Образ Тандема

      Иногда разум охватывает отнюдь неуместное чувство вины, хотя ты вовсе ни в чём не виновен. Это чувство гложет, отравляет сомнениями, выжигает страх на сердце, заставляет верить, что ты предугадываешь будущее. Будущее видит страх… и свершается. Подобное ощущение грызёт Эльзару с того момента, как они с братом пересекли границу Пригородной зоны. Чувствует своё участие в чём-то ужасном, в чём-то, что заставит и без того хрупкий людской мирок обратиться в пыль. Что скажет отец? Возьмётся ли за ремень, просто махнёт рукой или действительно примет волчонка из Дикой зоны в ряды боевых псов? Мысли метаются, как умалишённые, то поселяя в душе кусочек надежды, то отдаваясь тревожным звоном.       Гектора, похоже, совсем ничего не волнует: он предвкушает маленькое возвышение в глазах отца. Наконец добьётся его похвалы, станет гордостью, ведь так жаждет признания.       Солнечный диск ещё далёк от своего пика, а безупречно чистый небосвод предвещает изнурительно жаркий день. Конец мая всё-таки. Свежий ветер, разносящий запах росы и полевых цветов, игриво мнёт шёрстку волчонка и заставляет Эльзару поправлять русые пряди, что не выдерживают сильных порывов воздуха. По улицам туда-сюда снуют солдаты из отцовского штаба. Похоже, они сильно озадачены. Отца найти не удаётся: он либо на охоте, либо обходит периметр, так что лучше дождаться вечера.       Бо́льшую часть служебных собак формируют грациозные доберманы. Их сила и мощь так и рвутся наружу сквозь сухое телосложение. Под тонкой, с лоснящейся шерстью кожей резвятся внушительные мышцы. Псы, закалённые постапокалиптическими реалиями, выдерживающие холодную зиму и эпидемии, — незаменимые союзники. Они настораживают длинные носы и заинтересованно наклоняют головы со смешно торчащими ушами, когда мимо проходит безучастный Гектор с волчонком на руках. Парень слегка расстроен: ему не терпится похвастать родителям находкой, и ожидание тянется для него мучительно долго.       А в высокой траве неподвижно сидит человек и наблюдает за молодым оленем. Тот, в свою очередь, настороженно косится в сторону охотника, хотя не полностью уверен, что ему что-то угрожает. Он неспешно пережёвывает растения, изредка выпячивая могучую грудь и прижимая рога к спине, чтобы понюхать воздух. Но Розальд продолжает терпеливо выжидать удачного момента.       Сюда, на более-менее открытую и нетронутую часть Дикой зоны второго квадрата первого сектора, часто забредают рогатые животные — главный источник пропитания людей, что неотвратимо застряли в городе. Городе, со всех сторон окружённом гигантскими стенами, во много раз превосходящими самые высокие небоскрёбы. Они прячут вершины в белёсых облаках, а когда небо невероятно чистое, открывают взору властные границы своих пиков. Их не смогли бы пересечь ни птицы, ни драконы. Считается за аномалию и то, что даже вертолёты не забираются на высоту: отказывают двигатели и ломаются пропеллеры, будто под ударами невидимого монстра. Немало смельчаков погибло, отдав свою жизнь за мизерный шанс выбраться на волю.       Розальд не знает происхождение Раграда: он очутился здесь совсем ещё мальцом, но даже тогда никто не рассказывал о тайнах города. Может, боялись, может, смирились, а может, сами толком ничего не понимали. Оставалось только выживать в руинах неспешного, ранее ленивого мира.       Мегаполис косвенно разделён на сектора со своим уровнем опасности. Монстры отчего-то стараются держаться подальше от Стен. Одно известно: в Пригородную зону мало кто забредает, а если и объявится какая-нибудь мелкая тварь, её обнаружат чуткие псы и прикончат солдаты. Пожалуй, это самое безопасное место во всём городе: духи предпочитают бродить тёмными закоулками, теряясь в густой тени высотных домов. Обширные поля и мелкие домишки рядом с бетонными джунглями остаются для них невыгодным укрытием. По крайней мере, так думают люди.       