Скорость в крови

Адам сидел на диване, прижав телефонную трубку к уху, и лениво перебирал пальцами струны гитары. Джеймс уехал неделю назад, и Адаму казалось, что этот невозможный парень увез с собой что-то очень важное. Мелодия в голове, к которой он привык, из которой он брал нужные ему аккорды, отчего-то стихла. И это сводило с ума. – Адам? – М? – Дорогой, где ты витаешь? Ты слышал хоть слово из того, что я говорила? – Да, Ева. Марло тоже передавай от меня привет, – флегматично пробормотал Адам, продолжая терзать гитару. Ева вздохнула. – Ты скучаешь? – Конечно, скучаю, Ева. Я считаю, тебе не стоило так скоро уезжать. – Не по мне, милый. По Джеймсу. Адам так громко фыркнул, что едва не выронил трубку. – Какая глупость! Ты хоть представляешь, какой он назойливый? Да я, наконец, отдыхаю от его бесконечных рассказов о скорости и прочей ерунде, – Адам закончил тираду и выдохнул. Стоило только произнести слово «скорость», как желудок сжался от воспоминания о той поездке. – Ты скучаешь, – уже утвердительно сказала Ева, – он зацепил тебя, не так ли? – Нет, – упрямо буркнул Адам. – Жаль. Тогда тебе вряд ли будет интересно взглянуть на его заезд, – с притворным сожалением произнесла Ева, – который, кстати, состоится уже через четыре часа. Но я узнала, что завтра будет ночной повтор... хотя зачем я тебе это говорю... Ну да ладно. Так что там за новую мелодию ты сочинил? – Эмм… да, сейчас включу, – Адам отложил трубку и подошел к пульту, но, не сдержавшись, посмотрел на часы. Рассвет через два часа, к моменту заезда солнце будет высоко. Он знал, что его будет непреодолимо клонить в сон, но, может быть… «Черт, зачем я вообще об этом думаю?!» – укорил он себя и, тряхнув головой, включил музыку, которую записал после ночной поездки с Хантом. *** Адам отчаянно клевал носом, в глаза, казалось, насыпали песок, но он то и дело встряхивался и продолжал смотреть заезд. Когда перед стартом показывали участников и Джеймс с широкой улыбкой подмигнул в кадр, Адам не смог сдержаться и усмехнулся. Шел уже двадцатый круг, когда он все-таки задремал, но уже через секунду подскочил и с шипением затряс рукой, от которой шел легкий дымок. На тыльной стороне ладони чернел ожог, костяшки пальцев почти обуглились. Впрочем, раны стали быстро затягиваться. Чертыхаясь, Адам осторожно обошел нахальный луч света, вторгшийся в его дом, и задернул штору. – Вот и ты такой же, – буркнул он, обернувшись к телевизору, где скоростные болиды мчались по кругу. «И, к огромному сожалению, Джеймс Хант выбывает из гонки!» – завопил вдруг комментатор. На экране Адам увидел, как Хант выбирается из болида, стягивает шлем и раздраженно швыряет его в траву. «Нам сообщают, что у Джеймса Ханта сломался топливный насос. Какая жалость! Но вернемся к тем, кто еще на трассе. Тем временем Ники Лауда лидирует, обойдя на повороте Шектера!» Адам нахмурился и выключил телевизор. Противное чувство жалости неприятно заскреблось внутри. Ему было обидно за Джеймса и почему-то не хотелось верить, что кто-то мог оказаться лучше и упрямее этого несносного мальчишки. Задумчиво покусывая губу, он вернулся к окну и чуть отдернул штору, снова впуская солнце в свою темную обитель. Может, Хант и раздражающий, но никто не смеет преграждать ему дорогу. Так думал Адам, любуясь летающими пылинками в свете луча. *** Неприятно было признаваться в этом самому себе, но Адам ждал возвращения Джеймса из Германии. Предвкушал, как тот будет рассказывать о своей неудачной гонке, как по-детски будет выпячивать нижнюю губу, сетуя на несовершенство техники и плохую работу механиков, и как упрямо потом заявит, что в следующий раз обязательно