Смутные дни

И всё-таки Мотылёк оказывается прав. Чужестранец долго не желает признаваться даже самому себе. И пускай Марта приснилась ему в первую же ночь после встречи – мало ли какие сны снятся? Обыкновенное совпадение, каприз подсознания. Но потом они стали пересекаться на улицах – будто специально. Никто из них, конечно, не мог знать наперёд, куда пойдёт второй. Однако маршруты совпадали с поразительной точностью, заставляя Чужестранца нервно хмуриться и кусать губы. Разумеется, он здоровался и улыбался, стараясь не выдать волнения ни словом, ни жестом. Марта отвечала взаимностью, они расходились – и через пару кварталов опять сталкивались и растерянно смотрели друг на друга: откуда ты здесь? После трёх таких дней Чужестранец решает вовсе не выходить из дома. Если он ещё раз увидит эти чёрные волосы, этот ясный взгляд, этот браслет, – он упадёт в ноги и отчаянно взмолится: «Пощади меня!» Мотылёк улыбается всё шире: видишь, я говорил! Он торжествовал бы ещё больше, если бы знал, что творится по ночам. Будто мало снов, в которых мелькает Марта – или её образ, ощущение того, что это она. Так и с открытыми глазами едва не сходишь с ума: промелькнёт в темноте женская фигура, почудится белый рукав. Чужестранец решил бы и не спать – но это слишком: надо же как-то держаться на ногах. Впрочем, такой сон и сном не назовёшь. Никакого отдыха, сплошная маета, после которой хочется только снова спать. Чтобы не впасть в апатию, надо выйти на улицу. Выйдешь – а там Марта, недоумевает, какой ветер её сюда принёс. Чужестранец вздыхает и заваривает чай. А мысли меж тем уносятся всё дальше и дальше, по городу, к грязно-голубому дому в дождевых потёках – как тогда, при первой встрече. – Ты точно влюбился, – улыбается Мотылёк. – Вот теперь я уверен. – Кто, я? – удивляется Чужестранец. – Ну не я же десять минут мешаю ложкой воду в стакане! Чужестранец с укором глядит на стакан: как ты, мол, мог, предатель. Бормочет: – Я же насыпал чай, я уверен... Мотылёк снисходительно усмехается и тут же поспешно отворачивается, будто не желая мешать. Они сидят в тишине ещё несколько минут. Чужестранец, на этот раз действительно заварив чай, пьёт его и обжигается. Мотылёк, видимо, что-то обдумывает: лицо его сосредоточенно. Впрочем, через пару секунд серьёзность сменяется хитрой улыбкой. – Я кое-куда схожу. – Это куда же? – По делам. Можно подумать, у призраков не бывает дел. Я же тут целый месяц торчал, надо было чем-то себя занять. – Успокойся, – улыбается Чужестранец. – Я не требую полного отчёта, я всего лишь интересуюсь. Можешь спокойно идти куда заблагорассудится. Мотылёк кивает на прощание и, распахнув кухонное окно, уходит через него. Так действительно ближе и проще, чем шагать до двери. А Чужестранцу остаётся только гадать, какими-такими призрачными делами он занят. Может, отыскал какого-нибудь знакомого? Не обязательно нового, даже кого-нибудь из старых. Наверняка из не менее мистических существ: его, должно быть, и при жизни к таким тянуло. «Интересно, как его звали?» Достаточно сходить к хозяину квартиры и спросить имя-фамилию предыдущего жильца. Но Чужестранец, несмотря на любопытство, остаётся на месте: быть может, это тайна. А лезть в чужие тайны... Лучше в них не лезть. Солнце за окном обещает прекрасный день. Приходится задвинуть шторы, чтобы не щуриться. На улицу он сегодня не выйдет ни за что. Хватит нечаянных встреч, переглядок и улыбок. Вот когда всё пройдёт – а оно ведь пройдёт рано или поздно, – тогда и можно будет вздохнуть свободно. Мотылёк возвращается где-то через полчаса. Чужестранец, окончательно погрузившись в сплетение мыслей, лежит на диване и смотрит в потолок. Несмотря на практически отсутствие в реальности, призрака он замечает. Замечает, и как тот буквально светится от радости. – Вижу, дела завершились удачно? – Более чем, – кивает Мотылёк и садится на стол. – Теперь я знаю одну тайну. И хотя обещал не говорить, думаю, тебе следует знать, ведь это тебя напрямую касается. Чужестранец заинтересованно приподнимается. Конечно, следует отказаться и запретить ему что-либо говорить. Тайна – это всё-таки тайна. И узнавать её без позволения владельца нехорошо. Но любопытство пересиливает: что такого может сказать Мотылёк? Впрочем, в свете недавних событий нетрудно догадаться, что... – Марта тебя любит. – Вот же... – Так и тянет выругаться, но вместо этого он лишь качает головой. – И как её угораздило? – Вот только не надо говорить, будто ты её не любишь! Я по глазам твоим вижу! – Что ж, – вздыхает Чужестранец, – тогда не буду отрицать очевидное. Хотя мне, конечно, до сих пор непонятно, как можно влюбиться за несколько