Разница между тогда и сейчас. Тогда

Тогда: Сентябрь 1994 г.       — Ты опоздал.       — И что?       — Что-что… — нахмурился он в ответ на дерзкое пожатие плечами. — Ты пропустил занятие. Опять, Брайан.       — Но ты же всё для меня записал, правда, Джесс? — Джесси вздохнул — с долгим, протяжным звуком, доведённым до совершенства во многих похожих сценах. Как обычно, Брайан не обратил внимания на свирепый взгляд и улыбнулся медленно и лениво. — И на этот раз лучше бы конспекту быть поразборчивее. — Он игриво похлопал его по руке, весело сигнализируя я-переспал-вчера-вечером.       Джесси оттолкнул его плечом и фыркнул (ещё один отработанный и отточенный маневр). Он был раздражён и, нет, он определённо не собирался спрашивать о прошлой ночи. Не в этот раз, хотя каждое движение тела Брайана взывало: спроси меня, спроси меня, спроси меня об этом, дивись невероятному чуду сексуальности, которым я являюсь. Он не будет спрашивать.       — И как он был? Блондин?       Проклятие. Он спросил.       Брайан снова усмехнулся, распутно сверкнув глазами:       — Это было хорошо.       Что-то дзинькнуло в груди Джесси, от Брайана это действительно похвала.       — Ох. Прямо хорошо?       — Парень оказался выносливым. — Брайан пожал плечами. — Почти вымотал меня.       — Тебя? — его брови взлетели на лоб, а Брайан всё улыбался (странно само по себе), но не обычной дерзкой ухмылкой высокомерного превосходства, а иначе… Джесси попытался вспомнить белокурого паренька, у него было невнятное впечатление о некоем очевидном первокурснике — молодом, симпатичном, наивном, ничего особенного. Конечно.       — Я сказал почти, — быстро уточнил Брайан. Он отвернулся, вытряхивая сигарету из пачки, Джесси наклонился ближе и тоже выхватил одну.       — Так ты ещё увидишь его?       Это — он знает. Прикуривая от предложенного огонька, он смотрел, как на лице Брайана на мгновение появилось колебание, проблеск чего-то ещё незнакомого. Но зажигалка быстро захлопнулась, и Брайан фыркнул:       — Нет! Это же я, забыл?       Да, это Брайан, — вспомнил он. Облегчение искристо щекотало в животе, когда он наблюдал, как Брайан уходит: штаны в обтяжку, воротник поднят. Джесси отбросил все мысли о странных мгновенных колебаниях куда подальше и поспешил следом. ******** Тогда: Ноябрь 1995 г.       Она смотрела, как отъезжает машина, один из задних фонарей разбит, и на мгновение её охватила паника — на шоссе в этой машине её сын, её ребёнок в этой машине, которая, кажется, держится только на ржавчине и честном слове. Она постаралась прогнать эту мысль и отступила от окна, трясущимися руками задвигая шторы.       До неё доносился голос Крейга, сопровождавшийся характерным звоном льда о стекло. Она подумала на миг, с кем же он там, и потрясённо осознала, что это она сама, она не слышала ни слова, что он говорил или, скорее, кричал. Когда она снова начала его воспринимать, то предсказуемо услышала вопли обвинений:       — Это твоя вина! Это ты его туда отпустила! В тот колледж!       — Полагаешь, этого не случилось бы в Дартмуте?       Её голос прозвучал задумчиво — это был вопрос, которым она и сама задавалась. Она вспомнила момент, когда узнала об этом: зашла в комнату Джастина, ликвидировала беспорядок на всех поверхностях, как всегда, поправила, перебрала груды одежды в его шкафу, когда журнал упал с полки ей на голову. Как пресловутая пощёчина за то, что она и так всегда знала…       Через два дня они вместе мыли посуду, и она собралась с силами, чтобы сказать эти слова, глядя на свои руки, покрытые густой мыльной пеной. Сначала он отрицал, потом молчал, а затем занял оборону, его лицо пылало от стыда; затем, наконец, сдался, признав правду с упрямым протестом, а вскоре пробормотал в панике, от которой у нее заболела грудь: «Пожалуйста, мама, не… не говори папе».       Медленно моргая, она смотрела, как её муж пьёт, и сгорбленные плечи выдают затаённый гнев. Она не сдержала слова, она рассказала Крейгу, радуясь, что знает то, чего не знал он. И она до сих пор сожалела об этом.       Она отвернулась от Крейга и ноги бесцельно понесли её на кухню — в её убежище. Она положила руки на край столешницы, скользя взглядом вдоль одинаковых стеклянных банок на фоне новой терракотовой плитки: САХАР, КОФЕ, МАКАРОНЫ, МУКА, пытаясь найти утешение в их обыденности. Но образы всё крутились в её голове: выражение лица Джастина, когда он садился в машину. Обида от предательства, потеря и растерянность в его родных дорогих чертах.       Она ощутила, как снова сжало желудок. Она постоянно слышала о нём — этом мальчике — этом Брайане Кинни. Телефонные звонки Джастина были усыпаны его именем, и если она посмотрит правде в глаза, она признает, что игнорировала очевидное. Но Джастин был осторожен, сознательно осмотрителен в их разговорах, тщательно выверял свою речь, быстро находил отговорки для любого из её предложенных визитов, настаивая, что он может переехать на лето в этот новый дом, и что её помощь не требуется… Конечно, этот новый дом: они живут вместе, думала она, пытаясь сделать мысль плоской и прозаичной. Но с ними живут и другие мальчики, друзья Брайана, Джастин как-то упомянул их имена. Он не вдавался в подробности, и у неё сложилось впечатление о смутных призрачных существах рядом с сияющим Брайаном Кинни с его высокомерным, красивым, слишком умным лицом. От такого мальчика её собственная мать предостерегла бы её, подумалось ей не без иронии. И это мальчик, который украл её сына.       Заботится ли он о Джастине? Она не знала и не хотела об этом думать, но образы его, обнимающего Джастина у автомобиля, быстрого прикосновения в коридоре, взгляда Джастина, устремлённого к нему за утешением, обрушились на неё в единый миг, и она почувствовала, как что-то разорвалось… В конце концов, он пришёл сюда, чтобы встретиться с родителями Джастина, и именно они — она и Крейг — выставили за порог их обоих.       Она снова ощутила жар за глазами, угрожающий слезами бессилия и вины. Подойдя к кофеварке, рассеянно включила её, действуя абсолютно механически.       — Он не вернётся в дом! Нет, если с ним будет этот мальчишка! — Крейг появился на кухне и его глаза сверлили её с ледяной яростью.       — Он всё ещё твой сын, — она твёрдо встретила его взгляд и тихо торжествовала, когда он опустил глаза.       — Нет. Больше нет. — Он не посмотрел на неё и ушёл прочь тяжёлыми неуверенными шагами.       Она положила сахар в кофе. Она не могла думать об этом сейчас, но завтра… скоро… она должна решить. Сделать выбор. Потому что тот мужчина, которого она обещала любить, уважать и слушаться (её священник в этом отношении был до смешного старомоден), заставлял её выбрать чью-то одну сторону, а на самом деле, когда доходит до этого, никакого выбора нет.