Север помнит / The North Remembers

На вершине отвесной, источенной приливами скалы возвышался огромный замок, и в самом деле похожий на льва, готовящегося прыгнуть на врагов. Его опоры были сложены из светлого песчаника, а карнизы и крепостные зубцы казались бледно-кремовыми – светлее, чем остальные стены. Холодные волны Закатного моря омывали фундамент, а башни исчезали среди хмурых облаков. На высоких парапетах, с которых открывался вид на залив, не было ни души, - без Тайвина, Кивана, Джейме, Серсеи и даже Тириона-Беса, хитроумно разгромившего Станниса у Черноводной, могучий Бобровый Утес, похоже, лишился когтей и зубов. Но Джона Коннингтона было не так-то просто одурачить. Легенды гласили, что еще никому не удавалось захватить этот неприступный замок. Правда, то же самое говорили и о Штормовом Пределе, и именно поэтому Коннингтону было тревожно. Как следует из истории Штормового Предела, боги не любят, когда им бросают вызов. А если бросить им вызов дважды… Коннингтон покачал головой и отвернулся, разминая покалеченную руку, скрытую перчаткой. После того как он отрубил себе пальцы, серая хворь замедлила свое продвижение, но без пальцев рука была так же бесполезна, как если бы он отнял ее целиком. Придумать правдоподобное объяснение тому, почему он хочет отплыть с флотом Аурана Уотерса на осаду Бобрового Утеса, а не отправиться на штурм Королевской Гавани с Эйегоном, оказалось непростой задачей. В конце концов он был вынужден продемонстрировать окровавленные обрубки пальцев и промямлить какую-то ерунду о том, что он якобы получил ранение в одном из сражений в Штормовых землях, рана воспалилась, и ему пришлось отрубить пальцы, чтобы рука не загнила. Надо сказать, в этой истории была доля правды. Но в результате Коннингтон имел неприятный разговор с принцем, который разгневался оттого, что лорд Джон не позволил Халдону Полумейстеру обработать рану и из-за собственного упрямства сам себя покалечил. В Коннингтоне взыграла оскорбленная гордость, отягощенная нечистой совестью, и он заявил, что Эйегон сам иногда проявляет тупоголовое упрямство. До самого отъезда из Штормового Предела они друг с другом не разговаривали. А еще это известие о гибели принцессы Мирцеллы, и в довершение всего – сир Лорас Тирелл, который отправился с Эйегоном и дорнийцами в столицу, намереваясь спасти свою сестру Маргери, чего бы это ни стоило… Воспоминание об этом постоянно бередило душу Коннингтона, и даже тяготы путешествия не могли вытеснить невеселые мысли. А путешествие выдалось действительно тяжким. Мир и Тирош снова развязали войну за Спорные Земли, и в результате Ступени, что находились неподалеку от дорнийского побережья, стали настоящим гиблым местом. Если легкие ладьи еще можно было поднять на берег и волоком дотащить до реки Зыбкой и Мандера, то большие двухпалубные галеры с глубокой осадкой, несколькими рядами весел и боевыми таранами были слишком велики, и даже речные лорды Мутон и Ригер, опытные в таких делах, признали, что тут ничего не поделаешь. Поэтому им пришлось на свой страх и риск выйти в открытое море и отправиться мимо Ступеней далеко на юг, в Летнее море; они не осмеливались держаться близко к берегу, пусть даже этим берегом была Дорнийская пустыня. Ходили зловещие слухи о том, что железнорожденные разбойничают на всем пути от Щитовых островов до Каменного берега и даже зашли далеко на юг, до самой Медовички. Они совершили нападение на Старомест, а учитывая, что у руля стоит Эурон Грейджой, нужно ждать второй атаки. Конечно, славно было бы разгромить этих кальмарьих ублюдков, но это отняло бы драгоценное время и силы, которые нужны, чтобы уничтожить последний оплот Ланнистеров. Лорд Джон хорошо помнил слова сира Лораса о том, что Вороний Глаз заключил нечестивый союз с древним врагом… Коннингтон подумал, что у него и так полно недругов среди живых. Не стоит добавлять в этот список еще и демонов. К счастью, ветер и погода оказались благоприятными, и путешествие через Перебитую Руку, мимо Бора в Летнее море прошло почти без задержек и неприятных происшествий. Правда, однажды они попали в сильный шквал, и их едва не выбросило на мель у бесплодных предгорий Западных земель. Одна галера перевернулась и затонула со всем грузом, но это была самая большая неприятность за все время пути. Коннингтону пришло в голову, что если штурм Королевской Гавани увенчался успехом, война уже закончилась, и все, что им теперь нужно сделать, - это пару-тройку раз припугнуть Ланнистеров, как дворняжек. Впрочем, не стоит полагаться на то, что все пройдет гладко. Львы, как и другие звери, наиболее опасны именно тогда, когда ранены, и даже если принц каким-то чудом ухитрился с помощью Золотых Мечей, дорнийцев и слонов пробить городские стены, теперь ему предстоит удержать столицу – а это само по себе тяжкое испытание. Как показал пример первого Эйегона, выиграть битву - это только первый шаг для завоевателя. И все-таки успехи принца не стоит недооценивать. Как только станет широко известно, что Эйегон Таргариен не просто жив, но еще и захватил Штормовой Предел, Королевскую Гавань и – если боги будут милостивы – Бобровый