История, рассказанная драконом

Редвин поначалу попытался его спровадить. Очень уж тот некстати явился. Эверсли привычно пропускал мимо ушей намеки: ни соглашаться, ни спорить у него желания не было. Стоял, опершись на край проема бойницы, кусал губы и о чем-то своем усиленно хмурил лоб. На просьбу прямую, высказанную без околичностей, наместник только пожал плечами и как ни в чем ни бывало, отвернулся к окну и принялся рассматривать двор. Уходить он и не собирался. Эль, оценив эту игру, предположила, что лишняя тут она, и, пожалуй, самое время выйти. - Ты не лишняя, - откликнулся Эверсли. – И ты, Редвин, тоже останься. Мне не нравится, что вы затеваете что-то, не ставя меня в известность. А потому – извольте продолжить. При мне. - Прикажете доложить о проделанной работе? – ирония оказалась изрядно сдобрена ядом. Официальный тон в исполнении Редвина – редкая честь. И та еще гадость к тому же. - Позже. Я пока буду вникать без дополнительных пояснений, - тем же официальным тоном отбил выпад наместник. Вероятно, Редвину очень хотелось выразиться покрепче. Но в словах, которые можно было принять за пожелания, он всегда был более чем умерен. Видимо, были на то основания, и достаточно веские. А, может, и какое-то свое особое правило бытовало средь магов об этом. Так что он просто в очередной раз перебесился молча и минуту спустя, смирившись, трагически произнес: - Эверсли, когда ты вырастешь, станешь взрослым, и тебе доверят какой-нибудь мало-мальски ответственный пост – у тебя будут все шансы превратиться в тирана… Хватит, все. Давай, тащи сюда свой артефакт и делом займемся. Когда черный меч, зачехленный в такие же черные ножны бесшумно лег на массивный дубовый стол, на миг показалось, что под его весом столешница даже прогнулась. Эль смогнула в недоумении, но ей пришлось убедиться, что глаза если и обманули, то лишь самую малость. Нет, дерево устояло, а вот вокруг самого артефакта отчетливо реяло марево. Шириной примерно с ладонь, оно искажало контуры тех вещей, на которые приходилось смотреть сквозь него. Редвин почти успел пересечь эту почти невидимую границу, но Эль его остановила. На немой вопрос, читавшийся без труда, она ответила сразу и словами, и жестом: - Вот границы. Не думаю, что надо их нарушать. - Готов поверить тебе на слово. Хоть и не вижу этих твоих… границ, - Редвин вообще убрал руки и даже спрятал за спину их, будто бы издеваясь, но все прочее говорило, что он и не думал шутить. – Вероятно, отчасти все эти наши пляски вокруг него и мешали. - Вот Эверсли – может, этот меч по праву его. - И ты теперь тоже, - уверенно обещает ей маг. – Сон твой не вещий, я уже говорил. Но уж никак не пустой. Тебе, как я помню, дали печать? Так что давай, вперед. Пробуй. От заново накативших сомнений – ну как же, она ведь не мастер оружия… случайность, недоразумение, странная шутка внезапно взбрыкнувшего мироздания, вот кто она… а сон так и вовсе не повод… – Эль готова саму себя пнуть. Желательно – побольнее. Все равно сверяться ей не с кем. И учиться не у кого. И узнать заранее что-либо не получится. Вот Редвин подсказывает очевидное для него – спасибо уже и на том… - Это болезнь всех неофитов, - Редвин второй раз подряд удивляет ее: слова звучат более чем искренне, ни малейшей тени насмешки. – Чем быстрее переболеешь, тем больше сил сохранишь… Надо или признать, что все это, с начала и до конца, со всеми странностями и чудесами, происходит с тобой прямо здесь и сейчас – или давай-ка начистоту: реши, что ты с горя сошла с ума, а вокруг крутят свою игру наваждения. Эль с магом согласна. Он повторил почти дословно именно то, чем она сама себя одергивает постоянно. Но внушение то и дело теряет свою убедительность. Кто такая она, против тех мастеров? - Эль, - наместник стоит напротив, по другую сторону от меча, опершись на круглую стену. И в нем тоже произошла заметная перемена. – Ошибешься – так ошибиться может любой. Не получится – так у других уже не получилось. А как правильно – этого вообще не знает никто из ныне живущих. - У "других" – это у Редвина, - хмыкает маг. Досада его не слишком заметна, но она все-таки есть. Тонкие губы кривятся, а сам он – воплощенная самоирония. - А вы оба – можете не глазеть? – такое пристальное внимание со всех сторон ее совершенно выбивает из колеи, и не так даже Редвин мешает… неуютней всего от задумчивого, неотрывного взгляда Эверсли, хотя тот, возможно, опять куда-то мыслями устремился, а не следит за ней. С ним такое случается. Но за щитами вокруг него – не разглядеть. Редвин и Эверсли переглядываются. Маг поднимается с места и демонстративно уходит из-за стола. Наверное, лишь для