Север помнит / The North Remembers

С тех пор, как принц ушел, он не шевельнулся, не поднял искалеченную руку, не вздохнул. Он даже не чувствовал биения собственного сердца. Наконец до него донеслись шаги и голоса, звон кольчуг, лязг мечей. Кто-то приближался к каюте, где закончилась его жизнь. Коннингтон равнодушно слушал эти звуки. Ему было безразлично, что этим людям от него нужно. Если им удастся обнаружить на его изношенном, пораженном болезнью теле хоть что-нибудь ценное, пусть забирают. Скорее всего, его просто вышвырнут за борт, в темные воды, омывающие Драконий Камень, чтобы он больше не распространял серую заразу. Пускай. Он и так зажился на свете. Все пропало. Все пропало. Лорд Джон едва мог вспомнить те волшебные дни, которыми наслаждался всего несколько месяцев назад, когда победа Эйегона казалась решенным делом, его власть над Семью Королевствами - неоспоримой, а взятие Королевской Гавани – всего лишь формальностью. Любой старый вояка подтвердит, что именно поэтому не нужно избегать битв, а любой юнец, который считает иначе, не доживет до старости. Коннингтон был самым что ни на есть старым воякой, и правила войны не изменились – а он по собственной глупости сам выкинул себя из игры. Каждый клинок со временем теряет остроту, а он никогда не был легендарным героем из хвалебных песен. На самом деле, все, что с виду казалось достойным похвалы и уважения, на поверку оказалось подделкой. Лорд из прославленного и благородного дома – от которого остались лишь жалкие обломки. Десница Короля – с позором изгнанный за разгромное поражение в битве. Близкий товарищ принца – низвергнутого и убитого, терзаемый бесплодными сожалениями о том, как все могло бы быть. Наемник – не заслуживший даже дурной славы. Капитан и полководец, приемный отец законного наследника престола, - едва собственными руками (ха-ха, лучше не скажешь) не проваливший всю кампанию. Одинокий, лишенный милости своего принца, теперь он сидит и ждет, когда его собственные люди придут к нему, чтобы убить. Словом, понял Коннингтон, он – отличное орудие. Отличная мишень для лжи. Разве в его жизни был смысл? Он не разглядел бы его, даже если бы увидел. А может, он так отчаянно цеплялся за воспоминания о Рейегаре, что проглядел правду, которая была у него прямо перед глазами? Как долго он позволял Иллирио и Варису обманывать его? Как долго? Вся его жизнь была сплошным притворством. Я плясал под дудку безумцев, скоморохов и дураков. Они приказывали мне прыгать, а я лишь спрашивал, высоко ли. Поглощенный горькими мыслями, Коннингтон едва расслышал резкий стук в дверь и даже не поднял голову, когда та распахнулась. В каюту вошли полдюжины воинов, но ни один не рискнул приблизиться. Его больная рука, словно какой-то посторонний предмет, лежала на колене, по-прежнему без перчатки; черные обугленные обрубки были на виду. Если бы я захотел, то мог бы выйти отсюда, даже не поднимая меча. Но зачем? У него ничего не осталось. - Милорд, - откашлявшись, произнес сержант Золотых Мечей. – Нам приказано доставить вас в замок. Принцу Эйегону требуется от вас… одна услуга. - Услуга? – Коннингтон вскочил на ноги, заставив закаленных в битвах наемников поспешно отступить. Я медленно превращаюсь в камень. Хуже уже не будет. Он ждал, что его просто выбросят за борт, так что это известие вселило в него надежду. – Принц желает примириться? Сержант замялся. - Это вас не касается, - наконец ответил он. – Ему сообщили, что есть некое дело, выполнив которое, он сможет приблизиться к трону, и для этого ему нужны вы. Или вы пойдете добровольно, или нам придется применить силу. - Применить силу? – Лорд Джон рассмеялся. Смех получился тонкий и надтреснутый, очень