Север помнит / The North Remembers

Куда ни глянь, до самого горизонта все было белым-бело. Даже крепкие древние деревья, что видывали зимы задолго до людской памяти, казались маленькими; стволы и нижние ветви исчезли под сугробами, кроны, замерзшие и покрывшиеся инеем, гнулись под весом снежных шапок, словно седобородые старцы. С крыши башни свисали сосульки длиной в ярд; они часто и непредсказуемо падали, звеня, словно хрустальные клинки. Река, Плачущая Вода, превратилась в широкое ледяное поле. Этой ночью они намеревались перейти ее, и разведчики доложили, что лед даже не звякнул под копытами их выносливых невысоких лошадок. Давос Сиворт стоял у входа в башню. Его капюшон и подбитый мехом плащ были запятнаны снежными хлопьями. Этот наблюдательный пост никак нельзя назвать теплым местечком. В башне, конечно, тепло, зато там дымно, грязно, тесно, зловонно и шумно; слишком много северян набилось в крошечное каменное строение, изначально построенное для того, чтобы вместить фермера, стог сена и пару свиней. Но это первое сносное укрытие, которое они повстречали с тех пор, как покинули Белую Гавань, и оно находилось не больше чем в десяти милях к югу от Дредфорта. Давосу пришло на ум, что, когда они заняли башню, то вполне могли найти там кожу ее предыдущего владельца, прибитую к двери, чтобы его не сманили в отряды противника. Бедолаге и так не повезло родиться последним бедняком, да еще и на землях Болтонов. При Русе он хоть как-то сводил концы с концами, а при Рамси… Давос покачал головой. У него все никак в голове не укладывалось, что из всех высокородных лордов и великих воинов боги – и Вилис Мандерли – выбрали сына краболова из Блошиного Конца, чтобы одолеть этих чудовищ в человеческой плоти. Он тысячу раз перебирал в уме возможные планы захвата Дредфорта – начиная от лобовой атаки и заканчивая стаей птиц, которым можно привязать к лапкам горящий трут и отправить за стены замка. Давос припомнил, что его сын Деван как-то рассказывал ему об осаде, которую выиграли именно таким способом, - он прочел об этом в книге. Но мысли о Деване причиняли ему боль; Давос вспоминал сон, который видел на Скагосе, о мальчике с неживыми голубыми глазами. К тому же вряд ли под рукой окажется подходящая стая птиц. Вороны слишком ценны, чтобы использовать их таким образом, а дичи здесь давно не водится. Кроме того, если и удастся поймать какую-нибудь птицу, Давосу и его людям она будет нужнее в качестве еды, а не оружия. Ветер тонко свистел, словно раненый, тщетно пытающийся вздохнуть. В этом проклятом богами месте все вокруг наводило на мрачные мысли. Давос плотнее закутался в плащ. Он понимал, что даже если вернется в башню и протолкается поближе к очагу, в нем все равно живет холод, который никакой огонь не растопит. Давос уже две недели не снимал одежду и поэтому не мог как следует осмотреть спину, но он чувствовал, как рана медленно отравляет его. В последнее время с каждой милей спину кололо все сильнее, хотя он и старался не подавать виду; люди Мандерли поймут, что что-то не так, лишь когда он упадет замертво. Им придется меня сжечь. Давос никогда не доверял огню, он столько времени боролся с кострами красной жрицы, пытался убедить Станниса, что не стоит поддаваться этому соблазну, но, судя по всему, в конце концов он окончит свое существование в огне. Вы довольны, леди Мелисандра? Давос обошел вокруг башни, хлопая руками, чтобы немного согреться; дыхание замерзало у самых губ. Все-таки придется вернуться внутрь, решил он, но не прямо сейчас. Неизвестно почему, но снаружи боль переносить легче; в тепле становится хуже. Он по привычке потуже запахнул плащ. Хороший плащ - три слоя бурой шерсти, а сверху белый мех, так что издалека он почти сливается с местностью. А под плащом надета черно-золотая накидка, подарок сира Вилиса. Давос гордился