В клочья

Джон вздрогнул, когда язык Шерлока коснулся его, застонал, не обращая внимания на боль, быстро пробежавшую по его ребрам, потом захихикал. Когда позднее Шерлок спросил его об этом, добрый доктор сказал, что большинство солдат учатся этому навыку достаточно рано: Если что-то болит, но не убивает тебя , ну, лучше, черт побери, тебе смеяться. Так что, когда Шерлок сомкнул губы на все еще мягком члене Джона, Джон именно это и сделал. Он захихикал и погладил Шерлока по волосам, и минуту спустя он снова захихикал, потому что у него не стояло, потом еще спустя минуту у него все еще не стояло, и Джон решил, что вроде как хочет, чтобы у него стояло, так что добрый доктор кряхтел и стонал, пока не смог подняться и передвинуться и оседлать голову Шерлока. Большие теплые руки скользнули ему за спину, темный голос проворчал свое согласие, так что Джон еще немного посмеялся, а потом он начал игнорировать те места, где у него болело, и сосредоточился на тех местах, где не болело. Он не спешил. Потому что некуда было спешить. Обычно Шерлок движется со скоростью мысли, но в постели он ленивый, как мечта, неспешный, как долгая теплая ночь. Так что Джон так же неспешно двигался и вскоре его кровь поняла, где в ней нуждаются, и отправилась в путь, а вместе с ней пришло трепещущее нарастающее напряжение, которое потом приведет к сладкому, расслабляющему конечности опустошению. Потом. Потом. Потому что они не спешили. Вместо этого Джон двигался и вздыхал и где-то в этом медленном процессе Шерлок положил свою раненую руку на сердце Джону, и добрый доктор понял, что он применяет дедукцию, читает шрифт Брайля тела Джона, ищет подсказки – от мурашек до напрягающихся мышц, до самой важной подсказки: дикого стука сердца Джона. Это самое начало, немного дней прошло с тех пор, как они начали заниматься любовью, но меньше одного дня потребовалось доброму детективу, чтобы разобраться, как заставить эти мурашки побежать, эти мускулы – напрячься, это прекрасное сердце – забиться чаще. Что он все еще не выяснил, однако, так это что все это он делает с телом Джона не прикосновениями, поцелуями, стонами, а просто даря свое желание. К счастью, у Шерлока впереди вся жизнь, чтобы учиться. А пока в этой долгой и тихой ночи есть время, чтобы Джон медленно двигался и возбуждался, представляя, как он будет любить в ответ. А он так сильно будет любить своего милого в ответ, потому что один ценный факт, что Джон Уотсон знает о Шерлоке Холмсе: он весьма интенсивно воспринимает оральные ощущения, и член Джона во рту у него это пока что, на сто процентов, самый надежный способ сделать так, чтобы у Шерлока встал. Мысли об эрекции, которую он не мог видеть, заставили Джона двигаться быстрее, вопреки его желанию, более быстрые движения причиняли Джону боль, и каким-то образом все его настройки сбились и, сделав еще одно, другое, последнее движение, Джон кончил, застонав. А, да, но тут была проблемка. У Шерлока тоже сбились настройки. Так что Шерлоку этот звук удовольствия показался звуком боли, и тогда-то Шерлок наконец завершил сложную задачу превращения в развалину. В его мозгу махровым цветом расцвели все картины, не представлять которые он пытался – и этому быстрому, очень быстрому мозгу не понадобилось много времени, чтобы соединить их воедино, придя к итоговой уверенности – Шерлок осознал ужасное: Джон не был непробиваемым, нет, Джон был хрупким, его легко сломать, Джон был и всегда будет под угрозой. Сидя сверху, слегка неэлегантно, добрый доктор замер, прошептал: «Шерлок?» Ответ сперва был тихим, как вибрация, которую скорее ощущаешь, чем слышишь. А потом звук был везде, он шел откуда-то из глубины, из места, в котором не знают о радости, а знают только, как громыхать по крышам с ревом. Это взрослый мужчина запоздало усваивал урок ребенка – о том, что любовь может делать больно, и что боль иногда больше, чем может вынести тело. Даже такое большое, как у Шерлока. Джон быстро переместился. Он скользнул вниз по длинному телу своего любимого, думая пост-травматический стресс, думая обнять, обнять, обнять, и Джон прижался к Шерлоку, и пошли к черту его синяки в такой ситуации, и его глаз мог опухать сколько ему угодно, ничто не могло бы помешать Джону обнимать и обнимать и обнимать, черт побери. Хотя это не помогло. По крайней мере сперва. Нет, Шерлок все равно