похожий на хохот Эйериса, и Коннингтон содрогнулся. Ему почудилось, будто он смотрит в длинный темный тоннель, земля уходит у него из-под ног и он падает в голодную бездну, из которой нет возврата. Он взмахнул покалеченной рукой, и наемники отшатнулись. – Вы что, мне угрожаете? - Вы не желаете подчиниться? – Воины напряглись, еще немного – и они схватятся за мечи. - Я этого не говорил. – Коннингтон подставил запястья. – Если своей жизнью или своей смертью я могу доказать принцу, что остаюсь его верным слугой, я готов. Наемники обменялись недоверчивыми взглядами, но наконец сержант шагнул вперед и надел на Коннингтона кандалы. Лорд Джон ожидал этого, но теперь его посетило неприятное предчувствие, что услуга, которая от него требуется, связана именно со смертью. Что ж, хорошо. Он и так задолжал богу смерти. Мой долг будет уплачен с процентами. Его вывели из каюты на палубу и усадили в шлюпку. Цепи неприятно звенели. Наемники сели на весла, а Коннингтон, запрокинув голову, глядел на мрачный темный Драконий Камень, испускающий из тысяч отверстий зловонные струи серного пара, идущие из самого его сердца. Лорд Джон много раз был здесь с Рейегаром, бродил с ним по коридорам, залам и огромным гудящим башням, сидел в саду и болтал о всяких пустяках. Это было еще до того, как безумие короля тяжкой ношей легло на плечи его приближенных. Неплохое место, чтобы встретить смерть. Во всяком случае, не хуже любого другого. Может быть, меня сожгут и развеют пепел по ветру, подумал Коннингтон. Скорее всего, оставят гнить где-нибудь в пещере. Лодка направлялась как раз в одну из таких пещер, выточенных волнами в вулканической породе. Они вошли в темный проход, слабо подсвеченный факелами, и приблизились к россыпи мокрых камней, за которыми открывался подземный тоннель. Шлюпка ткнулась в берег, и Золотые Мечи заставили Коннингтона сойти на сушу, по-прежнему стараясь как можно реже прикасаться к нему. Один из наемников отпер решетку, и они вошли в гулкий лабиринт переходов. Коннингтон мог бы пройти по нему с закрытыми глазами, но на этот раз он решил оставить их открытыми. Он ничего не боялся, понимая, что никто не в силах сделать ему хуже, чем он может сделать себе сам, и это, как ни странно, придавало ему бодрости. Он не надеялся на то, что Эйегон его простит, и не думал о собственной гибели. Он вообще ни о чем не думал. Наконец они добрались до подъемной решетки. Коннингтон узнал этот путь – он вел в Великий чертог. Его посетила внезапная догадка, и впервые с тех пор, как Эйегон покинул его, он ощутил укол страха. Коннингтон задумался, почему ему так не хотелось плыть в этот мрачный замок, полный каменных чудовищ и сокровенных тайн. Он вспомнил слова Эйегона, когда тот отдал приказ отправляться сюда. Мы должны создать собственных драконов, если моя тетка не придет со своими. «Это честь для меня», - сказал себе Коннингтон. Красные жрецы Рглора утверждали, что королевская кровь может пробудить каменных драконов. Конечно, он не король, но раз они каменные… а в его теле живет болезнь, которая может погасить даже пламя, на долгие века заточить его в камень… серая хворь… Неужели это она превратила чудищ Драконьего Камня в статуи? Огонь не может разрушить камень. Боги милостивые. Коннингтон все понял. Эйегон хочет принести меня в жертву. Обменять мою жизнь на одного дракона. Но как принцу в голову пришла сама мысль об этом и откуда он узнал подробности? Может, в нем говорит всего лишь пустая гордость, когда он отчаянно пытается убедить себя, что последние двадцать лет его жалкой жизни прошли не впустую, но Коннингтон все же надеялся, что он хоть что-то значит для Эйегона, и мальчик не станет хладнокровно приговаривать