Образ Тандема

      «Напомни, как звучит головоломка сфинкса».       «Ты была столь увлечена, что я и не догадался запомнить. Мне показалось, ты на каждое слово обращала внимания больше, чем на картинки из книжек».       Эльзара ступорится. Так затейливо её выражение лица — будто в красках планирует пакость, вот-вот подберёт удачный момент для пинка или, может, броска камнем в агрессивную дичь, — что волк торопливо вспоминает:       «Что-то про кровь, тень и снег».       Лобо в смятении, нарастает напряжение вокруг него: уже готовится получить по загривку и, списав злобу на шутку, пуститься наперегонки. Память обрисовывает только общую суть загадки. Несмотря на отведённое время, разгадать её хочется поскорее, но в голову ничего не приходит, кроме отвлечённых мыслей. Есть ещё кое-что, что тяготит не десять минут, а почти год.       «Странные вы, папа вас духами называет. Говорит, нет никого опасней, а мне почему-то спокойней, когда ты полон сил. Другие дикие какие-то, а ты вот речь мою понимаешь, хоть говорить не можешь».       «Я понимаю любой язык, но волчьи связки велят лишь выть и лаять, рычать и скулить». Про себя добавляет, чуть смутившись: «Наверное, хорошо, что она меня не боится. Да и, право, могу ли я... к примеру, укусить?» Смотрит на человечьи ноги, рядом идущие, пытается взбудоражить самобытное желание кусать, вгрызаться, рвать, глотать — так противно становится белому: он жмурится, поражённый одной только мыслью, что подумал — всего-навсего подумал! — куснуть подругу.       Огромные деревья тянутся к небу причудливыми спиралевидными ветвями. Закрученные толстые корни вздымаются и оживают, медленно продвигаются к путникам, норовя заключить их в удушливые объятия. В кронах копошатся птицы, догоняя свои гнёзда на плавающих ветвях. С сучьев свисают забавные змейки. Зелёные и жёлтые, яркие и тусклые, узорчатые и однотонные — они ползают по веткам, придавая медлительным дубам пёстрости вида, гармонии и живости. Они теряются среди густой листвы и снова выползают посмотреть, что творится в мире. Вдали слышится громогласный рёв — неправильный до дрожи. То мантикора старается оповестить город о своём присутствии. Вместе с ней шелестит ветер и кряхтят звери поблизости, которые не замечают осторожных и скрытных друзей.       «Интересно, кто-то ещё слышит твои мысли?»       «Не думаю. Наверное, только ты. Это похоже на переплетение душ. Хотя нет, не похоже: так и есть», — неоднозначные ответы Лобо только путают. Многое непонятно, однако происходит само собой и словно не нуждается в объяснении.       «Откуда тебе знать?»       «Младенец тоже не понимает, как дышать или двигаться, чего бояться, а чему симпатизировать, но всё же делает это. Знает — и всё тут».       Волк принюхивается к порыву ветра, двигает ушами и торопливо семенит, увлекая подругу за собой. Голодных недоброжелателей становится больше — и возрастает риск быть обнаруженными. Раньше первый сектор не кишел таким обилием тварей. Подозрительно.       «Раз ты всё знаешь, может, тогда объяснишь, как произошло это твоё сплетение?»       «Оу, мне многое неизвестно, так же как тебе. Но мне кажется, имеет вес день нашей встречи, когда ты впервые взяла меня на руки. Ты была открыта — я был открыт. Ты всматривалась в меня — я всматривался в тебя. Знаешь, у духов такое бывает».       «Топай, дух…»       Пронзительный вопль раздаётся всего в нескольких кварталах от путников, зависает высоко в воздухе, а потом растворяется в пустынных квартирах. Голос принадлежит огромному хищнику. Эльзара настораживается: подобные звери не забредают так близко к Пригородной зоне. И если первый сектор столь возрос в опасности, то значит ли это, что людское поселение обречено на вымирание? Рано или поздно. Противостоять целому мегаполису духов — несуразица, а тесниться дальше просто некуда. Рёв привлекает падальщиков. Гиены собираются в кучу — осмелевшие, они заливисто хохочут, предвкушая лёгкую добычу.       По улице проносится одинокий олень. С застывшим ужасом в глазах он изгибается, делая гигантские прыжки. За ним, не медля, мчится табун, и друзьям приходится прятаться под корневищами деревьев, дабы не быть растоптанными. Однако волк отбивается по пути к корням. Поваленный на землю мощным толчком парнокопытного, он вынужден отступить и проскочить в ближайший подъезд.       Олени исчезают так же быстро, как и появились. Хаотичный, разрушительный и оглушающий топот не мог бы поселить в душе человека ничего другого, кроме растерянности. И Эльзара теряется, оглушённая тем, что осталась одна. Спустя минуту тишина позволяет расслышать собственное дыхание. Ещё через мгновение глухой гортанный рык заставляет Эльзу замереть и подвинуться дальше, вглубь надёжных корней.       «Эльзара?..» — доносится мысль друга. Он намерен сказать что-то ещё, но фраза рассеивается по лабиринтам сознания: слишком далеко для телепатии.       Рядом с укрытием девушки появляется животное, похожее на льва, однако во много раз превосходящее по размерам. Тяжёлая поступь отдаётся приглушённым треском камней. Что-то волочится у него под лапами: в пасти конвульсивно дёргается олень и вскоре замирает. Существо бросает бездыханную тушу, поднимая большую косматую голову, чтобы обнюхать воздух. А потом поворачивает уродливую морду в сторону Эльзы — да так резко, что она не сдерживает выкрик. На неё во все глаза смотрит мантикора.       Чудище находит её возглас чем-то унизительным и решает протиснуться сквозь толстые корни — голубые глаза сверкают яростью и сокрушительным стремлением. В приплюснутой львиной морде угадываются человеческие черты, что делает внешность мантикоры отвратительной, безобразной. Огненно-рыжая грива волнами ниспадает на мускулистые плечи, тянется вдоль крепкого позвоночника и скрывает под собой невероятную, поистине чудовищную мощь.       Ощетинив три ряда клыков, существо угрожающе шипит. С новой силой принимается вырывать корни, ломать их взмахами широких лап, а в особо неподатливые впиваться кинжалообразными зубами. Дерево трещит, не выдерживая натиск, но мантикора всё больше свирепеет, всё послушней становятся её мышцы, а удары — быстрее и тяжелее. Ошмётки ветвей теснят Эльзару и закрывают последние дыры в корнях. Оставаться в укрытии равносильно добровольному броску прямо к монстру.       — Лобо! — она собирает решительность на рывок для бегства, рассчитывая на прикрытие волка. Однако друг молчит.       Дрожащий от нетерпения зверь, обильная пена в пасти и неугомонный рёв нагоняют ужас, с каким обратилось в бегство стадо оленей. На висках выступает пот, дыхание становится рваным, а конечности — непослушными. Испуганный вид подростка только воодушевляет чудовище. Оно пытается вырвать столб дерева из треснувшего здания, которое слегка пошатывается от удара и готовится в любой момент рухнуть. Мантикора ревёт, жаждущая поскорее разорвать человека. Она проламывает корни, открывая себе проход — а Эльзара с готовностью тычет палкой ей прямо в глаз, пинает от себя морщинистую морду и выскакивает из укрытия. Гонимая непреодолимым страхом, она мчится прочь, не разбирая дороги. Сердце яро бьётся, всё тело содрогается от близкой — не будет выдумкой сказать — смерти.       Ни палка, ни пинок ничуть не навредили хищнику, однако на пару секунд рассеяли внимание. Мантикора рявкает во всё горло, да так громогласно, что неустойчивое здание колышется и дрожит. Хватит слабой тряски, чтобы оно окончательно обрушилось.       Тряхнув густой гривой, существо снова фокусируется на жертве. Всего в пару прыжков оно сокращает дистанцию до одного метра и клацает клыками у самых пят. Девушка вовремя сворачивает в переулок, и неуклюжая тварь теряет в скорости. Мощный шипастый хвост мечется из стороны в сторону, грозя поразить смертельным ядом. Эльзара задыхается, она не надеется выбраться живой, но упорно продолжает бежать, выискивая невнимательным взглядом хоть какое-нибудь убежище. Пусть она самая быстрая среди людей в городе, но даже ей не тягаться с мантикорой.       Однако мантикора, окончательно рассвирепев, в один прыжок настигает жертву — точный удар увесистой лапы обрушивается на ногу. И Эльза падает на асфальт, стёсывая ладони и левую часть лица. Обречена. Она ожидает последний сокрушающий удар, что видится в львином замахе. На когтях сверкают её мечты о закате, в струящейся силе заложена память гонок по крышам, свист от взмаха — то прощальный звон свободы, а растопыренные пальцы — точно счётчик прожитых годов. Сейчас они загнутся — и оборвётся счёт.       Лобо нападает со стороны, мёртвой хваткой цепляясь в шею зверя. Но клыки путаются в густых локонах гривы, точно конечности в водорослях. Возмущённое существо, коротко рыкнув, откидывает волка. Яро сверкают дикостью и наливаются кровью глаза. Обречённая девушка тщетно пытается встать, но мозг не реагирует, ведь давно смирился с гибелью. Он сдался, как не делал этого, пожалуй, никогда. Попытки образумиться обращаются одной лишь болью в висках. Нельзя так просто вернуть ясность мысли и буйство характера, когда за ногу схватила смерть. Настолько неизбежной кажется мантикора, что трудно поверить в себя.       