Его мысли витают далеко и, видимо, слишком долго. Мужчина дёргается, когда не обнаруживает оленя на прежнем месте. И тяжело вздыхает, выпуская из широкой грудной клетки горячее, полное разочарования дыхание.       Солнце давно миновало точку зенита; виднеются чёрные грузные тучи. Они неспешно поглощают голубую пелену неба, скрывая в своём пузатом брюхе тонны воды, — к вечеру точно будет сильный ливень, если ветер не соизволит поменять направление.       Выбора для жилья особо нет: зона, с одной стороны окружённая многоэтажками, а с другой — непроходимыми стенами, включает в себя пусть очень большую, но довольно пустынную территорию. Это позволяет разводить лошадей, кролей и птиц, а также засаживать плантации пшеницей, картофелем и кукурузой. Не одно поколение пережило голодные годы, чтобы сейчас относительно спокойно жить.       Гектор отрешённо глядит в окно, высматривая на безлюдной улице отца. Он совсем не обращает внимание на игривого щенка, который усердно выпрашивает внимание. Пронести его до дома особого труда не составило, а вот перед самой комнатой отчаянных тинэйджеров подстерегал надёжный фейсконтроль — мама. Впрочем, хитроумный план брат и сестра придумали ещё на подходе.       Настороженной остаётся Эльза и старается не подпускать к себе волчонка: всё же он вызывает большое недоверие, от него пахнет проблемами. Но в то же время внутри бушует желание прикоснуться к удивительному существу, переполненному искренним любопытством и жизнелюбием.       Отец возвращается к ужину подавленный и рассеянный: слегка огорчён, что добыча ускользнула. Он ненавидит те моменты, когда разум заполняет Раград и навязчивые, но невоплощаемые идеи побега из него. Он не может разрываться между управлением и воодушевлением той маленькой кучки населения из пятисот человек и бесконечной охотой за разгадками главной тайны города. Он просто устал поддерживать ту грань дисциплины и безумия, здравого рассудка и отчаянного рвения покинуть Стены.       Гектору не терпится вывалить весь поток эмоций на измученного жарким днём Розальда, не терпится получить хотя бы маленькой похвалы. Но даже в таком состоянии брат хорошо понимает необходимость подготовить родителя к такой ошеломляющей находке, как волк. Парень нервно ёрзает на стуле, тщательно подбирая слова. Сам щенок мирно посапывает в закрытой спальне.       — Папа, а у тебя бывали патрули, когда вы находили что-то... Что-то, чего ещё никто не видел? — Гектор решает зайти издалека, да и время позволяет: пока ужин кипит в кастрюле, можно немного поболтать.       Однако Розальд лишь отмахивается, устремляя взгляд в стопку бумаг, с которыми никогда не расстаётся. Даже за семейным ужином.       — Не сейчас, Гек, не сейчас.       — Ладно, тогда послушай, что сегодня приключилось с нами.       — Гек, перестань донимать, — шепчет мама, ставя на стол тарелку. — Ты же знаешь, что он не станет слушать.       — Не станет слушать… — машинально бормочет Розальд. Он часто повторяет отрывки фраз, когда сильно увлечён.       Но Гектор не верит — он удручённо косится на статного мужчину с редкой, но жёсткой щетиной, вылавливает момент, чтобы снова начать говорить. Дабы развеять все сомнения и раскрыть глаза брату, Эльзара задумывает маленький эксперимент. Легонько пихает локтём, призывая к молчанию и вниманию, а сама обращается к главе семьи:       — Знаешь, папа, теперь моя очередь рассказывать сегодняшнее приключение.       — Конечно, я весь внимание.       — Так вот. Подводно-воздушная база для черепах, которая у нас на заднем дворе… помнишь ведь?       — Я ничего не забываю, — отец всё равно глядит в бумаги.       — Она трансформировалась в офисный центр и стала производить мыльные бутыли с водой. Но у мамы разболелась голова, и лавочку пришлось прикрыть, поэтому Гектору нужны новые кроссовки, желательно со встроенным охлаждением. В общем-то, ничего необычного, всё как всегда, только сегодня мы нашли волка…       Пламенную речь приходится прервать: Эльзара ловит на себе укоризненный взгляд матери, хотя через пару мгновений она смягчается и даже слегка улыбается. Стол накрыт, но ужин не спешит подходить к логическому началу.       — Нашли волка… — отец вздыхает, огорчённый тем, что сегодня не разберётся со всеми бумажками.       И в тот момент, когда уютом наполняются сердца подростков, когда пылает надежда от спокойного тона Розальда, так невовремя, как это часто бывает, слышен жалобный вой маленького неразумного волчонка, напуганного одиночеством. Кажется, только этот звук может оторвать отца от бумаг. Его широкие плечи расправляются, медленно вздымается укладистая грудь при напряжённом вдохе.       — Нашли… кого?       Он срывается с места, задевая стол, и размашистыми прыжками добирается до двери. Небрежным рывком распахивает её настежь, едва не вырывая с петель, впивается горящими очами в комок белой шерсти. Мужчина грузно дышит, всё ещё не веря своим глазам; не замечает встрепенувшихся детей и обеспокоенную жену, не слышит их призывов успокоиться и утверждений, что животное неопасно. Он знает силу этих зверей, знает их мощь и способность дробить кости, а человеческое мясо превращать в безобразную кашицу.       Помутневшее от ярости сознание туманится новой волной воспоминаний, вподобь сновидению, крошится мир — и остаётся только Розальд и волк. Много волков. Наступающая стая теснится к могучим стенам высоток, звери прячутся на выступах, рычат и вздымают загривки. Они не дают отряду вырваться из кольца, хоть сами терпят потери. Наиболее массивное чудище движется бесподобно, как тень, нависая над упавшим человеком, что тянет руку в желании спасти отчего-то не себя, но стопку, казалось бы, глупых бумаг. Когда солдаты свинцовой очередью провоцируют жаркое сражение, Розальд — военный командир — возвращается на помощь отставшему. Однако поздно: из выпирающей от натуги артерии сочится кровь, волк издевательски сжимает челюсть дальше, вонзает клыки глубже, наслаждаясь характерным треском шейных позвонков. Умерщвлённое тело учёного Михаила продолжает тянуть руку, отмечая важность документов, и Розальд выхватывает их прежде, чем зверь становится в позу для нового прыжка. Когда волки прекращают скулить от ранений, когда последний солдат с криком падает навзничь, пожираемый ненасытными гло́тками животных, командир остаётся один. Окружённый, обречённый, сломленный и потому оставленный в живых. Единственный, кто будет знать, что в Раграде водятся волки. Целая стая волков.       Роз больше не контролирует себя: он в глубоком трансе, далеко от реальности. Возможно, потом и не вспомнит своих намерений, но сейчас с воинственным рёвом выскакивает на задний двор, к сараю, за ружьём.       — Что этот щенок здесь делает? — теперь в наступление переходит мать.       — Я не думал, что отец разозлится! — испуганно вопит Гектор, пряча зверька. Но тот упорно сидит на месте, не понимая внешней суматохи.       — Не ругай, мам. Это я уговорила Гека взять его домой.       Бесконечная благодарность ей за это и многие предыдущие спасения от воспитательного ремня. Несправедливо, что Эльзаре всегда достаётся меньше.       Переговоры прерывает вломившийся в дом Розальд. Неестественно сверкает мёд в его глазах, грозя испепелить всё на пути, как взрыв звезды. Сильные, мускулистые руки крепко сжимают двустволку. Проделав несколько тяжёлых шагов, он отталкивает к стене Гектора и направляет дуло в упор на щенка. Он лишь прижимает уши: чувствует опасность, исходящую от охотника, но слишком мал, чтобы эту опасность понять. Умелый щелчок снимает ружьё с предохранителя, и палец ложится на спусковой крючок.       — Розальд! — командирский тембр заставляет мужчину поколебаться. Даже не думая паниковать, ещё более властно и грозно рычит жена: — Не при детях.       Такой тон быстро возвращает военачальника в реальность, словно пробуждая от кошмара. Так сразу не удаётся перевести дыхание. Не в силах что-либо сказать или крикнуть, Розальд покидает дом и, похоже, не вернётся до утра. Столь бурные эмоции потрепали и без того шаткую нервную систему.       Отправленные немедленно спать, виновники «торжества» закрываются в небольшой спальне. Брат мерит комнату шагом, покусывая кулак. Стыдно ли ему перед родителями, щенком и самим собой или же переживает, что потерял лицо перед отцом, — Эльза не может уловить. Она сидит в кресле, наблюдая нервозность Гектора и позволяя белому чертёнку резвиться со шнурками на порядком затёртых кроссовках.       — Доволен? — сестра желает утешить, но получается совсем наоборот. — Мало того, что ты меня не слушаешь, так я ещё должна всю вину на себя брать.       — Тебя никто не просил! — неровным голосом парирует Гек. — Если бы не этот блохастый комок, всё бы обошлось.       — Что? Ты сейчас винишь того, кто даже не противился твоим действиям? Да ты слабак!       — Нет, Эльза, я не слабак, просто для меня признание отца немаловажно. А этот волк должен был сыграть совсем иную роль.       — Я больше ничего не хочу слушать. Вон из моей комнаты.       На лице Гектора расползается театральная улыбка, под которой он решает скрыть обиду, что накопилась за весь день: сначала позорное поражение в гонках по крышам, теперь вот — волк.       — Твоей комнаты? — вызывающе мурлычет он. — Вообще-то, я тоже здесь живу.       Вдруг упирается в хищный взгляд сестры — укоризненный, свирепый, непоколебимый; и такой же угрожающий голос громом разносится в ушах:       — Не сегодня.       За Гектором резко захлопывается дверь. Он стоит с одеялом наперевес да подушкой: ночь обещает быть не из жарких. Впрочем, он сразу понял, что пахнет жареным, когда сестра поднялась с кресла, и не стал бы противится ей: себе же дороже.       Ещё с минуту Эльзара стоит в напряжении, сверля взглядом деревянную дверь. Выдох получается продолжительным, выпустившим пылкий гнев. Как можно обвинять животное в своих проблемах? Она разворачивается к щенку, который где-то нашёл носок Гектора и изо всех сил рычит на него. Негодование тут же сменяется лёгкой улыбкой. Нет, этот крепыш слишком милый, слишком несамостоятельный, чтобы бросать его на произвол судьбы. Зачем губить жизнь только из-за чьей-то прихоти или же страха?       Эльза бережно берёт волчонка на руки, и тот беспомощно висит, не в силах изменить положение. Хочется рассмотреть существо и узнать наверняка, в чём же его секрет, если даже отец так бурно среагировал, а Гектор не оставил без внимания. Да, его цели корыстны, но что-то ведь привлекло брата в комочке снежной шерсти.       Его глаза походят на солнечное затмение, где роль луны отыгрывает чёрный, как дёготь, глянцевый зрачок. Цвет плавно переходит лучистым витражом с жаркого огненного в кроваво-красный, а ближе к ободку становится почти багряным. Там играют зубцы пламени, танцует образ сверхновой. В них отражаются все чувства: наивная доверчивость, слепая надежда, искренность, дружба, доброта… Всё то, что чувствует ребёнок, глядя на любящего родителя. Никогда ещё Эльзара не встречала таких выразительных глаз. Они завораживают глубиной, будто проникают в самые далёкие уголки души, дёргая за ниточки ощущений, вызывая чувство заботы, ответственности и… любви? В них течёт своя жизнь, индивидуальность, отражаются все слабости и сильные стороны. В них есть что-то, чего не уловить так просто. Желание жить.       