История, рассказанная драконом

- С ним часто такое? – она задает вопрос полушепотом, очень уж громко слова разносятся по каменным галереям, и особенно – когда привычный дневной шум замолкает. - Когда его осеняет очередная идея… достаточно часто, - так же тихо отвечает Эверсли, возможно, имея в виду торопливое бегство Редвина, а не все прочие вещи, о которых он мог и не знать. Эль принимается пояснять о странном, с какой стороны ни глянь, отсутствии чая и даже просто воды, о приторно-сладком вине и до жути кислых, сводящих зубы, яблоках, но на это наместник сам отзывается недоумением. Новая блажь, не иначе. Раньше подобного не случалось… Замявшись, Эль все же пробует выспросить о мече. -Не здесь, - и для пущей верности он еще и локоть ее сильнее сжимает. Ну, как обычно. Не здесь. Не сейчас. Потом – непременно. Когда-нибудь. Обязательно. Если ничего не случится особенного. И ветер не переменится. И зима не настанет… Однако для этого обещания выделен срок небольшой. Поначалу верхняя закрытая галерея с витражами на окнах ставит их перед выбором. Дверей там, как и прежде, четыре. Но комнаты Квинта не в счет. Эль уже знает, от Клер, хоть та и довольно косвенно проговорилась: «Все к лучшему, леди, в Кановарре теплее, и наставники там самые лучшие» - ей оставалось только кивнуть и постараться не выдать своего удивления. То-то тишь да гладь в последнее время настали! Комнаты Квинта запечатаны во всех возможных – обычных и магических – смыслах. Еще две двери – в их личные комнаты. И арсенал, конечно, четвертая дверь. Но Эль мучает жажда, она голодна, а у нее в покоях даже вода найдется, это уже не упоминая об ужине – нормальном ужине, а не зеленой кислятине, которой пришлось угощаться у Редвина. И в отличие от арсенала – там, дома, тепло и уютно. И она понимает, что ни под каким предлогом в зал тренировок до завтрашнего утра – ни ногой. Ни той, что здорова, ни той, что в повязке. Даже ради всех тайн, какие только на свете есть... Сложно сказать, в какой же из дней установился этот странный порядок. Порою Редвин и Эверсли принимались решать что-то важное прямо в ее гостиной, не очень-то обращая внимание на нее. Уходить в другую комнату – а выставить вон не хватало то ли решимости, то ли осознания правоты – у нее достаточно быстро вошло в привычку. Но чаще всего доставалось все-таки магу. И если Эль молча терпела, то Редвин открыто ворчал, что все вокруг окончательно обнаглели, раз не считаются ни со временем суток, ни с его нежеланием делиться своим кабинетом. Вероятно, у Эверсли было такое особое место – комната, кабинет, что угодно, только не зал для приемов или судебных решений – но тогда он или упорно скрывал его, или просто не пользовался. Еще арсенал оставался. Добровольно отданный. Хотя… так уж и добровольно? Границы личные были не просто укреплены: в них не было ни щели, ни бреши, ни даже намека на дверь или окно. По обстановке – очень многое можно узнать о человеке. Вот о той же леди Исабель, например. Все в ее бывших покоях подобрано тщательно, все выдает привычку не сдерживаться в желаниях и не считаться с тем, насколько значительны будут расходы на ту или иную причуду. Но ни кричащей безвкусицы, ни роскоши, вопящей золотыми оправами и вензелями, – их нет и в помине. Разве что множество мелких вещей, каждая из которых – тонко, мастерски выполнена, не иначе как лучшими ювелирами, - вот это в глаза и бросается, заявляет на все лады о хозяйке больше, чем прочее, взятое вместе. Фигурки людей, зверей, птиц… Какие-то – выточены из самоцветных камней и украшены золотом и серебром. Какие-то – отлиты из драгоценных металлов и украшены еще более дорогими камнями чистой воды. Кукольный мир. Дорогой и красивый. И даже фигурка, которая, должно быть, саму Исабель изображает, тоже нашлась. На голову выше всех прочих, что тоже о чем-то – да говорит. Белое золото, сапфировые глаза – того редкого цвета, когда темно-синий почти сливается с черным… Чем мастер-умелец достиг нужного для портретного сходства цвета волос – остается загадкой… И еще было зеркало. Не то, которое Редвин вручил ей в самом начале с наказом не расставаться ни при каких обстоятельствах. Другое. Хоть Эль за все это время к обоим