его к смерти. Он сказал, что не будет преследовать меня, он просто велел мне убираться с глаз долой… и теперь он хочет отдать такой приказ? Здесь что-то не так, и Коннингтон с каждым шагом все больше укреплялся в этой мысли. Охранники ввели его в большой мрачный зал. Несколько наемников ждали на помосте в дальнем конце чертога. Лорд Джон пригляделся, и его худшие подозрения подтвердились. Его охватило нечто похожее на безумие – или на прозрение. - ТЫ! Его хриплый возглас эхом разнесся по залу, блуждая среди темных колонн. Коннингтон вырвался из рук стражников и метнулся вперед, движимый яростью и гневом. Его единственным желанием было подобраться как можно ближе, обмотать цепи вокруг мягкого лживого горла евнуха и выдавить из него жизнь. - Ты, - снова выдохнул он. – Мне следовало догадаться с самого начала. Варис как будто не заметил, что на него надвигается закованный в цепи пораженный серой хворью разъяренный безумец, явно намеревающийся прикончить его. - Милорд Коннингтон, как я рад снова встретить вас, - с вежливым равнодушием произнес евнух. - Закрой рот. – Краем глаза Коннингтон увидел принца Эйегона и Арианну Мартелл, потрясенных его неожиданным появлением. Пусть смотрят. Пусть слышат. Пусть наконец-то откроют уши. – Отлично сработано. Просто замечательно. Ты все это время дурачил меня. Вы с этим твоим дружком, проклятым торговцем сыром, небось, хихикали в кулак надо мной. Еще бы, вам ловко удавалось дергать за ниточки, а я плясал, словно ярмарочный паяц, под вашу дудку. Они были правы. Все они были правы. Сир Лорас Тирелл спросил меня в Штормовом Пределе, знаю ли я, с кем связался, но я не слушал. Ауран Уотерс спросил меня в Бобровом Утесе, неужели я думаю, что Золотые Мечи служат задаром. А он! – Лорд Джон ткнул кулаком в принца – мальчика – подделку. – Даже он догадался. Это он сказал мне, кто ты на самом деле! Варис удивленно взглянул на него. - Милорд, вы не в себе. - Нет! – взревел Коннингтон, резко оттолкнув от себя человека, который попытался задержать его. – Со мной все в порядке! И ты, и Иллирио, вы оба - Блэкфайры. Золотые Мечи – Блэкфайры. И Эйегон тоже. Это все объясняет. Все объясняет. Вот почему ты не укрыл Дейенерис и Визериса Таргариенов. Вот почему ты дал ей драконьи яйца - ты боялся, что иначе они не вылупятся! Вот почему ты хотел выдать ее за Эйегона – чтобы подтвердить его право на трон. Ты лжец, мастер менять лица, заставлять людей видеть то, что им хочется. Все это время ты водил меня за нос, - тяжело дыша, произнес он. – Ты подсунул мне бастарда Иллирио Мопатиса и вел сладкие речи о престоле. Эйегон потрясенно переводил взгляд со своего изгнанного приемного отца на евнуха. - Лорд Варис… как это понимать? - Никак, мой принц, - успокоил его Варис. Если евнух и был захвачен врасплох предъявленными обвинениями, это никак не отразилось на его пухлом лице. – Сами видите, лорд Коннингтон безумен. Разумеется, это только подтверждает ваше решение. - Твое решение! – Коннингтону все стало ясно. – Это ты его надоумил! Это ты все подстроил! Мальчик – сын магистра Иллирио и его покойной жены Серры, голубоглазой и светловолосой лиссенийской шлюхи, которую он так сильно любил, что сохранил ее руки на память! Настоящий Эйегон Таргариен мертв. Мертв. Он умер, когда Грегор Клиган размозжил его голову об стену и изнасиловал его мать Элию! И тебе почти удалось убедить всех в том, что он воскрес. Это твой величайший обман, твое величайшее притворство. Я прав? Варис покачал головой, печально улыбаясь. - Каждое ваше слово – измена, милорд. Горе и болезнь помутили ваш разум, и все, в чем вы так уверенно обвиняете меня, - всего лишь прискорбное заблуждение. Вы… - Как это понимать? – нервно