Утес, тогда у тех лордов, что еще не присягнули Эйегону, будут все основания встать под его знамена. Грядет переломный момент. Ни Станнис, ни Томмен не могут рассчитывать на любовь или верность народа, а их сторонников становится все меньше и меньше. Ни один человек в здравом уме не признает королем Эурона Грейджоя. Север, конечно, будет не согласен, но когда наступит весна, северяне выберутся из-под снега и обнаружат, что на Железном Троне восседает законный сын принца Рейегара с (опять же, если боги будут милостивы) тремя большими драконами. Тогда им ничего не останется, как последовать примеру Торрхена Старка и преклонить колено. А если нет… Коннингтон снова покачал головой. Не стоит заглядывать так далеко. Нужно сосредоточиться на том, чтобы захватить Бобровый Утес и держать его, если можно так выразиться, мертвой хваткой. Стараясь не обращать внимания на колющую боль в руке, он сглотнул, чтобы избавиться от постоянно преследующего его привкуса желчи, и отправился на бак к Уотерсу. Коннингтону претило получать приказы от простого наемника, но за долгие годы под личиной Грифа он хорошо изучил особенности речных лодок, однако командовать целым флотом готовых к битве парусных галер, - это совсем другое дело. - Что дальше, милорд? – спросил он, сквозь зубы произнеся титул. Может, Уотерс и был когда-то мастером над кораблями у королевы Серсеи, но Бастард из Морского Рубежа – не лорд. Ауран Уотерс вскользь взглянул на него со своей вечной наглой усмешкой. Как только Коннингтон смог отбросить мысль о том, что молодой человек поразительно похож на Рейегара, все в нем стало его раздражать. Но лорд Джон сделал этот выбор ради Эйегона. Словно прочитав мысли Коннингтона, наемник сказал: - Не стоит так утруждаться ради меня. Если вам сложно выговорить «лорд Ауран», сойдет и «Уотерс». Но тогда я буду называть вас Грифом, не возражаете? - Ладно. Хорошо. – Коннингтон не собирался торговаться из-за титулов, к тому же за долгие годы он привык к своему прозвищу; оно напоминало ему о счастливых днях, когда Эйегон был его сыном, пусть даже и названным, и им не нужно было думать о битвах, тронах и коронах. – Так что вы посоветуете, Уотерс? Уотерс грациозно взмахнул рукой, словно уступая. - Думаю, прежний десница короля Эйериса должен высказаться первым. Коннингтон расслышал насмешку в этих словах, но предпочел пропустить их мимо ушей. - Что ж, я скажу. У нас двенадцать кораблей… нет, одиннадцать, - поправился он, вспомнив, что одна галера затонула. – Даже Эйегон Завоеватель знал, что нельзя недооценивать мощь Утеса. Нужно отправить половину кораблей в Львиную Пасть; если Утес действительно не защищен, вы сможете легко проникнуть внутрь. Остальные высадятся на берег, возьмут штурмом Ланниспорт и обойдут Утес с другой стороны, чтобы вы не оказались в ловушке, если что-то пойдет не так. Уотерс обдумал этот план, поскребывая серебристую бородку. - А кто возглавит атаку на суше? Вы? Коннингтон покраснел. Он спланировал нападение, по привычке исходя из того, что способен держать меч, и его глубоко уязвило то, что Уотерс бесцеремонно опроверг это допущение. - Да, я могу возглавить атаку, - сухо ответил он, не желая отступать. – Благоразумному командующему следует держаться позади и не принимать прямого участия в сражении. – И где было твое благоразумие во время битвы в Каменной Септе? – Иначе… - Это было бы правильно, милорд Гриф, - сказал Уотерс, снова с необычайной проницательностью прочитав его мысли, - если бы нам требовалось одно лишь благоразумие. Чтобы взять Бобровый Утес, даже ослабленный и покинутый хозяевами, нужно нечто большее. - Если вы предлагаете отправить все боевые корабли в львиную глотку, то я против. Слишком большое войско только стеснит нас в темных тоннелях Пасти, и во время высадки нам не удастся избежать беспорядка. – Коннингтон начал сомневаться, что Бастард из Морского Рубежа хоть сколько-нибудь понимает в тактике ведения морского сражения; Уотерс вел себя как юнец, играющий с деревянными корабликами. Так же, как и Эйегон, но Коннингтон отбросил эту предательскую мысль прочь. – Кроме того… - Я командую этим флотом, - заявил Уотерс. Его самоуверенная ухмылка исчезла. – Поэтому… - Может, и так, но вы с сиром Лорасом принесли присягу принцу и делу Таргариенов. В отсутствие Эйегона я говорю вместо него, и я не позволю вам рисковать стратегической победой лишь для того, чтобы с шумом и блеском показать Серсее Ланнистер, как сильно она ошиблась, доверившись вам. Так что… - Если вы уже все продумали, зачем тогда спрашивать мое мнение? – с оскорбленным видом спросил Уотерс. Коннингтон недоверчиво взглянул на него. - Вы сами назвали причину. Вы командуете флотом. Я надеялся заручиться вашим согласием. Однако нам нужно принимать решение быстро. Как только часовые заметят корабли, они тут же поднимут тревогу. Если мы хотим использовать преимущество неожиданности, мы должны быть готовы начать атаку. - А я-то думал, что мы собираемся осадить замок, - процедил Уотерс. – Это было бы благоразумно. Особенно для калечного старого… Для лорда Джона эти слова стали последней каплей. Схватив молодого наемника здоровой рукой за воротник, он развернул его лицом к себе, заставив его встать на колени и, стащив зубами перчатку, ткнул забинтованными обрубками в лицо Уотерсу. - Слушай ты, ничтожество, - рявкнул он, - если хочешь назвать меня калечным старым трусом, отрежь сначала сам себе пальцы, вот тогда твои слова будут что-то значить. А если нет – держи свое слово и делай то, за чем мы сюда явились, иначе можешь сразу прыгнуть за борт. И я не стану прыгать следом, чтобы спасти тебя. Бастард из Морского Рубежа, как с удовлетворением заметил Коннингтон, такого не ожидал. Если бы парень знал, какой болезнью на самом деле были поражены его пальцы, он бы залебезил и забегал как миленький, но лорд Джон не мог раскрыть свою тайну даже ради того, чтобы смешать Уотерса с грязью. Вместо этого он отпустил трепыхающегося адмирала и неуклюже натянул перчатку. - Кстати, вы сами ответили на свой вопрос. Я возглавлю атаку на суше. – Чего мне терять? Коннингтона душило чувство вины за то, что он не смог отправиться с Эйегоном на штурм Королевской Гавани, за то, что едва не заразил его серой хворью, за то, что спас проклятого карлика… Лорд Джон злобно взглянул на родной дом Тириона Ланнистера, величественно возвышающийся на отвесной скале. Скоро я сведу с ним счеты. Уотерс, заметно присмиревший, поспешно удалился, чтобы отдать необходимые приказы. Коннингтон окинул взором стремительно темнеющие пурпурные воды океана и черные силуэты галер; полупрозрачные паруса и двойные ряды весел делали их похожими на огромных водяных жуков. На носах кораблей горели факелы, барабаны мерно отбивали команду общего сбора. Лорд Джон видел, как маленькие черные фигурки Золотых Мечей – примерно половина отряда – готовились к битве. Вторая половина, опытные воины, которые совершали набеги на замки по всему Мысу Гнева, отправились с принцем в Королевскую Гавань. Среди них были и те, кто до недавнего времени предавался плотским наслаждениям на Летних островах, и Коннингтон истово надеялся, что недостаток дисциплины не сослужит им плохую службу. Скоро все приготовления были закончены. К их кораблю вплотную подошел другой, и лорд Джон, не рискнув перепрыгнуть на его борт, ухватившись за канат, предпочел перейти по доске. Позади пылал кровавый закат, – «небо красно с вечера, моряку бояться нечего», всплыла откуда-то поговорка, - даже в нескольких сотнях ярдов от волнорезов водную гладь смущали беспорядочные короткие волны. Мутоны, Ригеры и другие речные лорды останутся на борту флагманского корабля вместе с Уотерсом, который атакует Утес с моря. И хотя их опыт в управлении небольшими судами очень пригодился бы при высадке, они жаждали причинить как можно больше разрушений замку, в котором еще недавно томился в плену их безвинно пострадавший сюзерен. А заодно они желали выяснить, что с ним произошло. Ходили слухи, что Эдмар Талли загадочным образом исчез из Бобрового Утеса, - он не был казнен вместе с его женой Рослин и Вестерлингами, во всяком случае, не публично, - а некоторые речные лорды были убеждены в том, что его кости гниют где-нибудь на дне морских пещер. Если им удастся найти доказательства тому, что лорд Эдмар был убит, даже сама Матерь не сможет воззвать к их милосердию, когда замок будет взят. Впрочем, лорда Джона все это не интересовало. Его сердце билось часто и тревожно, и это раздражало. Ланниспорт был процветающим рыбацким поселением, но войску Эйегона доводилось брать штурмом и гораздо лучше укрепленные города без значительных затруднений. Да, Ланниспорт защищен стеной, но у Штормового Предела тоже были стены, и намного более мощные. Может быть, в город прибегут гонцы из Утеса и расскажут о надвигающихся с моря вражеских кораблях, а может быть, и нет. Возможно, жители Ланниспорта решат, что это просто ложная тревога, хотя у них есть все основания бояться набегов железнорожденных. В любом случае, смятение и паника будут только на руку Золотым Мечам. Корабли разошлись. Весла поднимались и опускались; боевые галеры старались сохранить заданный курс вопреки усиливающемуся ветру. Корабль, на котором находился Коннингтон, вместе с несколькими другими судами двинулся к берегу, а остальные быстро исчезли в сгущающихся сумерках. Лорд Джон поднял глаза и с тревогой заметил, что тонкий месяц почти скрылся за быстро надвигающейся грядой облаков. В воздухе повеяло холодом. Приближается шторм. «Боги не любят, когда им бросают вызов», - снова подумал Коннингтон. Палуба качнулась под ногами, и лорд Джон ухватился здоровой рукой за ванту, чтобы не растянуться во весь рост. Его мысли вернулись к Ланниспорту и его жителям, с каждым взмахом весел становящимся все ближе. «Если это будет необходимо, - напомнил он себе, - тебе придется убить их». Коннингтон не собирался доводить дело до резни, если этого можно будет избежать, но почти двадцать лет ему не давало покоя воспоминание о том, как во время Колокольной битвы, вняв голосу совести, он не сделал для Рейегара того, что должно. Нельзя точно так же подвести и Эйегона. Слишком много поставлено на кон. Корабли набирали скорость. Слева – скалы, справа – черное море. Лорд Джон почувствовал, как что-то