***
Заряжайте ружья и собирайте друзей. Это весело – проигрывать и притворяться. Я худший в том, что делаю лучше всего. За этот дар я чувствую себя благословлённым. Наша маленькая группа всегда была И будет до конца. Я забыл, зачем я пробую это. А, да, кажется из-за этого я улыбаюсь. Мне это казалось невозможным, это невозможно найти. Ну, ладно, не обращайте внимания в любом случае. С выключенным светом всё не так опасно. Вот мы и здесь, развлекай нас. Я чувствую себя глупым и заразным. Вот мы и здесь, развлекай нас.
- (Scala And Kolacny Brothers). Мы ведь оба понимаем, что происходит. Высокая трава тихо шелестела под ногами, пока Кай продолжал идти через поле, не видя дороги. Наконец, он остановился и, словно резко ослабев, с шумом упал на холодную землю, потягивая ноги к груди. Выровнявшееся совсем недавно дыхание снова участилось, разнося жар по всему телу. Мы же оба понимаем, что происходит. Я уже переполнен, этого хватит, чтобы выжечь весь Сиэтл. Сиэтл умрет сегодня. Вот ты лежишь весь такой жалкий, невинный, желающий всем добра и счастья, захлебывающийся в своем бреду. Океану из твоей рвоты нет ни конца, ни края, а ты все так наивно полагаешь, что сможешь выкарабкаться из него, не запачкавшись? Тупица, ты в полынье. Не сопротивляйся, и плыви по течению, опускайся на дно, просто прими все, как есть. У тебя нет другого выхода. Ты с самого начала все неправильно понял, идиот. Ты даже имени своего не знаешь, что же ты можешь знать о судьбах других людей? Они ничего не стоят, но ты, ты самое большое ничтожество во всем мире, отчего-то возомнившее себя едва ли не полубогом, принявшим благую миссию вести заблудших овец за собой к свету в конце туннеля. И снова продал себя, как шлюха, за гроши. Что им нужно? Что нужно тебе? Ты такой слабый и жалкий, бессмысленный, как и твое желание что-то изменить. Что ты можешь объяснить людям, если сам ни черта не втыкаешь? Но я никогда не хотел этого. Я не хотел становиться их символом, не хотел вести их за собой. Я лишь хотел шагать в колонне вместе со всеми на равных под знаменем сопротивления. Я хотел лишь, чтобы они начали думать и делать, чтобы они начали слышать и видеть, чтобы идти вместе с ними. Я не хотел тупого ярлыка Команданте какой-то тупой революции, никогда не хотел идти во главе, чтобы они смотрели на меня и падали ниц. Это не мое желание. Чье угодно, но не мое. Я не хотел, чтобы история снова повторилась. Мы ведь должны идти вверх, вперед, но не по кругу. Мы не цикличны. Но ты встал во главе. Теперь они будут молиться на тебя, хочешь ты этого или нет. Полные ненависти и злобы, тупые и беспомощные, подвластные все новым течениям, безмозглые или отверженные, молодая особь человека, дети. Дети будут смотреть на тебя и следить за каждым твоим шагом, восхищаясь, смешивая с грязью. Ты продался. А зачем? Овчинка стоит выделки? Ты продался им. Ты продал себя им с потрохами. Теперь они имеют полное право пользовать тебя, как вещь, как свой символ, лицо на развевающихся флагах. Ты сдохнешь в сточной канаве, а они даже не заметят. Тебе следовало думать раньше, тебе следовало бы прислушаться к людям, окружавшим тебя. Ты мог бы остаться в своей тихой норе и жить спокойно и размеренно, никогда не зная всего этого дерьма, только глядя снизу вверх на все эти точки в небе, до которых никогда не достать, ничтожество. Ты слишком много хапнул, придурок. Тебе не по зубам эта работенка. Ты теперь даже не человек, и вряд ли когда-либо станешь им снова. Тупица. Тупица. Я думал, ты не напортачишь хотя бы в этот раз. Мы же должны учиться на своих ошибках, раз мы не цикличны? Но ты снова вляпался в то же дерьмо. Закопал бы свой потенциал и тупые мечты в землю, да жил бы спокойно. Почему ты, твою мать, не можешь обойтись без этого дерьма хоть раз, куда тебя все тянет? Ты же знаешь, что будет. Ты сгоришь, сгоришь в земной атмосфере, так и не коснувшись ее поверхности. Ты этого хочешь? Я не знаю. Ты никогда ничего не знаешь. Ты даже не замечаешь, как это происходит. И снова задымленный зал, снова этот огонь, рыжий свет, толпы оголтелых подростков и ядерный взрыв над твоей тощей задницей. Ты сгоришь, ублюдок. Ты даже не замечаешь, как это происходит снова. Огромный бум, и ты уже летишь без тормозов, и остановиться нельзя. Мой тебе совет: спасай свою задницу, пока есть хотя бы призрачная надежда. Глупо было думать, будто твои идеи не найдут отклик в такие времена. Глупо было думать, что они не повлекут за собой