Смотрю в эти зеленые глаза. Я мог бы пристально смотреть в них тысячу лет Холоднее луны. Это было так давно... Смотрю в эти красные глаза Красные, как яркое пламя в джунгли. Те, которые чувствуют, что я рядом, Прозревшие и изменившие свое мнение. До сих пор эта пульсирующая ночь Безумие, которое я называю сердцебиением. И я разжигаю огонь бензином Разжигаю огонь Бензином.
- Putting out fire - David Bowie. (Ennio Morricone – Rabbia E Tarantella) Точеный твердый шаг гулко отдавался от высоких сводчатых потолков, эхом разносясь по просторному коридору. Белоснежные стены сияли под лучами холодного света снаружи, пробивавшегося сквозь высокие арки в помещение, слепя глаза. Черные костюмы стоящих через каждые три метра на протяжении всего коридора охранников контрастно выделялись на белоснежном ослепляющем фоне. Казалось, словно воплотилась в жизнь одна из историй о Джеймсе Бонде, однако реальность была слишком далека от сказок о спецагентах, чтобы образоваться даже в самой накуренной голове. Тяжелые крепко зашнурованные ботинки на крепких ногах, скрытых за камуфляжным зеленым материалом военной формы, глухо стучали о черный мрамор, чеканя каждый шаг. Двое боевиков с серьезными бесстрастными лицами глядели вперед, стремительно продвигаясь к высоким дверям в конце коридора, молча таща свою ношу. Ноша с беззаботным выражением на лице вертела забитой густым туманом головой по сторонам, разглядывая черных человечков по сторонам от коридора и часто поглядывая на жесткие лица своих спутников. Взяв под руки с обеих сторон, они тащили его за собой, пока худые ноги в разодранных джинсах и порядком поистрепавшихся кедах без дела вяло волочились сзади. Курт запрокинул голову, щуря глаза от яркого света, отражающегося от высоких потолков, чьи своды медленно проплывали мимо по мере движения. Мысли текли плавно и неторопливо, заставляя испытывать приятную усталость, из-за которой близкий контакт с боевиками не казался таким отвратительным, как обычно. Наклонив голову к правому плечу, он оценивающим взглядом с усмешкой на губах окинул короткостриженого, крепкого парня с форме, что с каменным лицом тащил его под руку слева. Затем - мужчина старше и угрюмее справа, который крепче сжал худое плечо в своих руках, заметив игривое выражение на лице «пленника». Тот откинул волосы со лба, явно не испытывая особого дискомфорта от своего положения. Мужчины резко замерли в полуметре от дверей, дернув парня как тряпичную куклу, из-за чего тот странно рассмеялся. Один из неподвижных людей в черном толкнул дверь, давая проход боевикам. Пройдя всего пару метров вглубь комнаты, они остановились, с чувством подтолкнув вперед блондина. Несколько секунд он жмурился от ослепляющего белого света, которым была пронизана просторная комната с высоким потолком, белоснежными стенами с огромными окнами почти в два этажа высотой, из которых открывался чудный вид на бодрствующий город. По периметру комнаты так же неподвижно, как парни снаружи, стояли одетые в черное охранники, один из которых, не изменяя выражения на каменном лице, подошел к оглядывающемуся по сторонам Кобейну и начал ощупывать того, заставив вздрогнуть от неожиданности, на предмет пронесенного через пункт охраны оружия. Музыкант послушно вытянул руки, позволяя мужчине ощупать его бока, спину и ноги, не сдерживая при этом тихой усмешки. Пусть дальше думают, что он больной недалекий ублюдок. От таких никогда нельзя знать, чего ожидать. Мужчина поднялся в полный рост, и Кобейн тут же спрятал улыбку, отвечая на серьезный взгляд. Охранник, отходя, указал ему рукой в сторону длинного белого, как и все вокруг, стола с придвинутыми к нему пустыми креслами. Он снова оглянулся и неторопливо прошел к столу, падая на ближайший стул. Люди в черном продолжали неподвижно стоять на своих местах глядя куда-то сквозь пространство и время, как тогда показалось Кобейну, уже продолжительное время находившемуся во чреве косяка. Напряженное молчание в недрах просторного зала давило на размякшие мозги не хуже типографского пресса. Он откинулся на спинку стула и закинул ноги на край стола, закатывая глаза, чтобы видеть нависшую над серединой комнаты прямо напротив стола мощную хрустальную люстру, на которой пересекались лучи света. У противоположной входным дверям стены заняла свое место трибуна из светлого дерева с вырезанными по ее периметру скромными узорами; на самой стене висел флаг меж двумя стянутыми по обеим сторонам от него красными шторами до самого пола. Окинув туманным взглядом все это великолепие, Кобейн хмыкнул сам себе и, вынув из кармана куртки пачку сигарет, закурил одну, вопросительно окидывая взглядом неподвижных людей в черном, но кивком его немое предложение никто не удостоил. Музыкант снова запрокинул голову назад, выдыхая дым вверх сквозь приоткрытые губы. На ум пришла какая-то странная мелодия, смахивающая на тему вестернов. На