Работорговец с большой дороги

Я путешествовал уже две недели со своим лауром. Многое поведали на пути: разных людей, их обычаи. Людей и в этом мире было больше. Они делились на фанатиков, верящих в богов и готовых всё сделать ради него, короче, сектанты, и людей, которые ни во что не верили, и хвала кому бы то ни было, что их большинство. Вот уже неделю я находился на материке Убранд в столице Градас и направлялся в город Миром, к стационарному порталу. В этих городах подавляющее большинство жителей — это люди, но есть там ещё орки, эльфы, дроу и много кто, наверное, ведь у магических существ хватает могущества изменить на другую личину, только им известно на какую и зачем. На меня косились, шептались за моей спиной везде, где я появлялся, даже хвалёная острота слуха не помогала. Я уже было расслабился, и мы вместе со Звездой шли по глухим подворотням: это был кратчайший путь до постоялого двора, в котором я остановился. Но моё возвращение прервали самым наглым образом. Я ничего не смог предпринять, и Звезда ничего не почувствовала. Меня огрели по голове, а Звезду, судя по жалобному мяуканью, ранили или, чего хуже, убили. Я потерял сознание. Очнулся. По спине прокатились мурашки от пронзившего холода. Я находился в тёмной комнате, пришпиленный к невысокому потолку запястьями, мои ноги слегка касались пола. Открылась дверь, стало неописуемо светло, мой мир снова померк, дальше всё как в тумане. Следующее, что я помню, — это лёгкое покачивание, полукруглый потолок и какие-то голоса, которые стихли после моего пробуждения. Сказать, что чувствовал себя в этот момент хреново, — это значит ничего не сказать. Всё тело болело, каждый вздох давался с трудом, голова раскалывалась на мелкие кусочки, почти что в крошки, я не мог чётко сфокусировать свой взгляд на чём-либо. Ко мне подошёл мужчина, лица которого я не увидел, и сказал: — Спи, тебе ещё нужно восстановить свои силы, — он говорил шёпотом, голос его был густой, шелестящий, с хрипотцой, он отдавался эхом в моей голове. Он сделал пас у меня над головой, и я снова отключился. При следующем пробуждении моё состояние практически не претерпело никаких изменений кроме того, что голова болела чуть меньше. Я жутко хотел пить. Хотел было подняться, но у меня не получилось, ослепительная вспышка боли — и я снова в отключке, не знаю сколько это продолжалось. Но окончательно я проснулся в кровати. Голова практически не давала о себе знать и тело тоже. Я привстал и увидел, что находился один в светлой солнечной комнате. На дворе было утро, пели песни какие-то птицы, не такие, как в Нопле. Я попытался слезть с кровати, обессиленно упал на колени, но силой упрямства и прикроватной тумбочки я встал, осмотрел себя. Я был гол и окутан, как мумия, в бинты, на некоторых проступала кровь. Я судорожно начал их срывать. Получалось с трудом, но вскоре я остался без них. Моё тело покрывали глубокие и не очень, но многочисленные шрамы. Держась за подручные вещи, я побрёл в направлении ванной комнаты, открыл дверь, зашёл внутрь. Проходя мимо зеркала, я охнул. Я был похож на только что ожившего мертвеца: бледный, очень худой, настолько, что, казалось, рёбра вот-вот проткнут меня или скулы прорежут моё лицо. Где-то раны ещё не зажили окончательно: на них были корочки. Одно моё лицо было чистым, без видимых травм: наверное, они хотели меня продать или уже продали. Моё лицо скривилось. Я поискал что-нибудь, что можно надеть. Нашёл только ночное бельё какого-то великана — одна только сорочка достигала моих колен, так что я решил не надевать штаны. Закатав рукава как смог, умылся, точнее, постарался проснуться из этого кошмара. Ледяная вода сделала своё дело — привела меня в чувство. На раковине лежали бритвенные инструменты, но мне они были ни к чему: ни бороды, ни щетины, ни на худой конец подросткового пушка у меня не наблюдалось со дня попадания. Услышав, как кто-то заходит в комнату, схватил клинковую бритву, зафиксировал в развёрнутом виде, взял её лезвием наружу, спинкой к предплечью на манер спецназа и принялся ждать. Я услышал, как он осторожно шагал по комнате, поставил что-то на столик в середине комнаты, прошёл дальше, ближе. Я слышал его размеренное дыхание, кроткие шаги, движущиеся в направлении ванной — моего места затаивания. Он стоит напротив двери. Образовавшуюся тишину прерывает глухой стук деревянных ножен и певучий звук металла. Одним резким движением он открывает незапертую дверь. В этот момент я атаковал того, кто стоял за дверью. Это был орк; кожа его была только слегка зелёной, мощный, подтянутый, мускулистый. Наше