Гав!

      Германия поспешил как можно скорее покинуть дом Англии. Правда, последний вопрос его немного смутил. «Ничего странного не ощущаешь?»- спросил его Артур перед тем, как Крауц покинул дружелюбный дом Керкланда. После такого вопроса у обычного человека сразу все, что болело, заболевает, начинает жутко чесаться и так далее. И Людвиг, хоть и считал себя исключением, все равно насторожился. Ему показалось, что резко скрутило желудок. Но не прошло и секунды, как боль прошла. Германия решил, что это просто воображение разыгралось. Хотя…       Дождь уже закончился, и теперь воздух был пропитан свежестью и запахом мокрого асфальта. Людвиг всегда любил этот особый аромат: ему казалось, что дождь смывает прошлое, оставляя настоящее чистым и незапятнанным. Грязь смывается в сточные канавы вместе с водой и мусором, словно воспоминания, от которых мы хотим избавиться, забрасывая в самый далекий уголок своей памяти. Германии нравилась такая погода, поэтому он решил немного пройтись пешком, несмотря на то, что время было позднее для дальних пеших прогулок.       За спиной в доме Англии послышался звон чего-то стеклянного. Людвиг усмехнулся, вряд ли любовнички решили помириться мирным путем. Покинув гостеприимного Артура, Крауц неторопливо пошел вверх по улице, в сторону, как ему показалось, центра Лондона. Людвиг думал поймать попутку или такси. Прохладный воздух, пропахший прошедшим недавно дождем, лужицы, в которых отражаются звезды, темно-синее небо… Идеально для прогулки и для того, чтобы привести свои мысли в порядок. Да-да, Крауц снова занялся самобичеванием, вспоминая сегодняшний день. Да и вообще немцу надо быть честным с собой. На секунду Людвиг остановился и мысленно произнес: «Да, я влюблен в Россию». Но даже после чистосердечного признания самому себе, легче ему почему-то не стало. Крауц чувствовал себя как-то неправильно, он всегда плохо относился к голубым, хотя никому этого никогда не показывал, закрывая глаза на различных голубков, на их воркование... И это касалось не только молодежи, но и его коллег-стран. Но некоторые тоже были гомофобами, например - Япония, хотя грешки у Хонды были по этому поводу; или Австрия, а особенно…особенно Россия.       М-да, Иван был не просто против этого, его люди другой ориентации фатально раздражали. Однажды он даже высказал свое мнение по этому поводу на конференции, когда Германия вежливо попросил всех «голубков» показывать свою страсть в другом месте, но не на совещаниях. С поддержкой России порядок был восстановлен, перечить Брагинскому добровольцев не было. Хотя, правильнее назвать их камикадзе. Правда, Америка опять попытался высказать свою точку зрения, но получил подзатыльник от…от России, который, плавно меняя цвет лица с белого на красный, сказал, что это противоречит любому естеству, да и вообще, что это за семья, где ребенок не знает как называть родителей?! Папа один, папа два, мама один, мама два, а может мапа и пама?! Такая пламенная речь произвела на всех впечатление, заставив призадуматься. Хоть всем собравшимся было не по одной сотне лет,  за столь долгий срок всякое могло поменяться, а обыденное приесться. Такие слова надо было говорить не странам, а «золотой молодежи», хотя, среди голубых были не только нежные мальчики, но и потные, обрюзгшие мужики, жаждущие чего-то новенького, щедро размахивая веером крупных купюр.       Все это выстроилось в голове немца за считанные секунды, и он с тоской понял, что хочет оправдать пустыми словами свою «неправильность», ведь Крауц, можно сказать, сменил один лагерь на другой. Можно было, конечно, вновь соврать, назвав чувства к Ивану «дружескими». Но сам Германия понимал, что они гораздо глубже. Незаметно для Крауца восхищение перешло в симпатию, симпатия во влюбленность, а потом пришла любовь. Чувство, которое всегда пугало его своей изменчивостью и непостоянством. Он предпочел бы иметь каменное сердце, не способное ничего чувствовать. Конечно, Брагинский никогда не примет его любовь, даже если он открыто признается в этом. Людвиг боялся увидеть презрение в этих вечно-холодных сиреневых глазах. Хотя, можно просто стать хорошими друзьями, как давным-давно, до Второй мировой войны; тогда можно будет восхищаться им издалека, словно маленький ребенок, разглядывающий сквозь витрину магазина красивую игрушку, боясь признаться в этом взрослым, ведь они могут отказать ему в покупке, глянув на цену, или наоборот уступят капризам малыша.       Кажется, Крауц немного заплутал, ибо немцу казалось, что он уже в десятый раз проходит мимо одного и того же дома. Хотя, англики, да и многие европейцы строят однотипные домики, среди которых в вечернее время легко можно заплутать. Но вдруг его желудок пронзила острая боль, заставив Людвига согнуться и опереться о стену. Портфель выпал у него из рук, но Крауц не спешил его поднимать. На лбу немца выступили крупные капли пота. Боль была такой сильной, что немцу показалось, будто в живот вонзили лезвие ножа. Когда спазм отступил, Германия смог подняться. Боль немного утихла, и Людвиг заторопился поймать такси, чтобы быстрее добраться до отеля и, возможно, даже вызвать врача. А еще ему вспомнились слова взволнованного Керкланда: «Ничего странного не ощущаешь?» Людвигу хотелось надеяться, что это не зелье, приготовленное лично недомагом, а какая-нибудь ВИАГРА или слабительное в больших дозах. Желудок еще раз скрутило, но на радость Людвига недалеко виднелось маленькое кафе.       Яркая неоновая вывеска сообщала, что ресторанчик еще не закрылся, хотя посетителей в нем не было. Войдя внутрь, Крауц обратился к бармену, протирающему вяло стаканы: - А где туалет? Бармен сразу проснулся ото сна, завидев высокого мужчину в мятом, но дорогом костюме: - Прямо и направо. Мужчина, вам плохо? Людвиг не ответил, сразу направившись по назначению. Германия зашел в туалет и прямиком направился к умывальнику. Плеснув на горячую кожу лица прохладной воды, Людвиг взглянул в зеркало и на мгновение ему почудилось, что вместо своего лица он видит собачью морду. Но наваждение также быстро исчезло. Боль опять отступила. Германия решил не рисковать и вызвать такси, что незамедлительно и сделал. Людвиг хотел было подождать машину в кафе, но ему стало душно в помещении, и он вышел на улицу, поймав на себе настороженный взгляд бармена.       Но и на улице ему не стало лучше. Немец оперся о стену здания, чувствуя, что еще секунда - и он упадет. Глаза его медленно закрылись, словно кто-то привязал к векам по гире. Он почувствовал, что одежда становится очень большой, а может это ему почудилось. Дальше немец просто провалился во тьму.

***

      Пробуждение немца была очень странным. Вязкая тьма не отпускала Германию ни во сне, ни наяву. Людвиг чувствовал, себя словно в мешке. Тело не хотело ему подчиняться, ноги и руки стали вдруг ватными. Пытаясь хоть как-то ими шевелить, немец передвигался от одного края мешка в другой. Вдруг впереди забрезжил какой-то сероватый свет, Людвиг направился к нему. И, слава Богу, ему наконец удалось выбраться из этого странного мешка, но увиденное его явно поразило не менее...       Окружающий мир был совершенно другим. Почему-то предметы вокруг вдруг увеличились в несколько раз. Крауц с трудом узнал улицу. Но каково же было удивление Германии, когда он увидел свое отражение в витрине магазина... На Людвига смотрела собачья морда. Да-да, милый маленький песик.