Смутные дни

– Мы идём гулять! – заявляет Мотылёк, стоит Чужестранцу открыть глаза и сесть в кровати. – Прямо сейчас? – щурится тот. – Так и быть, после завтрака. Но не позже: ты вчера проспал весь день, а город, между прочим, соскучился. Чужестранец фыркает. Соскучился? По нему? Да кто станет скучать по странному человеку, пару раз встреченному на улице? Глупо, глупо. – Ты же почти местная легенда, сказочный персонаж, – с улыбкой поясняет Мотылёк, сидя на столе и болтая ногами. – Мальчишкам не за кем бегать, некому кричать вслед. Да ты и сам скучал, только не хочешь сознаваться, потому что прежде никогда не привязывался и это новое чувство тебе... неуютно. Я прав? Чужестранец кусает губы. Мотылёк читает его, будто открытую книгу, и это, конечно, некомфортно – когда твои мысли высказывает вслух кто-то другой. Но, впрочем, если при этом он тебя понимает... На лице призрака мелькает «Я сказал что-то не то?», и Чужестранец спешит успокоить: – Да, ты совершенно прав. Чувство привязанности для меня ново и странно. Но если, по твоим словам, оно взаимно, мне будет легче. И... будь так добр, поставь чайник. Мотылёк торопливо кивает: это одновременно и «Взаимно, не сомневайся», и «Будет сделано!» – и ветром уносится на кухню. Чужестранец качает головой. – Скучали они по мне – это ж надо выдумать. Он – мог, а они – вряд ли. Впрочем, оказывается достаточно выйти на улицу, чтобы во всём убедиться самому. Мотылёк заверяет, что в городе с утра вовсю веснит. И всё-таки Чужестранец не жалеет, что надел пальто. Во-первых, несмотря на солнце, улицы наполнены прохладой. А во-вторых, в пальто чувствуешь себя более защищённым. От чего? Да хотя бы от внимательных взглядов и неловких улыбок. Чужестранец прячет руки в карманы и нервно озирается. Чем вызвана такая радость? Не насмешки ли это? Неужто и впрямь скучали? – Скучали, как видишь. – Мотылёк будто откликается на мысли. И добавляет шёпотом: – И я скучал. Чужестранец, поколебавшись, делает вид, что не расслышал. Потому что отвечать на подобные признания он не умеет: слова получаются глупыми и ничего не выражающими. Остаётся только отвернуться и рассматривать улицы, которые не видел целый месяц. Сами улицы, конечно, не изменились. Зато в городе и правда пробуждается весна. Если вчера здесь кружились хлопья снега, то теперь у домов пробиваются первые ростки зелёной травы. И даже ветер, кажется, стал теплее. За сутки – и такая перемена. Натуральная магия, как сказал бы дорогой Мотылёк. От созерцания городской природы отвлекает крик: «Господин Красный шарф!» Чужестранец оборачивается – чего не делал никогда, – потому что голос вдруг кажется знакомым. И первым делом видит браслет. Плоские чёрно-синие камни на бледном запястье. Сердце замирает – где он его встречал? Так странно: помнить браслет, но совершенно забыть носителя. – Это же Тиррен-младший, – фыркает Мотылёк. Чужестранец с трудом заставляет себя оторваться от украшения. Да, действительно, окликнувший его – не кто иной, как мальчишка, которого им довелось провожать домой в дикий ливень. А рядом с ним – старшая сестра, недовольная выходкой брата, хозяйка того самого браслета. Как же её зовут? «Марта», – услужливо подсказывает память. – А я вас помню, – лукаво улыбается мальчишка. И громко шепчет сестре: – Он убийца, но меня обещал не трогать. – Тон! – обрывает Марта и смущённо улыбается. – Простите его, господа. – Прощать-то нечего. – Чужестранец с улыбкой разводит руками. – Каждый ребёнок в этом городе кричит мне вслед. На всех сердиться – нервов не хватит. Кажется, на этом следует разойтись, вежливо откланявшись, и больше никогда не встречаться. То есть не встречаться