The Pretender

Когда приходит время кормежки, Она просовывает мне еду в дверь. Я ползу, ориентируясь на свет, пробивающийся в щель, Бывает, что я сбиваюсь с пути. Закрашенные черной краской окна - Я скребу по ним ногтями. И я вижу таких же как я. Почему они даже не пытаются убежать отсюда? Они привлекают внимание старших. Они держат под прицелом тот путь, которым следую я. - Nirvana - "Paper Cuts". Свою первую в жизни гитару я получил путем кражи из антикварного магазина в городе, когда система оккупации территорий еще не вступила в силу в полной своей мере. Разбить окно камнем, вовсе не планируя утаскивать что-то, вытащить на свет из-за витрины прилично побитый временем и чьими-то руками инструмент было нетрудно. Ситуация приняла гораздо более серьезный вид, когда оказалось, что у хозяина магазинчика помимо всякого дорогого хлама также имеется парочка здоровых доберманов, которых он не преминул спустить. Сейчас, возвращаясь к тем годам, когда я был хилым, долбанутым подростком, пытающимся выразить свой протест через акты вандализма, не задумываясь о смысле таких действий и возможных последствиях, я до сих пор не могу точно понять, как тогда удалось убежать от оглушительно рявкающих собак, перелезть через железную сетку в закоулке между дворами двух домов и не потерять какую-либо из своих конечностей. С тех пор прошло уже около десяти лет, но особых изменений этот срок за собой не понес. Больше, чем у половины, представителей человеческой расы, пребывающих в этом пубертатном периоде, сносит крышу, загораются глаза, руки делают, а голова отключается. Никакого скрытого смысла в этом подобии бунта, никаких глубоких побуждений, просто рушить, разбивать, злить. Спустя десять лет умнее, кажется, я так и не стал, но действия вроде подобных актов вандализма приобрели иной характер, нежели простое желание насолить кому-то. Когда я был сопливым подростком, бравшим первые аккорды на потрепанном инструменте, новая система тоталитарного режима только начинала набирать обороты, и происходило это очень быстро, если не сказать - незаметно. Словно ты сидишь на лугу и видишь, как с горизонта, где собрались темно-синие тучи, темнота мигом расползлась по всему небу и свет погас. Свет погас, людей затолкали в газовые камеры, собрали в кучу и вывели на расстрел за чертами городов, вывезли в обособленные территории. Нам продолжали вдалбливать, что все это временная необходимость. На уроках истории нас учили лишь подчиняться нашей славной власти. То, что произошло с нами, было итогом плохого сотрудничества политических деятелей, которые сидели по своим белым домам, а затем почесали репу, решили, почему бы и не объединить свои силы против общего врага - народа. Совместная власть, господство, равноправие, но только в высших кругах, где вращаются расфуфыренные морды в дорогих костюмах. Президенты самых сильных государств решили объединить свои силы, расколоть общество на две части, стереть эту мнимую границу равноправия между классами и зажить счастливо, купаясь в человеческой крови. Не поворачивается язык назвать такой ход глупым. Это был расчетливый, хладнокровный и беспроигрышный вариант, который обеспечил беззаботную жизнь одним и сломал ее несогласным мятежникам, бывшим и в мирное время. С легкой руки одного из этой компании в обособленных поселениях начали закрываться школы, детские сады и прочие учебные заведения; исчезли книги, как и места их хранения. Хару говорила, что в Штатах, откуда она приехала, также начались многочисленные кампании с целью сделать населения глупым, легко внушаемым и волнующимся только о своем благополучии. Вышло на ура. В школах детей учили по переписанным учебникам истории, события в которых расходились с действительностью чуть менее чем полностью; понятие искусства исказилось до неузнаваемости и стало синонимом легкого отмывания бабок; инструменты, картины, скульптуры использовались больше как дополнения к интерьеру и встречались исключительно в музеях и каких-либо богатых заведениях. Об этом уже предупреждал Оруэлл, Брэдбери и многие другие писатели, чьи произведения оказались вне закона. Нашу жизнь можно представить в виде пирамиды из трех ярусов. Первая и самая нижняя часть - мы, вторая, немного меньше, те, кто живет за наш счет, а сверху властители наших судеб, кукловоды в своих неотразимых костюмах. Совершенно одинаковые, будь их хоть пять, хоть десять. Единственное, что ими движет - деньги, желание обеспечить свои задницы по высшему разряду. Что движет людьми нашего класса - неизвестно. Может, дело