Elastic Heart

Капитолий переливается разноцветными огнями. Публика бурными овациями встречает нас на вокзале, а потом и на ступенях центра подготовки. Они выкрикивают что-то нечленораздельное, стараются дотянуться руками, чтобы затронуть нас. Кому-то удается схватить Хеймитча, но группа миротворцев, что нас сопровождают, тут же отталкивают нарушителя спокойствия обратно в толпу. Они словно обезумели. Прячусь за спину мужа. Меня пугают эти люди. Нас проводят к лифту, и мы поднимаемся на свой этаж. Здесь нет посторонних, и это радует, можно расслабиться. Сажусь за накрытый стол и заталкиваю в рот цветное пирожное. Хемитч давится смехом, скрывая его за кашлем, Пит улыбается, а Эффи мнется, взглядывая то на Хеймитча, то на Пита. То, что для меня кажется нормальным, для нее – преступление. Эффи чтит этикет. - Хоть бы руки помыла сначала, - наконец выдавливает женщина и устало садится за стол. обед проходит в молчании. - Здравствуй, Китнисс. - Цинна, - замираю от голоса друга. - Не думал, что снова придется шить тебе платье на парад трибутов. - Не думала, что меня снова отправят на арену, - в тон ему отвечаю я. Мы сидим в его кабинете. До парада остаются считанные часы. Стилист принес платье. - Я не хочу больше быть огненной Китнисс. - В этот раз не огонь, кое-что другое. - Что? - Надевай. Я натягиваю струящуюся по телу ткань и оглядываю себя с ног до головы. Красивое черное платье. - Не смей затухать, - шепчет стилист и щелкает пальцами. По платью расползаются огненные змейки. Я превращаюсь в тлеющий уголь. Мелкие искорки летают в воздухе. Отблески красного сияют в волосах и на лице. - Спасибо,- шепчу я. *** Я не могу долго оставаться без Пита. Мне становится страшно. Только в его объятиях я могу спокойно вздохнуть. - Почему ты так долго? - спрашиваю я его, когда он подходит к колеснице. Слишком долго. Час показался мне вечностью. - Разговаривал с трибутами. Все в порядке? - Теперь да, – я вжимаюсь в его плечо. Раздается сигнал возвещающий, что пора по колесницам. Сердечный ритм учащается. Я крепче сжимаю руку мужа. Он быстро дарит мне поцелуй и помогает забраться на колесницу. - Все будет хорошо. Не переживай. Раздаются аплодисменты, дикие крики и рев зрителей. Затем голос ведущего, усиленный микрофоном, объявляет начало парада. Трибуты выезжают один за другим в центр площади и становятся в круг перед президентом, устроившимся на высокой трибуне. Он в белоснежном костюме, с неизменной холодной улыбкой, пристально вглядывается в лица победителей. Его глаза скользят на нашу колесницу - я щелкаю пальцами, и наши костюмы вспыхивают искрами. Зрители сначала замолкают, но через несколько секунд взрываются еще большими овациями. А я делаю почти чудовищное усилие и улыбаюсь, подняв наши с мужем сплетенные руки вверх. По виду президента нельзя сказать, какое впечатление на него произвели мои действия. Он лишь поднимает одну бровь вверх. В следующую минуту он выражает благодарность трибутам, за участие в юбилейных играх. Желает нам удачи, выдержки и победы. Колесницы разворачиваются и едут обратно. Мое сознание в течение следующей недели подготовок и тренировок работает странным образом. Моя память сама сделала нарезку из сменяющихся друг за другом кадров: вот я вяжу узлы, вот стреляю из лука, вот прохожу тест на съедобные растения, вот провожу ночь в объятиях мужа. Пит не отходит от меня ни на минуту, но каким-то образом ему удается общаться с другими победителями. Он ищет нам союзников. Я не в восторге от этой идеи, но если это поможет сохранить ему жизнь, то я не имею права отступать от плана. Переговорщик из меня