намеренно; так, пересекаться иногда на улицах – город-то маленький. Но Мотылёк шагает вперёд, почти вплотную к Марте, и спрашивает: – Ты меня видишь? – Видимо, эта мысль не даёт ему покоя вот уже больше месяца. – А... разве не должна? – удивляется девушка. Младший брат тянет её за рукав: – Ты с кем разговариваешь? Марта в замешательстве протирает глаза – ничего не меняется – и бормочет: – Должно быть, у меня жар. Или я сошла с ума. Мотылёк вместо путного объяснения торжествующе хохочет: – Она меня видит! Она. Меня. Видит! Чужестранец качает головой. Ему кажется, что ещё мгновение – и все вокруг точно сойдут с ума. Никто ничего не понимает, и это надо исправлять... а не торжествующе хохотать. – Стоять! – Он хватает Мотылька за руку. – Объясняю. Все здоровы и все в своём уме. Просто не все видят призраков. А это – призрак. Призрак высвобождает руку и, за неимением шляпы сняв с головы лётные очки, раскланивается: – Мотылёк, к вашим услугам. Марта растерянно смотрит на этот театр. Тон не менее растерянно вцепляется в её юбку и что-то шепчет: не то предполагает, что всё это шутка, не то просит поскорее уйти. Чужестранец, сам не зная, что творит, подходит к девушке, мягко берёт за плечи и заглядывает в глаза. – Ты видишь призраков. Скорее всего, ты видела их всегда, но не подозревала об этом. Потому что внешне призраки – те же люди, от живых не отличишь. Остальные их не видят и не слышат, а ты – можешь. Марта молчит. Глаза у неё – будто речная вода: синие с примесью зелени. Внимательные и серьёзные. Ожидание становится тягостным и неловким, но девушка наконец выдыхает: – Кажется, я поняла. Осознала. Я здорова и не сошла с ума. Я просто вижу призраков. – Она смеётся. – Как абсурдно звучит! – Да, всё верно, – кивает Чужестранец. И, будто очнувшись, понимает, что перешёл все допустимые границы приличия. А намекнуть Марте, должно быть, не позволило воспитание. Он медленно убирает руки с её плеч и отступает, держа ладони открытыми: не сердись, мол. Правда, не удерживается от очередного взгляда на браслет – тот поблёскивает на солнце. – Кажется, всё выяснено и нам пора идти. – Он неуверенно сцепляет пальцы и, чуть поклонившись, собирается уйти. И снова останавливает окрик – на этот раз Марты. – Подождите! Извините мне мой нескромный и глупый вопрос... Сплетни о вас – это правда? Чужестранец нахмуривается, а потом, не удержавшись, смеётся. Надо же было набраться смелости и о таком спросить! – Умеешь разрядить обстановку, – одобрительно кивает Мотылёк. – Так держать. – Я же говорила, он глупый. – Девушка, извиняясь, разводит руками. – Можете не отвечать. – Нет, – качает головой Чужестранец, – я всё же отвечу. Не знаю, правда, всех сплетен, но могу точно сказать: я не убийца и не вампир. А касательно того, хороший я или нет, – вам судить. Марта раздумывает всего секунду. – Хороший. Определённо хороший. А теперь прошу прощения, господа, но мы вынуждены идти. – Она улыбается и делает книксен. – Доброго дня. – Чужестранец приподнимает цилиндр. И почти с облегчение выдыхает, когда они расходятся. Никогда ему не доводилось чувствовать себя настолько глупо и неловко. Уж скольких людей перевидал, со сколькими переобщался, а перед этой девушкой вдруг оробел, точно мальчишка. – По-моему, кто-то натурально влюбился, – с широкой улыбкой тянет Мотылёк. – Влюбился? – Чужестранец передёргивает плечами. – Глупости какие. Если я и влюбился, то... То в её браслет. – Фетиш, – с умным видом кивает призрак. – Сначала – в него, а потом – и в неё. Помяни мои слова, всё так и будет! – Сомневаюсь, – фыркает Чужестранец и поспешно переводит тему: – Давай свернём на эту улицу? Кажется, здесь я ещё не был.