повторил Эйегон. Если евнух не обратил на слова Коннингтона внимания, то принц – самозванец – воспринял их всерьез, и ему явно не понравилось то, что он услышал. – Что он говорит про Иллирио Мопатиса и лиссенийскую шлюху? - Твои родители, мальчик, - обратился к нему Коннингтон. – Твои настоящие родители. Они обманули тебя так же, как и меня. Тебя зовут Эйегон, но ты не от крови Рейегара Таргариена и Элии Мартелл. Ты – Блэкфайр. Подделка. Как вы сказали, лорд евнух? Прискорбное заблуждение. Тебя создала ложь. И этой лжи нужно положить конец. Эйегон побелел как мел. - Нет, - прошептал он. – Вы ошибаетесь. Лорд Варис… - Лорда Вариса не существует. Есть только ядовитая гадина. Но я люблю тебя. Даже сейчас я люблю тебя. – В голосе Коннингтона звучала тоска. – Ты не принц, не Таргариен, но ты все равно мой сын. Пойдем. Пойдем со мной, забудем про игру престолов. Мы снова станем Грифом и Юным Грифом, наемниками, воинами. Найдем свою судьбу в Тироше, в Мире, а может, еще дальше на востоке, у берегов Яшмового моря или в сияющих песках Соториоса. Будем бродить по огромному миру и никогда, никогда не вернемся в Вестерос. Бледное лицо Эйегона пошло красными пятнами, будто его ударили. - Вы лжете. - Разумеется, он лжет. – Тем не менее веселье покинуло лицо Вариса. Евнух поджал губы. – Что ж, лорд Коннингтон, давайте чисто умозрительно рассмотрим этот вопрос и предположим, что в ваших диких обвинениях есть зерно правды. Допустим, Эйегон – самозванец, и что с того? Мальчика с самого рождения готовили к тому, что он станет королем. По внешности, талантам и характеру он такой же Таргариен, как и сам Эйегон Завоеватель. Он изучал языки, историю, религию, обучался владению мечом, стратегии и тактике, и даже теперь сталкивается с трудным выбором, который приходится делать всякому, кто носит корону. Этот мальчик, несмотря на юношескую пылкость и страстную натуру, может стать великим человеком. Одним словом, он способен наилучшим образом послужить Семи Королевствам. Я повторяю свой вопрос, лорд Коннингтон. Что с того? - Это ваше величайшее достижение, - еле слышно произнес Коннингтон. – Вы создали идеального короля, но лорды Вестероса отвергли бы его из-за недостаточно благородного происхождения. Вы решили подшутить над ними за то, что они так жадно рвутся к власти, в то время как зима и еще более страшное зло грозят уничтожить всех нас. Последний обман опытного лжеца, прежде чем он сбежит через заднюю дверь и исчезнет бесследно. Варис с довольным видом улыбнулся. - У вас несомненный дар красноречия, милорд. Возможно, вам стоило поступить не к Золотым Мечам, а к странствующим актерам. Давайте вспомним навязшие в зубах вирши, которые так милы Ланнистерам. Если когти есть у любого льва – что у алого, что у златого, то пламя есть у любого дракона – что у красного, что у черного. - Вот вы и признались! - Я ни в чем не признаюсь. Вы сами придумали эту небылицу, порожденную вашим больным воображением. – Варис пожал плечами и перевел взгляд на Эйегона. – Я полагаю, ваш приказ еще в силе, ваше величество? - Сжечь меня заживо? – выпалил Коннингтон. – Он этот приказ имеет в виду? В темно-синих глазах Эйегона плескалось страдание. - Это единственный способ. - Вот именно, - вставил Варис, будто речь шла о погоде. – Единственный. Я уже говорил вам – разве можно считать злодейством казнь одного изменника, бредящего о бастардах, шлюхах и лжи, если благодаря этому вы можете пробудить дракона и тем самым спасете целое королевство? Возможно, я покажусь вам жестоким, вашего величество, но у меня есть веская причина. Разве я стал бы прибегать к колдовству, которое всегда ненавидел, если бы цена бездействия не была столь высока? Только