Север помнит / The North Remembers

Если бы этот проклятый снегопад наконец прекратился, все было бы просто замечательно. Надеяться уже не на что, поэтому Гренн и не надеялся, что эта ночь закончится, что эта битва завершится, что пульсирующая боль в плече утихнет. Так что насчет снегопада – это единственное, о чем он просил богов. Снег падал из угольно-черного неба уже целую вечность, гася факелы, которые они изо всех сил старались держать зажженными, хрустел на плащах, на капюшонах и на его бороде, поэтому с каждым судорожным хрипом он выдыхал лед. И сквозь этот нескончаемый снег к ним приближались мертвецы. Они карабкались по Стене, сверкая голубыми глазами, почерневшими пальцами царапали лед, и при этом раздавался тонкий жалобный звук, напоминающий детский плач. Впереди шли упыри, у них глаза были не голубые, а пустые и черные. Когда прозвучал третий зов рога, Гренну сперва показалось, что им ничего не угрожает. - Иные не могут пройти сквозь Стену, - прохрипел он, обращаясь к Пипу, пока они взбирались по пугающе шаткой винтовой лестнице Бочонка. – Они могут штурмовать Стену, но не могут пройти. Это все знают. Положение было совсем отчаянным – даже Обезьяна не нашел в себе сил пошутить, что в данном случае «все» - это действительно все, раз уж и Гренн это знает. Вместо этого он сказал: - Иные не могут пройти, а упыри могут. Иначе Джону не пришлось бы убивать одного из них в покоях Старого Медведя. Джон. Еще одна рухнувшая надежда. Когда до них дошли невероятные вести о том, что Боуэн Марш был вознагражден за предательство и убийство титулом лорда-командующего, Гренну захотелось немедленно отправиться в Черный Замок и отомстить этому гаду. Пип, в кои-то веки став серьезным, предложил выйти из Дозора и учредить свой собственный орден со штаб-квартирой в Бочонке, в качестве герба взять раздавленный гранат, а Скорбного Эдда сделать лордом-командующим. Одичалые разгневались не меньше, правда, по другим причинам. Большинство из них были возмущены тем, что Марш возглавил бунт против единственного лорда-командующего, который с уважением отнесся к вольному народу и обращался с ними как с равными. А другие говорили, что это просто еще одно доказательство того, что все вороны – мерзавцы до мозга костей. Самые подозрительные утверждали, что все это было спланировано заранее – позволить вольному народу пройти за Стену, позволить им заселить замки и таким образом собрать всех в одном месте, чтобы их было легче прикончить. Эти сразу же растворились в пустошах Дара, поклявшись никогда не возвращаться. Если бы они были братьями Дозора, мы бы повесили их за дезертирство, но наших сил еле хватает на то, чтобы просто держаться вместе, не то что ловить изменников. Если уж и разбираться с изменниками, начинать нужно с Черного Замка. Бочонок, который теперь именовали не иначе как Шлюхиной Дырой из-за размещенного там отряда копьеносиц, не был крепостью: полуразрушенная башня, окруженная жалкими остатками крепостной стены, крытый соломой дом для женщин и насквозь продуваемая каменная хибара для Гренна, Пипа, Железного Эммета и Эдда. Эммет был командующим Бочонка, Эдд – стюардом, а Пип и Гренн приехали сюда, когда Джон решил отослать всех своих друзей подальше. Пип шутил, что Джону не следовало отправлять их в замок, где служит Эдд, потому что он всегда мрачно предрекал, что погибнет первым. Гренн считал, что вообще глупо было отсылать их прочь. Если ты прогонишь своих друзей, кто прикроет тебе спину от врагов? Даже Гренну была известна эта истина, а Джон успел нажить себе множество врагов. Но Гренн не стал делиться с Пипом своими мыслями. Они оба держались мнения, что Джон после выборов изменился, и не к лучшему. Он перестал быть их другом и стал настоящим лордом Сноу. И это был один из редких случаев, когда Пип не шутил. Не смотри вниз. В Черном Замке верх Стены был ровным, засыпанным солью и песком, а мощные крепостные зубцы, сложенные из утрамбованного снега, доходили до пояса, так что случайное падение вниз находилось на одном из последних мест в перечне возможных способов умереть. В Бочонке Стена скорее была похожа на лабиринт, сложенный из ледяных глыб, огромных, словно мамонты, которых дозорным удалось подстрелить во время последней