никудышный, поэтому я просто стараюсь никому не грубить, улыбаясь и предоставляя Питу все переговоры. Первый и второй дистрикты, как всегда вступили в союз профи. Хеймитч предлагает нам в союзники своих давних друзей из одиннадцатого. Пит налаживает связь с победителями из пятого и седьмого. Мне же больше всего импонируют причудливые победители из третьего. Союзничество не дает никаких гарантий, но все же обнадеживает. Каждый день повторяю про себя, что я должна это делать для Пита. *** За все те годы, что мы были менторами, я так и не научилась отвечать на вопросы Цезаря. У него особый талант заваливать меня неудобными вопросами. Вглядываясь в его сегодняшний костюм, я ищу ответ на заданный мне только что вопрос. Пита нет рядом, он стоит в нескольких метрах за моей спиной, и никто не может мне помочь. - Так чем же ты будешь удивлять нас, Китнисс? – немного громче повторяет Цезарь. - Ээ, я могу покружиться, - самый глупый ответ. Только я могла так ответить. Цезарь удивленно смотрит на меня, а потом начинает смеяться. - Твой стилист опять что-то задумал? Надеюсь, ты нас удивишь. Я встаю и начинаю кружиться. Все, о чем мы договаривались с Цинной, перед интервью. Мое темно-бордовое платье на глазах покрывается пятнами, подобными тем, что появляются на бумаге, которую поджигают. И в следующую минуту я стою перед многотысячной аудиторией в том платье, в котором была на самом первом своем интервью. По подолу ползут языки пламени и ярко переливаются красными и голубыми искрами. Я все еще та самая Китнисс - смелая и дерзкая, способная сражаться против Сноу. Именно об этом хотел напомнить Цинна. - Это же то самое платье… - заворожено говорит Цезарь. - То самое, которое и дало тебе прозвище «огненная»? - Да, - я поднимаю голову вверх. - Я все та же Китнисс, какой была пятнадцать лет назад. Только сейчас у меня гораздо больше сил, - я поворачиваюсь к мужу. Он улыбается, и я улыбаюсь в ответ. Цезарь следит за моим взглядом. - Думаю, пора бы позвать того, кто является источником твоих сил. Пит, иди сюда, - муж подходит и целует меня. Зал коллективно издает стон умиления. - А вот и он, наш непревзойденный Пит Мелларк. Чем будешь удивлять нас ты? - Я бы с радостью покружился, но думаю, платье сегодня мне не подойдет, - зал смеется над его шуткой, Цезарь улыбается. - Да, пожалуй, красный не твой цвет, оставим его для Китнисс, - Цезарь делает серьезное лицо, если бы я не знала его, то подумала, что он действительно правдив в своих чувствах. Он оглядывает нас грустным взглядом и, немного заикаясь, продолжает. - Правила непреложны. И в этом году… будет только один победитель. Думаю, что ты Пит намеренно вызвался добровольцем, чтобы защищать Китнисс. - Думаю, что любой на моем месте поступил так же. Я люблю ее больше жизни. Лучшей смерти, чем смерть за любимую и не придумать, - он смотрит на меня с нежностью, а меня раздирает гнев. Я уже хочу возразить ему, но Пит произносит следующую фразу и я, а вместе с тем и все присутствующие, теряют дар речи. - Я бы вообще ни о чем не жалел, если бы не ребенок. - Ребенок? - переспрашивает Цезарь и переводит взгляд на меня. Я опускаю взгляд и теряю весь свой запал, который был несколько секунд назад. Пит сжимает губы и кивает головой. - Меня не было на арене, когда умирала… Мейси. Я не мог защитить ее. Но я сделаю все возможное, чтобы защитить этого ребенка, – он кладет руку на мой живот. - Отмените игры! - Невозможно! - Беременность не допустима! Раздаются выкрики из зала. Цезарь пытается успокоить толпу, но они будто не слышат ничего. В конце концов, в студии отключают камеры, а публику