в потере веры, но о сопротивлении никто даже не говорит. Мы пресмыкаемся перед "высшими силами", уповая, что однажды случится чудо и их смоет на хер какой-нибудь штормовой волной или выжжет дотла диким пожаром. Разумеется, полагаемся мы исключительно на силы природы, а не на силу, ум и решительность, данные нам. Сначала это трогает, но затем на место разочарованию и непониманию такого равнодушия приходит только подавляемая злость, и ты пытаешься игнорировать происходящее с людьми, пытаясь не стать таким же. Можно и дальше продолжать жалеть каждого на своем пути, пытаться помочь каждой тянущейся в твою сторону руке, но уже скоро понимаешь, что таким образом, этой глупой помощью ты просто продлеваешь бессмысленное существование еще на некоторое время. Мы просто слишком боимся умереть. Слишком боимся чего-то неизведанного. Мне двадцать пять, и чокнутая бабка из соседнего похоронному бюро дома постоянно пророчит мне, что я влипну в историю. Остается только догадываться, в какую историю можно влипнуть при таком раскладе и укладе жизни. Я могу серьезно погореть лишь из-за участившихся вылазок в город и попыток кражи барахла с местных свалок и мелких магазинов, но в таком случае влипнет и Эйдан. Совсем недавно моей заднице угрожала опасность иного рода, непосредственно связанная, как ни странно в наше время, с искусством. Назвать себя музыкантом у меня язык не поворачивался, слишком живо было представление о тех, кто увлекал тысячи и тысячи людей своей музыкой, и чьи редкие пластинки мы слышали в детдоме до наступления всемирной задницы. Однако это не помешало бренчать у здания похоронного бюро, пытаясь хоть как-то добыть деньги, помимо заработка от спекуляций и помощи в переноске гробов. Глупо было надеяться, что это может принести какие-то плоды, кроме крайне вежливых просьб заткнуться. Тем не менее, пусть это не приносило деньги, но помогало отвлечься. Когда пытаешься что-то сыграть, мысли заняты только музыкой, а вся грязь нашего мира только влияет на настроение самой игры. Внутри я все еще надеялся как-то поспособствовать волнению в поселении, которое сможет поднять людей с колен и устроить революцию. Дерден обещала меня стукнуть при первой же попытке новой агитации, ибо это будет очередной провал, который пришибет меня, но так и не научит остерегаться. Тем не менее, именно она поспособствовала тому, что я все же влип в историю, которая, как снежный ком, вечно набирала обороты совершенно незаметно для ее непосредственных участников…

***

Оглашавший объятое ночной темнотой тихое поселение в течение пары минут гудок завода, оповещающий об окончании смены, смолк, и обнесенная колючими проволоками территория снова погрузилась в тишину. Снова можно было услышать пение ночных птиц, голоса только проснувшихся соловьев в покачивающем вершины своих деревьев лесу. Жители снова боролись с бессонницей, лежа на жесткой кровати и пялясь в потолок, пытаясь отключить мозги. В отличие от них, ставших частью ночной тишины и темноты, пробиравшиеся по закоулкам поселения нестройной кучкой тихо, но возбужденно перешептывались, часто замолкая, когда шедшая впереди высокая девушка шипела в их сторону. - Нитрат калия, сахар, сода - чего только не найдешь на черном рынке, - с нескрываемым удовольствием в голосе говорила Хару. - Вряд ли кто-то пострадает, но обделаются они конкретно. - Сахар, блин. Мы голодаем, а они закупаются, чтобы наделать своих шашек, - Эйдан с ворчанием вклинился в разговор, влезая между своим приятелем и его подругой. Последняя закатила глаза и с силой пихнула парня в плечо. - У меня складывается ощущение, что ты его ревнуешь. - Что? Я не... Кесада! - он возмущенно вскрикнул, заметив, что друг недвусмысленно подыгрывает, зарываясь носом в его черные кудри. Эйдан неодобрительно покачал головой в ответ на насмешливый взгляд голубых глаз напротив и вышел вперед, стремясь оторваться от цепочки психов и недружелюбно настроенных феминисток по совместительству. Кучка психов, тем временем, набрала скорость и уже оглашала местность возбужденными криками и ругательствами, подбегая к границе между городом и поселением и затихая время от времени, когда негласная командирша отряда неповиновения рявкала на бушующих подружек. Привлечение внимания - последнее, что требовалось в предстоящей вылазке, а с такой какофонией они могли бы не продвинуться дальше самой черты города. Где-то там, за границей уже около сорока минут пинали балду еще двое участников грядущего проекта, дожидаясь мрачную процессию. Кай снова дернул ремень