холодное легко коснулось его щеки, недоуменно коснулся ее покалеченной рукой и понял, что это снежинка. Невесомая сверкающая изморозь уже покрыла паруса и мачты, огни фонарей яростно заплясали. Барабаны выбили вечернюю зорю, и Коннингтона пробрала дрожь, причиной которой был не только холод. Откуда-то сверху донесся зов рога, высокий и тонкий, словно пронзающий насквозь. «Драконы, - возвещал он. – Драконы близко». Галеры обогнули выступающую в море скалу, и перед ними открылся город. Ланниспорт был процветающим портом, поэтому им не пришлось задумываться о том, в каком месте высадиться на сушу. Если бы горожанам стало заранее известно о вторжении, они сожгли бы причалы и заперли ворота, но они ничего не знали. Поэтому для пяти галер не составило труда поднять весла, плавно пройти мимо волнореза, подать швартовы и причалить к пристани точно так же, как это делают обычные торговые суда. Но вместо лиссенийских торговцев тканями, волантийских стеклодувов, любителей вкусно поесть из Староместа или торговцев продовольствием из Хайгардена по сходням на берег спустились вооруженные до зубов Золотые Мечи, жаждущие крови. Ночной ветер донес до ушей лорда Джона колокольный звон – это запели колокола в септе Ланниспорта, возвещая об опасности, и от этого звука у него сжалось сердце. Ворота гавани были заперты на засов, и несколько наемников уже снимали с причала тяжелые бревна, чтобы сделать из них тараны. Остальные размотали канаты с абордажными крючьями, закинули их на крепостные зубцы и приготовились к подъему. Стены, защищающие Ланниспорт, были всего двенадцати или пятнадцати футов высотой и сложены из камня, не скрепленного известью, - перелезть через них ничего не стоит, по крайней мере, для человека, у которого две здоровые руки. И если с той стороны не окажется решительно настроенных горожан, Золотые Мечи через считанные минуты будут в городе. «Это будет настоящая бойня», - подумал лорд Джон. И, представив себе эту картину, он понял, что не может этого допустить. Если отряды Эйегона войдут в Ланниспорт, не встретив ни малейшего сопротивления, если они предадут город огню, изнасилуют и убьют его жителей, тогда они перестанут выглядеть героями-завоевателями, спасающими королевство, – особенно памятуя, что принц, пусть и неохотно, но все-таки одобрил убийство Вестерлингов, чтобы привлечь на свою сторону жителей Западных земель. Люди вспомнят Безумного короля Эйериса. Люди вспомнят, что лорд Тайвин спас их от этого безумца и что разграбление Королевской Гавани со всеобщего молчаливого согласия было признано жестокой, но необходимой мерой, чтобы смыть позорное пятно, оставленное династией Таргариенов. Этого нельзя допустить. Нельзя. Лорд Джон набрал воздух в легкие. - СТОЯТЬ! Он подбежал к сходням, спрыгнул на берег, совсем забыв о том, что его правая рука напоминает громоздкий кусок дерева, и бросился по разломанному причалу к отряду, упорно таранящему ворота. С другой стороны ворот доносились крики; Золотые Мечи уже поднялись по канатам и перелезли за стену. - Там всего лишь простые люди, крестьяне! Захватите стены и башни, проследите, чтобы никто не сбежал, но, ради всех богов, не пускайте в ход мечи! Мы пришли сюда не для того, чтобы их убивать! Коннингтон выкрикивал команду, а сам в глубине души удивлялся тому, что делает. Каким же нужно быть дураком, чтобы вновь совершить ту же самую фатальную ошибку. Но он понимал, что просто не может допустить резни, хоть и знает, что это неверное решение. Много лет назад он точно так же отказался убивать жителей Каменной Септы – мужчин, женщин, детей, - чтобы выкурить оттуда Роберта Баратеона. Сожжение Ланниспорта не будет считаться славной победой и не приблизит Эйегона к тому, чтобы вернуть украденную корону его отца; даже наоборот, скорее отдалит его от цели. Кроме того, это будет означать, что кровь невинных людей, которую лорд Джон не стал проливать во время Колокольной Битвы, - город был взят, но за этим последовало поражение и крах, - теперь будет на его руках. На его душе и без того лежит тяжкий груз. Джон Коннингтон понял, что не сможет этого перенести. - ДОВОЛЬНО! – Краем сознания он отметил, что щекам холодно от слез. Лорд Джон, словно одержимый, растолкал толпу и устремился к тому месту, где наемники спускали на берег лошадей. Он схватил ближайшего коня под уздцы и вскочил в седло с жалким подобием былой удали. Глаза жгло от соли и света факелов, светильников и костров. Коннингтон проскакал сквозь разбитые ворота и понесся по Ланниспорту. Камни, дерево и грязь хрустели и хлюпали под лошадиными копытами. Пусть его назовут трусом, пусть Уотерс назовет его трусом, но Коннигтону было наплевать. Давным-давно он дал себе слово, что если ради того, чтобы отомстить за своего серебряного принца, придется превратиться в его отца, он не станет мстить, и эта клятва, эта вера были сильнее чувства вины. Лорд Джон не помнил себя от скорби, но в то же время сохранил ошеломляющую ясность мысли. Нет. Хватит извиняться за то, что произошло давным-давно. Сейчас важно только то, что должно произойти. Коннингтону показалось, что в него как будто вселился дух Рейегара, что