The Pretender

Наполни меня до краев своим новым видением мира. Пробуди меня ото сна своей нерешительностью. Помоги мне довериться твоей потрясающей мудрости. Да, я ем животных и не испытываю при этом никакой гордости. Продемонстрируй, как ты задаешь свой вопрос. Проложи дорогу к искушению моей плоти. Возьми мою руку и очисти её от грязи, отмой её. Да, я ем животных и не испытываю при этом никакой гордости. - Nirvana - "Mr. Moustache". Высокие потолки, выкрашенные в светло-желтый или, как сказано в рекламной брошюре, в цвет спелого лимона стены, канделябры с горящими лампочками в форме свечных огней, тяжелые, подвязанные по обеим сторонам темных окон шторы, достигающие пола, и возвышающаяся над всем этим сверкающим бликами света и начищенными до блеска столовыми приборами люстра по центру потолка. Я оглядываю изредка подрагивающие от какого-либо движения внизу переливающиеся собственным блеском стеклянные звенья, похожей на здоровую виноградную лозу, как на тарелках на столах, люстры. Достаточно только правильно использовать силу, чтобы произвести пару движений, и отвинченный, сверкающий, как настоящий кристалл, предмет интерьера накроет собой безмятежно поедающих пищу на своих столах людей. Она бы упала на их головы, как яблоко на голову Ньютона, прибила бы на месте. Их широко распахнутые глаза наткнутые на вилки, судорожно сжимающиеся в конвульсиях пальцы, белоснежные скатерти, обмотанные вокруг прижатых к полу тел. Весь лоск и блеск превращается в декорации к торжественным похоронам. Всего лишь несчастный случай. То, вокруг чего построено все их существование, то, что пленяет их, все красивые, блестящие, дорогие вещи, наполняющие их жизни смыслом, убьют их в конце. Это нерушимая закономерность. Нерушимая, но безвременная. Это обычные мысли, когда стоишь у дверей кухни, ожидая когда покрытые трудовым потом на уставших раскрасневшихся лицах работяги вынесут заказ для того или иного стола в шикарном зале, наполненном шумом голосов, стуком столовых приборов и проигрывающейся на каком-то незаметном глазу устройстве музыкой. Затем ты снова принимаешься лавировать между столами, принимая участие в несанкционированном хаотичном движении наряженных в выглаженные костюмы "молекул", что смиренно разносят еду по столам. В рядах столов, между головами людей, оголенными женскими плечами, мужскими лысинами мелькают белоснежные рукава выглаженных чьими-то руками рубашек. Увлекательный разговор не позволяет наслаждающимся сервисом, едой и жизнью в общем посетителям повернуть голову хоть на пару градусов в сторону обслуживающих их часто меняющихся ребят. Лиц никто не запоминает, никто не задерживается, имена неважны. Никаких контрактов, никаких договоров. Эти люди знают, что никто не станет идти против системы ни в одиночку, ни сбившись в группы; никого не волнует, как тебя зовут, для чего ты пришел, когда уйдешь. Работа в городе становилась одним из немногих наиболее удачных способов заработка, оставаясь при этом очень нестабильным его видом. В сфере ресторанного обслуживания в городе я проработал лишь пару месяцев, каждый день следуя отработанной схеме. Солнце едва пробивается сквозь пелену серых облаков и смога от фабрик и заводов; шахтеры медленно плетутся на работу в город, и именно к ним ты прибиваешься, выйдя из дома в такую же серую действительность. Выйти в город, чтобы заработать денег, обслуживая жирные задницы настоящих свиней в костюмах. Заработать денег, чтобы жить за ограждением, не имея желания продолжать это существование больше. Если бы не обещание Хару сделать что-то неимоверно ужасное с моим трупом, когда ей самой придется хоронить самоубийцу, то от окружающей действительности можно было бы чокнуться и прибегнуть к более решительным действиям. Особенных денег работа в этом шикарном заведении