такие последствия. Глупо было даже надеяться, что ты сможешь просто идти вместе со всеми. У нас другой удел. Однажды ты взглянешь в зеркало, и увидишь там мое лицо. У нас тут снова сделка с дьяволом или что? Ты с каждой секундой летишь все быстрее, теряешь управление, и скоро взорвешься к херам. Ты уже не можешь управиться с ситуацией. Это лишь метафора, знаешь? Суть одна. Ты ведь помнишь, как все было. Метафора в этих лужах крови и растерзанных телах. На деле их даже нет. Их нет. Посмотри глубже, это все ты. Это ведь только ты. Ты идешь со всем этим дерьмом в себе. Эта история даже не прекращалась никогда... Я больше не хозяин положения. Отчаянное положение. Я слишком глуп, чтобы заметить. По тормозам? Только вперед. Я согласен. Нет смысла петлять и убегать. Только вперед, только вверх. Я сдаюсь, пусть будет так... Зря. Лежа в высокой траве на спине, он резко раскрыл глаза, тяжело дыша в прохладный воздух. В гудящей голове витали какие-то странные звуки, смесь из гвалта голосов и шума далекого перегруза гитары, включенный дисторшн, затем взрыв, груз падает на баржу, и вода выходит из берегов. Туман из неизвестных внутренних источников застилал глаза, мешая ясно видеть мерцающие пульсирующими движениями точки в черной смоле. Они расширялись и сужались ритмичными движениями, расплываясь, словно фосфены или отмершие клетки в стекловидном теле. Густой туман, словно кайф разлился по всему телу, лишая способности мыслить. Он резко сел на траве, фокусируя взгляд потемневших глаз на синеющей полосе залива вдалеке. Рука сама собой дернулась к груди, сминая в кулаке футболку, ударяя кулаком, словно что-то застряло в дыхательных путях. Еще один удар, пальцы нащупывают сложенную бумагу в кармане рубашки. Он смотрит на выведенное на белом прямоугольнике имя несколько минут, а затем, замахнувшись, швыряет вперед, где письмо теряется среди стеблей высокой травы. Он тупо глядит вперед, не двигаясь несколько минут. Просматривая фильм из одиночных кадров в своей голове. Кинохроника с пожаром, трупами, приветливыми лощеными лицами с лицемерными улыбками на белоснежных зубах; темный концертный зал и огоньки софитов; беспомощные, как дети, выросшие подростки; огромные пустые здания жилых домов, развлекательных центров, школ. Он резко встал на ноги и быстрыми шагами начал уходить с темного пустыря, минуя тускло светящийся в темноте разваленный дом. В одиночестве засевший на кухне Крист уже опустил голову на сложенные на столешнице руки, проваливаясь в беспокойный сон. Привлеченный быстрыми, приближающимися шагами, он поднял голову, сонно моргая, но успел заметить лишь удаляющуюся обратно к выходу худую спину. Хлопнула дверь, и басист слегка вздрогнул от громкого инородного звука в тишине. Едва опустив голову обратно на руки, мужчина вздрогнул, вскакивая с места одновременно с оказавшимся на первом этаже Дейвом, который с перекошенным от шока лицом выскочил на улицу, привлеченный внезапным шумом заведенного двигателя. Замершие на пороге лачуги мужчины с одинаково удивленными лицами наблюдали, как с громким шорохом шин по неровной поверхности машина выезжает с поля на проезжую часть и стремительно удаляется из вида. Освещая себе путь лучами включенных фар, фургон на полной скорости влетел в закрытые ворота, предназначенные для въезда заинтересованного в учебном процессе транспорта на территорию средней школы. Кованые двери с оглушительным грохотом слетели с петель, позволяя машине, визжа шинами, въехать во двор. - Я охуеваю... Какого он творит, может, ты знаешь? Там все наши инструменты, мы передвигаемся на этом, в конце концов, - сокрушался Дейв, меряя шагами старую гостиную с облезшими выцветшими обоями на стенах перед сидящим на полу Кристом. Басист задумчивым взглядом глядел сквозь маячившего друга, машинально сминая в руках цветную шапочку. Грол сделал еще пару шагов и остановился, чтобы взглянуть на улицу, но та по-прежнему пустовала. Барабанщик без веселости в голосе усмехнулся, зарываясь руками в волосы. - Мало того, что сегодня случилось, так он еще и двинул куда-то. Если этот анорексик патлатый влипнет в историю, я его тощую задницу спасать не собираюсь, - мужчина снова замер уже у лестницы на второй этаж и запрокинул голову. - Дерден! Твой жених смылся с нашим добром. - Пошел на хер, - донесшийся сверху ответ заставил Дейва в очередной раз покачать головой, сдавленно произнося ругательства сквозь зубы. - Дейв, - басист наконец поднял глаза