он больше не опальный стареющий бывший наемник и изгнанный Десница, по слухам, умерший от пьянства, а на самом деле умирающий от серой хвори. Он скакал по городу, крича до хрипоты. Снег валил все сильнее, ветер швырял в лицо мокрые хлопья, и Коннингтону приходилось вытирать глаза покалеченной рукой. И все же ценой неимоверных усилий ему удалось удержать атакующих. Он не позволил Золотым Мечам нападать на горожан, направив наемников на стены и укрепления; как только они захватят плацдарм и закрепятся в городе, они смогут отрезать путь подкреплению, которое Ланнистеры попытаются прислать с суши. Хотя, возможно, никто не придет на подмогу, ведь жители Западных земель большей частью на стороне Эйегона. Впрочем, все зависит от того, что произойдет в Королевской Гавани. Если оставшиеся люди малыша Томмена каким-то образом ухитрятся пересилить принца, возможно, они поймут, что их родной земле угрожает опасность, и отправятся на запад. Если войска пойдут быстро, не обременяя себя обозом, урезав перерывы на еду и сон, они смогут добраться сюда из столицы меньше чем за пять дней. Дальше для лорда Джона все смешалось. Наконец он осознал, что все кончено, - его люди заняли каждую башню, каждую крышу. Золотые Мечи сорвали отовсюду львов и повесили на их место знамена с трехголовым драконом дома Таргариенов. Взглянув на север, Коннингтон увидел жутковатое зарево, переливающееся на фоне низких тяжелых облаков. Бобровый Утес – или атакующий его флот - пылал. - Ко мне! – Коннингтон отпустил поводья, сунул два пальца в рот и резко свистнул, собрав вокруг себя всадников. После краткой заминки, вызванной больше необходимостью проломить ворота, чем сопротивлением захваченных врасплох жителей Ланниспорта, они покинули город и стремглав поскакали по дороге к Утесу, утопая в грязи и снегу. Серебристый пар от дыхания искрился в свете пожара. Вокруг извивались и плясали странные темно-коричневые тени, и Коннигтон почувствовал, как вкус дыма обжигает горло. Камень не горит. Они галопом миновали последний поворот и подъехали к крепостной решетке и сторожевой башне, охраняющей подход к Утесу. Ворота были открыты, решетка наполовину сорвана с петель. Коннингтон и наемники беспрепятственно въехали внутрь. Они поднимались все выше и выше, все ближе и ближе к замку, и лорд Джон увидел, что пламя охватило двор, конюшни и лабиринт тоннелей, пронизывающих Утес. Высоко наверху, половина окон в центральной твердыне, прославленном чертоге дома Ланнистеров, были выбиты. Пока лорд Джон и Золотые Мечи, словно зачарованные, смотрели на горящий замок, раздался душераздирающий крик, и из окна вылетел человек. Он раскинул руки, и на мгновение всем показалось, что он летит. А потом он перевернулся в воздухе и с тошнотворным хлюпающим звуком рухнул на землю не более чем в пяти ярдах от всадников, напугав лошадей, и так беспокойных из-за пожара. Из раздробленного черепа на камни потекло что-то серое. Алая кровь была еще алее его плаща, впрочем, и то и другое казалось черным в свете пламени. «Красный, - обрадованно подумал Коннингтон. Странно, но он был совершенно спокоен. – Красный, цвет Ланнистеров. Замок наш, мы взяли его. Мы его взяли, он наш». Глаза щипало от дыма, но он огляделся вокруг и понял, что в замке хозяйничают Золотые Мечи. Видимо, речные лорды провели суда сквозь темные морские пещеры под Утесом и через потайные ходы проникли внутрь. Лорд Джон наблюдал за хаосом, понимая, что они победили, что они захватили и Штормовой Предел, и Бобровый Утес, и, скорее всего, Королевскую Гавань. Тающий снег стекал по его разгоряченному лицу, и Коннингтон готов был расхохотаться от радости. Львы растеряли все свои клыки, один за другим, - кого постигла смерть, кого заточение, кого безумие, а кого изгнание. Колесо божественного правосудия вращается медленно, но теперь Джон Коннингтон не сомневался в его неотвратимости. К тому времени, как опустошение замка завершилось, небо на востоке начало сереть. Мертвые тела ланнистерских гвардейцев заполонили двор, а Золотые Мечи потеряли всего несколько человек. Разбитое стекло, словно обломки льда, сверкало среди снега, который все продолжал падать из низких облаков. Наемники, захмелевшие от жажды добычи, выбирались из погребов, пряча под рубахами подносы и кубки, загребая пригоршнями драгоценные камни и монеты. Дерьмо лорда Тайвина. Речные лорды были еще более ненасытны. Они хорошо помнили Красную Свадьбу, осаду и падение Риверрана, публичные унижения и разорение, которые им пришлось претерпеть от Тайвина Ланнистера и его бешеного пса Грегора Клигана; во всем Вестеросе их земли больше всех пострадали от войны, и они горели жаждой мщения. Один из людей Ланнистеров еще умолял о пощаде, а несколько воинов лорда Ригера собрались вокруг и, глумясь, по очереди били его по голове тяжелым золотым блюдом, спрашивая, нравится ли ему теперь богатство львов. Как только несчастный перестал шевелиться, командир Ригеров развязал бриджи, достал член и пустил струю трупу в рот. Коннингтон отвернулся. В отличие от Ланниспорта, он понимал, что здесь у него нет права сдерживать псов, но это не значит, что он должен на это