не принесла, но доставила массу морального удовлетворения. Помочиться в суп для хозяина сети парфюмерных магазинов, добавить пикантности мудреному плову с помощью естественных выделений животного организма, найденных на улице, разбавить дорогое вино, помнящее Великую Депрессию, уксусной кислотой - далеко не полный список способов модификации привычных блюд, которые регулярно использовались во благо собственного удовольствия и аппетита людей в зале. Привкус мочи в супе не мог остаться незамеченным в любом случае, но, судя по моим наблюдениям после совершенной пакости, этот ингредиент воспринимался публикой исключительно как новая приправа и мастерство шеф-повара. Возможно, это было защитной реакцией. Любым способом необходимо уверить себя, что привкус мочи в супе - не от мочи, а от приправы. Когда начинаешь верить в это сам, становится не так страшно. Тем не менее, уже очень скоро единственным путем заработка для меня снова стали разного рода спекуляции. Проходило это по одной и той же безотказной схеме: день перед непосредственной продажей проходит в поисках самого товара и точек, где можно его приобрести. Исследуются дикие территории за колючей проволокой, противоположный берег в северной части Румынии, где неподвижно лежат развалины уничтоженного города, товар закупается с местных черных рынков. Затем в день, когда появляются городские торговцы, необходимо использовать все мыслимые и немыслимые ресурсы, чтобы продать им любой мусор, который у тебя есть. Этим людям все равно, что покупать, их дело, как и наше, продать этот мусор в городе, однако, чтобы мусор приняли, его нужно зарекомендовать как самые покупаемый, полезный, незаменимый товар в быту и жизни любого современного и преуспевающего человека. Как только мой словарный запас на эту тему начинает истощаться, подключается проходящий мимоходом Эйдан, который затягивает байку о кардинальных изменениях в своей жизни с этой чудо-штукой, чье назначение порой не известно и нам самим. Торговцами движет жажда наживы, людьми в городе управляет реклама, веяния моды, любые способы показать свою индивидуальность с помощью одежды, внешнего вида и домашних питомцев. Используя эту формулу, можно продать даже выкрашенную в красный цвет жирную крысу, выдав ее за редкий вид дикого хомяка. Боико - один из таких торговцев. Старый хрыч, последний брюзга и барыга, надо заметить. В то же время человек, который запросто мог бы стать бойцом из отряда Эрнесто Гевары в свое время, ибо те ругательства, которые он применяет по отношению к системе нынешнего правительства, ценностей и жизни в общем остается только записать, чем регулярно занимается Эйдан. Он убежден, что Бог - величайшее зло, придуманное глупыми людьми для оправдания своих проблем, хром на одну ногу и часто поддается приливам необъяснимой щедрости, отдавая задаром какую-либо вещь. Длится это, как правило, всего пару часов. После этого он вновь превращается в угрюмого старикашку, который ворчит, вспоминая ушедшее безвозвратно прошлое, и живет, как все мы, в старой хибаре рядом с похоронным бюро. Хару сказала, что он несколько раз в месяц напоминает, что скоро придет, чтобы с него сняли мерки для гроба, желая побыстрее свалить с этой планеты. В один из приливов своей щедрости он за большую цену купил неизвестного назначения хлам, планируя отвести его в город, и от него же, по воле случая, я получил задрипанную гитару за слишком скромную для такого раритета в наше время цену. Сейчас тяжело вспомнить, почему именно он сделал выводы, что она мне нужна, хотя это и было правдой. Просто небольшая игрушка, чтобы отвлечься от окружающей бездны анальной оккупации, и дать выход, тому навязчивому дерьму, что часто кружит в голове в самые неподходящие моменты, словно заезженная пластинка. Я связываю это с