того, чтоб встать за спиной, но это как раз Эль не особо волнует. Эверсли поначалу хотел отделаться обещанием отвернуться, но Редвин, перейдя на шипение, озлобленно процедил, что кое-кому очень бы не помешало хоть иногда снимать корону и вести себя проще. Наместник метнул в него нечитаемый взгляд – и все же убрался. После – Редвин клятвенно заверял, что ничего особенного он не увидел. Эль пару раз даже переспросила, подробно описывая собственные впечатления. Без толку. Он охотно верил каждому слову, но – увы! – ни подтвердить, ни опровергнуть услышанное от Эль ему было нечем. Единственное, что удалось сопоставить, так это странность с течением времени. Маг утверждал, что прошло не менее часа. Самой Эль показалось, что на все про все ей хватило каких-то минут. А вот солнце выразило и вовсе, третье мнение. Совершенно необъяснимым образом оно заглядывало в окно, обращенное к западу, и неотвратимо клонилось к закату. И ни Редвин, ни Эверсли никаких перемен в артефакте не высмотрели, как ни старались. Меч – Темное Пламя, так он сам себя обозначил, его настоящее имя Эль ни за что не смогла бы за ним повторить, – конечно, остался глубокого темного цвета, но вокруг зеркально-черной глади клинка теперь искрился и вспыхивал радужными сполохами ореол, он стал еще ярче: в прозрачное марево полосами вплелись темно-синие и фиолетовые ленты. Их изгибы и переплетения то и дело менялись, точно те, и правда, были живыми. Из литой печати на крестовине струился тихий белесый свет. И ответом на последний вопрос, заданный Эль клинку, среди тех белых искр и призрачных змей на печати алело пятно. Все перемены явились не сразу. Эль позвала – он откликнулся. Она назвала свое имя – клинок ответил одновременно и именем, и легким потоком, от которого по ладони колючей щекоткой побежали мурашки. Остро сверкнуло точеное лезвие, настолько призывно, что удержаться и не дотронуться, не провести голыми пальцами по лезвию – оказалось непосильной задачей. Меч не поранил. Меч отозвался на ласку непривычным, густеющим, точно мед или смола, упругим теплом. Один за другим проявлялись новые знаки и линии... От всего этого странно шумело в ушах, и тогда - мир на шаг отступил, исказились очертания, контуры всего, стоящего ЗА… подернулись плотной завесой… и примолкли все звуки – им ведь теперь приходилось пробираться через преграду, чтоб нарушить молчание… - Брайс, на нем твоя кровь, - взвешивая каждое слово, наконец решается Эль озвучить самое главное. Рука ее так и лежит на рукояти. – Мне и до этого подсказывали ответ, но я его не поняла поначалу… Жаль, ты не видишь эту алую лилию… придется поверить мне на слово. - Возможно, - отвечает наместник с заметным сомнением в голосе. С молчаливого одобрения, он уже подошел достаточно близко. – Но ничего, даже похожего, не было. Сам я этого не совершал. А как это мог провернуть кто-то другой – не могу даже предположить. Даже если случайно. - Нет-нет, никакой случайности. Кровь тут твоя, без всяких сомнений. И ею скрепили одно обязательство. - Тем более, - качает головой Эверсли. – Никаких других клятв над этим мечом я не приносил. Кроме той, которую произносят в самом начале, когда принимают меч как знак полномочий и права. Но и тогда никаких кровавых обрядов не делается. Все что нужно – это принять клинок в свои руки и произнести слова. - Поступать справедливо, печься о благе державы и следовать долгу? – уточняет Эль. Именно так, слово в слово, она и услышала. Эверсли подтверждает коротким кивком. – Нет, это другое. Он, вообще-то, не предназначен для каких-то других обязательств. Понимаешь? Когда его создали и… оживили, то единственным ориентиром, которому обучили его, - стал закон справедливости. После, с оглядкой на то, что не всегда отдельная справедливость идет во благо целой державе, его научили сверяться еще и с государственной пользой. Третий закон прописали в самом конце… Этого потребовали правители, которые сами не всегда соблюдали и справедливость, и пользу. Им понадобилась еще и личная верность. Мастера, те мастера, личную верность вкладывать отказались, и добавили только «долг». Потому что иначе – и справедливость, и польза, обе они, обращались в ничто… - Вместо меча-закона, для этой самой их «верности», им подошел бы рабский ошейник, чтоб вешать его на шеи подданных и крутить вассалами, как пожелают, - криво усмехается Эверсли. - Выходит, еще одна клятва над ним – шаг и хитрый, и крайне недальновидный… - Редвин успел сложить все основы и теперь пробует достроить картину: - Тот, кто это подстроил, знал достаточно, чтоб поверить в силу меча и предположить, что он не допустит неповиновения. Но – не учел, что