The Pretender

Люди думают, что у меня поехала крыша, потому что я подозрительно смотрю на них, Целый день я размышляю обо всём подряд, но ничто не удовлетворяет меня, Я сойду с ума, если не найду того, что сможет успокоить меня, Ты можешь помочь мне... занять мои мысли? Мне нужен тот, кто сможет показать мне в жизни те вещи, которые я не могу отыскать, Я не вижу того, что приносит истинное счастье — я, должно быть, слепой, Пошути - и я вздохну; ты засмеёшься - а я зарыдаю. Я не могу ощутить счастье, и любовь для меня нереальна. И так как ты слышишь эти слова, ты должен понять моё состояние. - Black Sabbath - "Paranoid". Снег обычно засыпал поселение в конце октября, поэтому для жителей зима длилась месяца четыре. Белоснежный, слепящий глаза, он тонким слоем засыпал грязь на земле, сухие поля, освободившиеся от листьев, пушистыми снежинками кружась в морозном воздухе. Дети в эти первые дни зимнего снегопада часто выходили из своих домов, чтобы пронаблюдать за изменениями в природе и опостылевшей картине серой грязной деревни. Они ловили ртом падающие снежинки, пытались, смешивая только выпавший снег с лежащим под ним слоем грязи, слепить снеговиков или покидаться снежками. Длилось это первые несколько дней, а потом падающие с неба снежинки становились серыми, черными, вбирая в себя грязь поднимающегося к небу дыма с фабрик и заводов. Земля снова становилась серой, но уже покрытой рыхлым слоем грязного снега. В такие зимние дни приходилось много работать, чтобы не сдохнуть от холода. Колоть дрова, чтобы как-то прогреть потом дом; затыкать многочисленные щели в окнах кусками ткани. Зима становилась тяжелым временем для жителей поселения, ведь никакие овощи и прочие растительные культуры, которые можно было бы употребить в пищу или в медицинских целях, не росли, охотиться становилось тяжелее из-за сменившихся условий вроде глубоких сугробов снега, уменьшения количества способов маскировки на ярко-белом лесном снегу. К тому же многие животные впадали в продолжительную спячку, а те, кто этого не делал, могли, потеряв возможность добывать растительную пищу или мелких грызунов, нападать на случайно попавшегося человека. Однако даже такие условия оказывались на руку некоторым людям. В особенности зима была сезоном скромной, но все же прибыли для похоронного бюро. Люди умирали от банальных простудных заболеваний, чего-то более серьезного, на лекарства от чего не было денег. Похороны зимой случались чуть ли не три раз в неделю. Зимой Кай стал впервые всерьез задумываться, что спекуляции становятся все более ненадежным способом заработка во многом из-за внезапно начавшегося отлова этих самых торговцев. Новые правила не были слишком строгими, но торговлю это серьезно портило. К тому же, его еще не отпустило нехорошее предчувствие после последней вылазки в город с капитальным погромом оного и бара в частности, после которого он уже приготовился к смерти. Но итог не только себя не оправдал, а даже привел зачинщиков дебоша в состояние длительного охреневания от внезапного бездействия городского совета, полиции и тем паче. Никакой погони, никаких попыток наказать, не говоря уже о самой казни. Кесада уже мысленно окрестил себя параноиком, но не мог отделаться от мысли, что это еще не конец и им аукнется в будущем акт неповиновения. По его же инициативе, к огорчению Эйдана, вылазки в город практически свелись на нет, что привело к уменьшению и без того скромных сбережений. Фактически вся их жизнь держалась только на работе Хару в бюро, где они и жили, и спали, и ели. Она сидела за большим деревянным столом, ожидая посетителей, а он чаще всего просто глядел в грязное окно, сидя на подоконнике и подумывая, не заняться ли проституцией на сезон. Изголодавшиеся боевики, что дежурят в городе, поддерживая порядок, наверняка будут не против молодого зада, чтобы удовлетвориться. Дверь в дом похоронного бюро открывалась, впуская с мороза бедно одетого человека, и мысль снова обрывалась. Кай уже наблюдал, как он подходит к столу, здоровается с Хару и спрашивает о наличии гробов и возможности захоронения в ближайшее время. Она проводит его в комнату, где хранятся ритуальные принадлежности вроде тех же самых гробов, венков, крестов, чтобы посетитель мог выбрать. В этой же комнате оставшиеся без крыши над головой Кай