тем, что снова носит цвета Баратеона, хотя, по правде говоря, на накидке был скорее герб Ренли, чем Станниса; только коронованный олень, без пылающего сердца. Но эта эмблема напоминала ему, что он исполняет свой долг, служит своему королю, как делал бессчетное количество раз. И если он падал духом, осознавая значимость и невыполнимость своей задачи, при взгляде на оленя ему становилось немного спокойнее. Давос запрокинул голову, озирая небо. Дни на глазах становились короче, и уже по меньшей мере неделю не было солнца. Как люди вообще здесь живут? Судя по тому, что им приходилось видеть, может, и не живут. Его жена и два младших сына казались еще дальше, чем обычно, и, хотя Давос пытался убедить себя, что на Мысе Гнева им ничего не угрожает, он не мог в это поверить. Да, он собственными глазами видел, как большая часть флота Ланнистеров погибла в огне, но что если Тиреллы или еще кто-нибудь захотят нанести удар в самое сердце земель Баратеонов, пока Станнис здесь, на севере? Я ведь и сам пытаюсь сделать то же самое с Болтонами. Давос устал от войны. Это игра для молодых. Молодых и высокородных. Вспомнив о пылающих кораблях, Давос подумал о Риконе – и о Бриенне. Она благополучно покинула отряд, хотя он и не заметил, когда именно. Да защитит ее Воин. Он не был вполне уверен, что воительница не лгала о Сансе Старк, Джейме Ланнистере или о других необычайных вещах, о которых рассказывала, но она посмотрела ему в глаза и отказалась от своего обета отомстить Станнису. Давос уже давно не встречал ни в мужчинах, ни в женщинах такой высокой порядочности и такого глубокого понимания того, что отмщение принесет всем им только гибель. Мы поняли это только тогда, когда вся страна оказалась погребена под снегом и пеплом. Зная, как она защищала – и любила – Ренли, он понимал всю значимость и тяжесть ее решения. Смог бы я поступить так же? Давос не был в этом уверен и поэтому молился за Бриенну Тарт, куда бы ни занесли ее северные ветра. Если она останется в живых, если он останется в живых, если Станнис останется в живых… глупо надеяться, что хоть один из них выживет, не то что все трое, но Давос все думал, сможет ли Бриенна смягчиться настолько, чтобы принять почести, признание и звание леди от другого Баратеона. Навряд ли. Но я должен их примирить. Должен. Окоченевший от холода и опечаленный горькими воспоминаниями, Давос окинул последним взглядом лагерь, патрулируемый воинами Белой Гавани. За последние дни всем стало ясно, какой ошибкой было недооценивать этих людей и их лорда, и заблуждение о том, что они не настоящие северяне, быстро развеялось. Давос и мечтать не мог о более стойких спутниках, но уже несколько дней у них совсем не было еды. Отчаяние – плохой помощник для атаки, а тем более для осады, но чем скорее они преодолеют последние десять миль до Дредфорта, тем лучше; стоит только пересечь замерзшую Плачущую Воду, и они на месте. И тогда у нас будет богатый выбор различных способов умереть. Давос фыркнул. Он попытался сплюнуть через левое плечо, но слюна замерзла в воздухе и со слабым звоном упала на землю. Слишком уж здесь холодно. А к ночи станет еще холоднее, но ночной переход – их единственная надежда остаться незамеченными; прошло время, когда они могли передвигаться, ни от кого не скрываясь. Разведчики уже убили пару болтонских дружинников, но поблизости есть и другие. Давос повернулся и вошел в башню. Нужно постараться поспать. Пока не началось. К его глубокому удивлению, ему удалось задремать, завернувшись в вонючие одеяла, сваленные в углу. Можно было бы с гораздо большим удобством провести время в старом замке Хорнвудов, но тот был пуст и заброшен; говорили, что там бродит обезумевшая тень леди Донеллы и пожирает любого, кто осмелится заглянуть в замок, - ведь, умирая от голода по вине Бастарда, она съела собственные