на мельтешащего друга, - мне кажется, это реально он. - Кто? Чертов Кеннеди? - Нет. Я про Курта. Мне кажется, это он. Выйдя из тарахтящей включенным мотором машины, худая фигура обогнула ее, останавливаясь у багажника, из которого вытянула сваленные в спешке в кучу инструменты на землю. Он поднял из общей груды свою гитару, осматривая ее под тусклым красноватым светом задних фар, проходя пальцами по гладкому грифу и ловящему на свою черную поверхность блики корпусу. Держа ее за гриф, он закинул инструмент на плечо, неспешно проходя к темному зданию закрытой на летние каникулы школы. Всего через пару недель миллионы детей по всему миру, взращенные своими родителями в соответствии с канонами идеального воспитания в современном мире, дружно построятся в школьном дворе, а затем зайдут в святая святых, храм знаний, талантов и ума, где в течение девяти месяцев в их маленькие головы, неокрепшие детские мозги будут вдалбливать определенные ценности, модели поведения в обществе, знания о прошлом и настоящем, будущем, которое зависит от них. Они войдут в свои школы, где в каждом кабинете висят символы Братства, великого, нерушимого государства, стабильность и развитие которого они будут поддерживать, как и мечтают их родители, их наставники. Они взрастят новое поколение запрограммированных монстров, которые будут готовы убить за любое отступление от выверенной системы. Которые будут готовы убить за систему, иллюзорную любовь к которой им насильно привили учителя, авторитеты для маленьких людей. Через окна в ярко-белых стенах можно будет видеть, как они сидят на уроке, невольно впитывая любое слово преподавателя даже против своей воли и желания. Они впитают то, что забудется на время, а затем станет решающим фактором в важной ситуации, требующей серьезного решения. И они вздернут бездомного на эшафоте, но не подадут ему руку помощи. Однажды он сам повелся на этот маскарад с послом доброй воли, позволив ввести себя в заблуждение, и расплатился за это. Но, оказалось, что сошедшим с конвейера этой системы никогда нельзя верить. Глядя в нечеткое отражение на темном стекле, он замахнулся и с силой ударил корпусом гитары по окну. Ночную тишину на школьном дворе в живописном районе подальше от шумного центра нарушил резкий звон битого стекла. - Что? - осторожно осведомился Дейв, обернувшись к другу, но, не найдя и намека на шутку в выражении его лица, сжал пальцами переносицу, устало матерясь сквозь зубы. - Ты совсем помешался, мужик. - Я знаю, что это звучит, как бред, но я так чувствую. Я не могу объяснить этого, это вообще невозможно объяснить. Но это он, Дейв. Я говорю тебе как человек, который был рядом с ним в самые поворотные и важные моменты жизни. - Крист, ты просто внушаешь себе это и все, - быстро пробормотал мужчина, не радуясь скользкой теме, о которой успел забыть за столько времени. - Ты скучаешь по Курту, и ищешь любую деталь, которая может уверить, словно есть путь вернуть его, словно он еще не ушел. Это больно, я понимаю тебя, но оттуда не возвращаются. Мы живем в реальном мире, оттуда не возвращаются, - медленно повторил барабанщик тихим, но твердым голосом. - Но почему тогда он так похож на него? - не унимался Крист. Дейв закатил глаза. - Мы сами сделали его таким. Ты не помнишь? Мы ведь делали все, чтобы было нельзя отличить от самого Курта. Мы учили его, заставляли повторять все. Мы сделали из него просто копию, вот и все. Поэтому тебе и кажется, будто это он. Но знаешь, приятель, - Грол присел на корточки перед мужчиной, заглядывая в его глаза, - когда мистифицируешь кого-то, главное самому на свой обман не попасться, не уверовать в него. Ты, я гляжу, уже поплыл, - он поднялся в полный рост и, глянув на лежащую на поломанном столе куртку Дерден, вытащил из кармана пачку сигарет, нехарактерно для себя закуривая одну после действительно долгого перерыва. Он слегка закашлялся, вдохнув слишком глубоко. - Кобейн умер. И ничто не сможет вернуть его обратно. - Но ты ведь сам проникся к парню, разве нет? Скажешь, не привязался? - Привязался? - с трудом откашлявшись, переспросил он. - Да, я стал к нему совсем иначе относиться в последнее время. Но это еще не значит, что он как-то связан с Куртом. Он неплохой парень, умный, забавный, и мне этого достаточно, чтобы иметь хорошие отношения с человеком. - Ты просто не хочешь видеть очевидного. Совсем ослеп, старый хрен, - Дейв обернулся, недобро сощуренными глазами глядя на вставшего на ноги