свисающей с плеча порядком побитой гитары, машинально поправляя. Под ногами тускло поблескивала свежевыпавшей с неба водой земля. Он представил, что вся эта шайка за плечами похожа на какую-то бригаду, которая движется к городу, обуреваемая желанием взорвать что-нибудь. Террористы. Так, вероятно, и воспринимает их местное население. Жаль, дымовыми шашками взорвать ничего не получится, можно только припугнуть местных жителей вплоть до потери лишних килограмм. Кай снова проговорил про себя план вылазки в город: налет, проникновение, запугивание и исчезновение. Если воспринимать это именно с такой точки зрения, то пункты плана отдают порядком действий вселяющегося в тело жертвы демона. В сущности, это сделать и предстояло. Стал бы кто рисковать, чтобы просто поорать и побить инструменты на сцене какого-то бара в городе? Конечно, нет. А тут навар гораздо больший: поселить в сердцах жителей смуту, показать их заплывшим от дорого алкоголя глазам, что дикари не сдаются и надерут им задницы при возможности. Когда-нибудь. Может быть. Вперед с боевым кличем выбежала полуголая девушка и бросилась к ограждению. Пока мужчины спят после трудового дня, девушки летят прикрывать задницы начинающих музыкантов, чтобы те подорвали городской бар. - Быстро, девушки, шевелим ногами, задницы опускаем! - Хару, присев у подкопа под проволокой подгоняла ныряющих вниз рыбками девушек. - Так, еще раз. Что мы делаем? - поинтересовался Эйдан у стоящего рядом Кесады. - Вызываем у них геморроидальные боли и рвем когти. - А ты не думаешь, что они нам сами потом что-нибудь порвут? - Тогда просто получай удовольствие. - Извращенец чертов... Кай запрокинул голову, со смехом выдохнув в ночное небо облако пара. Играя роль покровительницы армии бунтовщиц, Дерден проследила за всеми девушками и, игриво хлопнув последнюю проскользнувшую под ограждение девушку по выдающейся сзади части тела, нырнула следом. Играя в морских котиков, следом за ними по другую сторону ограждения оказались и двое парней. Процессия, проверив целостность всех своих членов и наличие всех своих участников, снова начала движение в сторону города, стараясь не привлекать внимания. Ну, в самом деле, как может небольшая туча людей, движущаяся от поселения к городу, привлечь внимание? Шаги глухо прошуршали по асфальтированному покрытию дорог и тротуаров темного города с обилием флуоресцентных огней горящих вывесок разнообразных заведений и рекламных баннеров. Общественность с открытыми ртами слушала пришедшиеся к месту рассказы Хару о городе, откуда она приехала, о внутреннем\внешнем устройстве, политике, нравах, внешнем виде, содержимом и жителях. Неизвестно, можно ли ей верить на сто процентов, ибо засевшая где-то глубоко заноза в виде смертельной обиды и злости на всех окружавших девушку там людей и устройство города само по себе не позволяли рассказывать беспристрастно и хладнокровно, а также не позволяло удержаться от крепких словечек по отношению к родителям и жителям. Поэтому все горожане определились в отдельную касту "мудаки", а сам город принял красноречивое название "дыра". Тем не менее, сопровождающим девушкам и парочке Кесада-Хоккинс не оставалось ничего другого, как слушать подругу, ибо узнать о мире за стенами оккупации было неоткуда. Дерден рассказывала, что там на каждом шагу расположены брендовые магазины, где вьется, как мухи около навозной кучи, народ; люди платят налоги настоящими деньгами, добровольно, хоть и скрипя зубами; повсюду понатыканы рекламные баннеры; никто (в большинстве своем) не умирает от голода. У здания бара, горящего неоновыми огнями, процессия остановилась и, вытолкнув из своих рядов сладкую парочку, прошествовала за Дерден к черному ходу, приказав оставшимся долго жить и долго ждать. Недолго думая, оставшиеся в лице Кесады и Хоккинса начали поиски ошивающихся где-то неподалеку товарищей по группе. Оные нашлись быстрее, чем предполагалось, стоило только зайти за угол светящегося строения. Кай тут же замер, как вкопанный, сразу пропуская болтовню Эйдана мимо ушей. - Ну ни х... - парень предусмотрительно прикрыл заржавшему другу рот ладонью, как раз в тот момент, когда предавшиеся страстным лобзаньям мужчины, сидящие на железных бочках, оторвались друг от друга. Устремленные на посмевших прервать святое таинство пришельцев взгляды выглядели, мягко говоря, неодобрительно. Кай сразу припомнил, что таким взглядом его одарил городской торговец, когда заподозрил, что челядь пытается продать какую-то неведомую хрень за фантастическую цену. На том