и Хару спали и проводили свободное время, если хозяин бюро нажирался с какими-то забулдыгами в приемной. Покупатель выбирал необходимые атрибуты для похорон, договаривался с Хару о времени проведения, ставил роспись на какой-то бумаге и снова уходил. В назначенный день предстояло нести гроб к дому умершего, чем занимались трое мужчин и сам Кай. Пилить с гробом на плечах через поселение было не очень трудно, чего не сказать о пути на кладбище, куда гроб транспортировался уже с мертвым телом, а сзади тянулась процессия из горожан, сопровождаемая изредка тихими завываниями песен и молитв. Хару в такие момент, одетая во все черное по политике компании, закатывала глаза, но шла все же вместе со всеми. Единственной трудностью в этой работе было копать промерзшую до основания землю, но выбирать не приходилось. Сверху падал серый снег, засыпая неприкрытые головы собравшихся жителей и самих "гробовщиков"; мышцы ныли от долгой работы. Затем гроб с телом укладывали в вырытую яму, снова засыпали землей, стояли несколько минут в тишине и расходились. Молитв обычно не произносили по понятным причинам. Молить-то некого. Наступившее Рождество было ознаменовано предшествовавшими ему участившимися казнями преступников из работных лагерей и городскими собраниями, на которых все также обсуждалось благополучие города и союза стран в целом, и то, что могут сделать люди для укрепления этого мира. Воодушевленные речи с трибуны у входа в здание правосудия чередовались с казнями. Слова о единстве и братстве, приправленные кровавыми брызгами; заверения о лучшей жизни с оглушительными выстрелами автоматов, пули которых разрывают телесные покровы, выпуская, словно сок из фрукта, темно-красный цвет; убедительные просьбы для всех граждан приложить все силы на благо процветающего мира и жизни - стук падающих на твердую поверхность площади тел. Толпа безмолвно смотрела, как на неподвижное тело опускается грязный снег, тая на еще теплой коже. По правилам, на собраниях, касающихся поселений, должны присутствовать все жители этих земель, но иногда сюда приплетали и городских. Контраст и напряжение между двумя группами людей чувствовалось невооруженным глазом. - О чем ты думаешь? Кай моргает, возвращаясь из череды образов в своей голове в реальное время. Перед глазами снова расстилается деревянный потолок с изъеденными какими-то жуками досками. Они едва освещены огнем на конце горящей посреди комнаты свечи. Из-за подрагивающего тусклого света гробы, стоящие по углам и сторонам мелкой коморки, отбрасывают причудливо вытянутые тени на деревянные стены и голый пол. Хару тихо шмыгает носом и покрепче сжимает в кулаке плешивое одеяло, под которым она, положа голову на живот Каю, свернулась в тесный подрагивающий от холода комок. С наступлением настоящих зимних холодов похоронное бюро уже не казалось удачным местом для жизни. Старый дом едва отапливался, но не мог прогреться полностью, пропуская холод через щели в стенах и окнах. Хару снова обежала взглядом уставленный кривыми свечами пол и, не дождавшись ответа, ущипнула лежащего под ней парня за живот. Кай скосил глаза на черную макушку в районе своего же живота, отпуская из мыслей образ падающего на мокрый от дождя и снега пол площади тела застреленного боевиками старика. Перед наступлением нового года они чистят город и поселение, уничтожая неугодных. Как всегда. - Ни о чем. Просто думаю. Он слегка сжал пальцы на плече девушки, снова прокручивая в голове недавнюю неудачную попытку побега. Месяц назад оба понимали, что бежать куда-то из поселения бессмысленно, учитывая погодные условия, банальное отсутствие сил на долгое путешествие и отсутствие места, куда в конечном итоге сбежать можно. В один момент сразу после очередной казни на городской площади охватила какая-то агония, желание бежать куда угодно, даже готовность умереть в дороге, но не оставаться в этом шлаковом клочке земли ни на секунду больше. Сугробы в лесу затрудняли бег, так что к вечеру, когда они преодолели уже приличное расстояние, силы были на исходе, лес не кончался. Кай вспоминал, как Хару упала на колени прямо в сугроб и, сдавив руками голову, начала качаться из стороны в сторону, рыча от бессилия и отчаяния. Она сказала, что лучше бы их тогда поймали и казнили за погром города, чем оставили в живых по