Диком Западе он ждет своего невидимого соперника, удостоившего аудиенцией без вопроса о желании второго ее участника. Стрельбы не будет, он едва сумел скрыть нож во внутреннем кармане кожаной куртки, однако бывали случаи, когда людям удавалось спасти свою жизнь и при помощи шариковой ручки. В тот момент он впервые пожалел, что не носит с собой небольшой канцелярский магазин. Сдобренные дурманящим дымом вязкие мысли в лохматой голове разогнал щелчок дверного замка позади и раздавшиеся вслед ему шаги, неторопливые, размеренно приближающиеся. Вошедший молодой мужчина одним кивком призвал многочисленную охрану покинуть зал, что те, выстроившись друг за другом в две колонны, моментально выполнили. Уплывший в глубины своего сознания Кобейн вскинул голову, сощуренными глазами провожая обе колонны. Он чуть наклонил голову набок, косясь на человека за спиной, но не оглядываясь полностью. Вошедший так же не мог видеть лица своего невольного посетителя из-за завесы длинных волос, но особенно и не нуждался в этом. - Приветствую вас, мистер Кобейн, - произнес молодой мелодичный голос, приближаясь. - Рад нашей долгожданной встрече. Кобейн поднял глаза, глядя на молодого мужчину со светлыми, зачесанными назад волосами. Серый костюм на стройном теле выигрышно блестел, подчеркивая приятную бледность кожи и безукоризненно ослепительную улыбку на молодом лице. Он замер в полуметре от него с протянутой для пожатия рукой, старательно сохраняя уверенность и доброжелательность на лице, несмотря на молчаливость и некую отстраненность гостя, странно смотревшего из-за светлых прядей на лице. Кобейн мысленно пытался понять, где он видел его раньше, но вскоре, отвернувшись, протянул вместо открытой руки сигарету, вопросительно приподняв брови. На лице молодого мужчины промелькнуло удивление, тут же сменившееся широкой улыбкой от послышавшегося смеха. Он пару раз кивнул головой, покачал указательным пальцем, будто оценив шутку, и отошел к своему месту напротив. Кобейн, подыгравший ему небольшой улыбкой в ответ, снова затянулся, внимательно наблюдая за парнем в костюме. Присев, он с легкой улыбкой на лице оглядел своего оппонента. - Меня зовут Уилльям Певенси. Бенджамин Певенси - мой отец, но, вероятно, Вы уже наслышаны о нем, - Кобейн хранил молчание, недоверчиво немигающим взглядом отвечая оппоненту. Он снова глубоко затянулся, не отводя глаз. - Мистер Кобейн, - терпеливо и мягко начал Уилльям, - как Вы успели заметить, не считая этих двух джентльменов, - он указал на замерших у дверей боевиков, - мы здесь с Вами одни. Таким жестом я надеялся показать, что доверяю Вам и не жду подвоха там, где его быть не должно. Я Вам верю, поэтому, возможно, и Вам следовало бы поверить мне. - Это вряд ли. - И чем же это вызвано? Вы ожидаете, что я отдам приказ отправить Вас и Ваших друзей в тюрьмы или на казнь? Если бы мне нужно было это, я бы давно это сделал. - Ваш отец и его приятели любят поиграть с добычей, прежде чем сожрать, - Уилльям мягко рассмеялся, покачав головой, и снова вскинул светло-серые глаза, обезоруживающе улыбаясь. - Методы моего отца и других членов Братства отличаются некой... м-м, изобретательностью, однако я не подвержен семейному недугу, и цели мои на сегодняшний день очень отличны. Насколько я понимаю, Вас несколько раз обыскали при входе в Дом, так? Уверяю, это не более чем простая процедура, необходимая в наше неспокойное время. - Этого следовало ожидать. - Да, да, Вы правы, - вздохнул мужчина. - И я нисколько не виню Вас в этом. Вы, как и многие, по воле случая, совершенно случайно оказались в этой, с вашего позволения, заварухе. Но... Могу я задать вопрос? - Вы уже задали, - Кобейн слабо усмехнулся в ответ на новую улыбку на лице покивавшего головой Певенси. - Что ж... Тем не менее, Вы не очень многословны. - Я музыкант. Это редко связано с искусством ораторства. - Да, Вы правы. Музыкант. Знаете, я сразу вспоминаю речи Фиделя Кастро, и не вижу ничего общего на самом деле с Вами. Плохо ли это? - Кобейн отрицательно покачал головой, наклоняя ее и затягиваясь тлеющей сигаретой. Взгляд чуть суженых глаз снова прошелся по внутренней обстановке комнаты. - Согласен с Вами. Но раз Вы не оратор, Вы не политик, и, как я понял, политика Вас особенно даже не привлекает, вся эта дележка земель, экономика, войны за территории, реформы... Вопреки расхожему мнению, Вы даже не террорист, цель которого подорвать наш тихий мирок к чертям... - И такое говорят? - усмехнувшись, поинтересовался он. Парень рассмеялся. - Да, да. Вы будете удивлены, если узнаете все слухи, приходящие оттуда, - он указал пальцем в потолок, - насчет действий Ваших и Ваших друзей. Когда что-то появляется настолько стремительно и неожиданно, люди обычно сильно пугаются. Вы для нас пока загадка... Но позвольте, я все же спрошу, как же занесло музыканта в такие страшные политические дебри, эти