огонь может спасти королевство от ледяных чудовищ. И зачем бы нам было целых восемнадцать лет оберегать и воспитывать вас, если вы не законный наследник? Эйегон, казалось, поколебался. - Он сказал, что вы хотели сделать из меня идеального короля. Скоморошьего дракона. Одурачить весь Вестерос. Разве вам так важен законный наследник, лорд Варис? Я никогда вам не доверял, и если мне предстоит совершить по вашему наущению этот безумный поступок, я должен быть уверен. Если лорд Коннингтон неправ, объясните, почему. - Что бы я ни сказал, это вас не убедит. – Варис вновь пожал плечами. – Только пламя скажет правду. Если вы сможете пробудить из мертвого камня живого дракона, тогда вы достигнете того, чего не смогли достичь самые прославленные из ваших предков. Сожгите его, - он указал на Коннингтона. – Серая хворь в его крови превратится из камня в огонь, то же самое произойдет и с драконом. - Только с одним драконом? Евнух снова загадочно улыбнулся. - Только смертью можно заплатить за жизнь, ваше величество. Если вы хотите пробудить еще одно чудовище, вам придется убить еще одного человека. - Нет! – Сжав кулаки, Эйегон повернулся к Арианне, словно ища ее поддержки, но дорнийская принцесса лишь в ужасе смотрела на него. Коннингтон не мог понять, поверила ли она его словам, что мальчик – самозванец, или она вместе с Варисом считает, что он сошел с ума. – Вы своими уловками вводите меня в смертный… - Вам нужен престол или нет, милорд? – спросил Варис низким мрачным голосом, совсем не похожим на его обычное раболепное и жеманное щебетание. – Мне казалось, вы уже приняли решение. Принц – нет, не принц, напомнил себе Коннингтон, - казалось, словно попал между двух огней. Наконец, сжав губы в тонкую белую линию, он утвердительно кивнул. Тут же к Коннингтону подошли Золотые Мечи, словно все это время ожидавшие сигнала, подтащили его к ближайшей колонне и крепко привязали. Ну еще бы. Блэкфайры веками мечтали захватить трон, и я едва не разрушил их планы. Неудивительно, что они так верны Эйегону. Сколько из них знали правду, сколько правды они знали? Эйерис сжег бы меня заживо, если бы я не покинул Вестерос после битвы в Каменной Септе. Лорд Джон вспомнил историю о гибели Рикарда и Брандона Старков. Я не стану молить о пощаде. Я не стану кричать. Арианна шевельнулась, словно собираясь, что-то сказать, но передумала. Один из сержантов зажег факел. Коннингтон бесстрастно наблюдал за ним. Они что, ждут, что я сломаюсь и откажусь от своих слов? «Мне следовало ожидать, что так случится», - мрачно подумал он. Скоро мы встретимся, мой серебряный принц. Молю, не гневайтесь на меня за мою слабость. За мою глупость. Воин с факелом приблизился, медленно, неторопливо, словно палач, готовящий топор для удара. Без хвороста и масла мне долго придется умирать. Смерть от огня ужасна. Но Коннингтон не мог отвести взгляда от факела, завороженный красотой пламени. Никто не сможет сказать, что под конец я струсил. Пусть я сгорю. Пусть план Вариса провалится. Пусть… И в этот миг принц Эйегон сломался. - НЕТ! – Он стремглав сбежал с помоста, оттолкнув наемника с такой силой, что тот едва не упал. Факел выпал из его руки и погас. На бинтах, которыми была обвязана голова Эйегона, проступила свежая кровь. В лице принца не было ни кровинки, он выглядел словно надгробная статуя; казалось, он вот-вот потеряет сознание, но это его не остановило. Не обращая внимания ни на изувеченную почерневшую руку Коннингтона, ни на Вариса, юноша трясущимися пальцами развязал веревки, освободил своего названого отца и порывисто обнял его. – Нет! Нет! НЕТ! Коннингтон, лишившись дара речи, сжал юношу в объятиях так сильно, что чуть не оторвал его от