воспоминания обрываются, так как летящий прямо в физиономию кулак не способствует слаженной работе памяти, но с тех пор прошло достаточно времени, чтобы он из неопытного щегла превратился в щегла со стажем и навыком модификации разнообразного хлама в замысловатые штуковины. - Категорически вас приветствую. - Симметрично, - поддакнул Эйдан, все с теми же ошалело выпученными глазами глядя на подошедшую парочку. Высокий плечистый парень в обтягивающей крепкий торс майке с пятнами машинного масла недобро усмехнулся в сторону, походя к Каю вплотную. - Ты это, оставь свои приветствия. План тот же? Отыгрываем и уходим? - Не совсем. Мы отыгрываем, громим и уходим. - Если взять в рассмотрение то, что твои планы чуть реже, чем всегда проваливаются, какой у нас запасной вариант? - в лицо Каю выдохнул мужчина, и тот невозмутимо кашлянул в сторону от поразившего хмельного дыхания. Эйдан уже спокойно обменялся приветствиями с барабанщиком недогруппы, пожав ему руку, пока тот смущенно улыбался. - Грю, - обратился он к крепкому мужчине, - нежнее. - Тогда в ход пойдет импровизация... Грю, - подумав, проворковал парень, любовно стряхивая с плеча крепкого мужика невидимую пыль. Тот едва удержался, чтобы не стукнуть оппонента, но отошел, а затем вернулся с бас-гитарой в руках наперевес. Барабанщик тут же подскочил к возлюбленному и начал отчитывать его за излишнюю грубость, приглаживая короткие волосы, пока тот тихо и смиренно выслушивал его нотации, кивая и виновато поднимая глаза, как побитый щенок. Эйдан из последних сил сжимал зубы, чтобы не огласить тихую подворотню рядом с боковой стеной бара, своим хохотом, пока Кай, сам держась из последних сил, методично отдавливал другу ногу. Тем временем, гурьба девушек выстроилась кучкой за спиной корячащейся у замка на двери с черного входа в здание Хару, что, перемежаясь с ругательств на пинки двери ногами, ковыряла лезвием ножа замочную скважину. Наконец, забросив это занятие, она скомандовала девушкам собраться с силами. Тихую подворотню заднего двора клуба огласил синхронный вовсе не женственный крик и треск выломанной десятком плеч двери, что со скрипом упала на пол, засыпая его щепками. Помещение оказалось каким-то подобием кладовки с кучей швабр, ведер и веников, которыми налетчицы и вооружились, вставая за спиной осторожно выглянувшей из-за приоткрывшейся двери кладовки Хару. - Выходим, как диверсанты во вражеском тылу, свой тыл прикрывая, - девушки послушно встали полубоком, тихо шлепая за Дерден по светлым коридорам мимо закрытых дверей. Черноволосая надеялась найти гримерку трех павлинов, которые, согласно афише на двери клуба, должны выступать вечером. Музыкантами этих представителей расы человеческой назвать было тяжело, ибо вся их музыка заключалась во включенной записи и аккомпанементе синтезатора, на котором один игрец руками играл, как ни странно, пока двое других с упоением пели. Великие, канувшие в лету музыканты, вероятно, писали бы кипятком от подобного зрелища. Дерден тихо усмехнулась, представляя, что этим самым кипятком будут писать посетители бара после неожиданного шоу. Ради такого зрелища она готова была хоть задницу на британский флаг порвать. Дверь с искомой надписью быстро обнаружилась, и налетчицы разделились, держа швабры и ведра наперевес, на две группы по двум сторонам от двери, ожидая, пока та откроется. Из комнаты доносился возбужденный гомон и какие-то пошлые шуточки, пока дверь не распахнулась и оттуда не вывалился уже порядком нарядный смуглый парень с очками в черной оправе. Хару уже замахнулась, чтобы сделать контрольный удар по шее, но парень сам превратился в недвижимость, упав на пол от избытка алкоголя в крови. Девушки переглянулись и с упоением заколотили выбежавших наружу на помощь своему приятелю парней. Вошедшие по зову высунувшейся в окно девушки недомузыканты замерли в дверях гримерной, поражаясь открывшейся картине: несколько девушек с упоением перевязывали лежащие в углу в относительном сознании тела по рукам и ногам, часто прерываясь, чтобы снять тот или иной предмет гардероба; остальные копались в открытых ящиках в трюмо у стены, расхищая казенное имущество "большой ценности". Сидящая верхом на тумбочке Дерден, болтая ногами, зачитывала сквозь окутавшее ее лицо облако дыма от зажатой в зубах неизвестно откуда взявшейся сигареты райдер обездвиженных знаменитостей, дополняя его своими комментариями. - Свежевыжатый апельсиновый сок, стереосистема... сто сорок бумажных полотенец? - Хару удивленно подняла глаза от бумаги в руках. - У