победит. Это упрямство, эта уверенность в себе и воля к победе, хоть и раздражали Адама, но в то же время подспудно нравились ему и вызывали уважение. Ведь в этом был весь Джеймс. Адам был уверен, что сразу после своего возвращения в Лондон Хант к нему заявится. И тем сильнее было его разочарование, когда этого не произошло ни через день, ни через три дня после гонки. Адам злился на себя – и за то, что ждет, и за то, что расстраивается из-за его отсутствия. Неприятно было думать, что он оказался прав, когда говорил, что Хант о нем забудет, как только уедет в другую страну. С другой стороны, ничего удивительного в этом не было. Молодой и ветреный Джеймс вряд ли отличался постоянством в своих привязанностях. Любитель скорости, он наверняка быстро влюблялся и так же быстро остывал. Адам пытался уговорить себя, что так лучше для них обоих, что все равно между ними не может быть никаких отношений. Он и так еле сдержался, когда Джеймс порезал палец, и только огромным усилием воли подавил желание впиться клыками в мускулистую шею. Наверняка Джеймс был вкусным – но Адам старался не думать об этом. Он вообще старался не думать о людях как о еде, в чем весьма преуспел, пока не появился этот гонщик. Его Адам тоже не рассматривал как еду, по крайней мере, уверял себя в этом – но попробовать его кровь на вкус очень хотел. Пускай всего лишь глоток. Но, может быть, тогда и бесконечная трескотня Ханта о трассах, болидах и пилотах не так сильно утомляла бы его. Впрочем, Адам и тут кривил душой: слушать Джеймса было интересно. Он с такой страстью рассказывал о самых простых вещах, что Адам полностью погружался в его мир скорости и гонок. И, сколько бы Адам не делал вид, что его не увлекают эти пустые разговоры, на самом деле он тянулся к Ханту ничуть не меньше, чем тот к нему. Но проще было вбить себе в грудь осиновый кол, чем сознаться в этом. После той ночной поездки вдохновение не отпускало Адама целую неделю, и каждую ночь он творил что-то новое. Пожалуй, это послевкусие после встреч с Джеймсом было самым лучшим. Каким бы назойливо-шумным ни был Хант, музыка после него всегда выходила превосходная. Адам знал, что следующий этап гонок пройдет в Австрии, но он совершенно не собирался следить за трансляцией по телевизору. Просто ему не спалось днем, чего уже лет двести как не случалось, поэтому он и оказался перед экраном точно в нужное время. И почувствовал совершенно неуместную, по его мнению, радость, когда Хант победил. Усмехаясь самому себе, Адам устало подумал, как много рассказов об этой победе ему теперь придется выслушать. А ведь еще надо не забыть сделать вид, что он не смотрел эту гонку. Хотя… все это будет ни к чему, если Джеймс больше не придет. «Эту победу я посвящаю своему особому другу из Лондона. Он вряд ли смотрит сейчас нашу трансляцию, но, Адам – это для тебя», − улыбаясь в камеру своей солнечной улыбкой, Джеймс поднял кубок над головой и отсалютовал им. Адам подумал, что ослышался. Он удивленно пялился в экран, хотя картинка уже сменилась, и теперь репортер брал интервью у менее удачливых гонщиков, которые сегодня уступили Ханту, но все еще оставались его прямыми соперниками за чемпионство. Значит, Джеймс не забыл о нем – мало того, еще и посвятил ему свою победу. Словно девчонке какой-нибудь, право слово. Адам пытался нахмуриться, но непослушная улыбка вовсю растягивала его губы. Он выключил телевизор и завалился спать, а когда проснулся, то испытал такой прилив вдохновения, что писал новую музыку до самого утра. *** Джеймс нетерпеливо переминался с ноги на ногу перед уже знакомой дверью. Он совсем не был уверен, что ему обрадуются, а не велят