Север помнит / The North Remembers

Все его воспоминания были окрашены красным. Красный снег. Красные глаза. Красная кровь, красные волосы, красный рубин. И красный огонь, который поглотил его, охватил его нежно, словно мать, обнимающая дитя. Но у него никогда не было матери. Может быть, он родился здесь, среди дыма, пара и снега, да только он знал, что мертв. В любом случае, для всех он был мертв. У него никак не получалось вспомнить, высказать хоть какую-нибудь связную мысль. Был только свет. Красный свет. У него осталось лишь одно слабое, хрупкое воспоминание, и он цеплялся за него изо всех сил, чтобы не забыть окончательно, кем он был. Он видит, как Вун Вег Вун Дар Вун разрывает на части сира Патрека с Королевской горы. Он призывает людей королевы опустить клинки, чтобы не разозлить великана еще больше. Он поворачивается, и тут Вик Посошник втыкает кинжал ему в шею… он пытается нащупать Длинный Коготь, слышит крики, вопли… Боуэн Марш стоит перед ним, и по щекам у него текут слезы. Один кинжал в живот, другой в спину, третий между ребер. Его раны дымятся в морозной ночи, и надвигающаяся волна тьмы накрывает его с головой. Холод. Он помнит и холод. Он до костей промерз, если у него еще остались кости. Он словно плыл по течению. Он не приходил в себя и не знал, сколько времени прошло. Само время существовало где-то очень далеко, по ту сторону сияния, но ему было страшно окунаться в него слишком глубоко. Когда свет начал удаляться, он понял, что приходит в себя, и невозможно было описать словами ту боль, которая пронзила его. Я не могу прийти в себя и остаться в живых. Он был в этом уверен. Даже если у него осталось тело, оно слишком изранено, чтобы стать приютом для души. Значит, я стал призраком. Он бы засмеялся, но ни рта, ни дыхания не было. Он и не в загробном мире, но и не жив − где-то посередине. Иногда ему казалось, что два войска сражаются за его душу, словно рвут на части хрупкую неуловимую вещицу вроде дамского шарфа. Нет, моя дама носила меха, шкуры и кожу. Она убила старика за то, что тот развел костер. Игритт появилась перед ним, словно по его зову, она парила над ним, но он никак не мог коснуться ее, несмотря на все усилия. Девушка то гневалась, то печалилась. «Ничего ты не знаешь, Джон Сноу», - прошептала она и исчезла. Стрела с серым оперением выросла между ее грудей, и Игритт превратилась в пепел. Он видел многих. Обезглавленный лорд Эддард. Леди Кейтилин; ее глаза сверкают на изуродованном лице, словно блуждающие огни. Робб прощается с ним, как когда-то давным-давно, и снежинки тают у него в волосах. А потом снова Робб, его голова отрублена, из изувеченного тела медленно вытекает кровь, но он смотрит мрачными мертвыми глазами Серого Ветра. Санса заперта в ледяном замке, над ней нависает обгорелая тень с собачьей головой, а над ними обоими возвышается другая тень, размером с гору, истекающая черной кровью. Бран опутан корнями какого-то чудовищного дерева, его тело с каждым днем становится все слабее. Малыш Рикон окружен тысячами голубоглазых привидений в краю вечной зимы. Снег. Все они снег. Снег, снег. Сноу. Где Арья? Даже в бреду он знал, что она не с его погибшей семьей. Внезапно он оказался в краю красных гор, где солнечный свет отражается бриллиантовыми бликами в наконечнике копья и песок кружит на ветру. Он увидел воина с мечом, белым, как млечное стекло, и еще двух: шлем у одного был в форме черной летучей мыши, а символом второго был белый бык. Позади них на кровавом ложе лежала безликая женщина в венце из голубых роз. «Обещай мне, Нед», - со слезами взмолилась она и умерла. Краснота молотом стучала внутри головы. Я горю в ледяной клетке. Он корчился и бился, словно знамя на ветру, и вдруг, сквозь мутную боль, увидел слабый отблеск Винтерфелла. Он точно знал, что это Винтерфелл, хотя замок был сожжен, разрушен, разграблен и покрыт копотью, и сугробы в сорок футов высотой подбирались к его башням. Он пролетел над ними в богорощу, где пузырился горячий источник, и оттуда на него выглянуло красное лицо. Древние губы двигались. «Джон, - прошептало оно. – Джон, Джон, Джон". Он попытался ответить, но слова превратились в пыль. В дереве проглянуло лицо Брана, а потом чье-то еще, с длинными белыми волосами, одним красным глазом и красным родимым пятном на впалой щеке. Красный. Всегда красный. Дерево подняло гибкую ветвь. «Дым, - раздался голос. – Дым и соль. Тысяча глаз и один». Джон Сноу не знал говорившего, но каким-то образом этот незнакомец стал его частью. Кто ты? «Я – это ты, - был ответ.