социальные перевороты? - отстраненно глядя на поверхность стола, он пожал плечами. - Скучно стало. - Вы меня удивляете, - с улыбкой проговорил парень. - Вы же прекрасно понимаете, что Ваши действия, чем бы они ни были продиктованы, ведут к серьезным и даже очень серьезным последствиям не только для Вас. - Недопонимание, - переведя взгляд на него, ответил Кобейн. - Прошу прощения? - Недопонимание между мной и людьми. Вначале все преследовали разные цели. - И какой была Ваша цель? - промолчав, Кобейн отвел взгляд, в последний раз затянулся и затушил окурок о столешницу, выпрямляясь и скидывая ноги со стола. - Вы ведь не для такого бреда развели все это дерьмо? - Уилльям спокойно улыбнулся, прикрывая глаза, но после небольшой паузы в несколько секунд посерьезнел, снова поднимая глаза на собеседника и собирая пальцы в замок. - Вы раскусили мой фарс, браво. Что ж, тогда перейдем ближе к делу, - жестом руки он подозвал к себе кого-то. Кобейн слабо дернулся, машинально поднимая руку на уровень груди, где все еще лежал нож, но боевик прошествовал мимо и остановился под недоверчивым взглядом только около сына Певенси. На секунду Кобейн засмотрелся на лицо парня, поблагодарившего боевика, пытаясь мысленно сравнить с лицом Бенджамина Певенси, но отчего-то не был в состоянии это сделать. Боевик прошел мимо на свое место, кинув лишь короткий взгляд влево. - Итак, мистер Кобейн. - Курт. - Да. Конечно, Вы уже догадались, что наша встреча связана с некими событиями, произошедшими неделю назад в тихом пригороде Сиэтла, где люди не знали горя и печали до вашего туда... возвращения. Скоро первое сентября, и их детям придется подыскивать новые школы, ведь старая выгорела дотла. Не смогли спасти даже технику. Мои поздравления, вы своего добились. - Разве? - он приподнял бровь. Несколько секунд Певенси внимательно смотрел на блондина, что-то обдумывая, но быстро выдохнул, возвращаясь к упакованному в файл листку бумаги. - Ваша вещица? - он потряс мятой белой страницей, испещренной размашистыми буквами черных чернил. - Полагаю, теперь она Ваша. Но... - он оттолкнулся от спинки стула, складывая на столешнице разведенные в стороны локти, - я был немного не в себе, когда писал. Не могли бы Вы напомнить, в чем там дело? - Да, это видно... В общем и целом, если опустить некоторые смущающие детали, Вы призываете правительство разжечь революцию своими руками, а затем угрожаете, что погибнут в ней представители обеих сторон. - М-м, - устремив взгляд к потолку, задумчиво произнес Курт, откидываясь обратно и покусывая верхнюю губу. - Кажется, припоминаю... Там что-то про огонь, да? Боюсь, Вы совсем не поняли основной мысли как письма, так и поджога. Сожалею, - опершись руками о край стола, он уже хотел подняться, но неожиданно твердый ровный голос Певенси остановил. - Мистер Кобейн, - не поднимая взгляда, произнес он, - будьте добры. Мы еще не закончили. - Мы тоже. Поэтому я бы хотел Вас покинуть как можно скорее, чтобы взорвать очередную школу, - закатив глаза, он все же сел обратно. - Полагаю, Вы привыкли слышать все прямо. Как пожелаете, я перейду к делу, - серьезные светло-серые глаза устремились в сторону музыканта. - Вы не военный, мистер Кобейн, Вы не политик, не бизнесмен и даже не предприниматель. Вы музыкант. И эта область слишком далека от всего того, во что Вы ввязываетесь сейчас. - Я и не претендовал на... - Подождите, - он поднял руку, призывая помолчать. - Я должен объяснить Вам свою позицию, чтобы Вы могли принять правильное решение. Поймите, я не пытаюсь Вас сейчас запугать или изменить свое решение. Я лишь хочу предостеречь Вас. Вы не ослышались, - молодой человек поднялся из-за стола, неторопливо проходя вдоль него. В его белых руках звенящим звуком застучал серебряный портсигар, который он раскрывал и закрывал, вслух размышляя, пока Кобейн слушал, смотря сквозь белую комнату. - Я действительно хочу предостеречь Вас от опасного шага, и в Ваших интересах хоть немного верить мне, потому что я один из немногих, кто действительно понимает всю суть этой системы. Я вырос с одним из тех, кто разработал ее, - на секунду он остановился, заглядывая в голубые глаза, но вскоре продолжил свой путь. - Эта система, этот механизм, устройство - как угодно, беспощадно к таким как Вы. Вам может показаться, что поселенцы и остальные представители низших классов - Ваши союзники, но это не так. В эту дрянь, в это болото Вы влезаете в одиночку. Нет хуже союзника, чем подневольные, растратившие остатки чести и благоразумия, подвластные влиянию слабовольные люди, которые только и ждут достаточно сильного вожака, который поведет их в бой. - Растратившие остатки чести и благоразумия, слабовольные люди, - повторил Курт, не оглядываясь на мужчину. - Кажется, Вы описали представителей высшего класса. - Да, в итоге оказывается, что мы не так уж и различны. Однако у нас есть власть. А