смотреть. Он осадил коня и спешился, но тут же схватился за луку седла, борясь с головокружением. Ноги свело судорогой, ведь он провел всю ночь в седле, а судя по свежим красным пятнам, просвечивающим сквозь перчатку, не говоря уже о боли, он сорвал запекшиеся корки с обрубков пальцев. На мгновение лорд Джон подумал, как бы они не воспалились, а потом горько рассмеялся, выругался и, постаравшись принять как можно более беззаботный вид, направился через разрушенный двор в полутемный, закопченный, засыпанный снегом Большой Чертог. Окна, как уже отметил Коннингтон, были выбиты, а расшитые золотом драпировки с рыкающим львом дома Ланнистеров были разодраны или сорваны со стропил и растоптаны грязными сапогами. По чертогу расползался зловонный дым – люди лорда Мутона безуспешно пытались поджечь один из гобеленов. Столы и скамьи перевернуты, под ними на окровавленном тростнике лежат лицом вниз несколько трупов. Судя по их виду, это были безоружные слуги. Теперь они мертвы. И ты ничего не можешь с этим поделать. Как Коннингтон и ожидал, Ауран Уотерс оказался в чертоге. Наемник удобно расположился на древнем троне Ланнистеров, массивном сиденье из красного дерева, вырезанном в виде льва. Уотерс развалился на троне, свесив ногу через подлокотник и наслаждаясь заслуженным бокалом вина. Заметив Коннингтона, он поднял руку и небрежно махнул ему. - Милорд Гриф. - Уотерс. – Если некоторое время назад лорду Джону и удалось сбить спесь с Бастарда из Морского Рубежа, теперь наглого юнца вновь распирало от высокомерия. «Я должен быть ему благодарен», - невесело напомнил себе Коннингтон. – Вы справились со своей задачей. Ауран прямо-таки расцвел. - Как и было запланировано. Как прошел ваш визит к рыбакам? - Как и было запланировано, - эхом отозвался лорд Джон. – Полагаю, вы хотите получить свою плату? - Да уж, я не работаю задаром. – Уотерс сделал последний глоток вина, вытер рот тыльной стороной ладони и неторопливо прошествовал по помосту навстречу Коннингтону. – К счастью, если вам нужны легкие деньги, вы вряд ли нашли бы для разграбления – прошу прощения, наняли меня для разграбления, - более подходящее место. Даже после того, как я получу свое, на вашу долю еще кое-что останется. - Я не мародер, - огрызнулся Коннингтон. - Как вам будет угодно, - Уотерс пожал плечами. – А те, чьи моральные устои не столь безупречны, не видят причины, почему бы богатством лорда Тайвина не воспользовались более достойные люди, раз он все равно гниет в гробнице в Чертоге Героев. В любом случае, деньги вам пригодятся. Золотые Мечи, за исключением тех, кто сейчас радостно набивает карманы, тоже не работают даром. Или они бескорыстно откажутся от оплаты просто ради удовольствия посадить Эйегона на трон? Коннингтон проворчал что-то невразумительное, не желая более обсуждать этот вопрос. Наемники, даже ведущие свой род от изгнанных Блэкфайров, не работают даром, и лорду Джону была глубоко противна мысль о том, что им пришлось опуститься до того, чтобы платить потомкам изменников за их мечи. Он сам прослужил полдесятилетия в отряде Золотых Мечей и ценил грубоватый дух товарищества и ненависть к Роберту Баратеону, которая объединяла его с наемниками. Но он не переставал гадать, что же посулили им Варис и Иллирио Мопатис. Что такого они дали или пообещали Золотым Мечам, что те согласились сражаться за восстановление ветви дома Таргариенов, которую они считают незаконной со времен Дейерона Доброго и основателя их отряда Эйегора Риверса? Эйегон заподозрил, что Варис и Иллирио сами Блэкфайры, и это многое объясняет, но тогда возникают вопросы, которые Коннингтон даже в самых мрачных раздумьях опасался себе задавать. Лорд Джон вспомнил разговор с сиром Лорасом в Штормовом Пределе, когда Рыцарь Цветов заставил его признать, что он не имел отношения к чудесному спасению принца, что он не встречался с Эйегоном и даже не знал о том, что тот жив, пока мальчику не исполнилось пять лет, и что он поверил слову двух самых ненадежных людей на всем белом свете – евнуха и торговца. И от этих мыслей в нем снова проснулась тревога. Под златом злой клинок. «Все это лишь подозрения, - сердито напомнил он себе. – Леди Лемора не стала бы лгать мне и моему серебряному принцу… Я с каждым днем все явственнее вижу его в Эйегоне». Он сам был близким другом Рейегара Таргариена, вырастил мальчика с детства, рассказывал ему бесчисленные истории о благородстве, умеренности и одаренности его отца… любой мальчик хотел бы стать таким, любой мальчик решил бы, что у него есть право… - У вас такой вид, будто вы терзаетесь сомнениями, милорд, - лениво заметил Ауран Уотерс. – Может, мне повернуться спиной, чтобы вас не смущать? - Не лезь не в свое дело, - рявкнул Коннингтон. Он хотел было преподать щенку еще один урок послушания, раз первый не возымел действия. Он уже сделал шаг, чтобы претворить свое намерение в жизнь, как двери Большого Чертога – точнее, то, что от них осталось, - внезапно распахнулись. Коннингтон резко обернулся, схватившись за меч. Ему едва удалось как следует взяться за рукоять левой рукой, не то что вынуть клинок из ножен, и лорд Джон мрачно подумал, что