A potentia ad actum

Токио, Фукуока, Париж, сентябрь-ноябрь 1889 Сразу после возвращения из Хакодате Кейго погрузился в дела. Он поручил Ошитари подготовить все к приезду мастеров, а сам отправился разговаривать с отцом. – Не понимаю, – сказал Атобе-старший. – Еще недавно ты собирался поддерживать семейное дело и даже проявлял интерес к нашей новой железной дороге, а теперь толкуешь о каких-то паровых двигателях? Кейго терпеливо вздохнул и принялся объяснять сначала. – Не просто паровых двигателях, об автомобилях на паровом ходу. Послушай, сейчас все сделали ставку на железную дорогу, и, очевидно, она действительно приносит прибыль, – в этом месте Кейго пришлось смириться со снисходительным взглядом отца. – Но будущее за автомобилями. Единственное, чего им сейчас не хватает, так это хорошего прорыва в конструкции, но я уверен, что за ним дело не станет. – Автомобили – это просто игрушки. Игрушки избалованных юнцов, к коим и ты тоже относишься. – Благодарю, – Кейго улыбнулся. – И все же ты ошибаешься, впрочем, так же как и все остальные. Я достаточно знаю автомобили, чтобы утверждать с уверенностью: их потенциал еще не раскрыт. Но задумайся, тот, кто первым его нащупает, получит с этого миллионы. Не так ли пристало корпорации Атобе вести дела? Отец потер ладони. Кейго почти чувствовал, физически ощущал его сомнения. – Чего ты хочешь? – спросил отец после молчания. Кейго щелкнул пальцами. – Я докажу, что автомобили могут обойти любой другой транспорт. Для этого построю мотор нового поколения, и его победа в Императорском кольце станет самым убедительным аргументом в этом споре. Открою дорогу серийному производству автомобилей, которое принесет нашей семье прибыль. Если же в течение года у меня ничего не получится, то я больше никогда не заведу этот разговор снова, близко не подойду к паровому автомобилю и буду заниматься тем, что ты считаешь для меня подходящим. Снова воцарилось молчание, потом Атобе-старший решил что-то для себя и взглянул на сына, слегка прищурившись. – Я принимаю эти условия. В Фукуоке у нас имеется одна хлопковая мануфактура, на которой только что сменился управляющий и прибыли которой меня не устраивают. Можешь взять ее в свои руки и использовать все поступления на свои гонки. Ну а если дело не выгорит, в следующем сентябре будешь там работать младшим клерком – изучать наше дело с основ. Кейго встал и поклонился: – Благодарю. Так начался долгий путь к заветной цели, и Кейго никогда еще не чувствовал себя более живым. До приезда инженеров оставалось достаточно времени, Кейго, убедившись, что Ошитари справляется с подготовкой к их встрече, отправился в Фукуоку, не откладывая. Необходимо было добыть деньги для постройки автомобиля, который изменит будущее. Фукуока встретила Атобе мрачной тишиной цехов и усталым лицом управляющего, который беспомощно развел руками и сказал: – Забастовка. Атобе изогнул бровь: – Не самое частое явление в Японии. Сколько их было до сих пор, пять? Десять? – Наша – седьмая, – управляющий приложил к совершенно сухому лбу платок. – И чего же они хотят? – Чтобы им, как в Англии, рабочий день уменьшили. – Собери всех, я буду с ними говорить. Мне нужно, чтобы завтра же все были на своих местах, и хлопок изготавливался с удвоенным усердием. – Но господин… Слушать возражения Атобе не стал. Он подумал о том, что отец, конечно, знал о забастовке и специально отправил сына сюда – то ли преподать урок, то ли посмотреть, на что тот способен. Кейго намеревался извлечь выгоду из обеих целей. На следующий день рабочие действительно пришли на фабрику. Их серая волна заполнила собой цех, и в просторном помещении как шелест ветра перекатывался их шепот. Атобе вышел на галерею, ведущую над цехом к конторе управляющего, и осмотрелся. Его слов ждали с вниманием и настороженностью. – Значит, вот как выглядят те, на чьи плечи возложено будущее Японии? – по толпе пронесся удивленный вздох. – Я хотел увидеть людей, которые своими руками выведут Империю к вершине мира. Вы ведь думаете, что ваш ежедневный труд всего лишь мелочь, а между тем, это маленький камень в огромном фундаменте страны. Вы знаете, что иностранцы смотрят на нас свысока? Те самые европейские рабочие, которые сражаются со своими хозяевами из-за мелочей, считают, что мы все еще во тьме средневековья, не способны творить наравне с ними, не умеем быть такими же сильными, умными, ловкими. А вы знаете, что они ошибаются? И только вы можете это доказать. Ваш хлопок, труд ваших рук, продается по всей Азии лучше, чем изделия всесильных англичан, и это только начало. Потому что если вы встанете к станкам сегодня, завтра я буду продавать ваш хлопок в Европе. В той самой Европе, которая верит, что правит миром, но еще не знает, что мы уже готовы отобрать у нее эту роль. Что скажете на это? Покажете европейцам, чего стоят японские рабочие, которые не тратят время на ругань с хозяином и трудятся на благо Империи?! Атобе знал, что речь его возымеет необходимый эффект. Он еще говорил, а рабочие уже переглядывались, перешептывались, и когда последние слова Атобе повисли в воздухе, поднялась волна одобрительных возгласов, напоминающая цунами. Атобе улыбнулся, довольно оглядываясь. Вне всяких сомнений, уже сегодня все станки снова будут работать. – Впечатляюще, – сказал управляющий, когда Атобе вернулся в его кабинет, из окон которого можно было видеть весь