Смутные дни

Ему, живущему по ту сторону зеркала, было известно многое. А касательно судьбы Марты – так и вообще всё. Несчастная влюблённая, которой суждено выйти замуж по расчёту. Ах, какой трагический сюжет! В самый раз для любовного романа; не хватает только благородного спасителя, что уведёт невесту прямо со свадьбы. Не предназначайся Марта лорду Къяррэ, Часовщик бы и пальцем не шевельнул. Но возможность насолить врагу... Её грех упускать. Однако, признаться, это была только вторая причина. Первая – чудесная привязанность Чужестранца к Марте. Он готов пойти на что угодно, лишь бы девушка была в целости и сохранности, – и как же не использовать это в своих целях? Двух зайцев одним ударом – когда ещё выпадет такой шанс? И Часовщик отправился спасать – то есть, конечно, не спасать, а похищать – Марту, ничуть, впрочем, не скрывая своих корыстных мотивов. Но бедная девушка была так счастлива бежать из-под алтаря… И так испугалась, обнаружив, что попала на изнанку – в страшилку из далёкого детства. А когда на прямой вопрос получила прямой ответ: да, мол, ты моя пленница, – так и вовсе отказалась куда-либо идти. Не попыталась убежать, что, несомненно, говорит о наличии ума: заблудиться здесь элементарно, а изнаночные чувствуют тех, кто пришёл с лицевой. Просто остановилась посреди улицы, как упрямая ослица. Пришлось закинуть её на плечо и тащить до самой квартиры. Она даже не пикнула за всю дорогу, не дёрнулась. И сейчас молчит; уселась прямо на пол в углу комнаты и глаз не сводит. Часовщик садится на стул, закидывает ногу на ногу и так же молча смотрит на Марту. Враждебности в ней не чувствуется, только настороженность. Это хорошо: возможно, удастся найти общий язык. Чем же ещё заняться в ближайшие два-три дня, покуда основной шум вокруг похищения не уляжется? Своеобразный поединок длится минут десять. Марта сдаётся первая: отводит глаза и опускает голову. – Я бы не советовал сидеть на полу: простынешь. – Часовщик поднимается и разворачивается к столу. – На кухне, если хочешь, печенье и чай. Больше ничего не трогай. На столе разложены детали часов. Уже практически неделю он пытается их починить, сложить воедино, заставить снова ходить. Казалось бы, для него, магистра Механизмов, это не должно представлять никакой сложности: его рукам подчиняются даже устройства высшего порядка. Ах, если бы это были простые часы! Но, увы, это человеческие, не подлежащие починке. Об этом знают все, знает и он сам; быть может, такое знание как раз и мешает? Придётся, значит, разыскивать новые, связывать их с телом, переносить на них функции сердца... Хватит ли сил? – Извините, у вас случайно нет другой одежды? Часовщик оборачивается. Марта расправляет подол свадебного платья. И впрямь, ходить по квартире в таком виде – плохая идея: и неудобно, и наряд жалко. Впрочем, он уже безнадёжно испорчен: убегать пришлось подвальными коридорами, а они не самое чистое место. – Одежды? – Часовщик задумчиво потирает переносицу. – Для тебя – вряд ли. Могу предложить джинсы и рубашку, но они, как понимаешь, будут велики. Марта раздумывает с полсекунды. – Давайте. Если вам, конечно, несложно, – торопливо добавляет она. – Мне – несложно, – усмехается Часовщик. Он достаёт из шкафа наименее потрёпанную рубашку и наиболее целые джинсы. Подумав, добавляет в эту кучу ремень и протягивает Марте. – Благодарю. – Она изображает нечто вроде книксена. – Не стоит. – Приложив правую руку к груди, Часовщик издевательски отвечает полупоклоном и уходит на кухню, притворив за собой дверь. За окнами сияет вечернее солнце, но в помещении темно благодаря плотным шторам: Часовщик не любит излишний свет и во всей квартире поддерживает серость. Впрочем, изнанка и так куда более выцветшая, чем лицевая сторона, – вернее, лицевая более яркая, чем изнанка. Пару секунд Часовщик смотрит в пустоту, кусая губы, а потом подходит к дальнему окну. Птиц, сидящий на подоконнике, умудряется вытянуться по струнке даже в таком положении. – Как ты? – сухо интересуется Часовщик; проявлять заботу голосом он не умеет. – В полном порядке, господин, – отзывается Птиц и, не вынеся взгляда глаза в глаза, опускает голову. Часовщик знает, что он лжёт. Жить на изнанке с одним только сердцем мучительно: энергетика механизмов давит со всех сторон, прижимает к поверхности; он, конечно, не испытывал это на собственном опыте, но не раз читал в книгах. А Птицу, недавно вернувшемуся из небытия, должно быть ещё тяжелее. Часовщик дрогнувшей рукой проводит по его чёрным волосам и поспешно отходит к плите: ставить чайник. Проявлять заботу он не умеет вообще никак. Да и не предполагают их отношения заботы. Господин и слуга, учитель и ученик – чёткая иерархия, минимум эмоций, ничего выходящего за рамки. Но что же поделать, если забота нет-нет да и прорывается в случайных жестах и мыслях? Часовщик насыпает в кружку кофе – три ложки с горкой. Подумав, добавляет четвёртую: глаза слипаются, в груди засела мучительная усталость – бессонная ночь даёт о себе знать; а впереди – ещё