битвы с одичалыми. Тогда мы сражались с простыми смертными. Некоторые копьеносицы приделали к подошвам сапог костяные шипы, но все равно, для того чтобы подняться по сломанной лестнице даже при свете короткого дня, требовались выдающаяся храбрость, сильные руки и ясная голова. А теперь… Гренну не нужно было думать ни об этом, ни о чем другом. Они нашли место, где можно было более или менее сносно стоять и откуда удобно поливать упырей смолой и швырять в них бочонки и камни. Две копьеносицы, злобные старые стервы, которые могли бы устрашить даже Аллисера Торне, по приказу Железного Эммета за последнюю пару недель забирались сюда несчетное множество раз, чтобы приготовить площадку для будущей битвы. Раньше Гренн удивился бы тому, что женщины столь бесстрашно занимаются делом, от которого все мужчины, которых он знал, впали бы в уныние, но теперь он не удивлялся. Они были из вольного народа, сперва сражались против Дозора, а теперь делают то, что должно быть сделано. Они носили черные плащи, чтобы согреться, и теперь Гренн не замечал различий. К тому же, мы все умрем одной смертью. Их участок Стены был очень опасным, и даже не столько из-за оживших мертвецов, сколько оттого, что факелы плавили лед, который становился скользким и прозрачным, как стекло. Один из одичалых, совсем еще мальчишка, - кажется, сын одной из копьеносиц, - разбился насмерть, не успев нанести врагам ни одного удара. Гренн гадал, каково одичалым защищать Стену, отдавать за нее свою жизнь, ведь единственной целью их народа было пробить ее, перебраться через нее, разрушить ее. Но так уж вышло, теперь они здесь. Вот почему одичалые так стремились за Стену. Они, поджав хвосты, бежали на юг, чтобы Стена оказалась между ними и теми тварями. Мне и невдомек было, что так все обернется. Я-то думал, грамкины и снарки бывают только в сказках. Гренн родился и вырос на убогой ферме в Речных землях. Он делил соломенный тюфяк с шестью братьями и сестрами; болезнь унесла двух младших сестренок, а его мать родила еще по меньшей мере трех детей раньше срока. Они работали от рассвета до заката, выращивали картошку и свиней, возделывали пашню, рубили дрова и залечивали раны. Время от времени они собирались с другими крестьянами на свадьбу или на праздник урожая или чтобы отстроить заново сгоревший амбар или ждали странствующего септона Мерибальда, который благословлял детей и отпускал грехи, преклонив колени в маленькой септе с земляным полом и соломенной крышей. В этом мире не было места уединению; чтобы выжить, нужно было держаться друг за друга. Гренн впервые узнал, что существуют спальни, предназначенные для одного человека, только когда приехал в Черный Замок. Однажды, когда он был не старше того парнишки, который недавно сорвался со стены и разбился насмерть, он увидел горделивого высокого лорда с развевающимися медно-рыжими волосами и невероятно белыми ровными зубами. Лорд ехал на огромном жеребце, а одет он был в красно-синий дублет с пряжкой в виде рыбы. Мать Гренна пихнула его, чтобы он упал на колени, и велела склонить голову и смотреть в землю. Это Эдмар Талли, сказала она, молодой наследник, сын самого лорда Хостера. Он живет в Риверране, в огромном замке и однажды будет править всеми ими, так что лучше делать, что он говорит, и не лезть ему под ноги. Когда Гренн спросил, почему, мать надрала ему уши. Когда он проявил упорство, заявив, что так нечестно, она снова отлупила его, на этот раз сильнее, и сказала, что подобные разговоры могут свести его в могилу. «Она была не так уж и неправа», - уныло подумал Гренн, заледеневшими пальцами накладывая стрелу на тетиву. Он продрог и выбился из сил, он устал сражаться. Все равно они не могут остановить врага или хотя бы замедлить его продвижение. Если упыри появятся здесь, в Бочонке, это значит, что они захватили Сумеречную Башню, Восточный Дозор у моря и Черный Замок. Говорят, что Марш, продолжая принимать блестящие решения, велел запечатать проход под Стеной и не отправлять разведчиков, а это значит, что Дозор теперь не сможет заранее узнать о приближении мертвецов. И только благодаря Эммету, который настоял, чтобы они всегда были начеку, как будто решающая битва уже завтра, им удалось подготовить все необходимое