бурлил под ним, рыдая надрывно, яростно, тихо, словно пытаясь сдержать в себе горе, но Джон не собирался этого терпеть, так что он засунул язык в рот Шерлока, чтобы раскрыть его и… …и обнаружил, что он полон слюны и соленой, чуть горьковатой жидкости. Шерлок не проглотил. Тогда Джон стал лизать между этих губ, не зная, что он хотел этим сказать, да и ему было все равно. Он лизал и лизал, и постепенно теплая сперма стала просачиваться из уголков рта Шерлока, а потом Шерлок проглотил и лизнул губы Джона, стал посасывать его губы, и наконец нежно взял его лицо в руки, прижал к своей шее и прошептал-проплакал-прокричал: «Шшш, о, шшш-шшш-шшш.» И именно тогда, словно лампочка зажглась в голове Джона, он осознал. Для этого мужчины он не был мимолетным увлечением. Он никогда не будет чем-то, чтобы просто унять скуку. Нет, нет, нет. Джон Хэмиш Уотсон стал жизнью Шерлока Холмса. Джон яростно обнял в ответ, он тоже шептал и снова захихикал, помоги ему господь, потому что наконец познать всю глубину преданности и любви, что скрывались за этими проницательными серыми глазами? О, это знание стоило раны, оно стоило множества ран. Джон, может, и не понимает, почему огромное сердце Шерлока так грандиозно было отдано ему из всех людей, но ему было все равно. Все, что знал Джон, - это что это откровение было настолько сладостным, что заставило его смеяться. Солнечный день может стать мрачным без предупреждения, но тучи могут растаять так же быстро, и так Джон вернул Шерлока в свет вместе с собой, рассеял тучи быстро и ласково, засунув в ухо Шерлоку палец. Посреди сопливого, заикающегося всхлипа Шерлок дернулся в сторону, задохнулся-засмеялся: «Прекрати!» Но Джон не прекратил. На протяжении всей своей жизни Джон не прекратит делать многое. Ругаться. Он всегда будет стараться сдерживаться, но до конца дней своих Джон Уотсон будет сквернословом. Набирать и сбрасывать вес. Добрый доктор будет наливаться, а потом неизбежно снова таять, а больше тут и сказать нечего. Беречь Шерлока Холмса. В этом Джон всегда будет только набирать обороты, он никогда не станет сбрасывать их. Да, с этого момента и до конца дней своих Джон Уотсон будет делать одно: заботиться об этом редкостном человеке. Так что, когда Шерлок отодвинулся, Джон последовал за ним, засовывая по пальцу в каждое ухо Шерлока, а если и есть способ довести доброго детектива до истерики, то это он и есть. Размазывая слезы, слюну и остатки спермы повсюду, они боролись, они кувыркались, они хихикали, они стонали. Шерлок случайно защемил свои треснувшие пальцы в кровати и завыл. Джон ударился рассеченной бровью о плечо Шерлока и ругнулся. А примерно спустя две минуты от начала их борьбы один из них повернулся, второй изогнулся, и они полетели вниз, рухнув на пол с Хадсон-пугающим грохотом.

***

Совсем рядом с 221Б есть одно место, которое, как знает Джон, любит Шерлок. Там, где Бейкер-стрит пересекается с Мэрилбоун-роуд, и Джон практически уверен, что Шерлок любит его потому что… ну, потому что оно очень похоже на мозг Шерлока. Он неослабевающий, этот перекресток, никогда не затихающий. Машины летят шестью бурлящими потоками по Мэрилбоун, направляясь к развязке или от нее. Такси быстро огибают округлые углы, выносятся на площадку для крикета. А пешеходы, о, они как кровь, густо текущая по тротуарам, сочащаяся неумолимой рекой вокруг машин, остановленных светофором. Этот перекресток, где их широкая и драгоценная улица встречается с одной из главных артерий Лондона, о, это настойчивое место, неистребимое. Как Шерлок. Когда данные ставят его в тупик, Шерлок иногда проходит пешком несколько сотен метров от квартиры до любого из углов Бейкер-стрит и неподвижно стоит, засунув руки в карманы, на тротуаре, всегда достаточно мешая прохожим, чтобы они вынуждены были его огибать. Он жаждет не их близости, а непрекращающегося движения, которое удаляет из его мозга лишнее, каким-то образом оставляя лишь жизненно важное. Джон неоднократно называл эти углы местом для размышлений Шерлока. Но на этот раз Шерлок был там не для того, чтобы поразмыслить. Нет, Шерлок стоял на перекрестке потому, что когда Шерлок проснулся, он сделал то, что он делает так часто, потянулся к Джону. А взамен нашел лишь свой мобильник на подушке Джона. Смс было простое и ясное: Я здесь не для того, чтобы размышлять… я жду здесь тебя. Так, в