пола. Они стояли, обнявшись, лорд Джон гладил Эйегона по голове, как делал множество раз, когда мальчик был совсем маленьким. Тогда он прибегал к нему по ночам, как и все дети, ничего не ведая о заговорах, политике и власти. Тогда Коннингтон рассказывал ему разные истории, обещая, что когда они перестанут скрываться и вернуться в Вестерос, наступит лучшая жизнь. Тогда он мечтал вместе с ним, учил его владеть мечом и быть мужчиной. - Нет, - всхлипывая и задыхаясь, произнес Эйегон. – Нет. Нет. Я не могу. Не могу. Варис с непроницаемым лицом наблюдал за ними. Наконец, когда Эйегон вновь овладел собой, евнух заговорил: - Это неразумное решение, ваше величество. - Нет. – Юноша обернулся, раскинув руки, словно закрывая собой Коннингтона. – Это первое разумное решение, которое я принял. По вашему гнусному наущению я приказал убить Вестерлингов и леди Рослин, а сейчас я едва не приказал убить единственного человека, который всегда был рядом со мной, моего отца и моего друга. Хвала Семерым, что я вовремя одумался. Если такова цена за дракона и корону, она слишком велика. Глаза Вариса сверкнули. - Значит, видимо, вы все-таки не Таргариен. Я же говорил, милорд. Пламя скажет правду. Пламя. А вы отшатнулись от него. Однако я не допущу, чтобы из-за ваших угрызений совести погибло все королевство. – Он повернулся. – Приведите ее. Прежде, чем кто-либо из присутствующих успел спросить, что это значит, наемники, охраняющие вход в зал, поклонились и открыли двери. Они ввели внутрь невысокую черноволосую девушку, растрепанную и промокшую насквозь, бросающую воинственные взгляды на своих стражей, и… Арианна Мартелл ахнула, и не без причины. Это была Элия Сэнд, ее кузина, которую, по-видимому, выловили из воды, после того как огромная волна смыла ее за борт. - Нет, - судорожно выдохнула она. – Нет. Мы уже потеряли Тиену и, скорее всего, Ним. От Сареллы нет никаких вестей… Элия всего лишь дитя, она же ребенок, она не сделала ничего дурного, вы не можете так поступить, не можете… - Почему нет? – спокойно спросил Варис. – Она побочная дочь вашего дяди Оберина, принца из ройнарской линии. Если помните, королевская кровь также может пробудить каменного дракона. - Нет, - эхом отозвался Эйегон. – Это немыслимое злодеяние… - Когда вы решали судьбу Марии Сиворт и ее сыновей, я сказал вам, что вы мните себя героем, а герои не убивают детей. Что ж, ваше величество, пусть это послужит вам последним уроком. Короли – не герои. Каждый трон стоит на крови, горе и предательстве, и ваш не станет исключением. Короли – всего лишь люди, которые убили и украли больше, чем другие. Они украшают себя золотом и драгоценными камнями, как будто внешняя красота может свидетельствовать о внутренней чистоте. Они заявляют, что их стремления угодны богам, хотя на самом деле никаких богов не существует. Все это ложь, игра, в которую мы играем, потому что глупы и не можем придумать ничего лучше. Что вы смотрите на меня как на злодея? Я уже говорил прежде и скажу сейчас. Стена пала, Иные надвигаются на нас всей своей мощью. Вам нужен дракон. Это единственный способ. Может быть, раньше я и лгал, но сейчас не лгу. Я – единственный, и всегда был единственным, кто пытается спасти королевство. Боги, помилуйте нас. Он говорит правду. Коннингтон в ужасе смотрел на евнуха. В его голове все яснее вырисовывался страшный план. - Эйегон. Мальчик тут же обернулся, безмолвно умоляя его прекратить этот кошмар, положить этому конец, заставить его проснуться. Если бы я только мог, дитя мое. - Что? - Я люблю тебя, - сказал ему Коннингтон. – Прости меня. Я должен был сказать тебе про серую хворь. Прости. Я должен был лучше служить тебе. Прости. Я должен был раньше обо