– Но ты – это не только ты». На него опустилась тьма, готовая поглотить его, и он испугался. «Не уходите, - хотел крикнуть он призракам, бродящим по загробному миру. – Не бросайте меня!» «Убей мальчишку, - послышался слабый, угасающий шепот. – Убей мальчишку, и пусть родится мужчина». Вдалеке раздались звуки арфы, мелодичные, низкие, плачущие. Песня, такая печальная, что и мертвые заплачут. А потом мир стал черным, и Джон понял, что вот-вот проснется. Он яростно сопротивлялся, но выбора не было. Он приподнялся и сел. Кем я стал? Он забился в судороге, захрипел, попытался вдохнуть и, открыв глаза, обнаружил, что лежит, скорчившись, на ледяной плите. Несколько мгновений Джон просто лежал, изнуренный даже самым простым усилием. Мир вокруг него вращался, а стены камеры, занавешенные ковром из сосулек, пропускали свет. Холод был такой, что невозможно было представить, каждый вдох был словно удар в грудь. Но тем не менее от холода он чувствовал себя бодрее. В конце концов, он попытался встать на ноги. Что-то не так. Он не мог стоять прямо, только на четвереньках. По льду клацнули когти, и он попытался оглянуться, чтобы посмотреть, что же позади, но голова двигалась не так, как он привык. Нос чуял лучше, а глаза… что не так с глазами? Он посмотрел прямо перед собой и испытал самый жуткий ужас за всю свою жизнь. Перед ним лежало его собственное тело. Серые глаза были открыты и бессмысленно смотрели в потолок. Руки были сложены на груди, как у могильного памятника. Длинные каштановые волосы в беспорядке рассыпались вокруг вытянутого серьезного лица. На нем не было никакой одежды, кроме легкого савана, под которым виднелись наполовину затянувшиеся раны и шрамы на горле, на боку, на животе. Раны на спине не было видно, потому что труп лежал лицом вверх. Грудь не взымалась и не опадала. Плоть была холодной, бледной и твердой. Бескровной. От потрясения у Джона голова пошла кругом. «Я все-таки умер,- понял он. Отрицать это невозможно, доказательство прямо перед ним. – Но тогда кем я стал? Как я могу думать, откуда я знаю, кто я, если я не…» Он посмотрел себе под ноги – их было четыре, а не две. И ноги эти были покрыты густой белой шерстью и заканчивались широкими лапами. Он угадал, сказав, что стал призраком. Это мой волк. Я в теле моего волка. Неудивительно, что Джон едва не сошел с ума. Он метался беспорядочными кругами, оскальзываясь и царапая лед когтями. Он чувствовал, что в его голове есть еще что-то, что не вполне принадлежало ему, наверное, душа самого Призрака, глубоко забившаяся внутрь, когда Джон занял тело волка. Дикая, волчья кровь. Оно стало сильнее, и слова исчезли, только лед-огонь-лед-огонь-лед-огонь, жжет все время, жжет… Дверь открылась, и вошла красная женщина. При виде ее каждая шерстинка в шкуре Призрака поднялась дыбом. Он оскалил зубы, отступая к телу Джона. Если самка подойдет слишком близко, если попытается дотронуться – он разорвет ее, вонзит зубы и отведает плоти и крови, красной, словно рубин, пульсирующий на ее шее, такой нежной, такой уязвимой… Медленно и осторожно красная женщина опустилась на колени. Она протянула изящные руки в миролюбивом жесте. - Не нужно меня бояться, брат, - сказала она глубоким медоточивым голосом. Она говорила на общем языке, но с асшайским акцентом. – Прошу, успокойся. В свое время все станет так, как и должно быть. Мелисандра. Джон знал это имя, и хотя он подавил порыв Призрака вцепиться ей в горло, у него не появилось желания доверять ей. Скорее наоборот, его подозрительность стала только сильнее. Он уже осознал один из серьезных недостатков своего нового тела: у него не было голоса. На краткий миг у него возникла безумная мысль – сможет ли волк удержать в лапе перо. Что ты со мной сделала? Это был первый и самый важный вопрос. Где я? Тут же возник второй. Красная жрица улыбнулась. - Ты в безопасности, Джон, - успокаивающе промолвила она. – Ты там, где нас никто не найдет, пока мы не будем готовы. Призрак угрожающе царапнул пол, желая получить более точный ответ. Холод, лед, чувство защиты и одновременно враждебности… и он понял. Стена. Мы под Стеной. - То, что с тобой сделали, исходило не от меня, - продолжала Мелисандра. – Можешь возблагодарить бога за его дар целительного света, за огонь, который заполнил твои легкие. Если бы не он, ты попал бы в холод и тьму Великого Иного. Вот что тебя ждет, если ты еще раз отринешь силу Рглора, Джон Сноу. Знай это. Джону не было дела до ее Красного бога. Теперь он волк, и в гораздо большей степени, чем когда был самим собой. «Я хочу вернуть свое тело, - мысленно сказал он ей.