Пройдёт время, и зверь научится скрывать эмоции, отсеивать ненужное, зашторивать окно души, чтобы никто не выудил его страхи и пристрастия, не ударил в наиболее больное место, не смог зацепить и выбить из колеи в самый ответственный момент. Ведь подлинная чистосердечность и чрезмерная открытость во всех без исключения случаях приводят к большим проблемам в социуме. Таких презирают, унижают, вынуждают к проявлению жестокости и чёрствости; в таких убивают истинный нрав. И если вдруг он научится смеяться, то непременно посмеётся, ибо веселье — самый простой и действенный способ обмануть.       Но пока он всего лишь щенок.       Волчонок нетерпеливо фыркает, тряся пушистой головой: больше не может находиться в столь неудобном положении, да и девушке становится всё тяжелее его держать. Одно понятно: каждый видит в зверьке то, чем пропитан сам.       Сна ни в одном глазу, но Эльзара не спешит действовать, несмотря на переполняющую её решимость. Она смотрит в потолок немигающим взглядом, старается не шевелиться и внимательно вслушивается в звуки за стеной. Совсем не хочется быть пойманной при побеге. За окном пляшет ливень, капли отчаянно стучат в стёкла, будто призывая, будто говоря: «Пора». Своим частым появлением молния обещает освещать путь, а раскатистый гром — заглушать все звуки. К тому же плотный дождь скроет силуэт и запахи от сторожевых псов: такой расклад как нельзя лучше подходит для бегства. Пора.       Давно собрана спортивная сумка, набитая олениной; остаётся только накинуть плащ и поудобнее перехватить волчонка. Решив, что ливень всё-таки не даст услышать суматохи в комнате, Эльза начинает операцию. Улица встречает её мокрой ледяной стеной, самым что ни на есть болотом под ногами и нулевой видимостью. Свет фонарика быстро рассеивается и теряется в ночной пелене, однако показывает очертания ям и бугорков на расстоянии в один шаг. Это лучше, чем ничего.       Тем же временем Гектор осторожно стучит в дверь, прильнув к ней ухом. Не может признаться даже себе, что в такую погоду спать одному жуть как страшно.       — Не спишь? Хватит дурака валять, пусти меня, а?       Парень ждёт возмущений и грубого отчёта — готовится выслушать всё, после чего фальшиво извиниться, как всегда, и лечь спать. Но глубины комнаты безмолвны. Недолго помявшись и решительно вздохнув, брат приоткрывает дверь. Незастеленная кровать сестры и её отсутствие настораживает. Взор падает на затворки окон, которые Гектор закрывал лично. Сейчас же они явно не на своём месте. На улице мелькает свет фонаря — близко-близко. «Давай же, Гектор, решайся».       Дойти до избранного места Эльзара может с закрытыми глазами, так как часто проводит время там. Но проблема в том, что нужно проскочить мимо отцовского штаба. Ноги увязают в грязи грунтовых дорог, и лишь через полкилометра они сменяются пусть сильно побитым, но всё же асфальтом. Девушку больше не волнует дождь: несмотря на плащ и герметичные ботинки, она совсем промокла. Волчонок озяб и дрожит от холода, однако не пытается вырваться, а только силится плотнее прижаться к тёплым рукам. Сзади слышится противный скрежет — так открывается вольер с собаками. Девушка ускоряет шаг, задыхаясь от усталости и часто моргая, чтобы вода не застилала глаза. Раздаётся недовольный лай, теряющийся в шуме густого, нескончаемого потока облачных слёз. Однако пёс, похоже, кем-то удержан и усмирён.       Вот он — овраг. В своей глубине он скрывает от чужих глаз ржавый, местами насквозь проломленный корабль. Такие делали ещё в XIX — XX веках. Как он очутился в городе — загадка, но это отличное укрытие, неброская халабуда, где беглецов станут искать в последнюю очередь.       