и организовать наблюдательные посты. Джон поступил бы именно так, сказал Эммет, и никто не решился с ним спорить. Гренну казалось вдвойне странным, что все они – Эммет, копьеносицы, мальчишка-кукольник, крестьянский сын и Скорбный Эдд – оказались здесь один на один с бесчисленной армией Иных. И где же герои? Где те, о ком поется в песнях? У Гренна не было возможности проверить, но ему казалось, что стрелы уже на исходе. А это был единственный способ, которым удавалось посеять смятение среди упырей. Как только закончатся стрелы, останется огонь. Как только погаснет огонь… Тогда я погибну. Я умру как муж Ночного Дозора и рыцарь. Такую честь Гренн даже не мог себе представить, но когда Эммет призвал всех к оружию, он сказал, что поскольку враг у ворот, каждый человек в замке может стать рыцарем, если произнесет слова. Поэтому они все вместе принесли рыцарские обеты, прямо как будто провели бессонную ночь в септе и какой-нибудь благородный лорд ударил каждого по плечу красивым мечом. Только Пип открыл рот, чтобы выдать какую-нибудь дурацкую шутку про «сира Гренна», а Эдд опередил его, мрачно заметив, что «сир Эдд» звучит как «срет», рог затрубил в первый раз. Разведчики не могут возвращаться. Никого не посылали. Одичалых за Стеной тоже больше нет, а если какие-то и остались, их слишком мало, чтобы ради них трубить в рог. Поэтому, когда раздался второй зов рога, они все поняли и стали ждать третьего. Вскоре и третий зов, аоооооооооооооооооооооооооо, прорезал ночь, словно лоскут воздушного шелка. Гренн тут же вспомнил Кулак Первых Людей, как на них наступали мертвецы, вороны Сэма вырвались из клеток, псы Четта обезумели, а медведь, мертвый медведь… и факелы, факелы… горите, мертвые ублюдки, горите… и как он пытался спасти Сэма, когда Малыш Паул больше не смог его тащить, а потом Сэм убил Иного кинжалом, который Джон нашел вместе со старым сломанным рогом… но слышать это на Стене, на Стене, а не в пустошах Клыков Мороза… Гренн даже не понял, что стоит на коленях, пока Пип не заставил его встать на ноги. - Вставай! – заорал коротышка. – Вставай, Зубр, надо подняться наверх. Пошли, ты теперь сраный рыцарь, ты же не хочешь, чтобы в песнях тебя величали «сир Гренн, Простертый Ниц». Ты слишком тупой, чтобы бояться, забыл? Гренн хотел возразить ему, что он хоть и тупой, но все равно боится, но почему-то не стал. Он подтянул пояс с мечом, натянул на голову капюшон черного плаща и рявкнул: - Скорее уж тебя будет звать «сир Пип Придурок». Он был доволен, что наконец-то придумал хороший ответ, но опечалился оттого, что ему удалось удачно пошутить только перед смертью. Гренн вдруг перестал бояться, потому что страха уже не осталось. Они с Пипом карабкались по лестнице наверх, и Гренн вдруг почувствовал, что счастлив. Счастлив, что родился, счастлив, что жил, счастлив, что в смертный час он не один. Счастлив, что этот смертный час настиг его не в убогой хижине в Речных землях. Он не хотел вступать в Дозор, да кто нынче хочет? Но лорд сказал, что Гренн нарушил лесные законы, изловив зайца без его соизволения, и за это он должен либо надеть черное, либо лишиться руки. Мать плакала, когда его уводили. Гренн помнил, как она звала его по имени, кривя беззубый рот. Она была так измотана непосильной работой и постоянными родами, что выглядела лет на сто, не меньше. Его крепко держали за плечо, и он понимал, что, если побежит, его убьют. Это было нечестно, но что в этой жизни честно? Сир Гренн. Плечо совсем онемело. Он больше не мог держать лук, а кровь текла в исподнее и там замерзала. От Стены с жутким треском откололась огромная глыба льда и, пройдя на волосок от Железного Эммета, ухнула вниз и врезалась в толпу мертвяков. Упыри бились и корчились, словно бледные разжиревшие пауки, черные обрубки извивались на снегу. Но они не останавливались. Они не остановятся, никогда не остановятся, пока не… Постойте-ка. Гренн резко поднял голову и протер глаза, ослепшие от снега. Наверное, просто померещилось. Ему так хотелось верить, что хоть что-нибудь, все равно что, может им помочь, но ему показалось, что на горизонте появился слабый красноватый отсвет. Этого было достаточно, чтобы осветить мечущихся упырей и заставить кровавые тени заплясать