– Я хочу вернуть моих людей. Я хочу вернуть мою сестру. Арью. Где Арья?» Мелисандра либо не поняла его, либо притворилась, что не поняла. - Ты спасен ради великой цели, - сказала она, пристально глядя красными глазами ему в глаза. – Но перед тобой стоит еще одно испытание. Ты прошел лишь полпути. Только смертью можно заплатить за жизнь, Джон Сноу, а твоя жизнь стоит дорого. Ты еще не горел в огне. Ты должен. Проклятье, о чем она говорит? Все, что Джон мог вспомнить, это пламя. Когда Мелисандра протянула к нему руку, он отпрянул. Если я дамся, она использует меня для какого-то жертвоприношения. Но зачем? Для чего? - Четыре ночи назад началась великая буря, - продолжала красная жрица. – Она не окончится, пока Черный замок не занесет сугробами в сто пятьдесят футов высотой. Ты, наконец, в теле своего волка – мне понадобилось множество заклинаний, много огня и много сил, чтобы найти тебя. Часть тебя живет в нем, потому что ты оборотень. Но это ненадолго. Слуги Великого Иного очень сильны. Они идут к Стене, собрав такое войско, какого не видели со времен Долгой Ночи. Меньше чем через три недели они будут здесь – а снег идти не перестанет. Подумай, что это значит, Джон. Подумай. Ты-то откуда знаешь? У Джона уже был горький опыт обращения к так называемым предсказаниям Мелисандры. Ее пророчества нужно сначала хорошо посолить, прежде чем глотать. Этот вопрос красная жрица удостоила ответом. - Я видела это в своих огнях, - сказала она. – Сомнений никаких нет. Знаю, раньше я ошибалась, но в данном случае ошибки быть не может. Это истинные вестники зимы и бедствий. Древнее зло. – Ее рубин вспыхивал и мерцал, пульсируя, словно сердце. – Им может потребоваться час, день или сотня дней, но они нападут на Стену и сокрушат ее. Это не необученная толпа одичалых, лорд Сноу. Это бессмертный враг, обладающий такой силой, что твои братья-вороны во главе с Боуэном Маршем никогда не смогут ему противостоять. Во главе с Боуэном Маршем? Как это может быть? Призрак крутанулся вокруг себя, как будто искал выход из тесной ледяной камеры. - Одичалые, которые отправились в Суровый Дом, мертвы, - спокойно сказала Мелисандра. – Как ты и боялся. Они стали упырями и уже дошли до мыса Сторролда, а некоторые, как говорят, добрались по льду до Скейна и Скагоса. Восточный Дозор тоже скоро окажется под ударом. Кстати, твоя сестра здесь, в Черном замке. Сир Джастин Масси привез ее сюда, прежде чем отправиться в Браавос. Когда Иные пробьют Стену, она станет одной из первых жертв. Подумай о ней, лорд Сноу. Подумай о том, что ей пришлось пережить. Такой конец ты ей уготовишь? Арья. Желудок у Джона сжался. Может быть, именно поэтому он и не видел ее в бреду, может быть, это предзнаменование, что она умрет в лапах Иных? Как она? Что с ней? Кто-нибудь пронзил мечом черное сердце Рамси Болтона? Он ничего так не хотел, как сбежать отсюда и самолично расправиться с ним. Меч требует рук, чтобы держать его, но зубы и когти Призрака подойдут не хуже. И снова Мелисандра не соизволила ответить. - Итак, лорд Сноу, - промолвила она, усевшись на пятки. – Ситуация ясна. Как и было предсказано, Ночной Дозор будет стерт с лица земли, Стена падет, а с ней – королевство и все человечество. И мы с тобой тоже. Только если не… Если не что? Призрак снова оскалил зубы, и Джону пришлось загнать его внутрь. Ты предупредила их? Мелисандра продолжала смотреть ему в глаза, и ему открылась вся правда. Призрак напрягся, отчаянно желая прыгнуть, и Джон не так уж и хотел останавливать его. Ты не сказала им. Как ты могла промолчать? - Потому что, - Мелисандра скользнула ближе. От нее даже пахло красным, как от раскаленной жаровни, – не имеет смысла говорить им, если ты не