вас запор, мальчики? Или нет, знаю! Таким красавцам не везет с девушками, поэтому приходится справляться своими силами? - спрыгнув с тумбочки под хохот двух находившихся рядом подруг, она подошла к связанным полуголым парням. - Берегите, парни, руки, берегите. - Может, блин, хватит уже? - Что тебя не устраивает, принцесса? - Эйдан закатил глаза от ненавистного прозвища. - Мы никого не убиваем, так что завались и отлезь. - Они вам ничего не сделали. По-моему, такие вещи - уже слишком. - Уж не хочешь ли ты разделить их участь, правозащитник? - Ага, выкуси, - Хоккинс приблизил к лицу Дерден конфигурацию из пальцев, называемую в народе "фигой", - Кай меня не отдаст. - Я так и знала, что вы спите вместе. Уж слишком он поддерживает феминистические взгляды и играет в импотента... Они синхронно глянули в сторону стоящего в другом конце комнаты Кая, что, скинув на пол куртку, которую, впрочем, тут же подняла глядящая на него влюбленными глазами девушка, примерял снятый с одного из связанных плащ. Расплывшийся в умильной улыбке Эйдан поплелся к приятелю. Дерден только закатила глаза, воздев руки к небу и шипя "гребаный дурдом", после чего направилась к девушкам, расхищавшим минибар в углу комнаты. Изголодавшиеся дикари мигом смели всю алкогольную продукцию в помещении, и вскоре комнатушку уже оглашал веселый пьяный смех и возгласы, из-за чего миссия была временно забыта. Стук в дверь прервал веселье на пару секунд и освежил в памяти празднующих изначальный план. Кай с трудом прошел к двери, минуя тела присутствующих, и приоткрыл дверь, тут же высовываясь наружу и вертя головой в обе стороны коридора. Кашель сверху возвестил о том, что пришелец в костюме, вынужденный рассматривать красноволосую лохматую макушку, стоит впереди. - Да-да? - приложившись к дверному косяку, поинтересовался парень. - Я дико извиняюсь... - Вы прощены, - легко ответил он, прикрывая дверь, но рука мужчины влезла, открывая ее обратно. - Нет позвольте! - Позвольте не позволить. - Нет, вы гляньте, каков нахал! - Где? - мужчина выпучил глаза, пока лохматый идиот оглядывался по сторонам, после чего снова закрыл дверь перед его носом. Через несколько секунд дверь снова открылась, и в нос организатору прилетел кулак бывшего оппонента, из-за чего тот почти лишился чувств. - Какого хрена?! – Хоккинс снова зарылся руками в волосы, грозясь вырвать их с корнями. - Все правильно, все правильно, - засуетилась Хару, обматывая новое тело веревкой, - он мог ляпнуть кому-нибудь, что тут сидим мы. - Да они и так сейчас узнают! - завопил Эйдан. Шум в зале бара, где расположились люди, постепенно становился громче от долгого ожидания запоздавшего звездного трио и отсутствия ведущего, который мог бы объяснить ситуацию. Все вышеозначенные личности под строгим присмотром четырех девушек парились в гримерной, связанные по рукам и ногам в полураздетом виде. Еще три девушки во главе с Хару отправились к главному входу в клуб, где последняя расставляла заранее изготовленные дымовые шашки и опутывала дверь сетью фитилей, чтобы получить мощный фейерверк, дабы ягодички посетителей слегка сжались. Эйдан же, обтачивая зубами ногти от нервов, стоял на стреме у двери внутри клуба. Люди начали гомонить громче, когда со стороны сцены раздался какой-то глухой удар, после которого свет в зале и на сцене вырубился, оставляя гореть лишь разноцветные фонари под потолком. В полутьме из-за кулис вывалилась низкая фигура, упавшая за барабанную установку, о наличии которой, по причине ее ненадобности, часто забывали; за первым телом медленно вышла крепкая мужская фигура с висящим практически на груди басом, из-за чего сам музыкант напоминал тень динозавра с маленькими ручками на уровне груди. Передвигаясь, как родственник Майкла Джексона или рак, то есть спиной вперед, на сцену вывалился Кай и, додумавшись развернуться, с глухим стуком уперся лбом в микрофон. В голове не было ни одного аккорда или строки, тем не менее, когда за спиной раздался стук палочек, а со стороны тираннозавра послышались тугие звуки, пришлось вступить. - Ну чего они? - вышибив дверь пинком, в бар ворвалась Хару и тут же повернулась к Эйдану, а затем и к сцене. - Во дает. Свет вырубил. Хоккинс вопросительно глянул на девушку, услышав щелчок дверного замка за спиной, но та лишь покачала головой, украдкой усмехнувшись. Со стороны сцены послышались оглушающие нежные уши посетителей пафосного питейного заведения звуки ревущих гитарных струн, которые дергали с неимоверной силой. Решив выложиться по полной, Кай напряг