каким-то непонятным причинам. Казалось, словно вода постепенно накапливается в держащейся из последних сил плотине, которую вот-вот прорвет и затопит все к чертовой матери. Но пришлось вернуться. Тем не менее, после погрома на сцене бара в мышлении самого Кая что-то поменялось. Он не мог понять этого до конца, но абсолютно пропал страх за свою жизнь, нарастало только желание обделать всю малину городскому совету и высшему свету в целом. Он позволял себе отпускать на ухо Хару колкие шуточки и замечания в сторону говорящего речь мэра на каких-либо собраниях без казней. На самих казнях, происходивших чаще под новый год, он старался не смотреть на падающие замертво тела, хоть это и не всегда выходило. Лишь однажды на публичном расстреле семьи из трех человек уже после расстрела поднял руку, чтобы мэр видел, а затем, сложив большой, указательный и средний пальцы на манер пистолета, сунул эту конфигурацию себе в рот. Он понимал, что такие действия ни к чему не приведут, но они могут спровоцировать. Желание спровоцировать стало одним из произошедших изменений за последнее время. Снаружи ветер, гоняя снег по улицам, свистел так, что слышно было даже в темной комнате. Из-за двери в приемную же доносился пьяный смех и невнятные возгласы мужских голосов. Хозяин похоронного бюро отмечал Рождество в компании таких же порядочных забулдыг, предложение которых присоединиться, как мужику к мужикам, Кай проигнорировал. Лежа на твердом полу с одним лишь покрытием в виде плешивого пледа, Кай чувствует, что Хару снова глубоко вдыхает и крепче сжимается в комок, прижимаясь щекой и носом к теплому животу. Пальцы снова слегка сжимают худое плечо под одеялом, поглаживая. - Никогда не любил Рождество, - его голос звучит тихо и хрипло из-за больного горла и усталости. - Все внезапно начинают радоваться, что какой-то чувак родился столько лет назад. - У нас оно всегда проходило по одному сценарию: родители звали целую кучу расфуфыренных павлинов, устраивали крутую вечеринку, растрачивая на нее кучу бабла, которое, как отец надеялся, возместят приобретенные за время праздника связи; все жрали, танцевали, веселились, болтали про всякую хрень, обещая прийти на чей-то ужин в следующем месяце. В принципе, запросто можно спутать с обычной почти каждодневной движухой, на которую просто притаскивали дерево в мишуре и проводах. Кай тихо хмыкнул, представляя мрачно оглядывающую все это Хару подросткового возраста. Она говорила, что в том возрасте была огромной занозой в заднице для своих родителей из-за совершенно противоположных их собственным взглядов абсолютно на все, что и становилось причиной бесконечных ссор и споров между членами семьи. Поэтому она и сбежала, как только стукнуло шестнадцать, из мира уютных дорогих декораций в мрачную действительность, чья сущность усугублялась с каждым месяцем все больше, подчиняясь новому правительственному режиму в мире. И сейчас вместо того, чтобы быть, возможно, выданной замуж за какого-нибудь богатого миллионера, спать в огромной удобной кровати в просторной комнате с роскошным убранством, пытаясь заснуть и отогнать от себя мысли, что где-то сейчас люди задыхаются в пепле и грязи, а не спят, она дрожит от пронизывающего, кажется, до костей холода в объятьях замерзшего не меньше парня на прикрытом лишь драным пледом деревянном полу в окружении гробов. А за стенами объятого снежными вихрями дома продолжает выть и свистеть ветер. Дерден потянулась, отмечая нехарактерное для себя действие, приподнимая голову, и остановила взгляд на покрытом щетиной подбородке, пока Кай снова плавал в своих мыслях. В двадцать пять люди не должны думать о смерти и выживании, но за такие мысли Хару была гораздо более благодарной, чем за возможность жить по правилам своих родителей, диктуемым государством. Она сильно сжала руками края распахнутой куртки на его груди, чуть поднимаясь, и крепко прижалась к сжатым холодным губам, пробуждая зависшего Кая от раздумий. Она часто задумывалась, почему все же решила быть с ним уже много лет назад, по-прежнему не веря, что любовь существует. Что-то заставило остаться, быть рядом, чтобы холодными ночами, пытаясь согреться, стискивать выпирающие под кожей ребра. Понадобилось еще несколько дней, чтобы до двух невольно обреченных на жизнь в убогом сарайчике похоронного