захочешь их спасти. А ты можешь сделать это, Джон. Ты можешь принести жертву. Жертву? Большую, чем эту? Джон вскинул голову, принадлежащую Призраку, в попытке выразить насмешливое сомнение без помощи бровей. Когда красная женщина начинала вещать в таком духе, это не сулило ничего хорошего. Но он заперт в ледяной ловушке и никак не может противоречить ей или доказать, что она лжет. Если она лжет. Могу ли я пойти на риск? - Ты должен отдать себя Рглору. - Голос Мелисандры перешел в напев. – Ты должен дойти до конца пути, на который ступил. Я знаю, у тебя хватит сил, лорд Сноу. Один человек может изменить ход битвы. Только ты, ради жизней всех, кого знаешь и любишь. Довольно с тебя потерь. Помимо воли, Джон увидел Арью, Робба и Игритт. А еще Сэма, Гренна, Пипа, Скорбного Эдда, Атласа, Вель и всех остальных. Они словно собрались вокруг него, как будто умоляя. А потом, один за другим, они исчезли. Что же это? Все подозрения вырвались наружу. Джон чувствовал, как в затылке колотится страх. Она спасла меня лишь для того, чтобы принести в жертву. Она спасла меня, чтобы подарить Рглору, и просит меня предать огню все, что от меня осталось. Но если это единственный путь спасти Стену… если принять слова Мелисандры за истину и поверить, что все будет так, как и должно быть… если он не хочет оставаться Призраком до конца своей загробной жизни… Я не отступник. Не важно, что думают Боуэн Марш, Манс-налетчик, Янос Слинт или Аллисер Торне. Джон собирался исполнить свои обеты, даже если его собственное тело лежит в дюжине футов от него. Возможно, он никогда и не приходил в себя, и все это – лишь беспокойный лихорадочный сон. Возможно, он лежит во дворе на окровавленном снегу, и когда его сердце перестанет биться, наступит тьма. Тишина. Навсегда. - Это не сон, лорд Сноу, - промолвила Мелисандра. – Но все скоро закончится, если ты действительно этого желаешь. Джон отступил, внезапно испугавшись того, что может случиться. В лице Мелисандры не было ни намека на шутку или легкомыслие. Она посмотрела на него не мигая и протянула руку. К его удивлению, Призрак пошел к ней. Словно зачарованный, белый волк приблизился к красной женщине и склонил голову. Мелисандра погладила его шерсть, сначала одной рукой, потом другой. Ее пальцы обжигали, ее волосы рассыпались длинными алыми волнами. Она прошептала молитву, а может, призыв, а может, заклинание на языке, которого он не знал. Потом она сжала кулак, а когда разжала его, в ладони оказался нож из какого-то необычного темного камня, украшенный рунами, которые дымились, словно развалины Валирии. Призрака охватил ужас. Все разумные доводы, заботливо выстроенные Джоном, испарились, и он понял, что его сейчас швырнут обратно в иссиня-черную тьму, в лихорадочные видения, и это возвращение будет вдвое опаснее и ненадежнее – если оно вообще возможно. У него мелькнула смутная мысль, что Мелисандра ни слова не сказала о воскрешении. Колдовство утратило силу, и он отпрянул назад. Он встал на задние лапы, царапая неподатливый лед. Джон Сноу, Дважды Убитый. Ничего себе эпитафия. - Успокойся, - приказала Мелисандра. Его взор застлала горячая алая мгла. По необъяснимой причине лед стал слишком горячим, и он отшатнулся от него. - Есть одна история, - сказала она, - про кузнеца, меч и любимую жену. Я тебе ее рассказывала. Только смертью можно заплатить за жизнь. Только жертвой можно породить победу. Только свет может сдержать тьму. «Азор Ахаи, - мелькнула мысль.– Пламя и кровь». - Подумай о сестре, которая здесь, - сказала Мелисандра. – Подумай о братьях, которые далеко. Подумай о том, что знаешь сам, что ты увидел во тьме за Стеной. Поверь. И сгори. Он все же попытался убежать, но она крепко держала его за шкирку. Волк и женщина боролись, красные глаза смотрели в красные глаза, одна с ножом, другой с когтями. Лед растаял от жара. Снаружи, где-то очень далеко, Атлас кричал: «Джон! Джон! ДЖОН!» Он почувствовал укус, сильный, мрачный и холодный, как снежная ночь. Призрак издал придушенный хриплый вой, когда украшенный рунами нож вонзился ему в сердце. Волк дернулся и упал, его бока опали. На льду застыла кровь. «Ничего ты не знаешь, Джон Сноу, - раздался голос, а другой голос прошептал: Убей мальчишку, и пусть родится мужчина». И, согласившись с ними, он умер.