски несправедливо. Шерлок трётся головой о лоб Джона, они сталкиваются носами, и Шерлок наваливается на него, прижимая обоих к стеклянной перегородке в конце ряда сидений. Они стукаются коленями, Джон оступается и хватает Шерлока за предплечье, чтобы не упасть, пока тот, не смущаясь, продолжает теснить его личное пространство. – Ты меня слышал. – Шерлок наклоняется, чтобы встретиться губами с Джоном, теперь поцелуй более жадный и решительный. Джонов всхлип отчаянной радости сразу подавляется чужим горячим языком, проникшим в его рот. Он закрывает глаза и полностью отдаётся ощущениям влажного скольжения языка Шерлока по его собственному и контуров зубов, которыми тот водит по его нижней губе. Шерлок обхватывает его спину руками и отчаянно тянет его на себя, спускаясь губами на подбородок и прижимаясь к его ярёмной вене так сильно, что у Джона начинает кружиться голова. – Почему ты никогда... – Шерлок впивается ему в шею, заглушая конец фразы в коже Джона. Голова Джона откидывается назад, упершись в стекло, и он забывает на секунду, что им грозит смерть. Шерлок накрывает его рот своим, и Джон не верит, что только что этим ртом тот произнес слова, которые он и не надеялся услышать. Шерлок любит его. Взорвись сейчас весь мир, не то что проклятый вагон, это не имело бы значения. – А почему ты никогда? – Джон целует Шерлока в висок – единственное место, куда может сейчас дотянуться – и набирает полный рот тёмных кудрей. Он смеётся, потому что всё это было так трагически нелепо, у них осталось не больше нескольких секунд. – Я не представлял, что ты хочешь этого... меня... – Рот Шерлока находится сразу везде, горячий влажный язык водит по горлу, подбородку, проникает в ухо, нежно гладит царапину у линии роста волос. Жестокая ирония. – Я всегда хотел. Всегда хотел, чёрт побери. Ты был моей жизнью, ты и сейчас моя жизнь. Почему ты думал, что я не хочу... Губы Шерлока опять накрывают его рот и не дают закончить, их ладони лежат на лицах друг друга, пальцы Шерлока зарываются Джону в волосы. Прикосновение тела Шерлока, тепло его дыхания рвёт Джона на части. Он чувствует себя раздетым до костей, когда они стоят прижавшись и дыша в открытые рты друг друга, наконец отдавшись чувству, что всегда было там, под самой поверхностью. – Джон. – Голос Шерлока заглушает Джонова куртка. – Да, Шерлок? – Тот не может прекратить перебирать пальцами волосы Шерлока, обводя уши и дотрагиваясь до каждого участка обнажённой кожи, до которого может дотянуться. – Я должен кое-что сказать. – Шерлок прикусывает подбородок Джона и отстраняется; глаза беспокойно бегают. – Что? – Джон проводит большим пальцем по его нижней губе, влажной от слюны обоих. – Я... Я... – Шерлок отводит взгляд. – Что, Шерлок? – В животе тяжёлым камнем оседает страх. Смущение Шерлока не сулит ничего хорошего. Хотя, куда уж хуже? – Я... пообещай, что не будешь злиться. – Шерлок... – Я... я обезвредил бомбу. Мы не... – Ты... что?! – В последние пять минут он испытал слишком много противоречивых эмоций. Желудок Джона подпрыгивает, и в глазах начинают мелькать чёрные точки. Потрясённый, он вцепляется в Шерлока, чтобы не упасть, но потом вспоминает, что зол на него, и опускает руки по швам, сжав кулаки так, что ногти врезаются в ладони. – Прости, что я не сказал раньше, я просто... – Шерлок запинается, потому что говорит слишком быстро – это всегда происходит в тех редких случаях, когда его эмоции опережают мысли. Он умоляюще тянется к Джону. – Ты заставил меня думать... – Джон отталкивает его, живот сводит от злобы и облегчения, и ещё чего-то более смутного и сложного – того, что заставляет