бюро молодых людей дошло, что зимой это самое непригодное для жилья место. Крыша над мастерской начинала медленно разбухать из-за чрезмерной влажности, чинить ее ни времени, ни желания не было, особенно у хозяина заведения, поэтому при первой же возможности парочка собрала все свое барахло и сбежала из заточения в мире гробов к бывшему однокласснику Кая - серьезному, но дружелюбному афроамериканскому парню с целым выводком братьев и сестер, не считая нескольких стариков. Шумное семейство из одиннадцати человек оказалось стойким и способным пережить все сваливающиеся, как из рога изобилия, проблемы. Особенно удивляли неунывающие матерящиеся старики, коих было двое, и оба вечно жевали табак. Бывший одноклассник по имени Кит по доброте сердечной предложил приятелям пожить у себя, ужасно обрадовав оных на первый раз, пока те не влились в обстановку неугомонного дома из одиннадцати человек, где нельзя расслабляться ни на секунду. Но принять предложение о сожительстве - означало принять правила этого дома и неукоснительно их выполнять. Прожить в доме Кита, приютившего двух приятелей, последним пришлось около месяца, в течение которого от некоторых моментов Хару была готова лезть на стену, взывая. В доме с целой кучей бессмысленно слоняющихся, бегающих из угла в угол детей, двумя харкающими и кашляющими на крыльце стариками, за которыми, как и за детьми, нужен постоянный уход, мысли о том, чтобы застрелиться, приходили все чаще. Мать семейства, относительно молодая женщина с серой от какой-то болезни тонкой кожей и больным видом, напротив обрадовалась новой помощнице по дому в лице мрачной девушки из похоронного бюро. Последней приходилось, отплачивая за небывалое гостеприимство в зимнее время, помогать во всем больной женщине. И больная здесь вовсе не эпитет, а констатация факта, ибо мать семейства страдала от туберкулеза, часто выбегая на улицу по ночам, чтобы не будить обитателей дома кашлем. Хару молча, иногда скрипя зубами, помогала ей колоть дрова на заднем дворе на пару с Каем, носить воду, следить за детьми и укладывать их спать. Правда в случае с двумя последними пунктами ее деятельности, получался не традиционный уход за выводком спиногрызов, а угрозы, что мертвецы придут за детьми и вырвут им глаза, если те не закроют их и не будут спать. Запугивание действовало идеально, благо Хару могла говорить это с совершенно серьезным мрачным лицом и также спокойно покидать детскую комнату. Жизнь в доме для самой девушки усугублялась еще и тем фактом, что Кай совершенно внезапно и, как всегда, без предупреждения ушел куда-то в себя, словно сознание улетело на луну, оставив только говорящего и выполняющего определенные действия зомби. Он так же помогал гостеприимному семейству, стараясь отплатить за неожиданную доброту, но все равно словно отсутствовал. Хару часто уходила по утрам в лес на охоту за мелкими животными, когда морозы поутихли, и дело шло к концу зимы, оставляя занятого своими мыслями или их отсутствием Кая в доме многодетного семейства. Удовольствия или особой пользы охота на зверей не приносила, хотя дичь порой удавалось продать тем же боевикам, но отлично отвлекала от своих размышлений, заставляя сконцентрироваться только на том, чтобы не стать съеденной каким-то заплутавшим крупным хищником и остаться незамеченной для своей потенциальной добычи. Кай оставался в том же самом районе, все же позволяя себе отходить на небольшие расстояния от дома, чтобы вернуться, если что-то вдруг произойдет. Он понимал, что сильно рисковал, позволяя себе изредка уходить к границе с лесом, чтобы попалить из ружья в деревья в надежде получить какую-то разрядку, но все будто стянуло льдом. Чувства притупились, революционные идеи больше не рождали такого мятежа внутри, словно он постепенно превращался в одного из тех ходячих мертвецов. Это беспокоило, заставляло задуматься, с чего все могло начаться и как это прекратить. Если непрерывно находиться в одной и той же определенной среде с ее особенностями и представителями, то невольно начинаешь перенимать некоторые черты их характеров и уклада жизни, когда не обладаешь достаточно сильной волей и выдержкой, чтобы противостоять этому всестороннему давлению. Кай не знал, с чем это связано, но понимал, что если не предпринять что-то, то он вовсе перестанет