приятеля. - Ладно, я спать, - басист уже хотел отойти к двери в кухню, но замер, снова слыша голос Грола. - Ослеп, говоришь? - мужчина затушил сигарету о поваленную столешницу и сложил руки на груди, сверля спину Криста. - Вы вроде чуть ли не братья были, разве нет? Так вроде, да? А тут оказывается, что ты готов броситься на шею любому, кто похож на него. Такое ощущение, будто он для тебя не так уж и много значил, раз ты так легко нашел ему замену. В аккуратных домах на тихой улице разбуженными жителями начали зажигаться огни. Снова замахнувшись, он выбил очередное окно первого этажа, осыпая здоровыми осколками асфальт под ногами, не обращая никакого внимания на порезы на собственных руках от попадающих на них кусков стекла. Тяжело дыша, он отошел на пару шагов назад, оглядывая зияющие дыры на месте некогда блестевших чистотой окон первого этажа. Подняв из валяющейся на земле груды инструментов усилитель, он с трудом поднял его на руки и с размаху закинул в сторону одного из все еще целых окон первого этажа, которое тут же с грохотом обвалилось от мощного удара. В такой благоговейной тишине и покое вдали от центра Сиэтла, где семейные пары обрели свой островок счастья и благополучия, никто не ожидает подобных актов вандализма. Словно столкновение двух миров, один из которых обязан разрушиться под натиском другого. Он запрыгнул в один из пустых классов через окно, оглядываясь в полутьме. Стройные ряды парт, выкрашенные в приятный светло-зеленый цвет стены с портретами известных деятелей страны, дорогое техническое оборудование, экзотические растения в кадках. Он рывком толкнул учительский стол, переворачивая заодно и все, что было на нем. По мере разрушений, злость и азарт накрывали с головой все больше, захватывая, заставляя крушить все больше. Сорванный со стены огнетушитель с грохотом приземлился в коридоре, разбив стекло в верхней части входной двери. Он с разбегу навалился на нее, пытаясь выбить, буквально чувствуя, как что-то внутри сводит с ума, затем снова, сбивая ногой круглую ручку, и, наконец, деревяшка поддалась, вываливаясь в коридор, и он едва успевает затормозить, больно прикладываясь плечом о косяк... Дейв приподнял брови, глядя на развернувшегося к нему Криста. На лице последнего появилось непривычное выражение сильной злости, которую мужчина с трудом сдерживал, судя по его напряженной позе. - Что ты сказал? - медленно прошептал басист, с неверием в глазах глядя на друга. - Я сказал, что ты его не любил так сильно, как говоришь, раз так легко нашел замену. - О, да ладно! - с издевкой в голосе проговорил Крист, прикладывая руки к колючим щекам. - Это дерьмо, Дейв! Знаешь, что тебе мешает поверить в это? Тебя мучает совесть. Да-да, тебя мучает совесть, - вдруг с внезапным хохотом произнес басист, будто найдя ответ на волновавший его вопрос. Грол недоверчиво наблюдал за ним. - Но, наверное, ты реально прав. Я его не любил. В таком случае скажи мне хотя бы ты. Ответь мне на этот гребаный вопрос, который не дает мне покоя двадцать, сука, шесть долбаных лет. Объясни мне хотя бы ты, раз так много знаешь, потому что на этот вопрос мне, мать его, уже четверть века никто ответа не дает, - повысившимся, но ровным голосом произнес Крист, шагая к Гролу и неторопливо двигаясь теперь перед ним. - Если ты его так сильно любил, то почему, - Крист остановился напротив мужчины в паре метров от него и поднял слезящиеся глаза с какой-то безумной усмешкой на приоткрытых губах, - почему он мертв? Почему сейчас мы разбираемся с левым парнем, а не сидим вместе со своим другом? Почему, раз ты так сильно любил его, то не спас в ту ночь? Почему в тот момент это не оказалось самой важной мыслью для тебя?! - из глаз сорвавшегося на крик басиста брызнули слезы, но он продолжал маниакально улыбаться, глядя на замершего в ужасе Дейва. - Почему твой друг пролежал три дня в холодной оранжерее, и всем было насрать! Снова залетев через разбитое окно в кабинет, но уже с басом Новоселича, он вышел в тихий коридор, прихватив из комнаты пару горшков с цветами. С оглушительным в тишине здания грохотом маленькие глиняные кадки разбивались о стены и потолок, выбивая встроенные в него вытянутые лампы, загрязняя все вокруг высыпающейся землей. Он подкинул еще один горшок с каким-то симпатичным цветком и попытался отбить басом, вдребезги разбивая предмет о встретившуюся ему на пути стену. Оставив на время кабинет и пространство рядом с ним, он, проходя вдоль