убираться подальше отсюда. Конечно, любой другой был бы счастлив, что победитель Формулы-1 пришел к нему в гости, но Хант давно понял, что Адам чихать хотел на все его победы и титулы. Может, именно этим он и цеплял Джеймса так сильно. Решительно тряхнув волосами, Хант постучал в дверь. Довольно долго не было слышно ни единого шороха, но Хант знал, что в этом доме никогда не спешат открывать. Он прислушался: в доме по-прежнему стояла мертвая тишина. И вдруг дверь неожиданно распахнулась. Как же Адаму удалось так тихо подойти? Впрочем, сейчас это было не важно. Джеймс стоял и рассматривал растрепанного хозяина, который снова вышел к нему в одних джинсах. − Привет, − улыбнулся Хант, − впустишь меня? Адам тяжело вздохнул, словно бы принимая непростое решение, и отступил, пропуская гостя внутрь. − Я думал, ты уже не придешь, − в его голосе слышался упрек, хотя лицо при этом оставалось абсолютно непроницаемым. − Я долго не приходил, потому что не мог, а не потому что не хотел, − Джеймс зачем-то начал оправдываться. – Вся команда из Германии переехала сразу в Австрию на следующий этап. Руководство Макларен посчитало, что так «более целесообразно», вроде как экономия средств и все такое. А меня даже никто слушать не захотел, когда я сказал, что мне нужно в Лондон! – закончил он возмущенно. Адам улыбнулся про себя. Неожиданно его очень порадовало, что Хант так рвался в Англию. − Это, конечно, весьма печально, что тебя не пускали на родину. Но я не понимаю, зачем ты мне это рассказываешь, – пожал плечами Адам и набросил на себя рубашку, чем немного расстроил Джеймса: тому нравилось тайком любоваться на этот мраморный торс. − Просто. Ну, чтобы ты знал, почему я не приходил так долго. − Да я даже внимания не обратил на твое отсутствие, − Адам взял гитару и стал подкручивать струны. – А тебя что, долго не было? − Больше двух недель, − буркнул Хант. − А сейчас чего пришел? − Захотел увидеть тебя. Я соскучился. − А я нет. − Понятно, − Джеймс вздохнул. – Я выиграл гонку. Тебе не интересно, я знаю, можешь не говорить. − Поздравляю тебя. − Спасибо, − Хант помолчал. − Я посвятил эту победу тебе. Многие гонщики так делают – говорят после гонки, ради кого это все, часто посвящают своим любимым, или родителям... Я раньше никогда такого не говорил. Но я все время думал о тебе. И когда выиграл, тоже сразу вспомнил тебя. Ну и, в общем… вот так… − смутился он. − Это было глупо. Ты же известная личность, теперь все начнут допытываться, кто я, − недовольно поморщился Адам. − Ой, да откуда они узнают, я же не называл им твой адрес. − Ты сказал имя. Адам прикусил язык, поняв, что прокололся. − Откуда ты знаешь? – Джеймс уставился на него пораженно, а довольная счастливая улыбка уже расползалась на его лице. – Так ты смотрел?! Ты видел, да?! – Хант рассмеялся. – Здорово! Я так хотел, чтобы ты увидел! − Я совершенно случайно наткнулся, − Адам прекрасно понимал, как беспомощно выглядит это вранье, но и говорить, что смотрел гонку специально, тоже не собирался. − Ну да, я даже не сомневаюсь, − кивнул Хант, все еще улыбаясь, что невероятно взбесило Адама. – Тебе понравилась гонка? − Ты был неосторожен. Ты чуть не вылетел с трассы, когда обгонял того типа из Феррари, − неожиданно для себя выдал тот. − Там надо было рискнуть, иначе мне было не обойти Лауду, − пояснил Джеймс, окончательно сраженный тем, что Адам не только смотрел гонку, но и беспокоился за него. – Но мне приятно, что ты переживаешь за меня, − добавил он и улыбнулся. − Вот еще! – Адам закатил глаза. – Делать мне больше нечего! Я просто говорю, что ты вел себя на трассе как идиот. − Все гонщики рискуют. − Но не так, как