с помощью власти и денег, как бы Вам это не претило, можно сделать гораздо больше, чем имея при себе лишь идею. Я понимаю ваше упрямство, но поверьте мне: этих людей уже не спасти. Сейчас есть Вы - человек, который вроде как войны не хочет, я правильно понимаю? – но, тем не менее, каждое действие которого ведет именно к разнообразным переворотам. Сдается мне, Вы не совсем понимаете, чем это грозит. Начнем с самого начала, Вы один против огромного механизма, который растопчет Вас в момент, стоит только его хозяевам захотеть. Есть народ, который идет за Вами, но не смыслит абсолютно ничего в происходящем, и убьет Вас в момент, стоит только его хозяевам захотеть. Есть Ваши друзья и редкие соратники, которые понимают, что происходит, но и они погибнут вместе с Вами, стоит только отдать приказ. И сейчас Вы, мистер Кобейн совершенно безоружно и в одиночку, идете против огромного государства, механизма, который разрабатывался годами, действие которого безукоризненно, безупречно и безжалостно. И это не дифирамбы члена Братства своей системе. Это взгляд человека, который видит и разбирается во всем без иллюзий. Мир уже никогда не станет лучше. Было большой ошибкой для Вас, кем бы вы ни были, появиться здесь в такой момент. Для подобных Вам людей выход один – смерть, и с каждым шагом Вы все ближе к ней. Это не угроза. Это реальность. Пусть даже не смерть, но существование без смысла, обреченное на вечную боль и скитания. Не знаю, что ждет нас в будущем, но Вы не сможете изменить мир и сделать его таким, каким он был полвека назад. Своим шагом Вы обрекаете на такую участь не только себя, но и людей, которые идут за вами. Подумайте об этом. - Это все? - чуть запрокинув голову назад, спросил Курт. - Я знаю, что меня ждет, и с какими людьми придется столкнуться. Со стороны Уилльяма послышала беззлобная усмешка. Он покачал головой. - Знать и понимать - две разные вещи, - он снова замолчал, глядя на спину музыканта в глубоких раздумьях. Через несколько минут он все же продолжил, присаживаясь обратно на свое место. - В любом случае, я бы хотел озвучить Вам свое предложение. После всего, что я сейчас сказал, любой разумный человек, понимающий ситуацию, решит исчезнуть и забыть об этой заварухе. Но исчезнуть для вас сейчас не самый удачный вариант. Точнее - самый неудачный. Это чревато серьезными последствиями, как вы понимаете. Поэтому у меня для Вас следующее предложение, которое Вы, вероятнее всего, сочтете оскорбительным. Но человек благоразумный его примет... Вы благодаря громкому имени и особой роли в нашем обществе, мире и культуре имеете большое влияние, поэтому Ваше исчезновение сейчас вызовет бурю негодования со стороны повстанцев. Они подумают, что Вас убили. Поэтому я предлагаю вам сотрудничество, - он сделал паузу, глядя на то, как на лице мрачном Кобейна едва заметно мелькает недоверие и удивление. - Я предлагаю Вам сотрудничество не столько с братством, сколько со мной и моими кампаниями. Я Вас уверяю, что действия моих людей сильно отличаются от действий Братства. Мы стараемся поддерживать жизнь колоний в относительном порядке и спокойствии, следя за тем, чтобы боевики не распускали руки, людям было, где жить, а поселенцы могли сотрудничать с государством, получая средства на жизнь. Тем не менее, от основных идей моего отца и его соратников мы не отступаем. Люди в моих организациях не могут полностью согласиться со всеми действиями Братства, принять все их идеи, безжалостность их и бесчеловечность порой, но в наши времена бунтарство - путь, который выбрали Вы, - самый небезопасный и неудачный. Сейчас не бунт, но сотрудничество. Не враги, но партнеры. Мы можем лишь согласиться, мистер Кобейн, изменить ничего уже невозможно, поверьте. Время культурных революций, бунтов, коммунизма, равенства и искусства, к сожалению, прошло, и я действительно сожалею, что не смог застать те времена в полной их мере. Многие мои кумиры именно из прошлого века, но однажды я просто понял, что пора забыть детские увлечения, подростковые метания, запереть всю свою злобу и несогласие в темном шкафу и попытаться приспособиться к окружающим меня реальным условиям. Мне пришлось вырасти. Я бы хотел, чтобы однажды и Вы это поняли. - Я не нуждаюсь в опеке, мистер Певенси, - напряженно прошипел Кобейн. - И мне хочется в это верить. Но я... я волнуюсь, черт возьми, потому что мне не все равно, что с Вами будет. - С какой это радости? - Я не знаю... Мне почему-то кажется, что Вы, как человек, могли бы очень многое привнести в этот мир. Но не таким образом. Не таким... – он покачал головой, и на пару минут в зале воцарилось молчание, в котором младший Певенси уплыл в размышления под напряженным взглядом Кобейна. - В целом, это все, что я хотел вам сказать. Я даю вам время до конца сентября, подумайте над этим хорошенько, а потом назначьте мне встречу или найдем еще способ пересечься, и мы все обговорим. И постарайтесь пока не громить никакие школы, ладно? Это все. Кобейн с готовностью встал, не испытывая абсолютно никакого желания находиться в обществе Певенси в стерильно белой комнате и дальше. Порывисто поднявшись и уже подойдя к выходу, он обернулся. - Хотите знать, что я думаю? – Уилльям с интересом вскинул голову. - Вы не приспособились. Вы сдались. Певенси тихо усмехнулся, пожелав удачной дороги, но так и не получил ответа. Не дожидаясь сопровождения в виде двух боевиков, что замешкались из-за резкого окончания разговора, Кобейн толкнул тяжелые двери, выходя наружу по тому же ослепительно белому коридору. Густой туман выветрился из головы под натиском навязчивых цветочных ароматов, витавших в зале, покинуть который хотелось как можно скорее, внутренне сдерживая поднявшуюся волну злости без видимой на то причины. Он уже спускался по лестнице на первый этаж, время от времени оглядываясь на сопровождающих сзади боевиков, от которых он не переставал получать поторапливающие тычки в спину вплоть до того, как показалась входная дверь и улыбчивое лицо администратора за стойкой. Выйдя за пределы здания, Кобейн остановился, прикуривая очередную сигарету, и оглянулся на блестящие чистотой окна в два этажа. На секунду показалось, что он заметил стоящую в одном из них стройную фигуру молодого Певенси, в действительности наблюдавшего за происходящим с грустной отстраненной улыбкой на тонких губах. Кобейн затянулся, сощуривая глаза, не отрывая взгляда от фигуры мужчины, и медленно выдохнул дым, невольно прокручивая в голове состоявшийся с ним диалог, в ходе которого в мыслях появилась какая-то рассеянность и недоверие самому себе. Уилльям Певенси молча наблюдал за тем, как блондин быстро выходит за пределы территории Дома, минуя пункт охраны и быстро оказываясь у припаркованной старой машины на обочине. Отчего-то ему казалось, что на этом их совместная история еще не окончена, хочет того Кобейн или нет. Он просто запутался. Певенси отошел от окна, планируя позвонить отцу. - С возвращением, мистер Кобейн, - рассмеялся Крист, когда угрюмый Кобейн оказался рядом с ним. - Заткнись. - Я так понимаю, разговор не задался? - Самый странный ублюдок из всех, что я видел, - пробормотал Кобейн в ответ, поглядывая на мощные ворота, уставленные охраной, а затем, повернувшись прямо, кивнул другу на дорогу. - Езжай.***
Кай заправил выбившуюся прядь за ухо, наклоняясь к маленькому окошку в стене темной кинопроекционной комнаты. Вместительный зал на девятьсот мест был заполнен почти до отказа на премьере очередного детища новоявленного режиссера, что сразу заимел себе громкое имя в культурной сфере общества, ибо был угоден членам высшего класса благодаря патриотической направленности своих фильмов. Всего за несколько дней до наступления первого месяца осени или, как было написано в афише, за «считаные мгновения до угасания летних красок» он решил представить свое детище, очередной фильм о славных подвигах единого государства и народов его за последние десятилетия, который наверняка будут показывать в качестве учебного пособия детишкам на уроках истории. Очередной пример вылизанной, переписанной истории с новыми именами, героями и данными. На растянутом экране мелькали картинки, рассказывающие историю доблестного солдата, который рьяно боролся за мир и процветание в неспокойные революционные времена двадцатилетней давности. В общем и целом, насколько понял Кай, лента превозносила подобных главному герою людей, называя их борцами за мир и справедливость во тьме, которая настала вместе с появлением агрессивно настроенных по отношению к мирному населению террористических организаций. Тех самых, которых уничтожали во время митингов, загнав за высокие заборы. Разумеется, в фильме все преподносилось иным образом, но Кай не особенно засматривался на экран, больше внимания уделяя полутемному зрительному залу, часто освещавшемуся из-за вспышек на экране. Большая премьера, перенесенная в относительно небольшой кинотеатр, рассчитанный на меньшее количество зрителей, во избежание всевозможных террористических акций в такую неспокойную обстановку на западном побережье. Глаза разбегались - такая возможность. Но Кай держал себя в руках, стараясь среди богато разодетой цветной толпы в полутемном зале разглядеть какую-либо особенно важную персону, ради безопасности которой были сделаны все эти перемещения. В поле зрения попадали только блестящие волосы на женских головах, их оголенные белые плечи, цветные пятна платьев, темные костюмы мужчин. Они с увлечением глядели на экран, часто обмениваясь репликами друг с другом, наклоняясь друг к другу и восторженно хохотали во время особенно удачного момента в фильме. Словно где-то выплывали таблички с указанием действий. - Вот уже и все. Скоро поставим наш проект, - Кай обернулся на прозвучавший за спиной негромкий