уголки рта радостно дёрнуться вверх, хотя в этот момент ему ничего не хочется больше, чем заехать Шерлоку по роже. – Ты заставил меня думать, что мы умрём. Ты хер, ты конченное дерьмо. – Я знаю. Прости меня, Джон. – Ты заставил меня думать, что мы умрём, Шерлок! Как ты мог так меня наебать после всего, через что мы прошли, через что я прошёл? Как ты мог поступить так со мной, – орёт Джон. Вдруг по его лицу текут слёзы, он даже не успевает понять, почему. Ему хочется смеяться и плакать, и ударить что-нибудь – всё одновременно. Он довольствуется тем, что бьёт подушку сидения, хотя жжение в костяшках от удара не настолько сильное, чтобы он остался доволен. – Боже, да что с тобой такое? Зачем ты вообще это сделал? – Просто я хотел, чтобы ты себя услышал. Услышал, как прощаешь меня, и я думал... если ты подумаешь... достаточно долго... – Шерлок опускает глаза в пол, бессильный перед лицом Джонова бешенства. – Я уже говорил тебе – в квартире – я здесь, чёрт побери, разве это не означает, что я простил тебя? Боже. Боже, Шерлок. Стоит мне подумать, что большей задницей ты быть уже не можешь, как ты доказываешь, что я ошибался. – Джон отправляется в конец вагона, окидывает взглядом бомбу и убеждается, что часовой механизм остановлен. Ублюдок. – Прости меня. – Голос Шерлока звучит так слабо и пристыженно, что Джон невольно поворачивается к нему. Шея Шерлока всё ещё розовеет после губ Джона, а волосы торчат спутанными прядями после пальцев Джона. По плечам и спине пробегает собственнический трепет, только Шерлок пробуждает в нём эти чувства – сложные и не дающие покоя, засевшие так глубоко в его костном мозге, что он никогда бы не смог освободиться от Шерлока, даже если бы захотел. – Я чертовски зол на тебя. – Не то чтобы Джон говорит правду... – В свою защиту, – Шерлок откашливается, явно готовясь сделать Очень Важное Заявление, и Джон чувствует, как по лицу расползается улыбка, прежде, чем успевает её остановить. – В свою защиту скажу, едва ли я мог предполагать, что ты меня поцелуешь. – Нет? Это не было одним из твоих вариантов? Немного недальновидно с твоей стороны. Я разочарован. – Джон прикусывает щёки изнутри, изо всех сил стараясь не рассмеяться. Вся его злость быстро испаряется от мысли, что они останутся живы, и ещё немного – чуть больше, чем немного – от представления, которое устраивает Шерлок. – Нет, – взволнованно продолжает тот. – Как я мог ожидать, что ты меня поцелуешь? Ты обручён и собираешься жениться, Джон. Джон фыркает, пытаясь отыскать в себе чувство вины, которое он определённо должен был испытывать, потому что обманывал свою девушку. Чувство обнаруживается, но оказывается на удивление нестойким. – Вообще-то нет. Из-за тебя помолвка не состоялась. Помнишь? – Но, конечно, после... – Шерлок обращает на него свои зеленоватые глаза, удивлённо моргая. – Нет, любимый. – Ласковое слово вырывается само собой, он даже не успевает понять, что говорит. – На самом деле, мы с ней так и не вернулись к этому. С тех пор я был немного занят. В основном с тобой. – О, и сейчас? – Шерлок глядит почти застенчиво, и настороженная сдержанность сковывает его прекрасное, любимое лицо. Джон любил его безмерно, и сейчас, когда всё открылось и стало реальностью, казалось, это чувство росло ежесекундно. Каждый поцелуй, что Джон когда-либо хотел запечатлеть на этих спутанных кудрях, каждая мечта о мягком скольжении губ и невысказанном обещании рвалась наружу, просачиваясь сквозь нейроны, через его рот и пальцы, и это мешало рационально мыслить обо всём, кроме Шерлока. Всё, чего он хотел – это вновь почувствовать тяжесть Шерлока в своих