ты! Ты же нарываешься и сам создаешь опасные моменты! − Чтобы выиграть! − Неужели твоя жизнь стоит победы? Что твоя победа? Секунда триумфа на пьедестале, и больше ничего! Она не несет пользы ни для тебя, ни для других людей. Просто еще один дурацкий кубок в твою коллекцию. − Я хочу стать чемпионом мира! Это моя мечта, и сейчас я как никогда близок к ней. Неужели ты не понимаешь? Разве ты никогда не мечтал о чем-нибудь? − Я уже давно ни о чем не мечтаю. Вышел из этого возраста. − Можно подумать, − настала очередь Ханта закатить глаза. − А я вот мечтаю. − Бойся мечтать, ибо мечты сбываются, − пробормотал Адам. − И что в этом плохого? Будет другая мечта, не вижу проблемы. − Ладно, это твое дело. Вот станешь ты чемпионом мира, и что потом? − Ну, всегда можно стать двукратным чемпионом мира, − Джеймс усмехнулся. − Мда. Не стоило ожидать от тебя чего-то другого. Все так примитивно, как я и думал. − И это говорит мне человек, который вообще ни о чем не мечтает. − Во всяком случае, мое счастье не зависит от того, настолько быстро промчится этот твой гроб на колесах. − А от чего оно зависит? Адам поднял глаза и посмотрел на Джеймса. Но, казалось, он смотрит и не видит, словно его взгляд проходит сквозь Ханта. − Не важно, − после непродолжительного молчания ответил он, − ты не поймешь. − Вот вечно ты так! – вспылил Джеймс. – То я не пойму, то это не для меня! Я что, по-твоему, совсем дурак или маленький ребенок? Может, я и не такой начитанно-заумный, как какие-нибудь твои нудные дружки, но и не совсем безмозглый. И мне не пять лет! – Джеймс сложил руки на груди и обиженно засопел, а потом вдруг испугался, что его сейчас прогонят за такое бурное проявление чувств. Но Адам расхохотался, сложившись пополам. − Какие еще заумные дружки? – сквозь смех спросил он. − Не знаю какие. Но наверняка же они у тебя имеются. У таких, как ты, всегда и друзья-задроты. Я хотел сказать, интеллектуалы, − быстро поправился Хант. − У таких, как я? − Ну, ты же такой умный, любишь музыку, и книги, и все такое. И друзья у тебя должны быть соответствующие. Наверное, поэтому ты и не хочешь со мной общаться. − Вовсе нет, − посерьезнел Адам. – Я тебе уже говорил, что у меня нет друзей. Только деловые контакты с людьми, которые помогают продавать мою музыку. Ну, и еще пара знакомых. И Ева, но она далеко. А теперь в моей жизни появился ты. − И это плохо? – осторожно спросил Хант. − Еще не знаю, − честно ответил Адам. – Тебя однозначно не должно быть в моей жизни. Но мне почему-то не хочется, чтобы ты исчезал из нее. Джеймс улыбнулся. Это было очень странное признание, но оно сделало его неимоверно счастливым. *** – Соглашайся, Адам, – уговаривал Джеймс, расхаживая с телефоном по своей квартире. Адам на том конце линии обреченно вздохнул. Он уже сто раз пожалел, что дал Ханту свой номер телефона. – Я же сказал, я не хочу никуда идти. – Но ты же ходил с Евой в тот клуб, когда мы познакомились, так чего теперь не хочешь? – Я пошел туда ради Евы и только. – А теперь идем ради меня. – Нет. – Черт, ну какой же ты упрямый! Ладно, я все равно заеду. – Как хочешь, – Адам положил трубку и пошел на кухню. Хант выматывал его своей энергичностью, и Адаму все время казалось, что он голоден. Он вылил в рюмку последнюю кровь, которой оказалось вполовину меньше, чем он рассчитывал, и тихо выругался. Вот до чего его довел этот мальчишка! Раньше Адам не затягивал так долго с поездкой в клинику. Взглянув на календарь, он едва не зарычал: у нужного ему врача сегодня выходной, а значит, кровь получится купить только завтра. Адам раздраженно пнул ногой стул, а потом опрокинул в себя ничтожно малое количество крови.