веселый голос. Щуплый чернокожий парень с приятным лицом по имени Холден насвистывал какую-то мелодию, отрезая конец пленки, раккорд, чтобы подклеить вторую часть. Кай коротко кивнул, мельком окинув взглядом кинопроекционную. Парень засмеялся. - Белые парни всегда так неразговорчивы? - Нет, только придурки, как я, - под смех Холдена он кинул взгляд на зрительный зал и отошел от стены, тут же напарываясь на открытые коробки со сложенной внутри 35-и миллиметровой пленкой. Темнокожий парень обернулся и только покачал головой с улыбкой, занимаясь своим делом, за что Кай был ему бесконечно благодарен. Прислонясь на свободном месте спиной к стене, он погрузился в мысли, вспоминая утренний разговор в Доме с сынком Певенси. Странные, едва ли не амбивалентные ощущения, которые он испытал за те минуты, все еще не затупилось и разыгрались с новой силой, стоило только тронуть. Он производил впечатление умного, сообразительного, самолюбивого и хитрого человека, который мог с любезной улыбкой на губах выстрелить в спину и выйти чистым из этого дерьма. Однако таким он казался только внешне. Вспоминая все его слова, Кай понимал, что многие из них не были лишены смысла, а многие даже казались серьезными рассуждениями мудрого человека, и черт его знает, откуда столько человеческого в этом тридцатилетнем сынке ублюдка из Братства. «В итоге оказывается, что мы не так уж и различны... Я лишь хочу предостеречь вас,»- слова младшего Певенси беспорядочным роем всплывали в лохматой голове в том порядке, каким Кай их запомнил. Он уже успел пожалеть, что отправился на встречу с этим парнем, хотя особого выбора ему никто не предоставлял. Он ожидал, что его будут нещадно чихвостить за учиненные беспорядки и сеяние смуты в народе, не говоря уже о странном послании, однако в итоге попал на беседу с психологом, который начал уверять его пересмотреть приоритеты, копаться в мозгах и всячески сеять неуверенность в собственных же стремлениях и целях. Оставалось лишь думать, что это было сделано специально с намерением унять волну, которую Кобейн с приятелями гонит против воли государства. Почти удалось. А может, это только присущее подростковое упрямство? Он снова потянулся за сигаретой, раздражаясь, и поджег ее конец. - Стоп, стоп! Потуши, ты чего! - забеспокоился Холден, замахав руками. - Если хоть искра упадет на пленку, тут все сгорит, считая нас самих. Кай оглянулся, но сигарету затушил о подошву кеда, не найдя достаточно безопасного места, куда ее можно было бы кинуть. В наступившей относительной тишине и полутьме снова можно было различить только звук идущего фильма на экране и щелчки со стороны работающего Холден, что озаботился намоткой последней пленки на бобины. Кай снова глянул в окошко, окидывая взглядом посетителей. В поле зрения попал проходящий меж рядов мужчина, чье лицо едва можно было разглядеть, но было оно относительно узнаваемо. - Холден... - А? - Что за друг? - он кивнул на полноватого мужчину в костюме, что продвигался от выхода к своему месту, пару раз оглянувшись на удачу Кая. Темнокожий парень тоже выглянул, замечая человека. - А, так это мистер Харрисон, Джордж Харрисон. - Кто такой? - Судья штата Аризона вроде. Был, во всяком случае. Заседал там, жирдяй, в суде, стольких людей отправил на смерть без суда и следствия. Хоть ты что ни сделай - им-то все равно. У меня друга раз поймали за кражей хлеба, он на пекарне работал, а у него семья, денег нет. Так его взяли из самой Юты, отвезли в Финикс, и там этот сукин сын велел его засадить. Формально-то не убивал, но охранники там нашего Джима и забили... Был Джим да весь вышел. - Они не очень-то его берегут, раз послали сюда. Если это не приманка, конечно... Мужчина, тем временем, уже занял свое место в зрительном зале, возвращая внимание на экран, лишь пару раз склонившись к своей спутнице рядом. Чувствуя, как поднимается неконтролируемое желание расправиться с ублюдком, Кай отвернулся от окошка, прикрывая глаза и несколько раз повторяя себе мысленно, что он не собака, чтобы кидаться на каждого, кого назовут плохим. Холден приклеил к заканчивающейся пленке третью последнюю часть длиной всего в минут восемь. Этот ролик совместными усилиями был создан с помощью многих поселенцев в посещенных штатах, которые, воодушевившись дикой идеей Кобейна, начали документировать свою жизнь в поселении с помощью бедной техники. Основу короткометражки держали ролики, снятые Хару в поселениях, фотографии, которые они делали в посещенных колониях. Казалось абсолютным безумием пустить что-то подобное в большой "прокат" на глазах у почти тысячной толпы, но именно из-за своей ненормальности она и прижилась. На экране мелькнул последний кадр официального фильма, в котором молодой солдат, сняв каску, устало, но с сияющими надеждой глазами вглядывался вдаль, на растущий на руинах новый прекрасный мир, за который его братья