Смутные дни

Под утро тягостные мысли отпускают и Чужестранец проваливается в лёгкую дрёму. Ему чудится запах солнца и медовый привкус клевера. Мимолётным ветром проносится узнавание этих никогда не виденных мест: беседки, обвитой виноградной лозой, потёртой резной скамейки. Кто-то выходит из дома, затерянного там, в глубине сада, окликает его чужим именем. И когда Чужестранец, осторожно раздвинув растения, шагает навстречу, желая прикоснуться к разгадке... Сквозь пелену сна прорывается шум просыпающегося города. И хватает одного неловкого поворота головы, чтобы снова оказаться в реальности. Хотя сон ещё можно удержать, Чужестранец крепко зажмуривается и прислушивается к звукам вокруг. Мотылёк уже встал и тихо бродит по квартире, не зная, чем себя занять, – пока ненароком не оказывается в прихожей. – Чужестранец?.. – неуверенно окликает он. «Притвориться спящим?» – Предстоящий разговор тяжёлым грузом ложится на плечи. Но Чужестранец отбрасывает одеяло и отвечает: – Да? – Тут... кровь на полу. – Знаю, – вздыхает он и поднимается с дивана. Всё-таки попытка уничтожить следы сухой тряпкой была плохой идеей. Мотылёк сталкивается с ним в дверях, обеспокоенно глядит в глаза. Вопросы так и дрожат на губах. – Моё сердце бьётся? – первым спрашивает Чужестранец. Мотылёк послушно прижимается ухом к его груди, затаивает дыхание. Стука не слышно. Ничего не понимая, он отстраняется и нахмуривается. – Значит, я ещё не сошёл с ума, – подытоживает Чужестранец. – Видишь ли, ночью пришло моё отражение. Вернее, не совсем отражение, тёмная сущность. Полный безумец. – Он осуждающе качает головой. – В общем, пришёл он и, ничего не объясняя, забрал сердце. Обещал, правда, потом вернуть, но сроки не уточнил. – Что? – переспрашивает Мотылёк, хотя наверняка всё понял. – Подожди, отражение? Сердце? Чужестранец разводит руками. Он до последнего надеялся, что произошедшее окажется гадким-прегадким сном, после которого так хорошо проснуться и выдохнуть: «Ну и повезло же!» Ан нет, сердце – вот оно. Вернее, вот его и нет. – С научной точки зрения это, безусловно, невозможно. Я должен быть мёртв уже несколько часов. Но я вроде хожу, дышу... и даже хочу чаю. Вполне себе живой. – Усмехнувшись, Чужестранец подходит к плите и ставит чайник. А может, и не переживать, решать проблемы по мере их возникновения? Если в данный момент удаётся обходиться без сердца, зачем лишний раз суетиться? К тому же, это будет весьма интересный опыт. Мотылёк усаживается на стол и задумчиво болтает ногами. – Безумие, – в конце концов говорит он. – Или магия. Второе мне нравится больше. Пусть будет самая натуральная магия. – Магии не бывает, – возражает Чужестранец, заваривая чай. – Практически всё можно объяснить с точки зрения науки – кроме, разумеется, этого. И призраков. И превращения одного вещества в другое – не химическим-физическим путём, а силою мысли и желания. – И ты всё ещё не веришь в магию? – усмехается Мотылёк. Чужестранец садится на табуретку. – Нет. Я верю в науку и только. Мне, знаешь ли, практически не доводилось встречаться с мистикой, а если и доводилось, я её игнорировал. Правда, тебя игнорировать совершенно невозможно. – А то! – улыбается Мотылёк, крайне довольный своей неигнорируемостью. Ещё с пару секунд он остаётся на столе, но затем, не выдержав, вскакивает на подоконник и распахивает окно. А потом вдруг напряжённо замирает, точно кого-то высматривая. Ветер колышет занавески, утренний холод пробирается внутрь и располагается на кухне. А Мотылёк, словно позабыв обо всём на свете, спрыгивает на пол и идёт к двери. – Ты куда? – настораживается Чужестранец. Призрак оборачивается. Выражение лица у него мечтательно-нетерпеливое. – Там шарманка. Если прислушаться, то из окна и впрямь доносится лёгкая противная музыка. Вкусы, конечно, у всех разные, но Чужестранец не понимает, как в этих звуках можно найти что-то стоящее. – Почему нельзя здесь послушать? – Мне нужно туда, к ней, – упрямится Мотылёк и отпирает дверь, хотя обычно всегда ходил сквозь неё. Чужестранец подходит и останавливает его за руку. Глаза Мотылька – точно в дымке. Пытаться задержать его бесполезно: во всём теле читается готовность даже зубами драться за право уйти. – Я пойду с тобой, – торопливо обещает Чужестранец, чтобы ему не стукнуло в голову что-нибудь выкинуть. – Отлично! – Мотылёк радуется, будто малый ребёнок. Чужестранец запирает дверь и спешит за ним по лестнице, пока стараясь не выдвигать никаких предположений. Сначала нужно получше разобраться в происходящем. На улицу, кажется, высыпала половина города. Десятки людей идут по направлению к играющей шарманке. Их можно было бы назвать сомнамбулами, если бы они не смеялись и не переговаривались друг с другом. Всё выглядит естественно – городской праздник. Чужестранец находит в толпе Марту и, пробравшись к ней, хватает за плечо. – Это прекрасно! – счастливо шепчет она и берёт его за руку чуть выше локтя. В её глаза цвета речной воды будто намешали песок. Чужестранец отводит взгляд: смотреть на это нет сил – и старается не упустить из виду Мотылька. А