если на них напал мстительный дух Утеса, придется положиться на Уотерса, а на него надежды мало. Но в чертог вошел всего один человек, который, шатаясь, проковылял на подгибающихся ногах между перевернутыми скамьями и трупами слуг, словно не замечая их. Он сам был бледен, словно труп, изранен и потрепан. Коннингтон наконец узнал его, и его беспокойство усилилось. Это был один из сержантов Франклина Флауэрса – кажется, один из молодых Маддов, - который отправился на штурм Королевской Гавани вместе с Эйегоном. Проклятье, что он здесь делает? - Сир, - коротко поприветствовал его лорд Джон, когда изможденный сержант подошел к ним и почти упал на колени. – У вас есть новости? - Да… есть. – Язык наемника заплетался, но не от вина, а от усталости. – Я скакал три дня без передышки. Боги милостивые, как я рад, что вы здесь. Но вы должны ехать немедленно. Принц… принц… У Джона Коннингтона помутилось в глазах. Не помня себя, он сбежал с помоста, чуть не оступившись и не рухнув вниз, добрался до Мадда и встряхнул его, как кот, – или лев, - играющий с мышью. - Что? – прохрипел он. – Что? Что с принцем? - М’лорд, он… - Сержант глотнул воздуха. – М’лорд, он… тяжело ранен. Он пожелал высадиться с первой волной атаки, и… какой-то здоровенный сукин сын вырвался на берег и напал на него. Как только мы заметили, то сразу же вырубили этого ублюдка, но долбаные Сыны Воина добрались до него, прежде чем мы смогли его прикончить. Они утащили его, а мы унесли принца и едва успели сесть на корабли, как все сражение пошло прахом. Мы… понесли большие потери. Те, кто остался в живых, отступили в устье Путеводной, чтобы перегруппироваться, а меня послали сюда на самой резвой лошади в надежде, что вы здесь уже закончили. Я скакал, что было мочи, мой конь издох в миле отсюда. Три дня без передышки. У гонца был такой вид, будто он сам вот-вот испустит дух, но Коннингтону было безразлично. Его худшие опасения оправдались, словно в наказание за кощунственные мысли, которым он втайне предавался. Эйегон тяжело ранен, штурм Королевской Гавани отбит, войско рассеяно… Я должен был отправиться с ним. Но что может один человек? Как теперь исправить последствия этого поражения? Мой принц, мой принц, что же вы наделали? - Это еще не все, - добавил гонец, все еще задыхаясь. – По пути я узнал еще две вещи. Во-первых, говорят, что Цитадель разграблена железнорожденными, Старомест сожжен, а чудовища Эурона Грейджоя пробрались в Хайтауэр и убили лорда Лейтона и всех его родичей, до кого смогли добраться. А во-вторых, Рендилл Тарли с десятитысячным войском подходит все ближе к Королевской Гавани. Во время первой высадки нам удалось перехитрить и обогнать его, но если он прознает, что принц с остатками флота скрывается в устье Путеводной… - Мадд не договорил, и зловещее окончание фразы повисло в воздухе. Боги милостивые. Восторг Коннингтона от захвата Бобрового Утеса испарился, словно туман на солнце. Цитадель пала, лорд Хайтауэр мертв, Рендилл Тарли сжимает кольцо вокруг тяжело раненного Эйегона, а он сидит здесь, на другом конце страны, и все из-за его глупости, из-за того, что он не позволил Тириону Ланнистеру погибнуть. Ну и к чему привело твое благородное желание спасти жизни жителей Ланниспорта? Когда уже ты перестанешь изображать из себя героя? У него не было ответа на эти вопросы. Есть лишь один способ искупить свою вину. Ему было наплевать на опасность. Ему было наплевать, что он может погибнуть. Рейегар, прости меня. Прости меня. Прости. - Как только вы сможете сесть на коня, - сказал Джон Коннингтон гонцу, - мы отправимся в Королевскую Гавань. Так они и сделали. Пара дураков, калека и наемник, привязали себя к седлам, чтобы спать по очереди, не останавливаясь. Дураки и слепцы. Не без дурных предчувствий, Коннингтон оставил Аурана Уотерса и остальных Золотых Мечей укреплять влияние в Западных землях; опять же, если их настигнет и убьет Рендилл Тарли, пусть лучше погибнут два человека, а не две тысячи. Даже если один из этих двоих – Коннингтон. Но если я погибну, а принц ранен… Не имеет смысла размышлять об этом. Если, да не допустят этого боги, такое и случится, мертвому ему будет уже все равно. Коннингтон не скакал так быстро, даже когда спасался от гнева Эйериса или когда спешил в Пентос, получив тайную весть от Вариса, что там его ждет маленький сын его дорогого друга. С каждой милей боль в искалеченной руке жгла все сильнее, на ляжках открылись гнойные язвы. Может быть, ему и удалось остановить медленное продвижение серой хвори, но во время этого тяжелейшего броска на восток Джон Коннингтон чувствовал на затылке дыхание смерти. Он не осмеливался резко оборачиваться, боясь увидеть призрак Неведомого – черную рясу, пустой капюшон и протянутую руку. Наконец, на четвертый день ближе к вечеру, после того как они едва не столкнулись с передовым отрядом Тарли, поспешно укрылись от них в Королевском лесу и проследовали вдоль одного из притоков Путеводной на север, к ее устью, они добрались до бесплодного, каменистого берега, где стоял на якоре флот Эйегона. Все знамена были спущены, а люки задраены. Корабли пострадали не так сильно, как