объятиях и его сладкие губы на своих губах. Это казалось опасно простым – только в этот раз – взять то, что хочется, дать им обоим утешение друг в друге, в чём они отказывали себе на протяжении стольких лет. Ведь аскетизм хорош в меру. – Шерлок, на самом деле я не так самоотвержен, как ты обо мне думаешь. Я никогда бы не поцеловал тебя, правда, если бы не думал, что это конец. Но не потому, что не хотел и не потому, что настолько морально твёрд, что никогда бы не поступил так с Мэри. Я сдерживал себя всё это время только потому, что боялся, ты не хочешь меня. – Джон шагает к Шерлоку, опустив руки на его узкую талию, а ладони Шерлока ложатся на плечи Джона так, словно вернулись на своё законное место. – Теперь я знаю, что это не так. Это ведь всё меняет, да, любимый? Шерлок смотрит на него с нескрываемым обожанием и удивлением, обычно сжатые губы растягиваются в нежной улыбке, а пальцы поглаживают волоски сзади на его шее, стремясь ниже, за воротник. Ничего не говоря, он наклоняет голову и прижимается щекой к макушке Джона. Джон водит ладонями вверх-вниз по его бокам, потерявшись в новом измерении их отношений. Он чувствует себя так, будто перепил в пабе: голова плывёт, а тело приятно тёплое и медлительное. Внезапно выражение "пьян от любви" становится для него полно смысла. Никогда раньше Джон такого не испытывал – чтобы все чувства притуплялись от близости объекта желания, от его дыхания в волосах, от навалившейся тяжести его тела. Случалось, он и раньше испытывал такое рядом с Шерлоком, но кое-чего тогда не было – разрешения – и это кружило голову. – Если хочешь знать, – Джон заправляет локон волос за ухо Шерлоку, проводя пальцами по завитку ушной раковины, – с тех пор, как ты вернулся, я чувствовал, что обманываю тебя каждый раз, когда ложился в постель с ней. Просто быть там, где нет тебя, казалось неправильным. Я скучаю по твоим ледяным ступням на моих коленях, по твоему жутко переслащенному чаю, по тому, как ты врывался в ванную, когда я был в душе, как кричал почтальону, высовываясь из окна, чтобы тот принёс почту наверх. Скучаю по твоему безделью, когда я, приходя домой, находил тебя просто так валяющимся кверху ногами на диване. Я скучаю по твоим нападкам на мой блог. Я просто скучаю по тебе, Шерлок. – О, Джон, – шепчет Шерлок так, словно ему было больно, и его руки соскользнули с плеч Джона, чтобы прочно устроиться на талии, – я же понятия не имел. Я думал... ну, поначалу я подумал, что ты вообще никогда больше не захочешь со мной говорить. Ты был так зол. – Конечно, я был зол, и до сих пор злюсь, если тебе угодно вкратце. Наверное, буду злиться ещё какое-то время. Ты разбил мне сердце, болван. Это, как правило, бесит людей. – Джон утыкается носом в горло Шерлока, и ответом ему становится тихий довольный рокот, вибрацию которого Джон ощущает на своих губах. – Я думал, ты ненавидишь меня. – Шерлок обнимает Джона ещё крепче, хотя это вряд ли казалось возможным, и опускает голову так, что теперь может поцеловать его в широкую скулу. – Хотя, сейчас я понимаю, что это было существенным просчётом. – Иногда ты и правда бываешь абсолютным идиотом, Шерлок. – Знаю. – Да и я тоже. – Знаю. – Шерлок отрывается от подбородка Джона и медленно, чувственно улыбается, не поднимая полуприкрытых век. Воздух между ними наполнен обещанием и искрится от нерастраченной энергии всего того, что они так долго сдерживали. Голова Джона кружится от первых признаков возбуждения. Теперь, когда страх неминуемой смерти рассеялся, он ловит себя на мысли, что как можно скорее хочет вернуться на Бейкер-стрит и наверстать упущенное. Сейчас он не хочет