началом прогрессирующего сумасшествия, потому что признаком душевного здоровья внезапно просыпающиеся голоса и звуки в голове никогда не считались. После того, как Эйдан благополучно попросил нас съехать, что мы и выполнили в скором времени, жизнь не изменилась, изменилось только то пространство, в котором ты просыпаешься. Просыпаешься по ночам от странного навязчивого звука в голове, как будто чей-то голос отдается от стен глубокой пещеры, постепенно стихая. Ты открываешь глаза, и словно даже не спал до этого; не чувствуя себя, смотришь в темный потолок с едва видными стыками серых досок на нем; не понимаешь, что ты здесь делаешь, кто ты есть. Возможно, лишь часть ночного кошмара, перешедшая в реальность. Порой выходишь из дома, и тогда каждый твой шаг по скрипучим от старости доскам пола слышен в тишине. На улице витает никогда неисчезающий запах гари, каких-то трав и холода. Со стороны восточной границы с лесом видна курящая в черном небе темно-серая неровная полоска дыма из труб завода. Когда уходишь дальше от дома, в лес, забираешься на возвышенность среди сухих веток и мха под ногами, то видны огни города. Никто не думал, что однажды все придет именно к этому. Дети в детдоме не подозревали, что ждет их, когда они выйдут из-под крыла воспитателей в реальную жизнь. Нас даже не спросили, никто не предупредил, не объявил о начале войны. Однажды просто прозвучал взрыв, ударной волной разнесший несколько зданий на северной границе Румынии, еще несколько взрывов в разных частях мира, затем гробовая тишина, прибытие бронированных машин, массовые убийства, обнесения части города колючей проволокой. Нас просто засунули в эту газовую камеру и все ждут чего-то, не решаясь убить, продлевая свой интерес к подопытным кроликам. А мы ничего не делаем. Словно не до конца еще поняли, что случилось, что это не временная необходимость из-за якобы нестабильности в мире, как вещали на каждом углу в самом начале, что это навсегда. Вся наша борьба заканчивается на уровне мыслей и внутренних порывов, но на деле не происходит совершенно ничего. Может, было бы и круто замутить революцию, но как это сделать? С чего начать? Пойдет ли кто-то из этих ходящих мертвецов против целой системы? Ты прощаешься с этими вопросами, снова возвращаясь в старый дом неподалеку от колючей проволоки между лесом и поселением. Дом, в котором обосновалась Хару, когда сбежала от родителей и, проделав огромный путь, оказалась в Румынии. Можно ли назвать домом ту площадь, в которую ты возвращаешься после определенного времени снаружи, чтобы выспаться или провести время в конуре вдали от окружающих? Точно нет. Наверное, поэтому спустя всего полгода после заселения в эту хибару, мы пережили потерю жилья спокойно, как само собой разумеющееся. Удивляться тут вовсе не чему, хотя в самом начале, возвратившись из леса после очередной неудачной попытки подстрелить кого-нибудь, я был встречен распахнутой дверью, стоящей рядом с домом бронированной машиной и смешанным со спорящими голосами шумом. Когда я вошел в дом, предварительно спрятав ружье из-за возможной конфискации в кустах у одной из стен, двое молодых мужчин в штатском с остервенением выбрасывали с полок немногочисленные пожитки, переворачивали стулья, открывали пустые сундуки, словно выискивая что-то. Хару же в не совсем свойственной себе манер просто стояла в стороне со сложенными на груди руками и прожигала взглядом спины боевиков. - Какого черта тут происходит? - Не знаю, можешь спросить их, - она кивнула на двух мужчин, храня в голосе ледяное, но напряженное спокойствие и нервно притопывая ногой, - но я так думаю, что это чертов обыск с конфискацией. Я права, ублюдки? - я непонимающе уставился на нее, и только после этого Хару перевела взгляд на меня, несколько секунд молча глядя, а затем