пальцы. Давос не мог просто так отмахнуться от этих историй. Это дикое и опасное место, здесь может случиться все, что угодно. Он внезапно проснулся. За окном уже темнело – короткий день подходил к концу. Давос схватился было за оружие, которое положил рядом со своим тюфяком, но остановился, заслышав голос сира Эдмунда Мандерли – кузена сира Вилиса, его семья происходила из бокового зубца на трезубце водяного. - Милорд, вам лучше посмотреть на это. Идите скорее. - Что такое? – У Давоса сон как рукой сняло. Он встал и непослушными пальцами принялся пристегивать пояс с мечом. – Нас атакуют? Разведчики обнаружили что-то… - Да, они кое-что обнаружили. – Сир Эдмунд был мрачен. – Точнее, кое-кого. И он рассказывает интересную историю. Мы решили, вам стоит послушать, прежде чем принять окончательное решение. Идемте. – Он помолчал, потом вспомнил, что говорит со своим командиром, хотя бы и номинальным, и добавил: - Милорд. Давосу было безразлично, как его называют. Есть гораздо более важные вещи, чем звания и титулы. Кто это может быть? Шпион? Дезертир? Сир Эдмунд не упомянул, что это за человек, и все, что расскажет этот нежданный гость, хорошее или худое, может быть просто наглой ложью. Давос надеялся, что ему хватит чутья отличить правду от лжи. Контрабандист должен хорошо разбираться, каким словам стоит верить, а какие – просто ветер. Иначе он очень скоро окажется мертвым контрабандистом. Теряясь в догадках, Давос спустился за сиром Эдмундом по узким ступенькам, которые скрипели, трещали и жаловались на жизнь, словно торговка рыбой на базаре. Сквозь открытую дверь он увидел залитый тусклым светом факелов общий зал башни, больше похожий на чулан. Оттуда слышались громкие голоса – люди то ли спорили, то ли ругались. Сейчас и поймем, насколько все плохо. Вход в зал был таким низким, что даже Давосу, не отличающемуся высоким ростом, пришлось пригнуться. Ему было неловко громко заявлять о себе, но сир Эдмунд совершенно не испытывал стеснения по этому поводу. - Эй, вы, убирайтесь с дороги. Пропустите его, пусть посмотрит. Живее, шевелите задницами! Это возымело свое действие. Давос вышел вперед и увидел в углу чрезвычайно жалкое существо, едва похожее на человека. Пленник был весь покрыт снегом и кровью, его запястья и лодыжки были грубо обмотаны веревкой, но вряд ли в этом была нужда; этот человек едва ли мог встать, не то что убить кого-нибудь. Его нос и щеки были обморожены и почернели; он стучал зубами даже в относительном тепле людного помещения, а в его глазах плескался ужас пополам с безумием. Но эмблема на его рубахе поведала Давосу все, что он хотел узнать. Ободранный человек дома Болтонов. Давос и пленник несколько мгновений смотрели друг на друга. Но первым заговорил сир Эдмунд: - Когда мы его взяли, он спел нам забавную песню. Сказал, что сбежал из Винтерфелла. Винтерфелл? Как же так?.. Давос нахмурился. - Мы не то, что твои хозяева, - обратился он к пленнику. - Мы не будем сдирать с тебя кожу за твои провинности. Но нам всем будет проще, если ты сам все расскажешь. Почему ты сбежал из Винтерфелла? – Это могло означать лишь то, что Болтоны внезапно потеряли контроль над замком, и Давос почувствовал, как в его душе затеплилась надежда. Неужели Станнис? Человек Болтонов не ответил, он только бессмысленно моргал, глядя в пустоту. Кое-кто из северян уже угрожающе потянулся за кинжалом, но Давос понял, что молчание пленника вызвано страхом, а не нежеланием отвечать, поэтому он предостерегающе поднял руку. Он боялся, что ему рано или поздно придется прибегнуть к жестким методам, но тут мужчина заговорил: - Это был единственный выход. Единственный. Сбежать, прежде чем полыхнуло… он хотел все разрушить, все выжечь дотла… да помогут нам боги… стены рухнули, и их ничто не могло остановить… в лесах выли волки, тьма волков… ну конечно, это же