столь недолгое сражение больше походило на басню Крылова «Слон и моська», ведь я ему практически в пупок дышал. Я его несколько раз ранил, но это было столь незначительно, а на чистую было рубашку было жалко смотреть: вся заляпана кровью. Я отступил вглубь ванной для следующей атаки, понимая, что я здесь словно загнанный зверь, по большому счёту я им и был. Он неожиданно для меня опустил оружие, потом вовсе положил на землю и поднял руки, всем видом показывая, что не навредит. Естественно я не повёлся на это и продолжал на него смотреть. У него было крупное точёное лицо с довольно большими фиолетовыми глазами; из одежды на нём были только тёмные штаны с набедренной бордовой повязкой с какой-то надписью на неизвестном языке, буквы которого были остры и резки. — Я не причиню тебе вреда, я тебе принёс еды и лекарства от моего нанимателя, моего Хозяина, — заговорил он всепоглощающим басом; я молчал. — Ты много пережил, тебе надо восстановиться. Моё имя тебе ничего не скажет, но есть рамки приличия, так вот, моё имя Шрарх, — рыча, как заправский тигр, сказал он, слегка опустил голову, не разрывая контакт глаз. Мне хотелось что-то противопоставить ему, но я открывал рот, прилагал усилия, но никаких звуков изо рта не доносилось. Даже немощного хрипа, одна тишина. Мои глаза сами собой округлились, я зло посмотрел на орка. Он заметил это и решил оправдаться: — Я ничего с тобой не делал, ты сам, когда кричал… — начал было он, но осёкся и замолчал. — Ладно, выходи ты, поешь, примешь лекарство, а я на сие чудо буду смотреть, — с ехидной улыбкой сказал он, широко улыбаясь. При других обстоятельствах мы могли бы стать неплохими друзьями. Я приблизился, не убирая бритву, наоборот, вцепился в неё посильней. Он ушёл в гостиную-спальню, достал из кармана штанов платок, больше походивший на полотенце, и вытер кровь со своего тела, а я пока оставался в ванной. Я слышал, как из комнаты доносились звуки передвигаемой мебели, звон посуды, бульканье жидкости. Я всё же вышел из оборонной базы под названием ванная, перешагнув оставшееся на полу оружие — это, как ни странно, была тонкая, прочти прозрачная катана. Я не стал поднимать её: вдруг у неё какая-нибудь «противоугонная» система зачарованная, с них станется, ведь у меня такое же оружие было: если кто-то взялся бы и это был не я, то этого несчастного ждала мучительная смерть и знакомство с прародителями. Попытался вспомнить, где потерял свой меч, но только боль появилась в голове. Однако, как только я перестал об этом думать, она тут же прекратилась. В гостиной рядом со столиком стоял невысокий стул с мягкой сидушкой. Сам же орк устроился у другом конце стола. Стул ему вовсе не пригодился, так что он устроился в позе лотоса, разливая напиток по кружкам, ставя тарелки с подноса на стол. Пустой поднос он убрал куда-то в бок. В нос ударил запах вкусной еды. Мой желудок охватило сосущей болью, после этого непременно последовал китовый хор и урчания. Шрарх — я запомнил его имя довольно быстро, ведь оно было достаточно простым — заливисто рассмеялся, ударяя себя ладонью по ноге, пребывая, как мне показалось, в состоянии на подобие истерики. Но это продолжалось недолго. Отсмеявшись, он вытер выступившие было слёзы за ненадобностью. Бритву я всё так же держал в руке, но заблаговременно опустил руки из оборонительной позы. Прошёл к столу, ступая босыми ногами по мягкому ковру, не заметил его раньше, да и некогда было. Еда оказалась такой же вкусной, как и на запах. С удовольствием набив желудок, я проглотил горькие порошки и маслянистую жижу в прозрачном флаконе. Со мной ничего сверхъестественного не произошло, я даже не умер. Он поднялся из-за стола, а я машинально схватился за бритву. Но он ничего не стал предпринимать, поэтому за неимением лучшего я положил её обратно на стол. — Жаль, что я не услышу твой голосок в ближайшее время. Кстати, ты прекрасно выглядишь в моей пижаме. Я, конечно, не против, но твоя одежда лежала всё это время с тобой рядом, — он и правда взял одежду с кровати, потряс ею и бросил обратно. — Ладно, я пошёл. Переодевайся, у тебя на это пятнадцать минут. Я зайду за тобой, встретимся с Хозяином. И так, на всякий случай, — он развернулся ко мне, — в нынешнем состоянии ты не сможешь сбежать, так что не пытайся, я тебя прошу. Говорю я тебе только потому, что ты мне даже нравишься, что, могу сказать, трудно. Я оделся в предоставленную мне одежду. Это оказались широкие коричневые штаны, снизу, на гачах, у них были завязочки, я обернул их вокруг лодыжки, надел сапоги из мягкой выделанной кожи на обутые в