заплатили кровью и жизнями. Крупный план его воодушевленного лица сменился картиной горящих руин на месте бывшего госпиталя для раненных и больных, бездыханные обуглившиеся тела которых неподвижно лежали в дыме и огне. Чья-то фигура подбежала к одному из тел и упала на колени, содрогаясь от беззвучных рыданий. В замершем в оцепенении зале поднялся гомон и недовольные крики. Некоторые зрители поднялись с мест. На экране, тем временем, одно за другим стали показываться фотографии израненных, больных поселенцев с отсутствующими конечностями, сыпью или струпьями по всему телу, больных проказой или ослепших, умудрявшихся при этом улыбаться и махать руками в кадр. Прислушавшись, Кай расслышал, как немой видеоряд сопровождает голос Дерден, начитывающей слоганы Братства и вырезки из статей о жителях колоний и опасности, которую представляют их злодеяния, под едва слышный рванный гитарный звук с режущим слух перегрузом. На экране замелькали ролики из больницы штата Невада, разрушенной, грязной, разбитой, в которой люди гнили заживо и умирали после долгих мучений. Шум в зале начал набирать громкость, люди уже не могли сдерживать свое негодование от увиденного, но и покинуть зал также не могли из-за закрытых дверей, около которых дежурили Хару, Крист и Дейв на своих позициях. Кай обернулся, почувствовав, как ладонь Холдена похлопывает по плечу, а сам парень улыбается, выглядывая в окошко. - А что мы будем делать дальше? Подожжем их? - он отрицательно покачал головой. - Взорвем их кишки к чертям? - Нет. - М-м... Пустим газ? - Нет. В мои планы не входит убивать их. - Но... Дьявол, Курт, это же такая возможность! - Холден снова припал к окошку, всматриваясь в шумящую в зале толпу, крик которой, тем не менее, не мог перекрыть женский голос, медленно и с явным удовольствием произносящий каждое лживое слово о новом мире. На экране показалось изображение израненного, едва живого ребенка. Кай на секунду подумал, что это должно быть действительно чем-то диким и ненормальным, чтобы снимать умирающего человека, не пытаясь помочь ему, но они ведь сами искали по поселениям шокирующие, провокационные кадры. Вы заперты здесь, как евреи в газовой камере. У вас нет и единого шанса спастись, жалкие фашистские крысы. За смерть и боль каждого ребенка вы будете гореть мучительно долго, пока не останется лишь пепел... Вы будете вечно гореть и гнить, пока не сдохнете.. Ледяной ядовитый голос за кадром вызвал еще большую панику в зале. Люди попытались выйти, но лишь бились о закрытые двери, как рыбы об лед, стараясь убежать от картин рыдающих, грязных, испачканных кровью детей, мертвых женщин и мужчин. Толпа кишела, и кто-то наверняка уже умер в ней, забытый ногами собратьев, пытающихся спастись от ледяного голоса, жутких шумов на фоне и огромных картин боли и страха. - Нет, - Кай покачал головой, наблюдая за ними, а Холден уже не улыбался, глядя на экран. - Убийство - совсем не то. Это быстро, это легко и самонадеянно. Физические страдания приносят меньше мучений в отличие от давления на их психику. Сейчас их смерти ничего не решат, это будет совершенно бессмысленно. Они сходят с ума, пытаются спастись, как крысы, не замечая ничего вокруг, лишь бы не видеть правды. Если они не хотят открыть глаза, то я заставлю их увидеть реальность и все, что они в ней натворили. А это, приятель, вышибает мозги получше дробовика. Они должны понять, за что им все это, они должны увидеть сами и страдать, сходить с ума поодиночке. Может быть, это доведет их до самоубийства, но они успеют пострадать перед смертью, это я гарантирую. - А у меня утром сын родился, прикинь? Первенец, - тихо поделился Холден, испытывая смесь страха и радости. Кай перевел взгляд на него. Из зрительного зала послышался леденящий душу издевательский смех вслед за кадрами устлавших дно оврага за городом мертвых тел. - Поздравляю, - парень повернулся, темными глазами вглядываясь в лицо напротив и благодарно кивнул, слабо улыбнувшись. – Есть еще одна причина, по которой мы не будем поджигать их, - Холден вопросительно уставился на него, смотрящего в зрительный зал. – Они ждут этого… Идем, надо доставить тебя к отпрыску, - Кай хлопнул его по плечу, выходя из кинопроекционной. And I've been putting out fire... with gasoline! Двери зрительного зала распахнулись практически одновременно, выпуская наружу жадно хватающих ртом воздух зрителей, что толкались и отпихивали друг друга, пытаясь протиснуться к выходу. Женщины потеряли весь свой блеск, выбегая в разорванных платьях, с всклоченными волосами и размазанным макияжем на влажных лицах; коренастые мужчины походили на розовых задыхающихся от бега свиней, которых кто-то нарядил в дороги костюмы, разорванные и запачканные теперь; молодые люди, не замечая никого вокруг, изо всех сил стремились на волю. В опустевшем зале все еще слышался жуткий смех. Хару, переждав у лестницы на