по коридору, принялся разбивать стекла в дверях кабинетов, останавливаясь время от времени, чтобы выломить ту или иную, до боли отбивая себе плечи. Остановившись на секунду, он подкинул бас над головой, разбивая заискрившую лампу над головой, едва успев при этом отбежать. Он прислонился спиной к одному из закрытых шкафчиков, запрокидывая голову и тяжело дыша. Несмотря на весь азарт и желание устроить огромный погром, его одного на всю школу не хватит, либо это займет слишком много времени, за которое соседи проснутся, охранник спохватится и выбежит навстречу, появится полиция и прочая дрянь. Где-то неподалеку раздался звон битого стекла и торопливые шаги. Сощурив глаза, он оттолкнулся и прошел чуть вперед, оглядываясь по сторонам. С чьим-то дружным глухим кличем дверь одного из классов слетела с петель, являя на свет божий трех молодых женщин и парня, одетых в какую-то форму прислуги. Две смуглые от солнца девушки с черными волосами сразу напомнили о ребятах из поселения, однако, пришли они наверняка из соседских домов, где работали в садах или прислуживали по дому. Они все тяжело дышали, сияющими глазами глядя на него, замершего от неожиданности. Одна из девушек в черном платье и белом фартучке, похожая на афроамериканку, с широкой улыбкой сделала шаг вперед, тут же набрасываясь с объятьями, но скоро отошла, подзывая остальных ребят за собой. Четыре спины быстро скрылись в правом повороте коридора, откуда тут же донеслись шум и грохот. Зайдя в класс, из которого вывалилась компания, он заметил, что в темноте со стороны жилых домов сбегаются еще, по меньшей мере, человек десять в драной одежде. - Заткнись, - сдавленно прошипел Дейв, снова хватаясь за сигареты и дрожащими пальцами выхватывая одну. Чертыхаясь, он едва сумел поджечь ее. - Ты не веришь, что он мог вернуться из-за того, что чувствует себя виноватым перед ним. И ты виновен! Виновен, как и все мы: его друзья, родные, которые просто оставили его, убили. Ты просто боишься признать это. Ты даже в глаза ему смотреть долго не можешь: увиденное там тебя пугает! - Дейв тяжелым взглядом смотрел сквозь пол, куря и внутренне сжимаясь о каждого нового слова Криста. - Ведь мы были молоды, хотели жить лишь для себя на полную катушку, а он со временем начал мешать всем нашим удовольствиям, потому что отличался, и хотел другого, и проблемы у него были охеренные, но кого это волновало. Такого человека нельзя сдерживать, но и бросать его тоже нельзя, а мы именно это и сделали! Когда я заводил с ним дружбу, то уже знал, что мне быть с этим парнем до конца, быть едва ли не в ответе за него, а потом... потом я просто забыл про это, Дейв, - басист с истерическими нотками в голосе засмеялся, вынуждая друга покоситься на него. - Я его бросил. И знаешь, ведь самое страшное даже не то, что Курт умер. Страшнее всего - то, как это случилось. На каждом углу его жена кричала про семью, все остальные про дружбу, братьев, группу, но на деле-то он все равно всегда был один. Всем было плевать, когда он умирал. Нам ведь хотелось, да, черт возьми, нам хотелось, чтобы стало проще жить. И вот каким образом наши желания сбылись... – Грол выдохнул дым, не поднимая глаз. Крист тяжело задышал, опираясь о стену, и снова продолжил уже тише. - Я ведь хотел той ночью позвонить ему, поговорить. А потом ворочался без сна, пытаясь найти подходящее оправдание, почему я этого не сделал. Я ему так и не позвонил, но мог. Я мог спасти его хотя бы в ту ночь. Поговорить там, увезти его куда-нибудь в Ирландию или к своим родителям на крайняк. И я... Я как сейчас помню, что лежал, я лежал и пытался найти причину, по которой так необходимо сейчас позвонить ему. Я искал и... Я так и не нашел ее. Я не нашел причину, чтобы спасти его, Дейв, - барабанщик поднял взгляд на друга. Он прошел мимо связанных на своем посту поселенцами охранников, слыша, как разбиваются все новые окна, наносится все новый ущерб частной собственности. Охранники синхронно замычали, провожая неторопливо прогуливающуюся фигуру. Вскоре он оказался уже на втором этаже и, найдя дверь учительской, вместе с подоспевшим долговязым щуплым парнем в измазанной землей одежде пытался выбить дверь кабинета. Снова навалившись плечами на нее, парни едва не упали, но вовремя остановились. Темное помещение было едва освещено благодаря большим окнам. Он с взыгравшим в крови едва ли не мальчишеским желанием крушить все на своем пути, зашел внутрь, с налету сталкивая на пол шкаф