Разница между тогда и сейчас. Тогда

      Джастин уехал 22 декабря 1999 года. До конца тысячелетия оставалось девять дней, а до Рождества, которое они с Брайаном собирались провести в доме его матери, — два. Джастин позвонил Дженнифер из аэропорта, сообщил, что он вернётся раньше и что он один, а она тактично ничего не сказала, встретив его в зоне прибытия с улыбкой и объятиями.       И лишь когда они почти доехали до её нового дома, он прервал молчание:       — Всё кончено. С Брайаном, в смысле.       Дженнифер бросила на него взгляд, но тут же перевела его обратно на дорогу. Погода стояла морозная, и дороги опасно обледенели.       — Ох. Ты уверен?       — Да. — Он заморгал, изо всех сил стараясь удержаться от слёз.       Она медленно кивнула, посылая ему слабую улыбку:       — Полагаю, это значит, что его не будет на рождественском ужине.       Джастин попытался засмеяться, и от этого голос его прозвучал прерывисто:       — Очевидно, не будет. Извини. Он закрыл глаза, думая о записке, которую оставил на кухонном столе под забитой окурками пепельницей.       Он в самом деле вернулся. Пять дней спустя: 27 декабря. Ему надо было на работу, чтобы написать заявление, поэтому он встал рано, безумно, абсурдно рано, и покинул дом Дженнифер в плотной холодной темноте.       — Не могу поверить, что ты наконец-то делаешь это! Ты едешь в Нью-Йорк! — Дениз наблюдала, как он медленно укладывал в холщовый мешок фотографии и зажигалки, карандаши и книги в мягкой обложке, шерстяные шарфы и свитера, зонтики и альбомы для рисования, всё то, что стало частью его трудовой жизни за последние пятнадцать месяцев.       Он криво улыбнулся ей:       — Да, в Нью-Йорк через Питтсбург.       Она пожала плечами, играя пачкой Мальборо на своём столе:       — Я буду скучать по тебе, ты же знаешь. Хочешь быстренько курнуть на улице, как встарь?       Он кивнул и последовал за ней с увесистой ношей. Они прислонились к стене здания и дружно дымили, — момент волнующе привычный, — и Дениз тут же принялась ныть про нового управляющего. Джастин докурил остаток сигареты и подумал о том, чтобы бросить, ведь теперь, без Брайана рядом, соблазн закурить уменьшится, и, конечно, Дженнифер никогда не позволит ему курить в своём новом доме.       Дениз усмехнулась и развернула гигантскую жвачку:       — Удачи. Напиши мне, если не забудешь.       Он снова кивнул и неловко обнял её, вдыхая знакомый запах сигарет и Obsession от Кельвина Кляйна:       — Да. И ты тоже.       Джастин притормозил у двери их квартиры с пустыми картонными коробками в руках, сглотнул и вошёл, закрыв за собой дверь. Квартира выглядела мрачно и безжизненно. Он подошёл к радиатору, потрогал: холодный как камень.       Всё было очень тщательно убрано. Никакого рождественского декора: ни ёлки, ни открыток на стенах, ни даже жалкой нитки мишуры. В прошедшие годы он был единственным, кто украшал дом, отмечал праздник дымящимися кастрюлями крепкого глинтвейна и крошечным искусственным деревцем. Брайану было всё равно, его не интересовало Рождество вместе с большинством праздников, и, конечно же, отношения тоже лишь одна из многих вещей, которые Брайан Кинни никогда не делал…       На кухне он отвернул кран, вода (как всегда) показалась досадно тёплой, несмотря на холод. Он наполнил стакан и развернулся, прислонившись спиной к раковине. Кухня выглядела очень необычно: всё дерьмо, которое обитало на кухонном столе (где они никогда не ели), исчезло… все счета, квитанции, меню на вынос, листовки, его собственные наброски… всё словно испарилось. Вместо этого только одно: приглашение с белыми водяными знаками на вечеринку Джиффа в канун тысячелетия: Конец света. Джастин глотал воду, глядя на причудливые слова, написанные по трафарету: «Конец света». Как уместно, как чертовски уместно! Он быстро осушил стакан, поставил его на чистую столешницу и вышел.       В отличие от остальной квартиры, вторая спальня, его студия, не была убрана, осталась такой же, как он её оставил: переполненная пепельница, незавершённый холст, корзинка полна мусора. Ему даже почудился застоялый запах дыма от последней сигареты, которую он выкурил, пока ждал такси. Он собрал в пригоршню теперь уже сухие кисти, провёл по щетине, крошечные пылинки краски прилипли к слегка вспотевшей ладони. Он бросил их в полиэтиленовый пакет и тщательно упаковал. Внезапно навалилась усталость, невероятная усталость до самых костей. Захотелось свернуться клубочком и заснуть… прямо здесь. Он делал так раньше, засыпал у мольберта и просыпался от руки Брайана на своем плече, его низкого интимного голоса: «Пойдём в постель, Джастин».       Он зажмурился и заморгал, пытаясь прогнать рушащиеся на него воспоминания — линия, бегущая по груди, шрам, полосующий надвое… На секунду его грудь сжалась, и не вздохнуть, воздух замер в лёгких. Он заставил себя выдохнуть… вдох… горящий ком в глубине его горла… перед его сухими глазами вдруг всё расплылось от непролитых слёз жалости к себе.       Он сердито смахнул слёзы ладонью, глаза болели и чесались — слишком мало он спал последние дни. Он стоял посреди комнаты и повторял вдох за выдохом, вдох за выдохом, боль в груди немного утихла, и он принялся собирать холсты, складывая их в самый большой ящик, какой принёс. Он работал быстро, но квартира слишком остыла, руки начали неметь. Что же, он и так планировал действовать быстро, от холода он будет ещё быстрее.       Эта часть его жизни закончилась.