быть живым человеком, а станет куском разлагающегося мяса с базовыми человеческими инстинктами. Поэтому после некоторых сомнений в связи с прозвучавшим в один из февральских вечеров, когда все спали, а Кай, по привычке, просто сидел в темноте на кухне, предложением Кита, было принято единогласное решение. Эйдан, помня афроамериканского одноклассника, которого дразнили шоколадным, несколько раз заваливался навестить его семейство, когда в его владениях появились Хару и Кай. Дети дядю Эйдана обожали за глупый, а от того и смешной юмор, кудрявые волосы и странный голос. По воле судьбы, он оказался в вечер, когда Кай и Хару собирали вещи, чтобы переезжать обратно в здание бюро, ибо холода утихли, в том же доме семьи Кита, развлекаясь с детьми в их комнате и позволяя им не спать, пока сам парень дежурил у кровати слегшей с болезнью матери. Ни действенных лекарств, ни лишних денег у семейства не было, да и купить их в пределах поселения возможным не представлялось, поэтому афроамериканский приятель отчетливо понимал, что может случиться в ближайшее время, о чем и оповестил рассредоточившихся на первом этаже двух приятелей. - Она уже очень слаба, и если мы не найдем лекарства в ближайшее время, она умрет, - сидя за столом и сгорбив спину, говорил Кит сидящему напротив Эйдану. - Она умрет в любом случае, - Кай все так же сидел на подоконнике окна, за которым виднелись очертания ночной улицы, говоря холодно и спокойно, к удивлению Эйдана. - Любое лекарство отсрочит ее смерть лишь на некоторое время. Туберкулез таблетками не вылечишь, и ваши дети, кстати, тоже могли заболеть... - Если придется, я ее на своих плечах отнесу в самую лучшую больницу города. - Они не будут ее лечить. - Значит, мы должны пойти в город и выкрасть из аптеки хорошие лекарства, чтобы отсрочить хотя бы на время. - Мы давно в городе не были, - Эйдан с каким-то предвкушением в глазах повернулся к Каю на подоконнике. - Какой в этом смысл? Вам все равно скоро придется ее хоронить. - Ты подраться хочешь, Кесада? - сузив глаза, поинтересовался Кит. Кай покосился на него безразличным взглядом, затем снова возвращая его на окно. - Ты сам знаешь, что она умрет. Зачем отсрочивать пребывание человека в этом мире? - У тебя ведь нет родителей, тебе не с чем сравнить. Но представь, что Хару смертельно заболеет? Что тогда? - Я помогу ей умереть, наверное. Она сама об этом попросит. Разговор закончился, тем не менее, на следующий же день было решено отправиться в город в составе четырех человек, в который, помимо самих зачинщиков, вошел и брат Кита. Временные жильцы к этому дню уже съехали из его дома, чему Хару была необычайно рада, и когда Кай сам предложил идти рано утром в город, оставив подругу в неизвестности относительно своих планов, дабы не впутывать, он четко вспомнил все причины, по которым там появляться нежелательно. Он вспомнил, что последний их разбой остался безнаказанным, и его угроза нависла над головами, как грозовое облако; кража из специализированной аптеки может создать очередную опасную ситуацию, предчувствие которой не оставляло; он также вспомнил о своем отношении ко всей этой бессмысленной помощи. Но отказаться от вылазки он все же не смог, увидев в этом возможность снова расшевелить свое замерзшее сознание, почувствовать этот смертельный страх перед нависшей невидимой глазу опасностью, чтобы снова ощутить себя живым даже с помощью такого извращенного способа. Кай сочинил для Дерден записку с заверением, что пойдет на охоту, не учтя лишь то, что на охоту обычно ходят с ружьем. Оружие он решил не брать, зная, что если случится столкновение с боевиками, убив кого-то из них, можно крупно влипнуть, а таскаться с нелегкой ношей на плече, играя в диверсантов на вражеской территории, тоже не комильфо. Таким образом, как только на востоке появилась мутная едва заметная рыжевато-коричневая полоса рассвета под прессом черного ночного неба, участники вылазки стеклись к границе поселения и города, снова пролезая в несчастный подкоп, который городские жители никак не додумаются зарыть. А может, на это есть и свои причины. Ранним утром в городе было все еще очень холодно и темно, от чего не спасали даже тусклые огоньки рекламных щитов и фонарей по сторонам от проезжих частей. Процессия из четырех человек двигалась вслед за ведущим