думать о последствиях такого решения, ему просто плевать. Ему до смерти надоели безопасность и правильность. Это не приносило ничего, кроме посредственности. – Шерлок. – Джон. – Я хочу домой. – В подтверждение своих намерений он проводит пальцами вдоль длинной шерлоковой шеи и наклоняется губами к его ключице. – Ты останешься? – Голос звучит нетвёрдо. Джон чувствует, как по спине Шерлока пробегает слабая дрожь и тот напряжённо замирает. Шерлок ждёт. Ждёт, что Джон скажет Нет, просто заскочу. Я должен вернуться к ней. Я не гей. Ты не стоишь того, чтобы тратить на тебя жизнь. Джон был человеком далеко не мягким. Он пережил немало испытаний, которые закаляли и ожесточали его, и его ментальные стены росли крепкими и высокими. Он с трудом проявлял нежность, не склонный открыто демонстрировать свои чувства и привязанность. Но Шерлок, как никто другой, умел эти стены подтачивать, и теперь они рассыпались в прах. Джон чувствовал себя открытым и беззащитным, в хорошем смысле, будто его сердце билось вне тела, и Шерлок был волен взять и сделать с ним всё, что заблагорассудится. – Да, родной. Останусь. – Джон мягко проводит костяшками пальцев по скуле Шерлока, и вырывающийся у того всхлип облегчения едва не выводит его из строя. Потом губы Шерлока снова встречаются с его губами, и мир вокруг растворяется. Джон даже не замечает приближающиеся по тоннелю фонари и перекликающиеся в темноте голоса. – Господи боже мой! Они шарахаются друг от друга, как от огня. Губы Джона покалывает, когда он поворачивается встретить Грега Лестрейда, Салли Донован и половину лондонского отделения по разминированию. Грег глядит на него подбоченясь и удивлённо приподняв брови, он краснеет, чувствуя неловкость ситуации, но глаза его сияют, Джон в ответ только пожимает плечами. Грег запрокидывает голову и смеётся. – Ты вызвал полицию, – ворчит Джон, оборачиваясь к Шерлоку, тот выглядит совершенно невозмутимо, беззастенчиво задрав подбородок, чтобы продемонстрировать багровеющий засос, оставленный Джоном под его челюстью. – Конечно я вызвал полицию, Джон. Я же не настолько тупой. – Шерлок надменно фыркает, хотя эффект оказывается несколько смазан оттого, что его рука тепло лежит у Джона на пояснице. – Впрочем, в этом, как обычно, не было необходимости. Я уже обезвредил бомбу, Лестрейд. – А. Вот и славно. – Грег ухмыляясь поворачивается к Салли, которая стоит, скрестив руки на груди, хотя уголки её рта уже подернулись улыбкой. – Я думаю, пусть ребята, которые пришли за бомбой, всё тут подчистят, демонтируют и прочее, а вы двое можете, хм, идти домой. – Ага, Грег, – кивает Джон, беря Шерлока за руку и переплетая их пальцы. – В моём офисе завтра утром. Ровно в девять. Я серьёзно. – Есть, сэр. Какое-то головокружительное чувство поднимается в душе Джона, когда он отдаёт честь Грегу и выпрыгивает из вагона, ведя за собой Шерлока. Он ощущает себя шестнадцатилетним, бессмертным и всемогущим. – И ты так просто их отпустишь? – Возмущённый голос Салли вылетает в открытую дверь. Грег откашливается: – Сегодня от них пользы всё равно не будет. Просто. Пусть они... просто оставь их в покое, ладно? Прошло пять лет, Салли. Дай им несколько часов. Их ботинки хрустят по гравию, и Джон улыбается так широко, что болят щёки. Они идут обратно, наружу, и теперь этот хруст под ногами не звучит так зловеще, как в первый раз. Он звучит, как ракушки на песчаном пляже, как летний ветерок, раздувающий занавески гостиной на Бейкер-стрит, пока Шерлок жалуется на жару, развалившись в своём кожаном кресле будто увядший лист салата. Он звучит, как будущее, на которое Джон не смел надеяться.