портянки ноги. Голубая хлопчатая рубашка была немного велика, и я решил, что, раз она висит, то так тому и быть. Как раз вовремя, когда я боролся с очень длинными рукавами, в комнату вошёл орк. Я всё равно не питал иллюзий насчёт его расположения ко мне. Он пошёл ко мне. Я снова выхватил бритву, с которой на всякий не расставался. — Да ладно тебе, я думал, мы уже стали хотя бы приятелями, на друзей я пока не рассчитываю, — акцентировав внимание на слове «пока», он сделал ещё шаг ко мне. Я снова взял в руки моё спасительное оружие, но он вопреки этому сделал ещё несколько шагов. Ну раз так, я приставил бритву к нежной коже шеи, туда, где была магистральная артерия: если умирать, так наверняка. Он удивился и отошёл. Я подумал, что, раз они так со мной носятся, то я зачем-то нужен им. — Ты убрал бы эту игрушку, вдруг порежешься, а мне потом отчитываться. Не щадишь себя, так сжалься надо мной, — меня не проняло, и он это видел. — О, Великие пески и Пустыни, чего же так ты боишься? Мы вырвали тебя из лап смерти, которая тебя ждала, хотя ты скорее всего и не помнишь, что к лучшему, вылечили тебя, заботились о тебе. Что тебе ещё надо? Я так о многом прошу? Встреться с Хозяином. Ладно, путь будет по-твоему, но при любом подходящем случае я сбегу, только пятки будут сверкать. Убрал оружие как от горла, так и вовсе бросил на незастеленную кровать. Я пошёл с ним, не забыв про бритву, пока он забирал свой меч из ванной, сложил и положил в предусмотренный карман в штанах. — Вот и умничка, пойдём, Хозяин заждался. Мы спускались по лестнице. На нас были обращены взгляды почти всех, кто находились внизу у трактирщика. Пялились своими сальными глазами, облизывались, глядя на меня. Они смотрели, пока я вовсе не вышел, и мысленно я поёжился. На улице стояли крытые повозки, оттуда доносились голоса, люди сновали туда-сюда, создавали деятельность. С боку от каравана был густой лесок. Вот мой шанс. Шрарх огляделся, прокричал: — Фиа, проследи, — к нам подошёл дроу, зло посмотрел на меня, плюнул на дорогу. У него на поясе красовался небольшой кинжал, который он достал. Я сделал выпад к нему и выхватил кинжал. Он не ожидал этого, как же я выглядел обессиленным. И, пока он соображал, я успел его ранить в живот. Изо всех сил рванул в лес. Я не до конца понимал, как убежал, но второе дыхание спасло меня. Погони за мной не наблюдалось. После нескольких дней блужданий и ночеваний на ветках деревьев я набрёл на мёртвую тушу оленя, уже слегка подглоданную. Для дальнейшего путешествия мне как раз не хватало мясной, очень белковой пищи, и вот удача. За всё время я не охотился на животных, чтобы не нарушать равновесие природы, ведь, как только начнёшь охотиться и убивать ни в чём неповинных зверей, не остановишься, да и не попадались они мне практически. Но я был не один, кто заприметил тушу. Из леса вышел лаур, очень худой, как и я, и такой же оголодавший. Глаза блеснули в полутьме янтарём, и я понял: сражения не избежать. Я успел было достать кинжал, украденный у дроу, как на меня накинулся лаур и, утробно рыча, впился мне в грудь. Я тоже не стал уступать: воткнул нож в лапу. Она, как мне показалось, заскулила, попыталась отойти, но только рухнула на землю, жалобно мяукая и зализывая рану. Я почувствовал себя извергом, подполз к ней, оторвал от своей рубахи рукав. После того, как она позволила, я перевязал рану, погладил, пока была возможность. После пошёл собирать росу и древесный сок в большие листья лопуха. Рука ныла и с трудом, но работала. Вернулся к нашему импровизированному лагерю. Мы попили с ней, затем я насобирал хвороста и трутня, разжёг небольшой костёр и приготовил себе немного туши, а лауру отрезал так сырое. Стемнело, огонь потух, похолодало. Я поёжился, обхватил свои колени руками, ненадолго помогло. Я почувствовал на своей пояснице лёгкое касание: лаур бережно обхватила меня своими хвостами, которых оказалось два, и куда-то толкала. Я посмотрел на неё, она лежала, закрыв глаза. Толчки стали настойчивей, я подсел поближе. Толчки не унимались, и вот я уже сидел рядом с ней, такой тёплой и мягкой. Она по-нахальному закинула лапу мне на плечо, надавливая, заставляя лечь, сопротивляться не было сил. Проснулся с болью во всём теле, левая рука дрожала и висела плетью. От груди к голове начал подниматься жар, распространяясь по всему телу. Лёг обратно, тело начала колотить небольшая дрожь, появился озноб. Лаур насторожилась, пододвинула кусочек мяса, потыкалась влажным носом мне в лицо. Провалился в небытие, ощущая только мокрый горячий настойчивый язык, что гулял по моему лицу.