шарманка тем временем заливается скрежетом. И что люди находят в этой музыке? Подойдя совсем близко, Чужестранец получает ответ на свой вопрос. На мгновение его заливает абсолютным блаженством, затуманивает голову – но тут же отпускает, точно мешает какая-то преграда. И следом за решённым возникает новый вопрос: почему его не одурманивает до такой же степени, как остальных? Люди тесным кольцом окружают музыкальный инструмент. Старый шарманщик так яростно крутит ручку, будто хочет смолоть звуки в лёгкую пыль. Его грязный плащ достаёт до самой земли, у ног лежит потёртая шляпа – словом, обычный бродяга. Но каким-таким образом ему удаётся властвовать над толпой? Чужестранец из любопытства пробирается вперёд, но музыка почти сразу смолкает, и ему приходится на время замереть, чтобы не привлекать лишнего внимания. – Теперь-то вы за всё поплатитесь! – торжествующе хохочет шарманщик. – Я никогда не забываю нанесённых обид! Люди не смеют пошевелиться, стоят, точь-в-точь куклы, только дышат и моргают периодически. Музыкант вытаскивает из кармана металлическую коробку, и Чужестранец понимает, что сейчас свершится что-то крайне нехорошее – месть за обиду, разумеется. – Что ты творишь? – Он, почти не отдавая себе отчёта, выходит из толпы и твёрдо глядит в глаза «обиженного». – Ты! – ошарашенно отступает тот. – Почему ты не подчинился? Она ведь... Она действует прямо на сердце! «А вот и второй ответ», – усмехается Чужестранец. Видать, к лучшему была ночная встреча с отражением. – Снимай заклятие. Немедленно. – В его голосе мелькает ранее не виданный металл. Шарманщик бледнеет, точно увидев жуткого монстра, непослушными руками прячет в карман своё устройство. Чужестранец на всякий случай косится назад, но там только люди, больше никого. – Так вы с изнанки? «Отражение-то пришло как раз оттуда!» – вдруг всплывает в голове. Чужестранец едва удерживается, чтобы не схватить музыканта за воротник, и поражается своему неожиданному желанию: что за дела? С каких пор он так вспыльчив? – Что ты знаешь об изнанке? – Немного, господин... – он выжидающе замолкает, но Чужестранец качает головой, не желая называть имени. – Ну, изнанка... Это, по сути, такой же город, как и этот. Но там куда больше магии и различных механизмов. Ну, и некоторые... э-э... физические отличия у людей есть. Я... Я больше никому и ничего не говорил, господин, я хранил секрет. Чужестранец мысленно сетует на такое «обилие» информации. Ничего не поделаешь, придётся, видимо, искать другие источники. Потому что признать здесь и сейчас, что ты не имеешь ни малейшего представления об изнанке, – значит навлечь гибель на всех горожан. – Правильно, – снисходительно усмехается он, – большего разбалтывать не следует. А теперь возвращай всё как было. Шарманщик без лишних слов начинает крутить ручку инструмента в обратную сторону. Правда, музыка от этого лучше не становится: такой же режущий слух скрежет. Зато люди снова превращаются в людей: отмирают, вертят головами, переговариваются. Во всеобщей сумятице шарманщик ретируется, и они недоумевают, как и зачем здесь оказались. Объяснения, которые удовлетворило бы всех, не находится, и Чужестранец не придумывает ничего лучше, кроме как смешаться с толпой. Среди остальных он находит Мотылька, и тот немедля вцепляется в его руку, не желая больше теряться. – Чую, тут дело нечисто. А ты всё знаешь и всё расскажешь? – Разумеется, куда же я денусь? – Чужестранец глядит ему прямо в глаза и с облегчением отмечает, что они прежние, удивительно зелёные, а не мутно-мутные. По-хорошему, следует отыскать Марту: убедиться, что с ней всё в порядке, в конце концов, урвать ещё пару мгновений встречи. Но мысли занимают события последних нескольких часов. И Чужестранец, прихватив Мотылька, в суете исчезает с площади. – Изнанка, изнанка... – бормочет он по дороге домой. – Из-нан-ка. – Изнанка? – оборачивается Мотылёк. – Что ты о ней знаешь? – тут же нахмуривается Чужестранец. – Ну, это... Вроде как выдумка детская. Есть, мол, изнанка – как наш город, но с кучей магии и механизмов. «Не солгал, значит, музыкант». – Помимо этого, – продолжает Мотылёк, – у каждого человека есть часы. Необычные часы: они связаны с сердцем. Если их сломать, то человек умрёт. Натурально умрёт, даже трупа не останется, только куча шестерёнок, винтиков, пружинок. А ходят на изнанку... – Он запинается, останавливается посреди улицы. – Погоди, так отражение с изнанки пришло? – Да, именно оттуда. И оно даже говорило об этом, но я умудрился забыть. – Это нехорошо. – Мотылёк взъерошивает волосы. – У нас говорили, кто своё изнаночное отражение встретил, тот будет угасать и скоро умрёт. Надеюсь, ты умирать не собираешься? – Конечно нет, – фыркает Чужестранец. – Да и с чего бы? Очередное суеверие, не более того. – Смотри мне! – Призрак прищуривается, а мгновение спустя заливается смехом: угрожать он не умеет. И всё-таки жаль, что изнанка – нигде не задокументированная выдумка. Придётся, видать, всё узнавать на личном опыте. Не вляпаться бы при этом в какую-нибудь историю. Впрочем, он уже вляпался. По самые уши.