связки на второй строке, повышая голос до резкого вскрика в сторону микрофона. Голова шла кругом, он то отскакивал от стойки, то нападал на нее, с удвоенной силой рыча и оглушая охреневших от такого поворота событий зрителей. Волосы лезли в глаза, звук проникающей волной оглушал со всех сторон. Это заставляло забыть о том, что творится вокруг, в каком мире приходится жить, но подсознательно именно эти мысли и заставляли орать в микрофон подобно психу. Кесада сам не до конца въезжал, как выходило так надрывать связки, словно внутри что-то внезапно возгоралось и потоком выходило изнутри, выворачивая наизнанку. Небольшая передышка, чтобы перевести дыхание, утереть рукавом взмокший лоб, слушая гомон со стороны по-настоящему напуганных невольных слушателей. Кай тяжело дышит, обнажает зубы в незаметной улыбке. Настоящая пытка для всех этих крыс: запереть их в одном помещении, не позволяя выйти; лишить их источников света, чтобы они передвигались наощупь и от страха начинали слышать дыхание друг друга; поселить в их душах, если таковые есть, тревогу, вызванную адским звуками, окружающими со всех сторон; плюнуть им в лицо провокационными словами. Своеобразная модель тех условий, в которых оказались, по их воле, "дикари", бывшие такими же людьми. Они все равно ни черта не поймут - слишком тупы, но, как говорила Хару, обделаются они конкретно. Пара минут на передышку и снова срывать голос, зажмуриваясь до цветных пятен, расцветающих в глазах; снова рвать струны тяжелой гитары, свисающей с плеча, как ядро на шее у утопленника. Абсолютное безмолвие, если не считать оглушающего рева гитар и стука барабанов, сыплющегося со всех сторон. То ли от мотыляний головой и прыжков, то ли от чего-то еще, но перед глазами не может установиться ровная и четкая картинка. Изображение качается и слегка пошатывается, даже когда он замирает, припадая губами к микрофону. Зубы оскаливаются, превращая вырывающийся крик в сдавленное рычание, и он снова отскакивает от края сцены. Внутри сжимается и разжимается какая-то тугая пружина, не позволяющая стоять на месте смирно. В выдавшийся спокойный момент Кай замирает у стойки, несильно перебирая струны и негромко проговаривая слова, которых не может знать. Они берутся из неоткуда, выстраиваясь в строки и предложения, в точности выражающие все мысли относительно окружающего мира, жизни, будущего, словно кто-то генерирует их, а затем какими-то странными сигналами передает в мозг приемника. Кай резко вскрикивает, оскаливаясь, и делает рывок назад, скрываясь за упавшими на лицо волосами. Не по собственному желанию, а какому-то внутреннему порыву. Вселение. Кто в кого вселяется? Это какой-то забытый ритм, забытый танец, забытые давно слова и мелодия. Какая-то подсознательная память выявляет все забытое наружу, подавляя окружающие факторы. Еl fin está cerca*. Финальная песня, последние аккорды и последние силы, после которых уже будет все равно, что случится. Все взорвется. Ну и пусть. Кай отходит на пару шагов от стойки и опускает голову, держа левую руку на грифе гитары и ожидая вступления басиста сбоку. Дергая толстые струны, он извлекает тугой звук, вибрациями разносящийся по темному помещению, люди в котором, уже не на шутку перепуганные, иногда делали бесплодные попытки сбежать из бара. Дверь закрыта - пути к бегству отрезаны; телефонный аппарат разбит в щепки предусмотрительными девушками - негде звать помощи; слегка подбитый Хару в голову опустошенной бутылкой из-под какого-то алкоголя администратор лежит без сознания в общей куче в гримерной - контроль над ситуацией потерян. Наглядная иллюстрация происходящего в мире по разные стороны баррикад: глянцевого восторга с красочными декорациями и пепельного мрака похороненных заживо людей. Их закрыли на клочках земли, оккупировали, поставили заборы и колючие проволоки, обставили контролем, отрезали все пути к спасению, пути к свободе и бегству. Бежать некуда. Они отрезали их от окружающего мира, чьи жители порабощены вещами, обстоятельствами и деньгами, дезориентированы лживыми речами своих властителей. Но все они даже не подозревают, что раздули самый настоящий поджар своими действиями, своей политикой порабощения и тотального контроля; они даже не осознают в полной мере, что этот пожар теплится и горит все ярче, поднимаясь с самой земли наружу, чтобы сжечь все и всех на своем пути. Они не знают, что уже теряют контроль над ситуацией, как бы ни запугивали, что бы ни делали. Каждое их действие рождает противодействие, но они слишком увлечены своей