всем догадаться и уберечь тебя. Это все, что я теперь могу сделать для тебя. Прости меня. Прости. Прости. - Гриф… – Эйегон со слезами шагнул к нему. – Гриф, что ты?.. - Прости меня, - выдохнул Коннингтон, отступая. Вглянув наверх, он увидел под высоким сводом резных каменных драконов, замерших навеки, – по крайней мере, так он всегда думал. Охваченный всепоглощающей скорбью, подчиняясь полной и искренней уверенности, он подошел к жаровне. Я и так уже мертв. Я умру либо от камня, либо от огня, медленно или быстро. Все, что мне осталось, - это сделать выбор. А его сердце, так или иначе, всегда принадлежало Таргариенам. Лорд Джон опустился на колени и поднял сосуд с маслом, стоящий рядом с жаровней. Китовый жир - он будет гореть жарко и ясно. Коннингтон поднял сосуд над головой, словно священную чашу. - Нет… - Эйегон слишком поздно понял, что он собирается делать. – ПАПА, НЕТ! Крик мальчика расколол тени, сгустившиеся в чертоге. Коннингтон перевернул на себя сосуд, намочив китовым жиром лицо, волосы и одежду, затем сунул потухший факел в жаровню и разжег его снова. Он крепко прижал его к сердцу, словно возлюбленную, чувствуя, как огонь жадно лижет его грудь, пожирая красного дракона, извивающегося на черной накидке. Пламя разгорелось, побежало по плечам, по рукам, озаряя зловещим ярким светом изувеченные ладони, пораженные болезнью обрубки, черную твердую чешую, покрывающую потрескавшуюся серую кожу. Эйерион Пламенный выпил кувшин дикого огня, думая, что это превратит его в дракона. Может быть, в последние мгновения, сгорая заживо, он верил, что может летать. Коннингтон снова выпрямился, превратившись в живой факел, пылающий, как маяк, как звезда. Как дракон. Его волосы и ресницы пылали, кожа на лице начала плавиться, словно воск, и в этот миг пришла боль. Он видел лишь свет, тьму и смутные фигуры; волны жара отражались от холодного камня, разнося призыв. Драконий Камень снова оживает. Коннингтон горел, но его не покидала мысль о недавних словах Вариса. Только смертью можно заплатить за жизнь. Если вы хотите пробудить еще одно чудовище, вам придется убить еще одного человека. Если помните, королевская кровь также может пробудить каменного дракона. Блэкфайры ведут свой род от Эйегона Недостойного. В их жилах тоже течет королевская кровь – пусть даже отравленная, лживая, вероломная. К тому же лорд Джон Коннингтон не собирался умирать в одиночку. Он не мог допустить, чтобы многолетняя ложь осталась безнаказанной. Теперь все его тело было охвачено огнем. Он собрал все свои силы и прыгнул. Варис не видел, как он приблизился, и обернулся слишком поздно, слишком медленно. У евнуха не было оружия; он поднял руки, тщетно пытаясь защититься, но тут же рухнул на пол под весом Коннингтона. Он силился освободиться, но его вычурные надушенные одежды зашипели, задымились и запылали. Как ни странно, Варис даже не вскрикнул, вообще не издал ни единого звука. Коннингтон изо всех сил притянул его к себе, отдавая свое пламя ему. И наконец они оба вспыхнули, словно огромное бревно на зимнем празднике, в самый темный час перед рассветом, когда кажется, что снегопад никогда не закончится, а утро никогда не наступит. В тот час, когда все пропало. Может быть, час этот настал, - но лорду Джону не суждено было этого узнать. Пламя ревело, вгрызаясь в него, перемалывая кости, превращая плоть в черную корку, - с течением времени серая хворь сделала бы ее такой же. Его пронзила невыразимая боль, но в ней была красота, высшее совершенство. В глазах потемнело, но, корчась в смертных муках на полу среди россыпи искр, Коннингтон увидел, как каменный дракон над ним задвигался. Он шевельнулся, словно пробуждаясь от глубокого, долгого