земля долбаных Старков… А он его убил, я сам видел, убил и хотел съесть его мозги. Я понял, с меня хватит, никогда раньше такого не видел. Кто знает Рамси, тот поймет. Я успел прямо перед взрывом. Взял и сбежал. Некоторые тоже сбежали, но те, кто в лесах, их догнали. Мне всегда говорили, что я самый большой трус, потому и бегаю быстрее всех. О боги, я и правда бежал быстрее всех. И единственный остался в живых. Трус. От меня вам никакой пользы. Он с меня шкуру сдерет, если узнает. Я трус. – Он хрипло хохотнул, скорчился, словно малое дитя, и заплакал. Давос хотел было как-то утешить его, но понял, что этот человек уже не в состоянии принять какую-либо помощь. Он повернулся к людям Мандерли. - И что это означает? - Рамси Болтон кого-то убил, больше я ничего не понял, - ответил сир Эдмунд. – Но он что-то говорил о тех, кто в лесах… Рану в спине дернуло так, что у Давоса в глазах потемнело. Мертвецы в воде. Он вспомнил, как нырнул за Ошей, когда белые мертвые руки тащили ее под воду, и как она спасла его жизнь, придя в горы с факелами и Лохматиком. Одно-единственное слово, словно сосулька, сорвалось с его губ: - Упыри. - Простите, м’лорд, но упыри, даже если они и существуют, никогда за восемь тысяч лет не появлялись к югу от Стены. Для того Стена и выстроена. - Нет, - мрачно произнес Давос. – Они существуют. – Его надежда, что Станнис занял Винтерфелл, увяла, словно цветок на морозе. Все еще хуже, чем он думал. Намного хуже. Подумать только, ведь они собирались переходить реку в темноте… Давос напрочь отбросил эту мысль. Судя по виду пленного дружинника, он вот-вот потеряет рассудок, а ему нужно задать столько вопросов. - Где лорд Русе? Что случилось с Винтерфеллом? – Давос опустился на колени, взял пленника за подбородок и заставил его взглянуть себе в глаза. Если замок полностью разрушен, Болтоны либо мертвы, либо бегут в Дредфорт. Если они придут и обнаружат, что там стоит гарнизон, готовый к жестокой битве… - Мертвы. – Дружинника затрясло. – Все мертвы. Приветствие от лорда Рамси, сказал он. Добро пожаловать, изменник Станнис. Пламя. Пламя повсюду. Все мертвы. Кое-кто из воинов Мандерли содрогнулся. Люди переглядывались между собой, словно надеясь, что товарищи развеют их страхи. Давос сам почувствовал дурноту. Упыри далеко к югу от Стены, Винтерфелл, судя по всему, разрушен до основания… речь уже не идет о том, чтобы тайком захватить замок, пока враг далеко. Они попали в центр битвы за само существование Севера. А если их не остановить, то за существование всего Вестероса и всего мира. - Лорд Русе, - повторил Давос. Это самый важный вопрос. – Где он? Пленник молча смотрел на него, и его глаза становились все шире от ужаса. На его шее запульсировала вена, а из горла вырвался тихий вой, от которого волосы встали дыбом. Все его тело содрогнулось и задергалось, словно его вздернули на дыбе. - Идет следом за мной, - прошептал он и повалился замертво. С разбитых губ потекла кровавая пена. Давос удивленно вскрикнул, попытался было подхватить его и проверить, бьется ли сердце, но тут же понял, что слишком поздно. Безумные глаза остекленели, и без того зловонный воздух наполнил кислый запах мочи. Воины Мандерли возгласами и жестами выражали свое отвращение, а один молодой парень уже готов был броситься наутек. И не он один. Люди постарались отойти подальше от трупа, и никто не стремился его поднять. Давос вытер руки о бриджи и отошел. Он слыхал выражение «напугаться до смерти», но никогда не предполагал, что так на самом деле бывает. Идет следом за мной… Означает ли это, что старший Болтон выжил в огненной преисподней, которую устроил его сын, и теперь возглавляет организованное отступление? Тогда почему пленник бежал со всех ног, совсем один, даже не осмеливаясь остановиться? Человек, за которым идут друзья, так себя не ведет. Так