второй этаж, пока толпа схлынет с двери, около которой она дежурила, поднялась на ноги, довольно оглядывая зал, с удовольствием вспоминая, что двери, ведущие из коридоров на выход, закрыты, и неизвестно, сколько персоналу понадобится времени, чтобы опомниться и суметь открыть их. - Мистер Кобейн, - прижав согнутую в колене ногу к стене за собой, с напускным томлением в голосе произнесла Дерден, когда в коридоре показался Кай в сопровождении темнокожего парня. Он усмехнулся, подходя к подруге и с удивлением замечая перемены в ее внешности за те четыре для, что они не виделись. Она игриво тряхнула обрезанным и по плечи черными волосами, увлекая за собой обоих парней на пути к подсобному помещению для персонала. - Жаль, сегодня даже без взрывов, - заметила Дерден, забравшись на подоконник у небольшого окошка под потолком темной комнатки, и с сильной ударила ногами в стекло, выбивая его. Снаружи повеяло прохладой, и три тени, покинувшие здание, скрылись в стороне припаркованного у обочины автомобиля. Ведомая Дейвом машина тронулась с места под восторженный вой в салоне, пролетая мимо престижного кинотеатра, что на один вечер стал газовой камерой для стольких людей, по безлюдным улицам... Не так уж мы и различны. Я хочу предостеречь вас... Кай зажмурил глаза, моментально раскрывая их и снова возвращаясь в небольшой дом семьи Холдена на окраине Лос-Анджелеса, наполненного звуками радостных голосов, смеха и музыки из хрипящего патефона в углу. Молодой отец увлеченно танцевал со своей женой, отбивая четкий ритм каблуками своих новых ботинок, одеваемых в исключительные случаи. Кай медленно выдохнул дым в открытое окно, опираясь лбом о раму. Внезапное головокружение заставило его покинуть эпицентр тихого семейного праздника по случаю рождения ребенка, в котором принимали участие сами молодые родители и их многочисленные сестры и братья. Прохладный августовский воздух прочищал мозги, но не способствовал нормализации мышления, к чему, казалось, он совершенно утратил способность с некоторых пор. Перед глазами снова все заплыло, темный двор с серебрящейся пылью на земле разъехался в стороны, вытягиваясь. Кай мотнул головой, фоном слыша, как в углу самозабвенно поет джаз мужской голос под аккомпанемент саксофона. Ты поверил папочкиному сынку? Уже усомнился в правильность, хотя ничего не сделал еще? Как легко, оказывается, сбить тебя с пути. Может, ты действительно не знаешь, чего хочешь? Не понимаешь, что творишь? - Я знаю, - тихо прошипел он, прикрывая глаза. - Что ты знаешь? - Кай перевел взгляд на прислонившуюся к стене боком, нетвердо стоящую на ногах Хару с бутылкой виски в руке. Девушка что-то пьяно пробормотала, пространно улыбаясь самой себе. - Просто расслабься, - сделав шаг к нему и слегка наклонившись, она растянула светло-красные губы в невменяемой улыбке, - расслабься и плыви, - девушка запрокинула голову, делая несколько глотков и отходя пошатывающейся походкой обратно в центр комнаты. Да, расслабься. Лучше вообще не сопротивляться. Вы сдались, мистер Не-Кобейн? Этот мальчишка много говорит, но за всеми этими слова не разглядеть сути, он тебя путает. Тобой уже овладело сомнение. Нет. Можешь врать себе, но меня обманывать даже не пытайся. Он отличается от блаженного папочки, ведь так сильно печется о благополучии простых крестьян, которых сжигают в печах, как в Освенциме. Спасает жизни совершенно безвозмездно. У него даже нимб над головой, заметил? Он уже вбил в твою дырявую черепушку, что изменить ничего нельзя? Заставил тебя прекратить и покориться, стать в один ряд с ними и их благородными намерениями? Такими действиями он, разумеется, мало, что изменит. Таких ребят всегда было полно, сам помнишь их... И сейчас почти все они живут, процветают и вздыхают о прошлом. Они договариваются с этими ублюдками и пресмыкаются вместо того, чтобы мочить их, лишь бы остаться наплаву. Я более чем уверен, что не произойди все эти восстания, никаких бы кампаний по спасению беженцев и поселенцев не появилось. Всего лишь веяние, которому эта скотина поддается. Долго же мы с тобой бороться будем... Ты думаешь, будто он прав? Тогда, что ты делаешь здесь? Почему еще не валяешься у его ног? Не заводишь дружбу с его ребятами? Зачем устроил эту дрянь в кинотеатре? Глупо. Ты тушишь пламя бензином, идиот, и полыхнет еще круче... Сощурив льдисто-голубые глаза, Курт выдохнул дым в ночной воздух, незаметно усмехаясь. За спиной раздался шум: не удержавшая равновесие Дерден едва не упала в "танце" с Холденом, со смехом разливая на деревянный пол выпивку.Я застрял по горло в противоречивой лжи. Я горжусь собой как образцом неграмотности. Я настоящая обезьяна, такой классный. Если тебе что-то будет нужно, Не стоит колебаться, лучше сразу попроси кого-нибудь другого. Я очень занят, делая вид, что я не местный, Я уже всё это видел. Я был здесь первым.
- Nirvana - Very Ape.