История, рассказанная драконом

Странное дело, но Эгберт, бахвал и позер, мальчишка, пусть и взрослый по возрасту, но подросток в повадках, на которого смотрела она с некоторым снисхождением, - чудом каким-то, но в снах и не такое случается – уже рядом с нею. Сам на себя не похожий, в тусклых отсветах ночника он бледнее обычного, глазами черными, шалыми даже не смотрит, ест, жадно, точно нищий краюху теплого хлеба, загребает руками, сгребает в объятия, чуть ли не душит – и опять крайне невовремя приходит на ум подобие с дорвавшимся до еды попрошайкой. И что такое нашло на него, что за диковина – не особо раздумывая, Эль отпихивает свихнувшегося «братца». Тот, кажется, принимает пинок как должное, потому как и не думает убираться. Одним быстрым рывком прижимает ее к груди, обжигает ухо сбивчивым шепотом, и тут – о неужели! – Эль окончательно приходит в себя. Может, дело все в том, что зеркало - она не припоминает, чтоб брала с собой его, когда перебиралась в постель – где-то рядом с фибулой и венцом, что спрятаны старательной Клер в одной из многих шкатулок. Хорошо, если там оно… Может быть, все дело в зеркале, которого нет под рукой. А, может, не в нем. Но гадкое, липкое переполняет настолько, что вот-вот превратится в буквальную тошноту. И самое время припомнить запасной – на все случаи – выход. Ну, еще бы он не подействовал! Изображая приступ неясной болезни, притворяться даже не особо приходится. Кажется, все, что успел присоветовать Редвин, она и без того ощущает. Но в отсутствие зеркала рядом, ей остается рассчитывать лишь на себя, на свое, так часто ее выручавшее умение слушать и слышать других. Единственный способ не ошибиться и не сбиться с заданной роли сейчас. Эгберт встревожен - и даже несколько больше, чем кажется с виду. Шаг за шагом она пробирается дальше, сквозь дебри его эмоций, с которыми она уж как-нибудь позже попробует разобраться, в данный момент ей нужно знать только одно: верит он ей или нет. Он верит. Больше того, среди путанных, сложных сплетений всевозможных привязанностей и чувств, намешанных в Эгберте, ослепительной вспышкой, окрашенной вожделением и стыдом, - она, Исабель. И хотела бы не заметить, да все равно не получится. И можно было бы усомниться, если б такое пришлось обнаружить в другое время, при других обстоятельствах. Можно было бы списать все на ошибку, на что угодно можно было бы отнести, даже на больную фантазию. Но не здесь. И не сейчас. Особенно – после того, как Эгберт настойчиво просит – едва ли не требует! – выпить какое-то зелье, и при этом отчаянно, жгуче переживает приступ бешеной ревности. Которая чуть ли не сразу сменяется ненавистью, столь ярко окрашенной в красное и багровое, столь явно направленной не на нее… И среди всего этого кавардака и бедлама темным демоном реет рыцарь в черных доспехах с гербом Эверсли на щите. Если б тот рыцарь, образ которого заслонил все прочее, не удивил ее столь глубоко, еще непонятно, удалось бы ей доиграть до финала болящую или нет. Эгберт бережно касался губами кончиков пальцев, дул на лицо, отирал рукою испарину на висках – зелье, похоже, начало действовать, а сам тем временем – самозабвенно и истово ненавидел. Того самого темного рыцаря, в котором не без труда Эль признала наместника. А, ну кого же еще! Только вот очень уж рыцарь, как его представлял себе Эгберт, разнился с ее мнимым супругом. С тем Брайсом, наместником Эверсли, которого знала она. Где уж Брайсу до демона во плоти! Ни особой породы в нем, ни дюжинной стати. Были, конечно, и властность, и сила, выделявшие его среди всех. И сталь, скрытая до поры, как у клинка, зачехленного в ножны. Перечить наместнику – Эль знала по опыту – то еще испытание, если кто и решался в лицо, так разве что Редвин. Ну – или сама она… Но даже с натяжкой, на демона – нет, не похож. Примеряя и так, и эдак рыцаря-демона к Брайсу, Эль, к досаде ее, теряет нить разговора. И