день после дня, которому они не дали имени, никакого специального обозначения, дня, в отношении которого они совместно и навсегда притворились, что забыли его, да, в день после того дня Шерлок стоял на западном углу Бейкер-стрит и смотрел на юг, через Мэрилбоун. И он не видел там Джона. Тогда Шерлок посмотрел на восток, на противоположную сторону четырехполосной Бейкер-стрит. Там он тоже не увидел Джона. Шерлок посмотрел тогда на юго-восток и там и стоял добрый доктор, на пешеходном островке, крошечном плевке бетона, прямо посреди Бейкер и Мэрилбоун. Стоял прямо там в потоке пешеходного движения, в то время, как сотни машин стояли на красный, так близко к нему, что Джон мог бы прикоснуться к их металлическим телам. Когда Джон увидел, что Шерлок наконец его заметил, он улыбнулся. Шерлок скажет вам, что он никогда не гадает. Когда он это говорит, знайте, что Шерлок лжет. Потому что Шерлок гадает постоянно. Когда так часто пытаешься угадать, то получаешь ответы, потому что кто-то более осведомленный, умный или просто более педантичный, чем ты в пределах слышимости обязательно тебя поправит. И тогда – бинго! – находятся улики, получается ответ, исправляется несправедливость. Но с Джоном Шерлок пытается не гадать, более того, он пытается не использовать дедукцию в отношении Джона. Потому что Шерлок нашел что-то более редкое, нежели очарование того, чтобы быть правым, с добрым доктором он нашел человека, с которым он не против ошибаться. Нет, это тоже вранье, Шерлок по-прежнему не любит, когда он неправ, но с Джоном ему за это не стыдно. Все это в общем не имеет отношения к сути дела. Сутью был Джон. Там. На безопасном, оживленном крошечном плевке бетона. И Шерлок не хотел гадать почему, не хотел применять дедукцию. Он хотел, чтобы Джон сказал ему. Шерлок шагнул с тротуара, естественно не на тот свет, прошагал перед «ягуаром», получил проклятие от таксиста, в то время как Джон нахмурился и улыбнулся одновременно, и наконец Шерлок был там, со своим любимым, на крошечном островке посреди моря металла. Джон моргнул, глядя на Шерлока снизу вверх. Шерлок моргнул, глядя на Джона сверху вниз. Джон посмотрел на машины, так плотно окружавшие их, замершие на красный, и тогда Шерлок тоже посмотрел на них. Джон понаблюдал за толпой людей, стоявших рядом с ними. Тогда и Шерлок сделал так же. После того, как Джон увидел, что Шерлок все это заметил, заметил множество взглядов, всех этих людей, которые увидят, Джон показал Шерлоку, что он не боится, что они увидят, что он хочет этого, что он никогда-никогда не будет бояться дать знать всем, насколько сильно он любит Шерлока Холмса. Джон привстал на цыпочки, обнял Шерлока за шею и поцеловал в губы. Поначалу Шерлок не ответил на поцелуй. Потому что этот поцелуй на людях заставил Шерлока думать о кулаках. Заставил его думать о боли и защите от боли. Заставил его хотеть отодвинуться. Но вот в чем дело: Шерлок знает, что его разум – непростое место, что там одно соединяется с другим, строятся ассоциации, создаются воспоминания. Иногда ассоциации, что строятся там, искажаются. Иногда воспоминания, что создаются там, фальшивы. Так что стоя там и не целуя в ответ, Шерлок понял, что он соединяет то, что случилось с Джоном с любовью Джона, и что он позволяет создаться фальшивой, неправильной ассоциации: Страх. Ну что ж. Ну что ж. О, черт побери, ну что ж. И этот человек, который переболтает, передумает, перегонит практически всех своих знакомых, тот, что живет расточительностью, ну, он рассмеялся в рот Джону и наконец поцеловал его в ответ. Они держали друг друга в объятиях, целовались, словно это было подходящим для этого местом, целовались, словно показывая всем, кто посмотрел бы, как именно выглядит любовь. Она выглядит, как смех, сказал бы Джон. Она выглядит, как Джон, сказал бы Шерлок. На самом деле это выглядело, как борьба со страхом, как способность радоваться каждому моменту жизни, потому что именно ради этого каждый вздох, чтобы чувствовать и касаться и смеяться и искать и мечтать и любить и любить и любить. Дышать. И любить. И пусть все смотрят, несмотря ни на что. Это и случилось в тот день прямо посреди Бейкер-стрит и Мэрилбоун-роуд. И тому дню они дали имя, о да. Да, они будут вспоминать Утро, Когда Та Таксистка Въехала в Тумбу, Потому что Она Пялилась На Нас, еще долгое-долгое время.