ведет себя тот, кого преследуют смертельные враги. Идет следом за мной… трус… я единственный остался в живых… Всеблагая Матерь. И тут до Давоса дошло. Он осознал весь ужас происходящего. Ему не требовалось никаких доказательств, он просто был уверен, и все. Но у него не было времени обдумать свою догадку или даже просто открыть рот, чтобы рассказать остальным. Потому что в этот миг окна взорвались. В оконные проемы были вставлены лишь мутные кусочки слюды; тот, кто жил здесь, был слишком беден, чтобы позволить себе настоящее стекло, рассеянно отметил Давос. Острые обломки разлетелись по полу, а за ними внутрь ворвались снег и тьма, гася огонь, принося с собой такой немыслимый холод, что даже воспоминание о тепле улетучилось, словно дым. И в темноте Давос услышал звук шагов. Они идут. На мгновение он замер. В спину словно вонзили копье, и Давос не мог шевельнуться, даже если бы захотел. Вместе с нарастающей болью его охватило внезапное желание выпрыгнуть из разбитого окна, побежать им навстречу, стать одним из них, как и было предопределено. Они едва не заполучили его на Скагосе, и теперь он должен… - ШЕВЕЛИТЕСЬ! – раздался громовой голос, разорвав заклятье, и Давос с удивлением понял, что это кричит он сам. Невдалеке уже появились призрачные силуэты, они медленно, ощупью, продвигались вперед. Они просыпаются с темнотой… и идут на охоту… в бесконечной ночи… Нужно действовать без промедления. У Давоса был меч, но он знал, что обычная сталь не поможет против этого врага. Он слышал, как люди Мандерли строят баррикаду, их мечи зазвенели, ударившись о что-то… что-то странное, неправильное. Сир Эдмунд издал боевой клич, ответом на который было молчание. Как ни странно, Давос был почти благодарен судьбе, что он уже встречался с этими тварями на Скагосе; если бы ему пришлось впервые узнать об их существовании сейчас, это лишило бы его сил сражаться за свою жизнь. Башня сделана из камня, она не сгорит, но Давос не хотел, чтобы его люди погибли в огне. Вокруг башни поставлен частокол, окруженный рвом, там есть факелы, он мог бы… Давос вышиб плечом дверь и выбежал наружу, в снегопад. Холод словно могучим кулаком ударил его в грудь и пронзил легкие, заставив рухнуть на колени. Давос почувствовал во рту лед, краем глаза заметил движущиеся тени и заставил себя встать, приготовившись бежать к ближайшему факелу. Нужно добыть огонь, только с его помощью можно вернуться и вступить в борьбу с толпой… В этот миг из темноты донесся протяжный крик. Давос отвлекся от планов по спасению своих товарищей и переключился на другой насущный вопрос: лошади. Допустим, ему удастся сжечь упырей, но если отряд не сможет как можно быстрее покинуть это место - им всем конец. Давос добежал до частокола, схватил факел, поднял его вверх и увидел, с чем ему придется столкнуться. По сравнению с тем, что творилось сейчас, испытание на Скагосе показалось ему детской игрой. К башне двигалась толпа мертвецов – серая твердая плоть, голубые глаза, скрюченные пальцы. У многих не было голов, ног или других частей тела, за некоторыми волочились кишки, сквозь мокрые раны виднелись раздробленные кости. Говорят, волосы и ногти продолжают расти даже после смерти, - теперь Давос убедился, что это правда. Упыри перешли ров и вломились в загон для скота, раздирая лошадей на части. Бедные животные почти по-человечески кричали, умирая в страшных муках, их кровь алыми пятнами расплескалась по снегу, а мертвяки словно не заметили того, что сотворили. С бездумной целеустремленностью они окружили башню со всех сторон. Это единственный маяк света, единственное убежище посреди пустынной, заброшенной, дикой местности - неудивительно, что они пришли сюда, ведь они охотятся за живыми… Давос открыл было рот, чтобы взмолиться Семерым о защите, но закрыл его так резко, что лязгнули зубы. Он был единственным