вперед Китом, что шел практически на полусогнутых, ожидая опасности из-за каждого темного угла, потому как еще никогда не был в городе в такое время и с такой целью. Эйдан, шедший вслед за повторяющим методы Кита младшим братом, чувствовал себя более свободно, зная, что никто не будет преследовать их из-за угла, высылать целые боевые отряды за какими-то засранцами из поселения, пробравшимися на территорию города. Опасаться следовало только дежурящих в ночное время боевиков, полицейских и прочих служащих закона, но ни Эйдан, ни Кай не посчитали нужным предупредить об этом. Последний все еще находился в замороженном состоянии, отчего и двигался как-то заторможено, изредка бросая взгляд по сторонам ради приличия, с трудом понимая, что он тут вообще делает. Инстинкт самосохранения пропал, кажется, полностью, поэтому мысль о том, что его лично за очередное посещение города вовсе не в мирных целях могут хорошенько прожарить, не внушала даже тени опасения. Он просто шел за остальными тремя парнями, постепенно видя выглядывающую из-за их голов погасшую на ночь вывеску закрытой аптеки. Кит велел своему брату оставаться на улице с Эйданом на стреме, а сам, заручившись помощью Кесады, разбил окно витрины, чтобы влезть внутрь. Как ни странно, никакой сигнализации после звона битого стекла, устлавшего асфальт полупрозрачными осколками, в ночной тишине не раздалось. Парни беспрепятственно залезли внутрь, скрываясь из поля зрения оставшихся снаружи. Кит понятия не имел, какое лекарство поможет при туберкулезе, поэтому сгреб в сумку содержимое практически всех полок стеллажа, где упоминалось название похожих заболеваний. Неприятный запах лекарств витал в прохладном воздухе, в котором не раздавалось ни звука, кроме шуршания упаковок, тихого мата от Кита и неторопливого разговора между оставшимися снаружи парнями. Оставив Кита в вихре лекарственных средств, Кай неторопливо прошел из главной комнаты, витрину в которой они разбили, к двери сбоку здания, вглядываясь через стекло в ней на освещенную фонарными столбами улицу. Никоим образом не выказывания на напряженном лице своего недоумения, он мысленно размышлял, что все это слишком странно, чтобы быть правдой. Они могут совершенно без зазрения совести и препятствий на пути попасть в городе, устроить разбой и уйти безнаказанными. Эта ситуация заставляла почувствовать какой-то подвох в предельной легкости проникновения в город, который зачем-то оградили проволоками и прочим хламом, чтобы не пускать. В этом совершенно нет смысла. Неужели спустя всего несколько учиненных погромов они опустили руки и позволили делать все, что дикарям взбредет в голову? Тем не менее, почему-то они не поставили сигнализацию или охрану, как говорила Хару о многих заведениях. Все было сделано не в полную силу, словно город по сравнению с новой мечтой о жизни сам нуждался в больших переменах и правках. Мысли Кая прервал какой-то красный огонек на стене слева от двери, который, как он только заметил, мигал на какой-то небольшой серой коробке. Сигнализация без звука. - Черт, - выругавшись сквозь зубы и пространно усмехнувшись от собственной глупости, позволившей предположить, что они смогут безнаказанно вынести аптеку в центре города, Кай быстрым шагом вышел из проходной к приемной магазина, где все еще орудовал Кит, теперь зачитываясь этикеткой какого-то сиропа. Кесада сделал шаг, чтобы дернуть его за руку и убираться отсюда, но раздавшийся за спиной шум с улицы заставил развернуться. Мимо витрины мелькнула фигура Эйдана, дернувшаяся за полицейским, что, скрутив брата Кита, затолкнул его в машину. Кит дернулся, услышав разрезавшие тишину крики брата, тут же собираясь выйти на улицу, но вдруг остановился, увидев, как с другой стороны за Эйданом прошли штук пять боевиков. - Стоять, уходи отсюда, - зашипел Кай, схватив парня за рукав куртки. - Не могу! Там мой брат, - с отчаянием в черных глазах ответил Кит, хотя по его лицу было видно, что он все понимает и сделать уже ничего не сможет. - Считай, что его и не было, придурок, - Кай снова дернул его за ворот куртки, приближая свое лицо к впервые растерянному лицу парня. - У тебя мать и еще целая куча спиногрызов, будь добр, сделай так, чтобы моя задница пострадала не зря. Кинув на Кита холодный взгляд, в глубине которого, тем не