успела проникнуться искренней неприязнью. Это – большое достаточно, чтоб отразить ее в полный рост, - в тяжелой оправе из натертой до блеска бронзы, высилось в одном из углов гостиной. И даже закрытое тяжелым бархатным пологом – оно раздражало. Занавесь то и дело сползала вниз, и отделаться от ощущения, что в комнате постоянно присутствует кто-то еще – двойник, глумливо перевирающий каждый жест и движение – не получалось. Исабель, видимо, наоборот, нравились и зеркало, и отражение в нем. Удивление Клер, когда той было озвучено указание убрать из спальни его и в придачу завесить чем-нибудь поплотнее, поведало больше, чем если бы кто-то рассказал этот секрет напрямую. У Редвина – порядок и хаос сплелись как в нем самом, так и во всем, что к нему относилось. Казалось, единственным средством, которым он мог эффективно бороться с бесчинствами хаоса, было решительное уничтожение, когда все лишнее – бумаги, записи, остатки магических манипуляций и даже посуда – без разбора сваливалось в мешки и сжигалось на одном из задних дворов. В рабочем его кабинете мебель то и дело передвигалась, особенно часто стол и любимое кресло совершали свои переезды, оказываясь то по центру комнаты, то в одном из свободных углов, то у окна. Вне всякой логики и расписания. И совсем довершало портрет – крайне трепетное отношение к некоторым вещам, которые хоть и отслужили свое, но хранились бережнее, чем многие артефакты. А вот у Эверсли, что там? Педант с пристрастием к порядку во всем, до мелочей. И он вряд ли страдает тайной склонностью к роскоши и украшательству. Ранг, конечно, обязывает… Но уж как на его характер – все должно быть предельно просто и без излишеств. Что-то очень обыденное и удобное… Эль даже не удивилась бы, если бы он и слуг обязал следить только за чистотой и порядком. Причем – исключительно в его отсутствие… Но все же… в том, что касается лично его, - виден один официальный фасад. Все прочее замуровано напрочь и открывается –только благодаря какому-то невероятному случаю, когда Эверсли или не успевает перестроить щиты сообразно событиям, или… или когда сам намеренно допускает кого-то ближе, чем на расстояние вытянутой руки. Хоть это еще и достаточно близко, для посторонних дистанция измеряется еще и мечом, в этой руке зажатым. Недоумение на лице и рассеянный взгляд, на нее обращенный, побуждает Эль повторить свой вопрос: - Моя гостиная подходит для разговора?.. О мече!.. Так, ладно, - молчание затянулось слишком надолго, чтоб не считать это прямым указанием. – Тогда доброй ночи. -Подходит, - кивает ей Эверсли с опозданием. Клер принимается хлопотать, потому как с ужином и сервировкой на одного человека в этот раз выходит промашка – Эль еще месяц назад попросила не ставить на стол лишних приборов, ей так проще, не так ощущается… одиночество, наверное, но слово не слишком удачно передает намерения. Ей так проще, в доступных рамках выстраивать заново все под себя, убирая любые намеки на то, что могло быть иначе. И, конечно, речь не о наместнике или Редвине. Неуместные напоминания в виде нетронутых столовых приборов ей ни к чему. Расправа над едва зародившейся суетой быстра и победоносна. Клер отправляется восвояси с поручением Эверсли, исполнив которое – ей полагается вернуться сюда не раньше утра. Лишние уши, ну как же! Обыкновенно защитой такого рода занимается Редвин, но – не сейчас. Так что иного способа нет… Стены и двери в этой части замка достаточно хороши, чтоб скрывать шорохи, доносящиеся из галереи. Но звук закрывшейся двери на этот раз явен и четок вполне: все, кому положено было выйти, - ушли. Серьезные приготовления… Эль, услышав повторный отказ Эверсли хотя бы что-то перехватить, сама принимается за еду. Она могла бы даже решить, что он успел отказаться от мысли посвящать ее в подробности дела – молчит же, то сверлит затылок глазами, то принимается расхаживать, то подходит к камину и переставляет фигурки над ним – это угадывается по звукам… А вот сейчас, кажется, он замер как раз за ее спиной... Зеркало – то самое, в обрамлении бронзовых виноградных лоз – быстро покрывается мелкой паутиной трещинок и разлетается на куски в тот самый момент, когда наместник наконец-то выдохнул – но не