из всех, у кого хватило разума вырваться; северяне не отступят, они будут стоять на своей земле и умрут, сражаясь. Я трус. Единственный, кто остался в живых. Эти слова грохотали у него в голове; он как будто слышал одновременно и собственный голос, и голос пленника. Нет. Давос резко остановился. Он оставил четырех сыновей в преисподней Черноводной, он привел их на смерть, а сам остался жить, чтобы нести позор поражения и горечь утраты. Он не мог привести людей Мандерли навстречу такому же жуткому кошмару, а потом опять трусливо сбежать, чтобы сберечь свою шкуру. Нужно вернуться и спасти их, хотя бы и ценой собственной жизни. Поступить иначе – величайшее бесчестье; он даже не сможет предстать перед Отцом на его суде. В этом суровом мире, где, чтобы выжить, нужны верные люди, никого не презирают так сильно, как клятвопреступника. Может быть, я и так уже прожил слишком долго. Башня окружена со всех сторон, кони все еще ржут в смертных муках. Упыри выломали дверь и вломились внутрь; раздался звон стали, слабым эхом донесшийся до Давоса, – воины Мандерли встретили мертвецов с боем. Храбрецы, каких я не заслуживал. Пора, подумал он, пора. Давос Сиворт повернулся и побежал прочь. «Трус, - кричал внутренний голос. – Предатель». Контрабандистам не свойственны бескорыстие и любовь к ближнему. Ты можешь утром пить вместе с другом и давним деловым партнером, а к вечеру он уже будет раскачиваться в петле над воротами в гавань; у тебя нет времени скорбеть, нужно поднимать черный парус и уходить с приливом, чтобы тебя тоже не вздернули. Честность вконец обесценилась; если кто-то предлагает подарок – это уловка; любой, кто заговаривает с тобой, пытается либо вытянуть из тебя деньги, либо передать в лапы властям. Давос нахлебался всего этого с лихвой. Если бы здесь было не так много упырей, если бы спина так не болела, если бы у него был еще один факел, если бы он не был так уверен, что если вернется в башню, то умрет ужасной смертью… здесь нет Оши, которая спасет ему жизнь, здесь нет кинжала из драконьего стекла… У него почти нет шансов снова встретиться с лордом Виманом, но даже если это случится, он не сможет посмотреть ему в глаза, так же как и Отцу Небесному. Он упал бы на колени и умолял бы лорда Мандерли о прощении за то, что так подвел его в час волка… Лорд Виман будет прав, если не признает Станниса своим королем, но Давос не сможет вынести это, просто не сможет… если кто-нибудь останется в живых, его найдут таким же сломленным и обезумевшим, как тот пленник, что умер от страха у его ног… Давос, словно в бреду, шел по темному лесу. Он понимал, что у него ничего нет, кроме одежды и меча. Если я оглянусь, я пропал. Он пробирался сквозь высокие сугробы, разгребая их короткопалой рукой. Как никогда раньше Давос чувствовал себя не на своем месте. Я должен был умереть на палубе корабля, а не в этих северных землях. Но все-таки он пока жив, в то время как добрые и верные люди погибли. И его единственная надежда – бежать со всех ног. Если бы Бриенна была здесь… она бы не побежала… Никогда себе не прощу. Казалось, прошла вечность, прежде чем звуки резни стихли. К этому времени Давос уже едва мог двигаться; холод, пронзающий спину, сковал его по рукам и ногам, ступни превратились в свинцовые бруски. Давос сунул руку под шкуры, ощупал рану и с ужасом обнаружил там дыру величиной с кулак – плоть омертвела и отвалилась. Боль от прикосновения была такая, что у него потемнело в глазах. На горизонте показался лихорадочный кроваво-красный отсвет – начинало светать. Давос ушел не слишком далеко, но он больше не мог сделать и шага. Он упал на колени и заплакал. Задыхаясь от рыданий, он стоял на четвереньках, не в силах противостоять душащему его горю и чувству вины. Вокруг него кружили призраки, у каждого дерева было лицо. Дейл, Аллард, Маттос, Марик… Эдрик