игрой, чтобы понять, что земля накаляется вовсе не от слепящего солнца в небе над шикарными пляжами, а от приближающегося огня изнутри. Пальцы врезаются в дрожащие от напора струны, чья вибрация переходит по корпусу гитары к телу и выходит наружу срывающимся воплем, в котором не разобрать ни слова. Дикая злость, дикая агрессия, взрыв, который сжигает все на своем пути. Голос срывается с хрипа на визг, снова набирает силу, криком отдаваясь от темных стен, переходит в тихую расслабленную речь, которая снова взрывается, оглушая. Кай чувствует, будто внутри действительно что-то кипит, извергая снопы искр. Перед глазами вместо испуганных лиц в полутьме проскальзывают услужливо поданные памятью картины: укрытые пеплом и обожженными костями развалины на другом берегу реки; лежащие друг на друге, как мясо для собак, посеревшие трупы с заплывшими глазами; обезображенное тело маленькой девочки в грязи под дождем; показательные казни, словно развлечение для людей; стеклянные глаза на безучастных равнодушных лицах; ложь раз за разом, ложь, ложь; ограждение, забор, напряжение в железных колючих проволоках. Внезапно песня обрывается, когда эхо крика перекрывается оглушительным звуком удара корпусом гитары о микрофонную стойку, что со свистом и писком грохается на пол. Накрывает какое-то наваждение, которое уже трудно побороть. Кай замахивается снятой с плеча гитарой, со всей силы приземляя ее об пол, затем снова и снова, пока в напряженных мышцах не чувствуется пульсация. От многочисленных ударов о пол где-то в корпусе раздается треск. Люди начинают говорить громче, сливая все свои разговоры в однообразную какофонию звуков. Стоящая у двери рядом с недвижимым Эйданом Хару кивает головой стоящим за дверью бара девушкам, и те поджигают опутывающие дверь фитили, дымовые шашки, которые тут же испускают сине-черный плотный дым. Всеобщее оживление перерастает в панику, люди начинают метаться, как подопытные крысы по клетке, выискивая выход из этого ада. Но все двери закрыты, ведь принцип талиона не должен быть нарушен. Оглушительные взрывы петард порождают новую волну человеческих возгласов, а сами организаторы беспорядка с восторгом наблюдают за делом рук своих. Хару с горящими детской радостью глазами глядит на разворачивающийся ужас, на метания мучителей, замирая от восхищения силой этого страха. Чувство, которое подавляет все эмоции и убеждения, которое подавляет волю, заставляет действовать по его указке, сходить с ума и не иметь возможности что-то исправить. Как бы ни были умны или сильны люди, они не могут противостоять своим чувствам, инстинктам и ужасу, который окутывает их в запертом помещении. Они бегают так, словно их жизни чего-то стоят. Но жизнь вообще обесценена, бессмысленна. Кай понял это, когда ни один ублюдок из поселения не отреагировал на наглядный пример жестокости, вседозволенности и бесчеловечности тех, кого они обеспечивают. Кого из них, по обе стороны разных миров, можно назвать живым? Кто из плавающих в глянцевом болоте еще может называться человеком, и кто из погребенных под слоем пепла может считаться живым? Корпус гитары с размаху ударяется о барабанную установку, сбивая прикрепленные тарелки. Гриф проделывает дыру в барабане, потом снова удар об стену. Кай замахивается, чувствуя, что руки невыносимо ноют, но и остановиться уже невозможно, невозможно препятствовать этой агонии. С глухим ударом и треском, тонущем в человеческом гомоне, корпус ломается на две части, отлетая от грифа. Кесада зажмуривается и распрямляется, запрокидывая голову назад и тяжело дыша сквозь оскаленные зубы. Когда глаза раскрываются, он замечает, что на сцене нет ничего, кроме него самого и обломков инструментов. В полутьме под горящими с потолка фонариками видны мечущиеся из стороны в сторону головы людей, что надеются спасти свою жалкую и никчемную жизнь. Будто им что-то угрожает. Нет, они на такое не способны. Никакого бунта. Просто попытка. Рука нащупывает в кармане снятого с чужого плеча плаща прямоугольный предмет, который на деле оказывается сигаретной пачкой. Не задумываясь, Кай вытаскивает одну и, выудив из того же кармана коробок спичек, поджигает конец слабо зажатой губами сигареты. Оглянувшись, он подталкивает ногой обломки гитары в одну кучу и, чиркнув спичкой снова, кидает ее на пол к обломкам. Не сразу, но деревянная поверхность грифа слегка вспыхивает, огонь медленно переносится на остальные части, озаряя темный пол рыжеватым свечением. Медленно выпуская дым, Кай отходит к барабанной установке, раскидывая