опасался Коннингтон, но это была мелочь по сравнению с потерей людей и слонов. Изнемогая от усталости, лорд Джон лихорадочно прикидывал, куда им следует направиться, - определенно, им нельзя здесь находиться, ведь лорд Рендилл всего в нескольких часах пути отсюда. На севере находится Морской рубеж, но это всего лишь крошечный незащищенный остров, к тому же Коннингтон не горел желанием снова быть обязанным Аурану Уотерсу. На юге – Штормовой Предел и Грифоний Насест, но если они отправятся в этом направлении, то попадут прямо в руки наступающей армии Тарли. На западе – Королевская Гавань, сейчас ее точно захватить не удастся, а на востоке – Пентос. Эту возможность следует рассмотреть, но Коннингтон скорее бы улегся спать в змеиное гнездо, чем стал связываться с магистром Иллирио Мопатисом, невзирая на его торжественные заверения в преданности и дружбе. И все же, это может быть их единственный шанс. К тому времени, как они спустились на топкий, подернутый тонкой корочкой льда берег, Коннингтон уже еле держался в седле. Их встретили два сержанта из Золотых Мечей, явно не ожидавшие увидеть лорда Джона так скоро. Они обменялись приветствиями, и, сопровождаемый наемниками, Коннингтон поднялся на борт и спустился в каюту принца Эйегона. Внутри было жарко и темно, пахло свечным жиром, лекарствами, потом и кровью. Принц, весь обмотанный бинтами, лежал на узкой койке, за ним ухаживали Арианна Мартелл и Элия Сэнд. Дорнийки выглядели неприбранными и невыспавшимися, их густые черные кудри были беспорядочно распущены по плечам, и Коннингтон с неохотой был вынужден признать, что благодарен девушкам за их заботу об Эйегоне. По крайней мере, здесь нет Лораса, - и это либо очень хорошо, либо очень плохо. - Оставьте нас, - сдавленно произнес он. Голос прозвучал глухо, словно звон надтреснутого колокола. Сержанты поклонились, пододвинули к нему табурет и оставили его наедине с принцем и девушками. Эйегон, услышав его голос, взволнованно пошевелился. Он даже попытался сесть, чему Коннингтон был рад; значит, ранение не такое уж тяжелое. Плотная льняная повязка закрывала большую часть лица принца, но один глаз был все-таки виден. - Гриф? – хрипло прошептал Эйегон. - Это я, мой принц. – Коннингтон пододвинул табурет ближе и убрал прядь серебристо-голубых волос с пылающего лба Эйегона. – Боги милостивые, что же?.. Эйегон попытался что-то сказать, но Арианна положила руку ему на плечо. - Позвольте мне. – С этими словами она повернулась к Коннингтону, явно напрашиваясь на то, чтобы он приказал ей убираться, и сказала: - У принца порезано лицо, от левого глаза через правую щеку до нижней челюсти. Рану зашили, но ее нужно часто промывать, чтобы избежать заражения. К счастью, зрение сохранилось, благодарение Матери, но не известно, сколько времени нужно, чтобы все зажило. Эйегон издал низкий булькающий звук, явно пытаясь что-то спросить. Он хрипло откашлялся и смог произнести лишь: «…Утес?» - Утес взят, - устало ответил Коннингтон, решив не обременять принца своими размышлениями касательно Уотерса и рассказом о том, как он не допустил резни в Ланниспорте. – Может быть, нам даже удастся закрепиться там. - Вы приехали, как будто уже закрепились, - холодно заметила Элия Сэнд. - Я приехал, потому что нужен моему принцу. – Коннингтон гневно взглянул на Песчаную Змейку. – И не тебе указывать мне, как обращаться с Ланнистерами, девочка. Разве не твоя сестра Обара похваляется тем, что ей удалось убить принцессу Мирцеллу прямо под носом у твоего дяди Дорана? Арианна, сидящая с другой стороны постели, вздрогнула, словно от удара. Она не могла даже говорить о гибели Мирцеллы, и Коннингтон сам не знал, что и думать. С одной стороны, Мирцелла была плодом кровосмешения Джейме и Серсеи Ланнистеров, преступления ее семьи были всем известны. Но он только что видел, как Бобровый Утес превратился в руины. И только Грегор Клиган убивал детей без зазрения совести, этот бешеный пес убил бы и Эйегона, если бы не Варис. Коннингтон был вынужден задать еще один трудный вопрос. - Где сир Лорас Тирелл? Дорнийки переглянулись, и наконец Арианна ответила: - Он не вернулся на корабли вместе с нами. Если он остался в живых, значит, он где-то в Королевской Гавани, разыскивает свою сестрицу. - Если он остался в живых на Драконьем Камне, после того как его облили кипящим маслом, не стоит его недооценивать. – Правда, если он погиб, будет трудно потом объясниться с Тиреллами. Еще одна головоломка. – Мы должны отплыть до ночи. Лорд Рендилл Тарли уже близко. Я знаю, вам это придется не по душе, мой принц, и мне тоже, но нам придется отправиться в Пентос. - Ннн… - Эйегон попытался что-то произнести сквозь толстый слой повязок. Он поперхнулся, откашлялся и начал снова: - Нет. Не в Пентос. Мы можем плыть. Только в одно место. - Куда? – в отчаянии спросил Коннингтон. – Куда? Глаз Эйегона лихорадочно блестел, но во взгляде принца пылала неистовая убежденность. - Лорд Станнис. Далеко. Мы должны занять. Родовое гнездо моего дома. Мы должны создать. Собственных драконов. Если моя тетка не придет. Со своими. Драконий Камень, милорд. Мы должны плыть на Драконий Камень.