выпроваживают прочь. - Неплохой ход, - к нам с Питом подходит Джоана Мейсон, в компании нескольких победителей, – надо же, беременность! Видели, как они все всполошились? Скажите честно, кто это придумал? Старик – Хеймитч? Может нам всем прикинуться беременными? - Тебе не пойдет, Мейсон. Из тебя была бы отвратительная мать, - к нам подходит наш ментор. - А вот и генератор идей. Неплохо, конечно, но теперь они главная мишень для профи, - фыркает в ответ девушка. - Она правда беременна. - Что? Серьезно? - кажется, вечно острая на язык Джоана, теряет дар речи, - но ведь… Сноу ни за что не отменит игры. - Ты необычайно проницательна. - И это сойдет ему с рук? - наконец произносит она. Никто из нас не отвечает на вопрос, но все знают ответ. Конечно, Сноу все сойдет с рук. Ему всегда все сходит с рук. Страдают все, но только не он. Он всегда победитель в этой игре, придуманной им самим. Мейсон не говорит ничего, просто отворачивается и идет прочь из студии. Следом уходят другие победители, так же не проронив ни слова. Хеймитч хлопает Пита по плечу. - Я не знаю, что вам посоветовать. Вы все и сами знаете. Вы два самых сильных человека, которых я когда-либо знал. Мне невероятно жаль, что вас снова отправляют в эту адову жаровню. Китнисс, не … - Спасибо, Хемитч, - прерываю его я. Не хватало только, чтобы он сейчас принялся меня отговаривать от моего плана. – Спасибо тебе за все, что ты сделал и сделаешь для Пита и меня, - я выделяю имя мужа, про себя же говорю намеренно тихо. Надеюсь, он вспомнит наш разговор, почувствует вину перед Питом. Надеюсь, что он будет спасать его. - Китнисс, - ментор хочет возразить, но натыкается на мой решительный взгляд. Не знаю, понимает он или нет, что меня не переубедить, что я настроена умереть за мужа, но следующая фраза звучит уже не так решительно, скорее грустно, с нотами безнадежности в голосе. – Помни, кто твой настоящий враг. Потом он обнимает Пита, что-то шепчет ему на ухо, а потом, развернувшись на каблуках, уходит прочь, обхватив голову руками. Мы поднимаемся в свою комнату, не встречая по пути ни единой живой души. - Поразительно, какая свобода! – ухмыляется Пит. – Может, сбежим? - Я бы сбежал, если бы это спасло тебе жизнь. - Они наверняка оградили центр силовым полем. - Как думаешь, ей было страшно? Мейси. Он говорит о ней. - Ей не было двенадцати. Она никогда не уезжала из дома. Конечно, ей было страшно. - Она была очень сильной, такой же как ты. Китнисс, я знаю, что ты задумала, – Пит наклоняется к моей шее и тянет ниточку легких поцелуев к груди, – ты хочешь пожертвовать собой и ребенком, ради меня… - Пит, - я таю от его поцелуев, слова теряются в пустоте комнаты. - Думаешь, ты поступаешь правильно? Два вместо одного? – он пускает в ход прикосновения. - Мы не сможем вернуться вместе… - Если мы будем работать вместе, то домой могут вернуться двое. - Зачем ты это говоришь, ты же знаешь, что это пустое. Я не смогу без тебя. А этот ребенок будет несчастлив, если родится, - я вырываюсь из его объятий. - Значит, ты не поменяешь своего решения? - Я слабая, Пит. Я не такая как ты. Ты сказал, что Мейси была сильной как я, но она была сильной, как ты. Она никогда никого не убила. Она спасла на арене своего соперника. Она обладала невероятной силой. Я не такая. Я жалкая, думаю только о себе, забочусь только о своей заднице. Ты должен меня ненавидеть и презирать. - Ты пожертвовала собой ради сестры, разве можно назвать тебя эгоисткой? - Ты всегда жертвовал собой, ради меня. Всегда думал только обо мне. - Сейчас я думаю не о тебе. - Что? – я поворачиваюсь к мужу, чувствуя