успел он и слова сказать, как траурный звон заполнил комнату до краев, а пространство прошили тонкие, точно сколы слюды, стеклянные иглы. Эль все запомнила до мелочей, слишком уж зрелище завораживало – медленно, очень медленно плыли по воздуху иглы, точно замедлилось время, а после – и вовсе оно остановилось, замерло. Застыло, отдышалось в два счета, измеренных ударами сердца, – и резко взлетело вместе с зеркальными осколками, рассекая пространство. Зеркала больше нет. Осталась только оправа. Стол и все поверхности в комнате сплошь укрыты осколками, больше на пыль похожими, чем на части зеркала или стекла. Но среди них случаются и достаточно крупные. В большой тарелке с рагу как раз парочка именно этих, по форме напоминающих кинжальные лезвия, разве что нет рукоятей, а так – сходство разительное. Вопреки всему, что случилось, - Эль не покидает отчетливое ощущение устойчивости и спокойствия… Эверсли убирает руки со стола, отстраняется, и сразу становится пусто. А еще – до жути остро понимание, что только случайность и можно благодарить за везение: и за то, что сегодня он не пренебрег лишним для мирной зимней поры облачением, и за то, что стоял позади нее, когда все случилось. И за то, что успел. Закрыться сам – и ее закрыть. И за то, что эти два – или сколько вокруг их еще – острых осколка прошли над головами, а они успели пригнуться. Брайс критически осматривает изрезанный почти в лоскуты свой плащ, который он снять не успел до происшествия. Испорченная одежда – вот и все их потери. И ужин, конечно. Зеркальное крошево мелко отблескивает и искрится в свете свечей. Вернее, одной свечи, остальные погасли. - Похоже, мне тут не рады, - в голосе, не смотря ни на что, нет и тени горечи или досады. Эль скорее сочла бы это весельем. Злым, острым, в нем не хватает разве что смеха. Как смеются в лицо, должно быть, противнику. Которого в этой комнате нет. Она хотела бы что-то сказать. Например – что покушение, если это оно, конечно, на этот раз было направлено не только на него одного. И что она – наверняка! – не имеет ни малейшего отношения к этому. А вот меч – как раз наоборот… Он жестом просит ее помолчать. - Здесь есть еще что-то, что может разбиться? Еще одно зеркало? Это ведь было оно? Что еще? Посуда? Она из фарфора. Окно? Там тоже стекло. Не дожидаясь ответа – Эверсли одним движением опрокидывает стол, вместе со всем, что было на нем. И опрокинутый – он теперь очень похож на огромный щит, за которым, если опуститься на пол, можно укрыться вдвоем. Рядом стена, так что открытой останется только одна сторона – да и та, обращена к двери. Спустя еще полминуты – камин щедро залит водой. И последней гаснет свеча, та самая, что осталась гореть. Луна, перебравшаяся на эту сторону окон, - теперь единственный источник света для них. - Что теперь? – в темноте почему-то все и всегда переходят на шепот. - Сидим, ждем, - и света луны достаточно, чтоб понять, что «сидим» относится к месту, которое со стороны окна заслонено опрокинутым на бок столом. - Нового покушения? - Редвина ждем, - хмыкает Эверсли. – Если я не ошибаюсь, он как раз должен мчаться сюда. Со всех ног. Невидимые глазу противники – как раз по его части. Приглашение разделить с ним укрытие сложно было истолковать неверно. Тем не менее, Эль устраивается рядом, стараясь ничем не задеть его, вовремя вспомнив, чем такое соседство может аукнуться. Это вызывает улыбку – впрочем, она не уверена в том, что он улыбнулся. Может, просто послышался отголосок эмоции. - Я все еще не отказался от мысли тебе рассказать о мече. - Я вся внимание. - На тот случай, если мне еще кто-нибудь попытается помешать, - вместо того, чтоб закончить фразу, он просто сам передвигается ближе. Сидеть на полу, прислонившись спиной к стене, - тепла не добавляет. Даже плотная драпировка – зимнему холоду, текущему по камням от внешних замковых стен, не помеха. На плече, конечно, удобнее. Кто из женщин, когда, в каком мире смог отказаться от предложенного – без условий, как должное, как совершенно обыденное и привычное? Должно быть, такие тоже бывают. Но не она. Брайс и теперь ее заслоняет собой. И это, пожалуй, тот самый случай, когда можно выиграть, показав противнику спину.