практически беззвучно произнесла одними губами, что "нас кто-то выдал". Прежде, чем я успел сообразить о чем идет речь, со стороны противоположной стены раздался грохот и звон битого стекла. - Поиском чего? - в "ответ" на мой прозвучавший уже громче и заданный непосредственно к гостям вопрос один из мужчин повернулся лицом к нам, позволяя разглядеть широкий шрам на правой половине его лица и свирепость в маленьких черных глазах. - Где они? - Хару промолчала, пока мужчина сжимал кулаки в перчатках. Прямой взгляд вынудил его, широкими шагами отмеряя пол, подойти к самому носу опустившей голову девушки и уже с такого расстояния повторить снова: - Где они?! - Э, парни, вы ведете себя, как полные мудаки, но это мы как-нибудь перетерпим, если будем говорить спокойно. У нас нет ни денег, ни еды, так что вы могли бы объяснить, за каким хреном вы тут находитесь? - Записи о встречах вашего клуба веселых и находчивых, - отведя взгляд от лица Хару, мужчина со шрамом, минуя своего напарника, подошел уже ко мне, обдавая горячими потоками своего дыхания, - надо думать, этим занимается твоя подружка, так что тебе лучше помолчать, педик. - На твоем месте я бы не подходил так близко к педику, - мужчина действительно сделал шаг назад, презрительно ухмыльнувшись. Я проделал тот же жест, когда Хару недовольно цокнула языком и, повернувшись на низких каблуках своих сапог, размашистым шагом направилась наружу. Мужик со шрамом было ринулся за ней, уже кривя лицо раздраженным оскалом, пока я не схватил его за руку, вынуждая перенести всю злость на себя. Его напарник мигом вынул из-за пояса вещицу, напоминающую дубинку, но "шрам" среагировал на подобную вольность от дикаря раньше, чего я даже не успел заметить. Голову по инерции от удара в скулу отнесло вбок, лицо накрыло упавшими на него волосами. Я переждал пару секунд, снова припоминая едва заметный привкус крови во рту от удара, и повернул голову обратно, откидывая волосы. Мужчина напротив со сменяющей удовлетворение свирепостью на лице посмотрел на отправившийся к его сапогам плевок, а затем поднял сузившиеся глаза. - Не хочешь говорить со мной? Она, - я указываю большим пальцем за спину, - тебе ничего не скажет. - А ты скажешь? - Для начала мне нужно знать, что вы ищите, - из-за небольшой разницы в росте ему пришлось придвинуться ближе и слегка привстать, чтобы сказать мне прямо в лицо. Вероятно, такая тактика используется для устрашения, но если он надеется, что я отойду, то зря устраивает спектакль. В самом деле, это ведь не Эйдан в дни беспрестанных возлияний, к которому отважится подойти только больной сифилисом на последней стадии*. - Записи с именами всех сучек, которые ходят к твоей подружке, как за талонами на еду. Планы ваших встреч, результаты, - он заходит за мою спину, будто обходя добычу. Я усмехаюсь, глядя в пол. - Неужели ты думаешь, что мы настолько предсказуемы? - вместо ответа за своей спиной я слышу звон битого стекла, а затем удар обо что-то твердое. Боевики мигом вылетели из дома, едва переглянувшись со мной, и уже на улице начали орать благим матом, надрывая глотки. Стоявшая в доме смиренно и покорно Хару с явным удовольствием разбивала стекла в бронированной машине боевиков, обсыпая ударами ее бока. - Пусти! - она отчаянно заверещала, когда я, соскочив с крыльца, обхватил ее за пояс, прижимая спиной к себе во избежание травм и потасовки с боевиками, начал оттаскивать от побитой машины. Хару поднимала к животу и вытягивала ноги обратно, брыкаясь и пытаясь вырваться, в итоге попав каблуком сапога по лицу подошедшего с явным желанием расправы хозяином машины, что был молчаливым напарником шрама. Мужчина откинул голову назад, прижимая к губе ладонь, из-за чего девушка мгновенно замерла, а я, отплевываясь от ее волос, попытался разглядеть картину