толчок ревности. - Я думаю не о тебе. Я думаю о ребенке. Он не заслужил такое отношение к себе. Ты не имеешь права решать за него: жить ему или умереть. - А кто имеет? Сноу? Ты хочешь, чтобы и этого ребенка забрали на Голодные игры? Чтобы я еще раз привезла деревянный гроб из Капитолия? Пит, я не хочу больше терять любимых. - Что же, получается, я хочу?! Всю жизнь стремился к этому! - нервы мужа не выдерживают. Он срывается на крик. - Ты… - я не знаю, что сказать. - Ты меня любишь, Китнисс? - Что? - я мнусь несколько секунд, - Конечно. - Тогда почему убиваешь моего ребенка? - Пит, ну почему ты такой упрямый? - От тебя нахватался. - Я не хочу больше об этом говорить, - решаю закрыть тему. - Ты всегда уходишь от проблем. Всегда оставляешь все дерьмо мне. Я должен решать все эти проблемы! Я устал! - Ты знал, какая я! Знал, кого берешь в жены! Я не умею быть заботливой. Если тебе хочется нежности, иди попроси ее у Джоанны Мейсон. - У меня не было выбора, когда я брал тебя в жены! За меня все решили. - Ты жалеешь? Жалеешь, что не убил меня на арене?- вспыхиваю я. Что он только что сказал? У него не было выбора? Если бы Сноу не приказал, он бы и не женился на мне никогда? - Знаешь, Китнисс, - он устало потирает переносицу, а потом спокойным голосом говорит, - ложись спать. Потом хлопает дверью, оставляя меня одну в комнате. Я принимаю душ, возвращаюсь в комнату. Пита все еще нет. Ему нужно побыть одному. Мне тоже. Ложусь в кровать, но сна нет. Завтра арена. Сон просто необходим, усталость не поможет ни мне, ни Питу. Выхожу в гостиную – Пита нет, стучусь в комнату к Хеймитчу - дверь закрыта, кажется, ментора нет в комнате, наверное, пьет с кем-то. Поднимаюсь на крышу, ветер тут же пронизывает меня насквозь. Ежусь от холода, но обхожу всю крышу и даже выглядываю за ограждение. Пита нет, словно испарился. Меня бьет тревожная судорога. Спускаюсь снова в комнату. - Пит? - зову я. – Пит? - но мне отвечает тишина. Куда он мог испариться? Как бы он не был зол на меня прежде, но муж не оставлял меня одну. Неужели он действительно разозлился, да так, что не желает видеть? Я снова вхожу в гостиную, подхожу к лифту. На нем горит цифра 7. Что? Седьмой этаж - этаж седьмого дистрикта. Так вот куда он сбежал! Охраны в комплексе нет. Мы не видели их, когда поднимались к себе. Никто не мешает свободно передвигаться по этажам. Вот и Хеймитч где-то шляется. Отлично! Он отправился в седьмой дистрикт. Джоанна Мейсон – проносится в голове. Меня распирает от гнева. Он отправился к ней! Ну и пусть! Голос разума успокаивает меня: «он же не изменять тебе собрался. Пит на такое не способен». Может Хеймитч его забрал? Кнопки лифта начинают мигать, сообщая, что кто-то поднимается наверх. Я бросаюсь в спальню, запираю дверь. Сейчас я очень зла на мужа. Пусть поспит на диване, если решил искать успокоение в компании Джоанны Мейсон. Ложусь в кровать и замираю. Слух обострен. Слышу, как тихо открывается лифт, как тяжелые шаги раздаются в гостиной, как скрипит ручка двери и натыкается на препятствие из защелки. Он топчется несколько секунд возле двери, а потом уходит. Тут же вскакиваю, чтобы открыть дверь, но останавливаюсь на полпути к ней. Он выспится и на диване. Пусть эгоистично с моей стороны, но я не могу забыть о его путешествии в седьмой дистрикт. К тому же его слова о том, что у него не было выбора, не выходят из головы. Завтра перед ареной извинюсь. Меня даже поражает, с каким спокойствием я об этом думаю. В кого я превратилась? Возвращаюсь в кровать, укладываюсь на подушку, но заснуть не могу. Долго ворочаюсь. Мешает громкий гул с улицы