Крутой спуск охотно принимает гостей рыхлыми камнями, размытыми ливнем и оттого норовившими сорваться с места. Фонарь глумливо выскальзывает из дрожащей руки, разбиваясь где-то на дне оврага. Неудачная попытка удержать его венчается немедленным падением, и неустойчивые камни, будто конвейер, радостно несут жертву в пропасть, царапают запястья и валятся на голову. Щенок делает попытку выбраться из каменного потока, но вынужден менять направление к кораблю.       — Ай, — хрипит Эльза, смахивая с разодранной ладони мелкие булыжники. Выступившие дорожки крови, упавшие на землю, трусливо прячутся в щелях, а все их следы мешаются с грязью.       Говорят, у каждого корабля есть душа. Иногда гуляющий в дырах ветер, завывающий сквозняк и ржавый скрежет обретают особую тональность, и Эльзе всегда кажется, что корабль говорит с ней, рассказывает историю мистического появления здесь, а когда она уходит, то протяжно стонет, будто говоря: «Возвращайся поскорее». Железный монстр всегда рад укрыть гостей от непогоды, как сейчас. Это место притягивает девушку, в то время как остальные предпочитают обходить овраг стороной. Нередко кто-то выдумывает страшные истории про корабль, а Эльзара старается выразить тревогу, в душе хохоча и презирая глупость сверстников.       Осторожные шаги отдаются громким чавканьем обуви по всему судну и его скверным скрипом трухлявого днища. Углы и стенки усеяны похожим на губку мхом и липким лишайником, а в некоторых местах копошатся насекомые, личинки и пауки. Только одна более-менее уцелевшая каюта может похвастать порядком и частыми обновками — в ней и спрячется щенок, пока про него совсем не забудут. Волк скрывается в цепях якоря и всячески противится вызволению, он вздрагивает каждый раз, когда своды неба режет тонкая молния.       — Вот так, здесь ты можешь просохнуть.       Эльзара не жалеет для зверька, наконец дотащив его до каюты, ни мягкого пледа, ни щедрого куска оленины. Стены комнаты заглушают дождевую очередь и раскаты грома, превращая их в далёкие отголоски. Мокрым пальцам напрочь отказываются повиноваться спички, а потому уходит немало времени, чтобы рассеять давящий на глаза мрак. Конечно, пренебрегать такими редкими вещами, что едва можно найти в дряхлых шкафчиках омертвелых квартир, просто непростительно. Но оставаться во тьме тоже не выход. Наконец каюту освещает мягкий огонёк керосинового фонаря, роняя оживлённые блики на пол и стены, играя светом, точно в театре теней.       — И угораздило ж тебя, — сочувственно качает головой Эльза, присаживаясь рядом с волчонком. Она говорит с ним, как с образованным человеком, будто он в состоянии что-то понять. Тот дрожит от холода и всё больше зарывает чёрный нос в плед. — Не знаю, что делать с тобой дальше. Когда всё утрясётся, я отнесу тебя обратно в Дикую зону, а до тех пор не вздумай покидать корабль, иначе я уже точно ничем не помогу.       Время не то несётся разрушительным бегом, не то вовсе стоит на месте, но постепенно стихия утихает и настаёт пора возвращаться. Эльзара морщится от неприятной сырости в сапогах. Торопливым шагом направляется к выходу, но тут же замирает.       «Останься».       Странный голос мчится по недрам сознания, и девушка с ужасом отмечает, что мысль сея не её вовсе — словно чужеродный субъект поселился в голове. Она украдкой глядит на щенка, который охотно жуёт оленину и никак не реагирует на беспокойство спасительницы. Едва усмирив в себе недоверчивость, она быстро шагает прочь.       Огромная луна, поддёрнутая таинственной дымкой, выплывает из-за густого слоя облаков, освещая дорогу похлеще любого фонаря. Эльза не слышит посторонних шагов, лязг когтей, не видит испуганной мордочки волчонка, не догадывается о том страхе, что вклинивается в его маленькое клокочущее сердце. Даже озлобленный рык, оборвавшийся чьим-то повелительным «Сидеть!», не слышен для Эльзары, ведь она уже далеко.