происходящего за ее головой. С первой же удачной попыткой пришлось лицезреть замахнувшегося своим орудием мужика с перекошенным от злости лицом. - Давай, ублюдок, рассеки мне башку! - Хару снова отчаянно закричала, отплевываясь от пыли, что поднялась после вынужденного падения на землю, чтобы избежать удара. Это дало мне время быстро вскочить на ноги и выхватить ружье из-за куста у фронтальной стены дома. - Я тебе потом яйца в морской узел завяжу и засуну в такое место, о которым ты даже не... - Заткнись! - я вижу, как замахнувшийся снова мужчина замер через прицельное отверстие снова легшего на плечо ружья. - Сам заткнись! Пристрелишь их? Они пришлют сюда еще больше таких отморозков и всех нас перебьют! - боевик снова замахивается, когда Хару пинает ногой камень в его сторону, все так же полулежа на земле. - Остынь, Георг. Не видишь, что эти детишки мало соображают? - стоявший у бока машины "шрам" вышел вперед, останавливаясь рядом с Хару, как и его напарник. Это услажняет задачу и заставляет на мгновение дернуться, переводя дуло ружья в его сторону. Мужчина снова смеется со скрипучим звуком. - Ну что за прекрасная картина, - чуть опустив голову, он вальяжно проходит пару шагов недалеко от все также пинающей землю на сапоги молчаливого боевика Хару. Я сжимаю зубы, переводя взгляд то на шрама, то на мужика рядом с Дерден. Если я выстрелю хоть в одного то, как уже сказала Хару, прибудут другие, и тогда над всеми нами нависнет необъятных размеров межгалактический анус, засасывающий все живое в пучину безвыходности. Дуло по-прежнему направлено на вальяжно ходящего туда-сюда мужчину, и я шиплю в сторону Хару, называя ее имя, чтобы одернуть от провоцирующих действий. - Вы созываете собрания, чтобы подорвать устоявшуюся систему на планете, в то время как сами не можете прийти к общему соглашению. Тявкаете друг на друга, как старые супруги. Жалкое зрелище. - А ты, я гляжу, настолько влюблен в эту систему, что готов умереть ради нее. - Хватит дерзить, парень. Мы оба прекрасно знаем, что ты не выстрелишь, потому что понимаешь, что последует за этим. - Хорошо, - напряжено проговариваю я через зубы, не опуская ружья, - я не выстрелю, ты не выстрелишь. Что же тогда? Будем стоять здесь и пререкаться? Предлагаю разойтись до следующего раза, сейчас мы все равно не придем к соглашению. - Эй, это ты главный в этой вашей нацистской шайке? - я перевожу взгляд на обернувшуюся к стоящему рядом "шраму" Хару. - Для тебя, - он гадливо улыбнулся, - я могу быть кем угодно, дорогая. - К сожалению, меня привлекают исключительно молодые педики. Если не ты главный, то пошли вон отсюда оба. Я буду разговаривать только с вашим шефом, когда мне объяснят, что за обвинения нам предъявляют. Он оглядел ее долгим немигающим взглядом, вынуждая меня на всякий случай покрепче перехватить приклад ружья и слегка нажать на спусковой крючок. - Как вам будет угодно, - он внезапно расплылся в не предвещающей ничего хорошего улыбке, слегка нагнувшись к девушке на земле. Я опустил ружье, когда стало ясно, что основная опасность миновала, и, быстро подойдя к полулежащей на земле Хару, потянул ее за плечо на себя, оттаскивая от двух боевиков. Ее рука обвилась вокруг правой ноги, а все также не убирал ружья, готовясь в обманному приему от этих крыс. Вопреки ожиданиям, по команде мужчины со шрамом, его напарник, как и он сам, открыл дверь разбитой машины и запрыгнул внутрь. Массивные шины зашуршали по песку, разворачивая машину в противоположную сторону поселения, послышался звук газа, посыпались камни и в поднявшемся облаке пыли и серого песка "танк" сорвался с места, быстро исчезая из поля зрения. Попавшая в дыхательные пути вместе с воздухом пыль мешает вдохнуть без сопутствующего кашля. Во вновь повисшей тишине я слышу, как Хару тихо