и фейерверки. Даже закрытые окна не спасают от шума, кажется, капитолийцы сошли с ума. Мне приходится зарыться под одеяло и подушки, чтобы наконец-то уснуть. Я сплю тревожным сном. Часто просыпаюсь и вскрикиваю. Пита нет рядом, успокоить некому. Просыпаюсь окончательно от резкого стука в дверь. - Миссис Мелларк, пора. Выбираюсь из кровати и открываю дверь. На пороге группа подготовки и три миротворца. Стараюсь выглянуть в гостиную, чтобы увидеть Пита, но миротворцы загораживают дверной проем. Стилисты утягивают меня в ванную, и начинают быстро приводить в порядок. Они необыкновенно молчаливы, что напрягает. Тишина режет слух, сейчас я хочу, чтобы они что-то рассказали своими звонкими веселыми голосами. - А миротворцы здесь зачем? - Для безопасности. - А Пита тоже готовят? - Мы не видели его, когда пришли, но скорее всего, да. Стилисты заплетают волосы в тугую косу и помогают надеть одежду: удобные темные брюки, обтягивающие, но не стесняющие фигуру. Такая же футболка, легкая куртка из плотного материала с карманами и мягкие ботинки с крепкой подошвой. - В прошлый раз это делала Цинна. - Он поручил это нам. Они обводят меня с ног до головы пытливым взглядом, поправляют воротник куртки, показывают, где спрятан капюшон и потайные карманы. Наконец, они по очереди обнимают меня. Вения, обнимая последней, шепчет на ухо: - Китнисс, береги ребенка. - Миссис Мелларк, пойдемте, - меня за локоть подхватывает миротворец, и тянет к выходу. - А где мой муж? - тревожно спрашиваю я. - Его уже увезли. - Нас должны были увезти вместе. - Распоряжение президента: каждого трибута увозить по одному. - Почему нам не сказали об этом? - миротворцы молчат. Мне становится тревожно. Хочу увидеть Пита. Вчерашний гнев совершенно улетучился. Полет на планолете не приносит успокоения. Меня проводят в отдельный отсек, где стоит накрытый стол и мягкое кресло. Пита мне не позволяют увидеть и здесь. Есть не очень хочется, но я все же заставляю себя съесть пару ложек тушеного риса, кусок мяса и сладкую булочку. До самой посадки, я пью воду маленькими глотками. Сразу после посадки ко мне заходит женщина в белом халате и вкалывает в руку маячок. Меня проводят по коридору в комнату, в центре которой установлен стеклянный лифт, отправляющий на арену. Сердце бьется с бешеной скоростью. Где Пит? Что вообще происходит? Сноу, наверное, специально разлучил нас перед ареной. Что теперь чувствует мой муж? Я сажусь на скамейку и смотрю на темный монитор, на котором обычно показывают время до начала арены. На нем горит цифра 10, сообщающая, что до начала осталось десять минут. Меня успокаивает только то, что через десять минут я увижу Пита. Глубоко вдыхаю воздух и выдыхаю весь объем легких. Начинает немного подташнивать. Я делаю еще один вдох. Цифры на мониторе сменяют друг друга очень медленно. Наконец, раздается электронный голос: - Пройдите, пожалуйста, в лифт. Я вздрагиваю, дыхание нарушается. На дрожащих ногах подхожу к стеклянному лифту и ставлю ногу на металлический диск. - До подъема осталось 30 секунд. Я вдыхаю еще раз, ставлю вторую ногу и упираюсь руками в стеклянные стены. Дверь тут же задвигается за мной, погружая в стеклянный цилиндр. Бежать некуда. - Спокойно, Китнисс, - уговариваю я себя, – сейчас ты увидишь Пита. Лифт поднимается на поверхность. Меня тут же ослепляет яркое солнце. Чувствую аромат зелени. Стараюсь выпрямиться, чтобы показать зрителям, что мне не страшно, одновременно прикрываю глаза рукой. - Леди и Джентльмены, юбилейные девяностые Голодные игры объявляются открытыми! - возглашает торжественный голос Клавдия Темплсмита.