отвлекается от собственных мыслей не сразу, и даже не сразу верит ушам, когда Эгберт приступает к подробностям, что делать с ядом в конверте. Поясняет - нисколько ее не боясь. Не боясь Исабель. Не ожидая отпора. Не предполагая отказа. Говоря обо всем, как о чем-то очень обыденном, долгожданном, условленном чуть ли не несколько лет назад. От новостей – или от зелья – ощутимо мутит, и становится только хуже, когда Эгберт принимается утешать, перехватив рукой и прижавшись к ее спине. Ближе к утру удается все же спровадить его, к тому времени все тело ломит, желудок уже окончательно пуст, а низ живота перехватывают болезненные, острые спазмы, нечастые поначалу, но промежутки между ними стремительно сокращаются. Не дожидаясь явления Клер, только забрезжил рассвет – Эль кое-как одевается и покидает покои. Не забывая на этот раз прихватить и заветное зеркало. Мысль явиться к наместнику отметает в самом зачатке, слишком уж тянет устроить разнос именно Редвину. Воздать за все прелести бурно прошедшей ночи и за особенно бодрое утро. Но если без зеркала все могло бы пройти в рамках приличия, то злокозненный артефакт имел на беседу планы другие. Злость, обида, стыд и что-то еще, чему она пока названия дать не может, шипят и бурлят, нарастая, подогреваемые со всех сторон… Наконец, дойдя до предела, Эль вскипает всеми красками гнева, на которые только способна – кто из них, сама она, или супруга наместника? Эль не знает, ответ ускользает из рук… А вот и заветная дверь. И новая вспышка боли, едва только Эль переступает порог. Как бы там ни было, но пришла она к магу не зря. Там, наконец-то, она отпускает себя и вываливает накипевшее, едко и зло, и даже срывается в крик, чего давно уже с ней не случалось. И еще прекраснее то, что не придется все заново лично наместнику повторять, тот как раз посреди ее излияний входит – хотя скорее врывается – в кабинет. Прекрасно, потому как на повторение уже не остается сил. И еще одно чудо свершается прямо у нее на глазах. Эверсли, яростный и стремительный, что тот воин-берсерк из древних легенд, ничуть не смущенный этой своей несдержанностью, едва не размазывает Редвина по стене. Ну, как «едва не размазывает»… для любого другого, внешне – это не более, чем раздражение, но не для наместника, с неизменным его хладнокровием. Голос его отражается эхом от стен. И это она еще может отнести на свое восприятие, искаженное утомительным днем, ночью бессонной и выпитой дрянью. Но что делать с бурей, от которой, даже не принимая удара, хочется вжаться поглубже в кресло, да что там… просто сбежать, спрятаться где-то подальше и прикинуться чем-нибудь неживым. Не видеть. Не слышать. Не ощущать. Воздуха становится в кабинете оглушительно мало. - Кровотечение? – деловито интересуется Редвин, когда остаются они наедине. И она просто кивает в ответ. И с его стороны получает ровно такой же. Прикрывает глаза и уже только слухом воспринимает отголоски передвижения мага, шорох шагов, хлопки дверок шкафов, щелчки, приглушенное звяканье чего-то стеклянного. Питье, приготовленное для нее, имеет какой-то невнятный запах, да и на вкус оказывается сносным вполне. - Поможет? – переспрашивает Эль, до дна осушив предложенный кубок. - Поможет, - обещает ей маг. Он уверен в себе и собран, как боец перед трудным боем. Ее – или совсем не ее – неприязнь к Редвину на какое-то время стихает, невозможно подыхать от усталости, но при этом еще и злиться. Да, теперь это только усталость. И, сама не заметив, Эль погружается в сон. Сквозь сон она слышит, как совещаются где-то рядом. Но различает только обрывки отдельных слов. Кто-то очень и очень зол. А кто-то – наоборот, чуть не прыскает со смеху. К чему «безответственность», «идиот» и «твоя супруга – сам и неси» - Эль в своем состоянии не пробует даже гадать, пропуская слова эти мимо. Ее действительно куда-то потом несут. Но вскоре она и это перестает замечать.