выдыхает, и, только вспомнив о ее существовании и сжимающей через ткань заправленных в ботинки джинсов руку, я нагибаюсь, потягивая ее вверх. - Поднимайся. Они еще вернутся. - Знаю. Нужно было просто оттянуть время, иначе они бы нас тут же пришили, - оторвав взгляд от уходящей вверх серо-бежевой пыльной дороги со следами шин на пыли, я притягиваю одной рукой Хару за плечи, сжатыми губами касаясь ее лба. Нам чертовски не везет в последний год. Какая-то крыса, скорее всего из нашего же поселения, рассказала о том, что Дерден собирает оставшихся в деле феминисток в определенные вечера, чтобы обсудить планы и вселить хоть какую-то надежду на борьбу. Получалось мало, но это отвлекало занятых домашними делами девушек от окружающих нас проблем. Они обычно сидели на голом полу в комнате, которую разворотили боевики, вокруг пары горящих на середине свечей, говорили, молчали, вспоминая все, что уже пережили. Похоже, эти уроды не успокоятся, пока не отнимут последнее. - Идем. У нас мало времени, - я беру ее за руку, отходя обратно к дому. - На что? Следующие полтора часа мы потратили на сборы самого необходимого и важного для жизни где бы то ни было. Хару забрала свои рисунки, те самые необнаруженные записи из-под отходящих досок под пустым сундуком, которые чуть не подвели всех участниц этих собраний. Если бы их обнаружили, то вместе со всеми планами и результатами встреч были бы выяснены и имена мятежниц, а это уже чревато казнью за подстрекательства к бунту. Обычное дело. Вещей, к счастью, оказалось очень немного, и занимали они мало места, если не считать гитару и ружье. Когда начало темнеть мы вышли из дома, предварительно заперев, хотя это было ни к чему. Если им будет нужно войти, никакая дверь не остановит. Мы вышли из дома, когда небо потемнело настолько, что стали видны маячки горящих в соседних домах свеч, и добрались до границы с лесополосой. Миновав колючую проволоку, мы побежали, едва различая землю под ногами, скрытую за ветвями кустов, травой и поваленными стволами старых деревьев, набивая себе синяки. Но этот лес был хорошо знаком, поэтому заблудиться в нем, несмотря на все огромное пространство, что он занимает, казалось практически невозможным. Ночь мы переждали недалеко от северной границы, так как это, наверное, самое безопасное место. На другом берегу реки лежат только руины и давно истлевшие трупы, а бояться мертвых людей мы уже давно отучились. Спать в таких условиях все же не приходилось. Сидя с ружьем наготове на случай появления нежданных гостей на двух или четырех лапах, порой начинаешь клевать носом, как уже лежащая с головой на коленях Хару некоторое время назад, но затем снова просыпаешься, вваливаясь в состояние какого-то сна в реальности, от любого шороха и треска. Следующим утром мы вернулись в поселение, и уже тогда, кажется, ни сколько не удивившись, обнаружили сгоревший почти до основания дом. Через лопнувшие стекла свободно пролетал ветер, от разваленных на земле обуглившихся бревен отсутствующих с двух сторон стен шел сильный запах гари, земля усеяна черной угольной пылью. Таким примитивным способом мы лишились и второго жилья перед тем, как Хару попросила у своего начальника пожить пару сезонов в здании похоронного бюро. После этого она, несмотря на заверения, что это лишнее, нарушила свой главный принцип, продав несколько рисунков торговцам из города. Она не делала этого даже за большую сумму, считая, что продать действительно стоящие свои работы для того, чтобы городские ублюдки на них смотрели, а мы могли купить хоть немного еды, - унижение в действии. Тем не менее, она сделала это, стоя при продаже подоспевшему вовремя Боико своих работ с каменным лицом и сжатыми челюстями. С течением времени, оказалось, что спать в готовящихся гробах - не самое неудобное занятие...