дней? Мотылёк спрыгивает на пол. – Не надо тему переводить. Почему ты не хочешь ей признаваться? – Всё просто. Если она будет считать любовь невзаимной, то постарается видеть меня как можно реже. И тогда, спустя какое-то время, благополучно разлюбит. – А чем тебя не устраивает любовь? – нахмуривается призрак. – Я всегда считал – и читал, – что это прекрасное чувство, блаженство и так далее. Чужестранец разводит руками. – В какой-то степени так и есть. Но свадьба нам в любом случае не светит – Марте нужен какой-нибудь аристократ, а не я, растерявший и род, и имя. – Да вы сговорились! – возмущённо восклицает Мотылёк. – Ходят слухи, её отдают замуж лорду Къяррэ. А я бы этому типу не доверял: он жён меняет, будто перчатки. – Мне тоже нельзя доверять, – возражает Чужестранец, – я личность весьма подозрительная: убийца, вампир и нехороший человек. За такого отдавать – обрекать на верную погибель. – Во-первых, это глупости! Во-вторых, ты хотя бы её любишь! А он, готов поспорить, абсолютно равнодушен! – А кто сейчас заключает брак из-за чувств? Главное – выгода: поймать того, у кого больше денег и выше чин! Мотылёк, к вопросам чувств, видать, относящийся серьёзно и даже ревностно, не выдерживает: – Да как ты можешь такое говорить? Бессердечный! Чужестранец награждает его холодным взглядом и уходит на кухню. Он, пожалуй, даже не обиделся. В пылу спора всякое можно выкрикнуть. Да и от других людей приходилось слышать много «лестного». Правда, говорилось это за спиной, шёпотом. А теперь – вот так в лицо. Нет, всё-таки это обидно. Но самую малость; на такое даже сердиться глупо. Мотылёк в комнате подозрительно тих, словно даже не дышит, а ведь от него обычно много шума. И стоит об этом подумать, как он появляется точно из ниоткуда и, рухнув на колени, складывает руки в молитвенном жесте. – Прости меня, пожалуйста! Прости-прости-прости, я сказал ужасную вещь, я не хотел, честное слово! «Раз уж сказал – значит, промелькнуло в мыслях. Значит, не так уж не хотел». Но Чужестранец решает не усугублять ситуацию своими язвительными замечаниями. – Встань с колен. Я очень не люблю, когда передо мной стоят на коленях. Мотылёк послушно вскакивает и с надеждой глядит в глаза. Чужестранец вздыхает: что, мол, с тобой поделаешь. – Я не злюсь. Честное слово. – Спасибо. – Он виновато опускает взгляд. – Надеюсь, на этом разговор закончен? Но призрак упрямо мотает головой, и в его глазах нет уже и тени вины. Кажется, он готов снова поссориться, только бы добиться своего. – Что тебе стоит признаться? Оба будете спокойны. Вот иди и признайся прямо сейчас, а дальше – посмотрим. Ты же понимаешь, что я не отстану? – Понимаю, – вздыхает Чужестранец. – Спать мне не дашь, будешь таскаться хвостом и повторять одно и то же. – Развязывать спор ему не хочется. Да и какие аргументы переубедят Мотылька? – Ладно, уговорил, я признаюсь. Марту нет нужды искать. Разумеется, стоит выйти на улицу и прошагать пару кварталов в каком-нибудь направлении, как она тоже оказывается здесь – совершенно случайно. Вот и не верь после этого в мистику. Но Чужестранец не верит. Бормочет: – Совпадение, – и подходит к девушке. Мысли спутываются в клубок. Что говорить? Какие слова подобрать? – Здравствуй, – медленно произносит он, чтобы выиграть время. – Здравствуй...те, – покорно здоровается Марта. Поймав его взгляд, не уходит. Стоит, сцепив пальцы. Мотылёк держится на расстоянии, не желая мешать. Но когда молчание затягивается – ведь горло точно сжал стальной обруч, ни звука не произнести, – он подходит, дёргает Чужестранца за руку и шипит: – Давай же! Марта непонимающе нахмуривается: она всё услышала. Чужестранец опускает взгляд на переливающийся браслет, а потом смотрит ей прямо в глаза. – Глупо получилось. Но я влюблён в тебя, Марта. Девушка перестаёт дышать. – И правда глупо. Потому что я тоже влюблена в вас... тебя... – Она смущённо замолкает. – Наконец-то! – ликующе шепчет Мотылёк и недовольно добавляет, уже громче: – Обнимитесь, что ли. Я даже отвернусь, если угодно. Чужестранец шагает навстречу и обнимает Марту, закрыв глаза, – чтобы весь мир на мгновение перестал существовать. Стучащее сердце, неровное дыхание, прикосновение пушистых волос к шее. «Слишком влюблённо. Слишком глупо. Но почему я чувствую себя так, словно обрёл смысл жизни?» На мгновение ему кажется, что нужно крепче сжать руки и ни за что не отпускать Марту. Отпустишь – и случится что-то непоправимое, ужасное, куда хуже, чем её свадьба с Къяррэ. Но Чужестранец откидывает эту мысль. Солнечный день обещает, что впредь всё будет солнечно. Да и верить надо только в лучшее. Ну что же плохого может произойти?