с расставленной по порядку документацией. Вырванные из классных журналов и документов листы усеяли темно-серый пол. Вместе парни подняли широкий стол, за которым, видимо, собирались учителя для обсуждений школьной жизни, и, раскачав его, со всей силы кинули в одно из широких окон, выбивая его напрочь. Стол с грохотом приземлился на землю, вызывая одобрительные вскрики и смех снизу. Школа медленно превращалась в развалины изнутри, но этого, казалось, все еще было недостаточно. Все три этажа были заняты разрушающими здание до основания людьми, но этого все еще было мало, какая-то часть пышущей изнутри злости еще не была высказана. Забыв про разрушения, он увлекся новой идеей, найдя флаг и портрет Братства на стене в учительской. Погром тоже может стать искусством. Открывая все еще не пострадавшие кабинеты с помощью прихваченных с поста охранников ключей, он выискивал какие-либо вещи вроде портретов, написанных лозунгов, символов государства, книг, даже парочки икон из какого-то странного кабинета, скелета человека из кабинета биологии. Из спортзала, где уже выбили стекла и раскидали весь инвентарь поселенцы, он прихватил пару валявшихся без дела канатов и ведро краски после недавнего ремонта. Звуки разбоя все доносились вокруг, пока он пытался претворить в жизнь свою идею. - Ты не говорил этого раньше, - тихо произнес Дейв, глядя на мужчину. Тот провел по лицу тыльной стороной ладони, смазывая слезы с глаз. Они оба уже не были способны на сильное выражение своих чувств, растратив энергию на ругань, и чувствовали себя выжатыми изнутри, опустошенными. - Повода не было. Если бы я увез его... Это бы не изменило ничего, он все равно покончил бы с собой. Он бы не позволил себе остаться здесь после всего... Но зато он бы умер с осознанием того, что хоть кто-то из нас действительно любит его самого, настоящего. Что хоть одному из нас дорог именно ОН, нужен именно он. Не так, как это случилось в реальности. Едва ли кто-то из огромной армии фанатов заботился о нем настоящем, не о герое, не о голосе поколения, не о музыканте, а о человеке, просто парне из тухлого Абердина. Даже близкие друзья этого сделать не смогли… Вот этого я не могу себе простить, не могу забыть, как бы ни старался. Я не могу забыть и не могу понять, почему ни один из всех нас не нашел причины, чтобы сохранить ему жизнь хотя бы на немного. Ведь вместе с человеком умирает целый мир, целая вселенная, а у него она была такая... – Крист запнулся, поднимая глаза к потолку, пытаясь подобрать нужное слово. - А мы не нашли причины, чтобы эту вселенную спасти. И этот парень сейчас... Я многого не знаю, Дейв. Я не ученый, я не помню половины из курса школы, я не прочел огромного количества книг, я не знаю, что такое смерть, куда люди попадают после нее, есть ли Бог, правда ли в реинкарнациях, есть ли сверхъестественное. Я не знаю, почему мы живем так сейчас, словно скоты и грыземся, я не знаю, чем все это кончится, но одно я знаю точно. Одно, Дейв, я знаю точно. Это Курт. И сейчас вместе с ним мы делаем в точности то же самое, что делали в девяносто первом. И сейчас наш Курт в одиночку пошел творить какую-то херню. Готов поспорить, что он взрывает какое-нибудь здание парламента или вообще резиденцию братства, собирается, по крайней мере. Если он попадется, его не убьют, конечно, они почему-то не делают этого. Боятся, наверное, что люди восстанут еще круче. Но это изменит все. А мы сидим и препираемся из-за какой-то херни, пока он снова берет всю ответственность на себя, - Дейв молча смотрел сквозь Криста, не произнося в ответ ни слова. - Снова. «Братство - власть, Братство - сила, Братство - Боги. Бог – жалкий, облеванный корпоративный ублюдок». Белое здание с выбитыми стеклами пестрило кричащими надписями и расклеенными лозунгами, портретами Братства. Из окна второго этажа спускалась петля, на конце которой подвешенный за костлявую шею висел обмотанный флагом скелет из кабинета биологии. Разразившийся на первом этаже школы пожар доходил уже до его ступней, медленно обугливая края флага, сжигая портреты на стенах школы. С глухими щелчками и хлопками огонь охватывал все новые классы, съедая дорогие занавески, превращая красивую мебель в обуглившиеся бревна, разбивая все еще целые стекла. Собравшаяся на некотором расстоянии от подожженного здания группа людей завороженно глядела на бушующую стихию, пожирающую здание с невероятной скоростью, лишая его первичного роскошного облика. Запах