на снегу. Гренн никогда в жизни так не радовался. - Солнце! – хриплым, сдавленным голосом выкрикнул он. – Солнце встает! Ночь закончилась! – Это означало, что следующей ночью будет новый штурм, еще более жестокий, но Гренну не хотелось сейчас об этом думать. Пип смотрел на него со странным выражением лица. По его лбу, заливая глаза, струилась кровь из глубокой раны у самых волос. - Гренн. Гренн Бестолковый. - Это почему еще? - Солнце не встает на севере. Гренну понадобилось несколько мгновений, чтобы врубиться. А потом ему стало холодно, еще холоднее, чем раньше. Пип прав. Нет. Нет, не может быть. - Джорамун, - прохрипела одна из копьеносиц. – Боги, смилуйтесь. Даже Иные, казалось, заметили неладное. Они все как один повернулись и неподвижно уставились на свет. И в этом свете Гренн различил крылатые тени. Вороны. Столько ворон он никогда в жизни не видел, они камнем падали вниз, клевали и каркали. По какой-то необъяснимой причине Гренну показалось, что они произносят слово, какое-то имя, как делал ворон старого лорда Мормонта. «Бран, - кричали они. – Бран». И еще что-то, похожее на «Джон». Но Джон погиб. Марш убил его, а Гренн и Пип в это время были здесь, в Бочонке, и ничего не могли поделать. Он не мог… Одна из копьеносиц схватила его за локоть. - Спускайся, парень, - просипела она. – Ради всех богов, слезай со Стены. - Почему? – попытался спросить Гренн, но она уже отвернулась, таща его за собой. Вороны продолжали кружиться и каркать, клевать и терзать Иных. И ему смутно показалось, что за снеговой завесой что-то шевелится. Что-то огромное. - Давай! – Копьеносица толкнула его на лестницу, и он едва не скатился вниз. Он беспомощно ощупывал ступени, стараясь идти как можно быстрее, а за ним шли те, кто остался от разгромленного гарнизона Бочонка. Земля слишком далеко, он не справится, просто не сможет… До земли оставалось футов десять, когда Гренн услышал рог. Звук раздался прямо у него в голове, словно раскат грома. Холодный и сокрушительный, как сама зима, как гибель и разрушение. Чистый, глубокий и печальный, словно погребальная песнь огромных северных волынок. Рог звал и звал, и казалось, это никогда не кончится. Этот зов заполнял их черепа, мысли и души. А потом раздался треск, словно ударила молния. «Один зов – разведчики возвращаются», - лихорадочно подумал Гренн. Но они не посылали разведчиков. Он стоял, словно оглушенный, и копьеносица схватила его за шиворот и прыгнула. Гренн ударился о землю с такой силой, что даже несколько футов снега не смогли смягчить удар. За ним рухнул Пип, а Скорбный Эдд произнес почти весело: «Ну теперь-то мы точно покойники» и выполнил безупречный прыжок ласточкой, удачно приземлившись на нескольких копьеносиц. Гренн не видел Железного Эммета. Он смутно припоминал, что молодой разведчик остался прикрывать их отступление, защищать спуск от упырей. Если огненными стрелами их как-то еще можно было сдержать, то теперь они толпой ринулись в пролом. Он погиб, он погиб. Но останавливаться было нельзя. В воздухе все еще разносилось невероятное эхо, отраженное и усиленное самое Стеной. Со Стены сорвалась сосулька длиной в целый ярд, чуть не воткнувшись одичалой в живот. Потом еще одна. Гренн снова подумал, что это всего лишь игра воображения, он молился, чтобы это было так, но тут он увидел, как в тысячелетней толще льда появились тонкие трещинки, а вокруг них начали откалываться мелкие кусочки. Похоже на разбитое зеркало. Гренн однажды видел зеркало на ярмарке. Мать и сестры все ходили вокруг и вздыхали, им очень хотелось такое, но настоящее стекло было большой редкостью и стоило бешеных денег. - Шевелись! Давай! Давай! – орал Пип, и Гренна не потребовалось просить дважды. Он услышал, как позади него Стена издала невероятный звук, почти что человеческий крик. Собравшись с духом, он оглянулся и тут же пожалел об этом. Трещины расширялись, словно рудоносные жилы, а в дюжине ярдов от него рухнула огромная глыба льда, рассыпавшись на груду обломков. Красный свет стал таким ярким, что Гренн чуть было снова не принял его за рассвет. Никогда в своей жизни он так быстро не бегал. Они добежали до замка, но не остановились. Не было времени. Если остановятся, Бочонок станет их могилой. Позади слышались