оставшиеся в относительно пригодном состоянии барабаны в разные стороны. За спиной слышится громкий женский вскрик, а затем та же женщина убегает прочь от входной двери. Оглашая дальний угол помещения радостным смехом, Хару щедро поливает стены, занавески и окна алкоголем из бутылки, пока ходящий за ней хвостиком Эйдан пытается вразумить, оглядываясь на толпу обезумевших. Девушка, не слушая его уверения, с таким же наслаждением поджигает мокрые пятна на стенах и занавесках, что мгновенно вспыхивают, вызывая новую волну крика. Она все же открывает входную дверь, около которой тут же образуется давка, а сама, вычислив положение сцены в тусклом рыжеватом свечении с пола, подбегает туда, с наскока запрыгнув на руки вовремя обернувшемуся парню. Не скрывая счастливой улыбки и обнимая Кая одной рукой за шею, она вытаскивает сигарету из его губ и вдыхает никотиновый дым сама, тут же приближаясь к его лицу. Дым переходит из одних приоткрытых губ в другие. Рука отбрасывает сигарету в кучу горящих обломков гитары, а затем ложится на щеку Кая, притягивая лицо ближе; губы снова тесно соприкасаются, пока руки крепче обхватывают плечи и шею. От жадных поцелуев посреди горящего огня голова идет кругом, все плывет, Дерден краем сознания отмечает, что чокнутый псих и правда кружит ее, держа на руках и не раскрывая глаз. Почему-то это не внушает страха. Она только еще крепче прижимается, обхватывая рукой напряженные плечи, зарываясь другой в спутанные длинные волосы, пока кажется, что до обморока осталось всего ничего. Голова кружится, все конечности становятся будто чужими, неощутимыми, но они снова ищут губы друг друга, жадно прижимаясь, потому что завтра уже может не настать. Мимо проносятся витрины магазинов, шаги гулко отдаются от асфальтированного покрытия пустой дороги, на обочине которой кое-где неосмотрительно оставлены чьи-то машины. Один замах рукой и стекло пробито закинутым в него камнем, стекла с фар опадают на землю полупрозрачными осколками. От быстрого бега захватывает дыхание, и по мышцам, кажется, разносится выжигающий огонь, но остановиться нельзя. Ночь уже скоро кончится, а несделанные перед неминуемой гибелью дела еще остались. Тем не менее, за одну ночь они вдвоем нанесут городу урон гораздо больший, чем это может произойти за несколько месяцев. От столкновения с брошенным в стекло булыжником витрина с грохотом разбивается, опадая отдельными кусками стекла на асфальт. Оглашая тихую улицу, на которой каждый звук в поздний час звучит инородно, смехом, они снова обхватывают друг друга руками; касаются горящими губами щек, лба, носа, глаз, приоткрытых губ, шеи с бьющимся под кожей загнанной птицей пульсом; зарываются пальцами в растрепанные волосы, крепче обхватывая плечи, вдыхая запах друг друга, словно пытаясь насытиться до перенасыщения; крепче прижимаются дрожащими от эйфорического счастья и ужаса телами друг к другу, едва ли не сливаясь в одно. Снова забег на дальние дистанции с частыми остановками, чтобы разбить, разрушить, уничтожить порабощающее человека, сломать то, ради чего погибали люди, без отдыха работающие на заводах и фабриках, дыша ядовитыми парами и пеплом. С частыми остановками, чтобы снова прижаться друг к другу и горячо шептать в раскрытые губы, целуя до помутнения в голове, чувствуя друг друга через одежду и дрожащие тела, потому что ни один не верит ни в Бога, ни в его загробное царство. Когда на заре их поймают, будет слишком мало времени; на закате их казнят, расстреляют, повесят, утопят, сбросят со скалы или скормят собакам; никакой загробной жизни не будет, никакой встречи после освобождения от бренной плоти - не будет ничего. Люди уже познали ад на Земле, и никакого рая им не светит. Он тяжело дышит, крепко прижимая за спину вздрагивающую всем телом девушку к своей груди, снова прикасаясь к раскрытым губам, шепча в них и ловя сбивчивое дыхание. Ее руки безостановочно блуждают по его плечам, обнимающим ее рукам, лицу, зарываются в волосы, впиваются пальцами в спину через ткань куртки. Чувствуя, как его худое тело так же колотит мелкая дрожь, она крепче обнимает, прижимает к себе и замирает в его руках, глубоко втягивая запах его кожи и растрепавшихся волос. Пахнет дымом и огнем, а еще злостью, бессильной ненавистью и отчаянием. Эйфория проходит, дрожь сковывает прижатые друг к другу тела, стоящие неподвижно на пустынной дороге посреди разбитых витрин магазинов и машин. На востоке, пробиваясь сквозь тяжелую дымку смога с фабрик, забрезжили первые лучи восходящего солнца. *Конец близок.