Шторм, малышка Ширен… лорд Виман, сир Вилис, Бриенна Тартская… Мария, Станни и Стефф… Оша, Рикон, сир Эдмунд Мандерли и другие… и Станнис, Станнис, а с ним Мелисандра. Ему даже показалось, что он увидел свою удачу, тонущую в водовороте кораблей, уходящих на дно Черноводного залива. К тому времени как Давос пришел в себя, все вокруг стало серым. Значит, он пережил эту ночь, хоть и не заслужил этого. Теперь он совсем один, без товарищей, без еды, без лошади. Может быть, он рядом с Дредфортом, а может, посреди бескрайней заснеженной пустоши; он бежал, не разбирая дороги, так что теперь заблудился. В общем, он такой же мертвец, как и остальные. Борясь с головокружением, Давос встал на ноги. Первый же шаг причинил такую боль, что он едва снова не упал; горло опухло и болело от рыданий, а от холода его разобрал кашель. Он не знал, куда идти и что делать. Можно попробовать вернуться и прибрать трупы; может, упыри не разнесли башню по камушкам. Но от одной мысли об этом Давосу стало дурно. Но на нем все еще был черно-золотой плащ с коронованным оленем. Он все еще Десница Станниса Баратеона. Хреновый, правда, Десница, но уж какой есть. Он не может просто лечь в снег и ждать конца. Нужно найти выход. Давос шел около часа, не ощущая и не осознавая ничего, кроме холода и боли, когда вдруг почувствовал, что рядом кто-то есть, и этот кто-то приближается. Конечно, он сразу вспомнил об упырях, но как бы несокрушимы они ни были, мертвяки не выходят при дневном свете. Тогда кто это? Давос замер в ожидании, держа руку на мече. Впрочем, вряд ли от меча будет толк. Он – жалкий трус, и ему скорее пристало ползать на коленях, чем размахивать оружием. Меч нужно было использовать раньше, а сейчас, возможно, уже слишком поздно для… Рядом хрустнули замерзшие ветки, и из-за призрачно-серых деревьев появился молодой человек. Живой, не мертвый. Высокий и полноватый, закутанный в мохнатый плащ из медвежьей шкуры, под которым не видно герба. Волосы у него длинные, темные и сухие, глаза – неестественно бледные. Его толстые губы кривились в ухмылке. На поясе у него висели потертые бурые ножны, ничем не примечательные, но у рукояти мерцал красно-золотой отсвет. Давос, даже оцепеневший и полуобезумевший от горя, насторожился, заметив этот свет. Молодой человек поднял голову, заметил Давоса и замер. Он тоже невольно схватился за меч, но, приглядевшись, понял, что изможденный беглец не представляет угрозы. - Эй, друг, - с улыбкой сказал он. – Странное место для путешествия. - Да, странное. – Давос не узнал собственный голос, придушенный и надломленный от боли и усталости. Что-то в этом юноше ему сразу не понравилось. Может быть, я сбежал от упырей лишь для того, чтобы вляпаться в кое-что похуже, подумалось Давосу. Хотя что может быть хуже? - Я сам проделал долгий путь, - продолжал молодой человек. – Пойдем со мной. - Он протянул руку. - Нам обоим не помешает подогретое вино, жаркий огонь и мягкая перина. Это недалеко. Ты, похоже, совсем выбился из сил. Давос сделал шаг назад. - Я пойду своей дорогой. - Правда? – спокойно спросил юноша. – И куда же? У Давоса не было ответа на этот вопрос, но чутье подсказало ему, что нужно остерегаться этого человека. Что-то в этом лице, в этих глазах… свет, этот странный свет… но мысли давались ему с трудом, он так устал, так измучился… хотя выбор невелик – или пойти с незнакомцем, или умереть от голода в зимнем лесу. Он повернулся. - Это щедрое предложение, но я думаю… Шею сзади кольнуло. Это нож. Давос чувствовал зловонное дыхание молодого человека, ощущал странный жар… этот меч, что это за меч… - Это очень щедрое предложение, - тихо сказал юноша. Значит, вот кто меня нашел. Нагого и умирающего во тьме. – И я не приму отказа. Ты идешь со мной. И скоро ты узнаешь, что я говорю правду. Дредфорт славится своим гостеприимством.