треск и хлопки, на землю падали ледяные глыбы и плиты. У Гренна кровь застыла в жилах, его охватил первобытный ужас, и он понял, что на его глазах происходит нечто немыслимое и ужасное, то, что он раньше считал детскими сказками и бабской болтовней. Стена рушилась. В миле от замка начинался лес, туда вела более или менее расчищенная тропа, опять же благодаря усилиям Железного Эммета. Гренн, Пип, Скорбный Эдд и копьеносицы помчались туда, как будто бы их преследовали демоны из всех семи преисподних. Впрочем, примерно так и было. Земля вздрагивала от отдаленных взрывов, несколько осколков вонзились Гренну в лицо. Снег повалил так, словно сама природа пыталась сбить их с ног, как будто земля ожила и под ней пробудилось нечто жуткое, дремавшее тысячи тысяч лет. Гренну было так страшно, что бояться сильнее было уже невозможно. Перед ними оказались заросли темных сосен, засыпанных снегом. Они с хрипом, стонами и проклятиями пытались пробиться сквозь чащу, круша жесткую поросль мечами, топорами и голыми руками. Сосновые иглы и сломанные ветки кололи лица и руки, цеплялись за плащи и колчаны, но люди шли вперед, не разбирая, где небо, где земля. Стена покрылась рваными ранами от низа до самого верха. Лестница перекосилась и рухнула, словно отрубленная рука, а прямо на Бочонок обрушились несколько обломков льда, размером с башню; крепость теперь выглядела словно паук, раздавленный сапогом. От грохота закладывало уши; Гренн даже не слышал собственных мыслей. Впрочем, о чем тут думать, когда наступает конец света. Качаясь, дрожа и треща, Стена начала рушиться. Словно тонущий корабль, уходящий на дно среди бушующих волн, она обвалилась, погрузившись в ревущую мглу, которая поднялась над землей от лавины снега, льда и камней. Деревья гнулись почти до земли и ломались пополам, словно щепки. Все кончено. Бежать больше некуда. - Ребята, - сказал Скорбный Эдд за миг до начала бури. – Дамы. Я рад был познакомиться с вами. Позвольте мне принести вам свои извинения. Если бы меня здесь не было, этого бы не случилось. Гренн повернулся к Эдду, чтобы тоже что-нибудь сказать. Ему, Пипу и даже копьеносицам. Но он мог только завороженно смотреть на сходящую лавину. Само небо словно исчезло, и вдалеке он видел упырей и Иных, разбросанных, словно игрушки. Все было алым; древние заклятья, которые охраняли Стену, наконец освободились из заточения и воспламенились. Гренн учуял запах дыма. Стена горит. Пламя лизало небо; Гренн и не знал, что лед может гореть. Он почувствовал на языке вкус соли, а может быть, это были замерзшие слезы. Кругом царили безумие и величие. И то и другое; ни то ни другое. Деревья стонали и как будто отчаянно пытались удержаться корнями за землю. Словно из ниоткуда упал одинокий красный лист чардрева. Гренн закрыл глаза, вспомнил лик Неведомого, грубо намалеванный углем на стене септы в его деревне, и начал молиться. Он почувствовал мощный удар, как будто его разорвало пополам. Сломанные деревья, камни и лед врезались в него со всех сторон, размалывая тело, жалкую смертную оболочку. Боль наступила слишком быстро и была слишком сильной, чтобы ее почувствовать; она была в каждом нерве, в каждом вздохе, в каждом движении. Кровь заливала разорванный рот. Его тащило куда-то, потом швырнуло в сторону и вниз, вниз, вниз… Это продолжалось целую вечность. Гренн не мог дышать, потому что воздуха не осталось. Вокруг него были дым и снег, с неба мягким серым дождем падал пепел, а среди изломанных веток валялись осколки сосулек. Но все же Гренн видел летнее солнце, заливавшее поле, на котором трудилась его семья, и сияющую улыбку юной доярки. Он даже на мгновение вспомнил, каково это – когда тепло. Гренн лежал неподвижно, лелея это воспоминание. Земля все еще вздрагивала, но лавина уже прошла. Превозмогая боль, он приоткрыл заплывший глаз и… ничего не увидел. Лишь остовы сломанных деревьев, бездвижные тела и преисподнюю, которая разверзлась на том месте, где была Стена. А самой Стены больше не было. Тишина казалась оглушительной. Наконец где-то рядом раздался голос. Человеческий голос. Может быть, единственный и последний на всем белом свете. - Ох, - с покорностью в голосе молвил Скорбный Эдд. – Так и знал, что это буду я. – И умер.