сна. Встряхнулся, развернул змеиные кольца гибкого тела, поднял тупую морду, открыл желтые глаза, обнажил белые зубы и освободился. Сначала одно крыло, потом другое; тонкая кожа между костяными шипами казалась почти прозрачной. Хлестнув шипастым хвостом из стороны в сторону, дракон разжал когти и едва не упал, словно за века каменного плена забыл, как летать. Едва коснувшись пола, он тут же взлетел, вздымая крыльями клубы пыли и каменной крошки, заставляя огонь факелов танцевать. Эйегон, Арианна и Элия съежились, обхватив друг друга руками. Дракон запрокинул голову и закричал. Теряя сознание, Коннингтон чувствовал, как пламя жадно пожирает его, ощущал запах горелой кожи, паленых волос и жареного мяса, вонь смерти и звон победы. Вместе с ним огонь вгрызался и в Вариса; лорд Джон снова заметил движение – со смертью евнуха второй дракон пробуждался к жизни. Два дракона лучше, чем один. Воистину, милорд. Воистину. Какая разница, красный дракон или черный? Красный - его. Черный – Вариса. Мы погибнем, но все равно останемся в вечности. Он открыл рот, чтобы крикнуть, но огонь уничтожил его губы, зубы и язык. Так зажигаются звезды. Это последний шанс принца. Даже с помощью слонов ему не удалось захватить Королевскую Гавань и корону, но теперь, когда у него есть два дракона, восставшие из недр самого Драконьего Камня, все будет по-другому. Наконец лорд Джон увидел все это глазами Вариса. Какая разница, чей Эйегон сын – Рейегара Таргариена или кого-то другого? Теперь он обладает всей мощью пламени и крови. Сделав свой выбор, они трудились много лет, принесли в жертву множество жизней, и все ради того, чтобы привести его к этому мгновению. Так зачем отказываться от этого? Этот король создан для Вестероса – скоромоший дракон, последняя шутка и, возможно, последний триумф Вариса. Я люблю тебя. Прости меня. Прости. Прости. Сквозь бушующую завесу огня, белого, алого, оранжевого, золотого, янтарного, кроваво-красного и местами даже зеленого и голубого, Коннингтон видел, как Эйегон, оцепенев от ужаса, неподвижно смотрит на него. Воздух начал потрескивать от жара – чертог превратился в настоящее пекло. Золотые Мечи окружили принца и дорниек и увели их прочь, в безопасное место. Боль, боль, боль стирала все мысли, прерывала дыхание, разрывала грудь, сжимала сердце, сжигала легкие, превращая их в пепел. Коннингтон увидел, как его рука отвалилась от тела и раскрошилась на мелкие кусочки, и даже мертвая серая чешуя вспучилась и осыпалась, словно скорлупа, опавшая с только что вылупившегося птенца. Откуда-то сверху до него донеслись крики драконов. Он больше ничего не видел и не чувствовал. Ничего кроме боли и яркого света. Кожа трескалась, кровь кипела, шипя, словно кислота. Какого бы цвета ни был дракон, важней длина когтей. Не верю я, что коготь твой острее и прочней. Лорд Джон улыбнулся, хотя ему уже нечем было улыбаться. Его руки, сердце и душа почти сгорели, пламя вздымалось все выше и выше, с треском облизывая стены. Боль была невыносимой, а ослепляющий свет - ярче солнца, чище, белее… Он поднимался, чтобы встретить свой конец. Он ничего больше не боялся. Внизу, на древних плитах Драконьего Камня, догорал кусок обугленного мяса. Но это был уже не Джон Коннингтон. Джон Коннингтон превратился в дух, в фантом, в легкое дыхание ветра над водой, в солнце, выглядывающее из-за облаков. Он поднимался все выше и выше. И наконец увидел неясную фигуру, быстро приближающуюся к нему. Он протянул руки и взглянул в синие глаза, которые смотрели прямо ему в душу. «Джон, - с печальной улыбкой произнес Рейегар Таргариен. – Как ты долго». «Слишком долго, мой серебряный принц», - прошептал Джон Коннингтон и взял его за руку.