две таких же. Так уж глупо выходит, что в день до, в день после и в само новолуние он толком не спит, буквально два-три часа лежит в обрывках сновидений. Дальше – полупробуждение, совершенно разбитое состояние и текущая из носа кровь. И так каждый месяц, три дня улетают в никуда. Марта осторожно выходит на кухню. Вид у неё, конечно, потешный: рукава рубашки закатаны до локтя, штанины – по щиколотку; джинсы подпоясаны ремнём. Часовщик фыркает и под негодующим взглядом пленницы делает глоток кофе. Невыносимая горечь заставляет поморщиться; он указывает в сторону ещё горячего чайника: – В шкафу на стене есть чашки и чай, там же – печенье. Если хочешь, разумеется. Девушка благодарит кивком и подходит к плите, бросает взгляд на сковородку. Часовщик с любопытством наблюдает: спросит или нет? Постесняется или хватит решимости? – Что это? Ответ тебе не понравится, девочка. – Мясо, – довольно улыбается он, обнажая зубы. – Человеческое. – Что?! – Марта, покачнувшись, опирается на тумбочку. – Так вы?.. Часовщик молча отпивает кофе и не сводит глаз с бледнеющей девушки. Она излучает страх, бесконечный и беспощадный страх, пронизывающий каждую клеточку тела. К горькому напитку – самое то: ещё один глоток бодрости. Часовщик готов мурлыкать от удовольствия, точно помоечный кот, обнаруживший ведро рыбных костей. – Так вот оно, – сглатывает Марта, – «дельце». Давайте, чего же вы ждёте? Часовщик выдерживает длинную паузу и усмехается: – Успокойся: «дельце» заключается в другом. К тому же, знакомых я не трогаю. Так что садись и пей чай. Гневно-испуганным взглядом пленницы, кажется, можно плавить металл. Будь в ней хоть капля магии, Часовщику бы не поздоровилось. Но, к счастью, и она – самый обычный человек, и он – один из сильнейших Мастеров этого города. Поэтому Марта лишь заваривает чай и садится на табуретку, стараясь ни на мгновение не отводить взгляд. Они молчат; Птиц, тенью затаившийся на подоконнике, почти не дышит. Установившаяся в кухне тишина режет уши хлеще самого звонкого крика. И Часовщик не выдерживает. – Ты останешься здесь на пару дней, пока шумиха более-менее не уляжется, – обращается он к Марте, хотя та ни о чём не спрашивала. – Потом я отпущу тебя на лицевую. Но вначале повидаюсь с Чужестранцем. – Откуда вы знаете наши имена? – Зеркало, девочка. При помощи магии его можно сделать проходом с одной стороны мира на другую – как, впрочем, и любой замкнутый контур, – и следить за происходящим. – Зачем вам Чужестранец? – Я ему должен... Должен одну вещь. – «А вот какую, тебе лучше не знать». Марта замирает, не донеся чашку до рта, и округляет глаза. – Вы встречались? – Было дело, – усмехается Часовщик, припоминая первую и пока единственную их встречу. – Но почему?.. Ни слова... – Видать, пытался уберечь от изнанки и от меня. Как видишь, – он пожимает плечами, – оба раза промахнулся. Девушка опускает голову и больше не говорит ни слова, рассматривая узор из чаинок на дне чашки. Часовщик допивает кофе и уходит в комнату. Как он раньше не замечал Чужестранца? Почему не всматривался в происходящее там, на другой стороне? И лишь когда для воскрешения Птица понадобилось сердце... Лишь тогда он в отчаянии рванулся к себе-лицевому – и обомлел. Эти светлые мысли, эта энергия, совершенно чуждая ему, обитателю изнанки, – настоящий наркотик. И раз уж не справиться с желанием обладать, почему бы не прийти и не получить то, чего хочется, – не утащить Чужестранца сюда, в серость? Как вовремя попалась Марта. За неё он ринется хоть на край света, что уж говорить об изнанке. Влюблённость – Часовщик усмехается – жуткая вещь. Точно откликнувшись на мысли, в комнату робко заходит пленница. – Прошу прощения... Можно ли где-нибудь лечь спать? Я, конечно, могу и на полу. Часовщик оглядывается: с мебелью у него негусто. – Ложись на диван – если не побоишься находиться со мной в одной комнате. – Не побоюсь, – с отчаянной решимостью отвечает Марта. – А стоило бы, – усмехается он. – Я могу сотворить с тобой что угодно: убить, сделать безропотной куклой или насладиться всеми прелестями твоего тела. Ты сейчас в моей власти, а она, поверь, велика. Марта не смеет поднять глаз. Пугать её – одно удовольствие. – Но ничего этого я делать не буду, – нарочито опечаленно вздыхает Часовщик, – ты нужна мне целой и невредимой. А жаль. Ещё с минуту девушка не смеет перевести дыхание. А потом робко выдавливает, пытаясь делать вид, будто ничего не было: – Простите… Но если я займу диван, где будете спать вы? – Я не буду спать. – Так и тянет зловеще ухмыльнуться или добавить что-нибудь устрашающее. Но он молчит: хватит с неё потрясений. – Тогда... благодарю. – Она снимает туфли и забирается под шерстяное одеяло, стараясь не глядеть в его сторону. Проверенный детский способ: если ты не видишь пугающий объект, его не существует; а если накрыться с головой, так и вовсе окажешься в полнейшей безопасности. Часовщик коротко усмехается и застывает над столом, всматриваясь в детали слипающимися глазами. Ну что, попробуем ещё раз?