третий закон, который гласит о долге, вовсе не главный. И что меч не сможет связать воедино общее с личным, его не учили… И когда тот, чья кровь вместе с клятвой на нем, пожелает нарушить свое обещание, он будет просто… - Наказывать, - подхватывает Эль, заметив, что Редвин мучительно подбирает нужное слово. – Достаточно ощутимо, чтоб понудить отказаться от действий. Но не убивая, потому как против пользы и справедливости он не пойдет. Разве что ему не оставят иного выбора и нарушат данную клятву. Поступком. - Даже так? Мне тем более интересно, что там наобещали такого. - Думаю, обещание касается Исабель…. Редвин, помнишь, ты чем-то пытался помочь мне – и на время тебе удавалось это? Эль в принципе подозревает, о чем говорит наместник. Но выдать свою осведомленность – ей кажется чем-то за гранью: все равно, что сперва подсмотреть в замочную скважину сокровенное, а после признаться. Потому-то она и спрашивает для начала, о чем они говорят. Магу приходится быстро прятать в ладони улыбку, от которой нет сил удержаться: уж он-то запомнил ее выступление, когда Эль, вломившись к нему, требовала немедленно разобраться и вытащить Эверсли всеми правдами и неправдами, заявляя, что он буквально на грани жизни и смерти. Что, впрочем, было от истины недалеко. - После, - отмахивается Эверсли от вопроса. – Закончим с этим – тогда… «Может быть!» - добавляет мысленно Эль к его обещанию. - Так вот... Ты решил, что дело в мече, или в этих твоих лечебных заклятиях. Но не связал… назовем это «выздоровление»… с тем, что я отложил окончательное решение и на время попытался забыть. - А ты поставил меня в известность, что отложил? Я бы связал. По крайней мере – была бы такая возможность, - маг пожимает плечами. - Сделано то, что сделано. И еще неизвестно, что лучше. - Знаешь, в свете всего вот этого – у нас еще больше причин устроить допрос нашей высокородной леди. Как мы, в общем-то, и собирались. Не люблю бросаться словами и на отсечение руку не дам, но без нее тут не обошлось. - Но на отсечение руку не дашь, - уточняет наместник. - Руками жертвовать не готов… Но сопоставь. Выгода – в ее пользу. И у кого такой безграничный доступ к тебе, как не у нее? - Доступ тут ни при чем, - улучив момент, вмешивается Эль. – Поймите, это не случайное попадание какой-то крови, из носа, с пореза, из раны, с лезвия бритвы или платка. Это действие! Подтверждение слов. Осознанное. И даже если бы Эверсли чем-то таким напоили и попросили сказать нужное, когда он не в себе, то и тогда ничего бы не получилось. - Да знаю я, знаю! – зло огрызается маг. Верный ответ ускользает, мелькая пушистым хвостом, а он никак не может его ухватить. - Кхм… Эверсли, слушай, а как ты насчет того, чтоб я на тебя наложил заклятие чистосердечных признаний? Все, кроме Марка, признались, о чем ни спроси. Глядишь, и ты все припомнил бы? - Редвин, шел бы ты со своими опытами… - выражение на лице Эверсли ничего хорошего не сулит. Кажется, этим двоим не раз приходилось поспорить о применении колдовства. И свое мнение наместник не изменил. - Ну, ты подумай. - Вот на Исабель и опробуешь. - Хорошая мысль. А если вдруг она окаменеет – я не расстроюсь!... Поставим статую на постамент, украсим цветами, скажем – работа… неизвестного мастера из Арденгата! Наместник, прищурившись, наблюдает за Редвином, которого вдруг обуял приступ веселья. - Ну, хочешь, Эверсли, поставим к тебе, будет перед камином… предположим, с подносом в руках… или вот! Перед тем, как заклинать, поставим ее на колени! Секунду-другую казалось, что Эверсли вот-вот резко осадит разбушевавшегося мага. Но то ли образы, которые Редвин так вдохновенно живописал, оказались не в меру комичными, то ли была другая причина, но веселье оказалось крайне заразным. Эль особых поводов для смеха не видит. Ну, разве что самую малость: вид принцессы королевских кровей, смиренно склонившей колени в вечном поклоне, действительно, зрелище невероятное, и в одном ряду с прочими чудесатыми происшествиями, которых в избытке в последнее время… Но и она поддается общей волне. Стук в дверь раздается внезапно, в тот самый момент, когда все трое, утирая проступившие слезы, пытаются продышаться от приступа совершенно развязного хохота. Кажется, Редвин ждал новостей, потому как он первый срывается с места, чтоб выяснить, кому там неймется. - Ххха! Между прочим, я все устроил, - сообщает маг и победно, с видимым самодовольством прищелкивает пальцами. – Вернее, мы с Марон. Она – волшебница еще та. Осталось решить, прямо сейчас мы затеем допрос – или с утра. Хотя… я бы дождался утра. Не скажу, что уверен, но есть подозрение, что ночью нам следует ждать гостей.