Три ряда зверски острых зубов всаживаются в ногу Эльзары, но до конца не смыкаются, потому что белый хищник во всю мочь отвлекает внимание на себя. Боль от укуса делится на двоих — Эльза воет, Лобо скулит. Шерсть мантикоры вбирает эти вопли, вибрирует, придавая ещё больше напористости и сил. Волка внезапно захлёстывают остервенение и жажда мщения. Он впивается в переднюю лапу чудовища, разрывая плотную кожу. Кровь брызжет в стороны, окрашивая белесую голову в алый и смешиваясь с человеческой кровью на земле.       Избегая ядовитых шипов, Лобо отпрыгивает. Прошмыгивает под могучим брюхом твари и смыкает клыки на её нижней челюсти. Он вертится вокруг, как муха, то приставая, то отскакивая от смертоносных атак. Пылкое недовольство быстро перерастает в бешенство, и мантикора наконец оставляет Эльзу в покое: впредь ей интересен назойливый волк. Довольный Лобо мчит дальше по улице, уводя за собой полульва, чья сила неустанно пульсирует в огромном теле.       Эльзара не верит, что хищник оставил её, уже побеждённую и не могущую более сопротивляться. Из проколотой ноги хлещет кровь, вызывая нещадный приступ боли и помутнение в глазах. Волнует её только друг, но каждое движение кидает на грань потери сознания. Возбуждённые гиены собираются чуть дальше в каких-то десяти прыжках. Их привлекает запах крови и шанс полакомиться лёгкой добычей, но они не смеют приближаться, со страхом озираясь по сторонам — не вернётся ли мантикора, королева ужаснейших монстров? Хохот и оскал падальщиков похож на злорадные усмешки, они подходят ближе, но тут же отскакивают, старательно обнюхивая воздух.       На крышах мостятся вороны: железными клювами они бьют друг друга, о чём-то рьяно переговариваясь. Некоторые предпочитают уединение, остальные сбиваются в галдящую кучу. Восседая с комически важным видом, они наблюдают за происходящим на земле.       Эльзаре всё равно: усталость берёт своё и медленно погружает в неизвестность.       Прыткость против мощи. Мантикора не обращает внимания на разорванную лапу, как будто совсем ничего не чувствует. Она мчится, как самонаводящаяся ракета: земля сотрясается от гигантских прыжков, автомобили со скрежетом гнутся, и любые преграды сыпятся, подобно карточным домикам.       Лобо дразнит, то позволяя приблизиться, то оставляя далеко позади. Тварь сердито трясёт головой, плюётся и гневно ревёт. Недовольство терзает её, застилая разум, внимательность и даже инстинкты. Цель волка — если не свалить животное замертво, то как минимум утомить его. Он возвращается к зданию, под которым недавно пряталась Эльзара. Лёгкий как пёрышко, заскакивает на стену, отталкивается и резко меняет направление. Мантикора с воплем вклинивается в высотку — весь её запал уходит в проломленную дыру. Кое-как выбравшись, она направляется к волку медвежьей походкой. А тот стоит, не шевелясь, бодрый и совсем не думающий так же, как недавно упавший человек. Выжидающе смотрит на монстра и вертит снежными, чуть заляпанными кровью ушами.       Они похожи в чём-то — звери. И хотя в другой бы ситуации можно тоже испугаться, но то, что видит перед собой, задорит его. Лобо наблюдает, как неторопливо рыхлится бетон, как рассредоточенная тварь даже не подозревает о надвигающейся опасности.       — Аф! — подаёт голос, когда тень дома глотает мантикору.       Дёрнувшаяся, она не успевает отскочить — большие глыбы высотки вырываются со своих мест, осыпая ударами растерявшееся чудовище. Трещит прочный позвоночник, передняя лапа окончательно дробится угловатым куском десятиэтажки, а череп непринуждённо лопается. Мантикора в мгновение ока исчезает под развалинами, испуская последние гортанные вздохи.       Оповещая город о своём первенстве, победитель торжественно воет — и этот вой столь же громкий, как рёв дракона, и столь же приятный, как тёплая река. В неравной схватке порой находчивость куда важнее грубой силы.       А гиены порядком смелеют, хотя их дрожащие загривки выдают волнение и настороженность. Но подталкиваемые голодом, они сокращают дистанцию до нескольких метров. Эльзара лежит на спине, безучастно глядя вверх и корчась от невыносимой боли. По пустынному небу плавает солнце. Сейчас оно кажется особенно гадким: палящие лучи озлобленно облизывают раны, проникают поглубже — и даже покалывающее онемение не заглушает эту пытку.       Один из падальщиков опасливо подходит. Не встретив сопротивления, гиена слизывает кровь, и Эльза не сдерживает мучительный стон. Протяжное твёрдое рычание, тщательно выкованное сильными связками, заставляет гиен отпрянуть и недовольно заскулить.       «Лобо, ты жив?» — мысль неопределённая, слабая, но волк отвечает утвердительно.       — Друг, — вслух шепчет Эльза, зарываясь в пушистый загривок. До него доносятся тихие всхлипы, и горячие слёзы добираются до кожи сквозь густую шерсть.