гари и дыма в воздухе вызывал слезы на воспалившихся глазах, но люди продолжали молча наблюдать, чувствуя что-то сродни облегчению, очищению от символического вида. Некогда прекрасное, прочное, роскошное здание горит, рушится до основания, и скоро станет горсткой пепла, что символизирует и возможность победы над государством и системой. Однажды вся такая вылизанная и сверкающая она рухнет, станет лишь горьким воспоминанием, руинами… Сидя на коленях чуть ближе к зданию и спиной к полукругу поселенцев, он с увлечением, чуть сдвинув брови, доламывал свою гитару, ударяя ее об асфальт. Место скрепления грифа с корпусом несколько раз треснуло, прежде чем с очередным сильным ударом, от которого мышцы рук болезненно заныли, инструмент переломился. Он откинул часть гитары в сторону поселенцев, позволяя им доломать остальное, а сам начал проделывать дыры в разломанной барабанной установке, ударяя головой грифа в мембрану. Перед глазами от исходящего от огня жара и усталости все начинало плыть, качаться, словно при шторме на корабле, и шум тот же только от крови в висках. Но он продолжал доламывать инструменты, закидывая один за другим в кострище. Вслед за проломленными барабанами вскоре отправился разбитый бас Криста и куски гитары, которые пламя с резким шипением и снопом искр приняло в себя. Через некоторое время крыша с грохотом проломилась, подняв в воздух целый вихрь рыжих точек и волну удушливого запаха дыма. Группа поселенцев начала редеть, где-то вдалеке послышался вой сирен. А он продолжал, сложив ноги по-турецки, смотреть на вспышки рыжего на руинах сгоревшей школы, одного из тысяч конвейеров по производству отменных ублюдков во всем мире. Придя сюда через две недели, дети не смогут получить ничего кроме объяснений администрации. Теперь ему крупно влетит. Прикрыв глаза, он глубоко затянулся тлеющей сигаретой в тонких пальцах и медленно с наслаждением выдохнул дым, чувствуя, как внутри разливается что-то теплое, спокойное, словно освобождение. Губы дрогнули и замерли в легкой улыбке. Треск пламени заглушал вой сирен, поднявшийся ветер снова трепал светлые волосы.Я так и знал, что этим все и закончится, Я так и знал, что иначе и быть не может, Не услышал предупредительный сигнал, Проклятое сердце совсем оглохло. Вот стою я здесь и отчетливо понимаю, Я так и знал. Знал тебя насквозь, Я так и знал, Есть и другая сторона тебя, Внезапно проявилась, поймала в свои сети. Я так и знал, это мы уже проходили. Я так и знал, и повторять совсем нет желания. Вот ведь все отчетливо понимаю, Но все равно здесь стою, Я так и знал.
- Foo Fighters - I Should Have Known.***
Дорогие и почтенные Корпоративные Ублюдки, узники совести, несправедливо клейменные экстремистскими группами тиранами и безжалостными диктаторами, звания которых наверняка вызывает улыбки на ваших лицах. Мы в вашей власти, в бесспорном подчинении своем склоняем головы перед неизбежной карой небесной, которая снизойдет на грешный наш род, по воле вашей. С самого детства каждый уважающий себя католик или христианин знает, что Бог - высшая степень, высший разум, творец всего сущего и наш отец, смиренно стоящий за плечом нашим во времена трудностей и горестей, седовласый старец, встретившийся нам на дороге и указавший путь. Мы далеко ушли от первобытного времени, мы далеко продвинулись в науке и искусстве от средневековья, и можем позволить себе с уверенностью заявить, что наш единый Бог - слуга, слуга, мальчик-курьер, выполняющий любую работу, которую ему поручит Братство. Мне незачем распинаться, ведь все эти аллегории и метафоры плавают на поверхности, которую вы охватили мощью пяти ваших необъятных задниц и мир накрылся пятью волосатыми членами. О, дай дьявол, от них есть спасение хотя бы на южном полюсе, где настолько холодно, что даже самые отъявленные камикадзе, как вы, не заставят отсасывать на леднике на благо нашему общему делу. Старые педерасты, готовы трахать всех без разбора (детей, женщин, мужчин, стариков, собак, козлов, трупы). Я хочу продать вам свой молодой, нерабочий зад, чтобы вы могли развлечься, выебывая очередную тихую деревеньку. Я не хотел всего этого, клянусь, я ваш покорный слуга и не смею перечить вашей воле. Я никто. Я ничтожество, ползающее в ваших ногах. Не убивайте ничтожество, лучше забудьте о нем, ведь оно так хочешь влачить свое жалкое существование и дальше. Мы можем сосуществовать в мире и гармонии вдали друг от друга, я никогда вас не