менее, уже загорелось предвкушение от нависшей опасности и последующих за этим злоключений, Кай подошел к пробитому в витрине стеклу и спрыгнул на улицу, оглядываясь и делая шаги прочь от аптеки. Эйдана видно не было, как и боевиков, никаких звуков в тишине медленно наступавшего утра не доносилось, и Кай уже решил двинуться к поселению через город, как сзади раздался звон битого стекла от выпрыгнувшего через окно с задней стороны аптеки Кита с полной сумкой медикаментов. Он пулей пролетел мимо здания, привлекая внимание внезапно появившихся боевиков, двое из которых тут же кинулись за ним. Кай начал ускорять шаг, следуя за массивными спинами бугаев с винтовками, сам не зная, что будет потом делать, пока чья-то рука не вцепилась в его плечо, разворачивая. - Нам отсюда смываться пора, - со свистом прошипел Эйдан, бешеными глазами глядя на друга, который не реагировал на слова паникующего приятеля. Кай молча наблюдал, пока Хоккинс дергал его за рукав куртки, как оставшиеся у заднего двора аптеки боевики развернулись и начали стремительно ускорять шаг, направляясь к так некстати застывшим парням у разбитой витрины. Кай тут же очнулся, толкая Эйдана за здание аптеки, но не позволяя тому утянуть себя с заверениями, что им все кишки через зад вывернут. Он схватил парня за ворот куртки и прижал к стене, шипя, чтобы тот замолчал. - Слушай, вали отсюда, - Эйдан в шоке глядел в голубые глаза, не веря своим ушам. - Если мне вдруг понадобится помощь, то последняя надежда на тебя. - Ты выбрал не самое лучшее время для геройства. - Это не геройство, у меня есть личные цели на этот счет. - Псих, - Кай криво усмехнулся в ответ и снова кивнул другу валить из города в поселение, а сам осторожно подошел к углу здания аптеки, выглядывая. Он уже знал, что отбиться от бугаев у него не получится за неимением какого-либо оружия, кроме собственной физической силы, которая была достаточно относительной. Это не было попыткой спасти друзей, а просто желанием почувствовать таким извращенным способом жизнь в себе, когда изобьют до полусмерти, когда перед глазами расцветут звезды, а рот наполнится вязкой кровью, тогда можно будет почувствовать себя свободным и живым. Кай сделал шаг наружу, останавливаясь в паре метрах от трех застывших напротив бугаев с винтовками и внушительными мускулами. Их слегка удивило странное поведение вышедшего парня, который и не думал убегать, спасаясь, но, быстро отойдя от неожиданности, один из них, самый здоровый, моментально преодолел расстояние, оказываясь прямо перед ожидающим Каем. Он успел лишь криво усмехнуться, после чего пудовый кулак боевика прилетел прямо в челюсть, заставляя голову откинуться назад, волосы упасть на лицо. Место удара тут же пронзило тупой пульсирующей под кожей болью, когда Кай откинул волосы назад и снова повернулся лицом к мужчине, приподнимая брови. Боевика это только больше раззадорило, и он, уже не скупясь на силу ударов, дал сумасшедшему под дых, заставляя сложиться пополам, и добавил по затылку. Кай с кашлем хрипло рассмеялся, сплевывая вязкую жидкость себе под ноги. Подключившиеся двое боевиков помогли своему сослуживцу, методично превращая трясущееся от смеха худое тело в отбивную своими кулаками, пока Кай не упал на землю и снова сплюнул вбок, получая удар за ударом, из-за чего становилось тяжелее дышать. Небо, поддавшись свету восходящего на востоке солнца, начинало медленно светлеть, озаряясь рыжевато-желтыми оттенками. Было бы гораздо легче избежать этой ненужной боли и вязкого кровавого кома в горле, затрудняющего дыхание, но тогда бы его не называли психом, тогда он бы уже превратился в ходячего мертвеца подобно многим. Улыбка на губах слегка дрогнула, когда мышцы живота ритмично сжались от попавшего в них удара кулаком. В этот момент сознание, находившееся в каком-то заторможенном состоянии многие дни, будто разморозилось, по жилам вновь потекла обжигающе-горячая кровь, глаза стали ясно видеть, слух снова различал малейшие шорохи на фоне глухих ударов в тишине. Все это время он лежал практически без движения, пялясь в небо, из-за чего боевики слегка отвлеклись, подумав, что убили. Не дав им опомниться, Кай быстро сморгнул пелену с глаз и вскочил на ноги, со всей силы приложив локтем ближайшего к нему бугая и вырываясь из их кольца. Охота началась.