потревожу. Поговорим о наболевшем. Что нужно сделать простому среднестатистическому выходцу из колонии на западе Северной Америки, чтобы у него была гарантия, и он мог точно знать, что не схлопочет пулю к затылок, когда будет гнуть спину на благо вашему государству, работая в поле? Что нужно сделать семейству с несовершеннолетней дочерью, чтобы она могла спокойно спать, не опасаясь визита волосатого вонючего боевика в ее комнату? Знаете, местные жители называют это проникновением змея в нежный храм непорочности и чистоты. Странное определение, правда? Хотя многое становится более прозрачным, если предположить, что у парней с большими пушками члены размером с карандаш, такой уж в джунглях. Большие мальчики бояться кастрации, мать твою... Садовник Джонни перерубил ваших ужей садовыми ножницами, поэтому властностью и жестокостью вы компенсируете отсутствие развитых гениталий. Зигмунд Фрэйд выпьет за ваше здоровье. Корпоративные ублюдки устраивают вечеринки на трупах. Ваши ванны наполнены кислотой, вы будете ссать битым стеклом и скипидаром. Теперь никто не в безопасности. Я не знаю вас поименно\в лицо, но такие клоуны всегда с одинаковыми серьезными физиономиями с выражением полного безразличия до момента, когда их горящие задницы не окажутся на свалке истории. Плохим парням пора учиться на своих ошибках. Я усвоил этот урок. В любой системе есть изъян, всякая система должна погибнуть. Мы скорее зальем Землю напалмом, чтобы выжечь эту дрянь, нежели станем ползать в лужах спермы у ваших ног. Стебанутые полковники. Вы ведь такие же куски мяса на кости, мы все в одной лодке на этой жалкой планете, ничего не значащей для вселенной. Если мы сдохнем здесь, переубиваем друг друга, всем будет насрать, что творят тупые муравьи. Вы скажете, какой же смысл во всем том дерьме, что творю я? Смысла нет. Не ищите его там, где его нет. Это лишь дело принципа. У вас их нет. Счастливые куски мяса, обтянутые кожей и жиром, заплывшие слишком далеко в своем завышенном самомнении. Нет ни единого шанса вписать себя в историю. Вы любите прожаренное или сырое мясо? Недавно мы устроили для вас неплохой костер, это было завуалированное приглашение на барбекю, если вы не поняли. Я так хотел, чтобы мы сели вместе и поговорили за бутылочкой бурбона в компании кусочка стейка средней прожарки, чтобы кровь еще сочилась из мяса, как вы любите.Мы бы могли поговорить о многом. Мы бы поговорили о том, каковы на вкус богатые детишки (среди вас обязательно найдется Кронос), чью школу мы сожгли. Запоминающееся зрелище. Жаль, нет фотографии, чтобы вы могли насладиться картиной. Чтобы вы могли понять тонкую параллель между детской школой и вашей гребаной системой, от которой останется лишь пепел. Возможно, не скоро, не сразу. Все зависит от вас. Просто помните негласное правило нашего клуба: каждое действие рождает противодействие. Чем больше людей вы убьете, тем больше мы будем сопротивляться. Вы сами разжигаете этот огонь. Вы подкидываете дров в него, и он разрастается, он разрастается, он охватывает огромные территории и выжигает все на пути, оставляя лишь пепел. Продолжайте. Разожгите огонь. Давайте, разожгите его сильнее, подкиньте дровишек, эй, и мы посмотрим, что из этого выйдет. Не жмитесь, не жалейте сил, подлейте бензина и керосина, устройте очередной взрыв, наблюдайте за ним из защищенных бункеров. Разожги огонь, ублюдок! Вперед! И мы сгорим вместе, мы сгорим всем миром, оставляя только груды обуглившихся тел. Давай, давай, подлейте масла. Мне нужен большой костер. Провоцируйте нас, вызывайте злость, водите за нос. Однажды мы не сможем управиться с ним, но вы сдохнете вместе с нами. Вы разожгли огонь и не видите, как он уже пожирает вас медленно и незаметно. Я не хочу войны, я не хочу революции, ведь я не вождь, я лишь жалкая болезнетворная бактерия, инфекция, цепляющаяся на вашу красивую одежду. Я не хочу войны. Я хочу костер, большой костер. Гораздо лучше сгореть. Я здесь, чтобы забрать вас в Нирвану. Совсем как в 90-х. Хватит этого маскарада, горы трупов и реки крови – лишь жестокие метафоры в связи с изменившимся временем нашего повествования. Это лишь метафора, лишь прикрытие реального вопроса и противостояния, которое мы не можем решить еще с прошлого века… Я здесь, чтобы забрать вас в Нирвану, все еще ненавидящий себя и желающий смерти... Мне так страшно, у меня панические атаки. Трахните меня по самые гланды. Я боюсь приведений, черт, я боюсь… С любовью, Курт Кобейн.