цех. – Разумеется. И от вас я буду ждать того же самого – впечатляющих результатов. Эта фабрика должна начать приносить прибыль уже в следующем месяце. – Не все так просто, – управляющий раскрыл перед Атобе толстый гроссбух. – Вы, может быть, и обещали рынок в Европе, но это только мечта. Производство – полдела, и дальше стоит вопрос о выгодной продаже. Мы сбывали наш хлопок в столицу, но все сложнее становится конкурировать, ведь внутренний рынок переполнен. Еще немного, и мы не сможем платить им то, что платим сейчас, а там и до новой забастовки рукой подать. Атобе вчитывался в цифры, слушал управляющего и чувствовал нарастающее раздражение. Отец подсунул ему предприятие, наверное, единственное из всех его фабрик, которое могло начать приносить выгоду, только если за него взяться как следует. Именно тогда, когда больше всего Атобе хотел вернуться в Токио и обсуждать паровые автомобили с Ошитари и инженерами с севера. – Это поправимо. Ведь теперь здесь я, – Атобе улыбнулся своей лучшей улыбкой. Раздражение постепенно сменялось азартом, который всегда приходил, когда он брался за интересное и сложное дело, оказавшееся не под силу остальным. Через две недели от Ошитари пришла телеграмма, сообщающая, что все готово к приезду инженеров и что Отори написал – они отплывают из Хакодате через три дня. Атобе немедленно приказал распорядиться о дирижабле до Токио. Они были точно такими, как Атобе их запомнил после той короткой встречи месяц назад. Отори – очевидно, единственный, кому доверялись переговоры, теребил в руках шляпу, но смотрел при этом честно и открыто. Хиёши отводил глаза и вступал в разговор, только если речь заходила о механизмах, был немногословен и говорил тяжелым устаревшим языком, как старик, еще помнящий жизнь при сёгуне. Шишидо старался не встречаться с Атобе взглядом, смотрел хмуро исподлобья и молчал. И все же именно Шишидо представлял для Атобе наибольший интерес. Конечно, Отори и Хиёши должны были построить автомобиль – Ошитари намеревался участвовать в процессе настолько, насколько ему будет позволено. Но именно Шишидо и его нетипичная манера езды привлекли внимание Атобе там, в Хакодате. Атобе верил в то, о чем говорил отцу. Верил, что паровые автомобили смогут стать более популярным транспортом, чем поезда железной дороги. Но он не сомневался, что для того, чтобы это случилось, публика должна увидеть в автомобилях что-то такое, чего никак не могла разглядеть прежде. Ту самую искру, которая все изменит. И Шишидо, несомненно, уже почувствовал эту искру и теперь нес ее в себе, сам о том еще не догадываясь. Шишидо должен был стать факелом, который осветит Атобе путь в неведомое будущее. Дела фабрики по-прежнему требовали присутствия Атобе в Фукуоке, Ошитари ежедневно телеграфировал ему отчеты о том, как продвигается разработка мотора. Сообщения не радовали, и хотя не было ничего удивительного в том, что механики не могли поймать идеальную идею в первые же дни, но любое промедление раздражало. Решение пришло само собой, когда Атобе и управляющий в очередной раз обсуждали сбыт хлопка. – Действительно Европа? – изумился управляющий. – Но транспортные расходы! И качество, наш хлопок пока не готов соперничать с европейскими, особенно английскими производствами. Может быть, на китайском рынке, но никак не на европейском. Атобе изогнул бровь: – Ты сомневаешься в моих способностях? Управляющий решительно затряс головой. – В таком случае никаких возражений. Приготовь все необходимые бумаги и образцы, через неделю я отправляюсь. На следующий день Атобе вернулся в токийское поместье, чтобы сообщить инженерам, что решил стимулировать их воображение и устроить поездку в Европу – показать лучшие паровые автомобили самых известных производителей. По его мнению, именно этого толчка не хватало Отори и Хиёши, чтобы сдвинуться с мертвой точки и шагнуть за пределы стандартного мышления. Слуга доложил, что господа инженеры работают. Атобе направился в мастерскую, но на полпути внимание его привлек звук, который невозможно спутать ни с чем: звук работающего мотора «Тристана». Атобе видел «Тристана» в деле всего один раз, и теперь, когда им управлял Шишидо, – а в этом Атобе не сомневался, – зрелище должно было стать незабываемым. Ярко светило солнце, в его лучах гладкие полированные бока автомобиля сверкали так, что больно было смотреть – как будто по треку кружило еще одно солнце, маленькое, управляемое твердой человеческой рукой. Шишидо вел машину уверенно и ровно, вписывался в повороты так идеально, словно они оставались прямой. Набирал скорость, выжимал из «Тристана» все, на что тот был способен – и пытался шагнуть за предел. Атобе следил за автомобилем, не отрываясь и затаив дыхание, в эти минуты он понимал, что сделал правильный выбор, знал – Шишидо изменит его жизнь. А потом – прошла бесконечность – котел весь выгорел, «Тристан» замер на треке, как мертвый. Атобе выдохнул и направился через поле к Шишидо. – Почему в Европу? – первым, услышав заявление Атобе, пришел в себя Отори. Остальные просто смотрели с таким недоумением на лицах, что Атобе с трудом удерживался, чтобы не засмеяться. – Потому что, очевидно, именно там вы сможете найти ваше потерянное вдохновение и построить мне автомобиль-победитель. Хиёши пробормотал что-то неразборчивое, Ошитари выразительно кашлянул. Атобе смотрел Отори в глаза и кожей чувствовал взгляд Шишидо. – Я думаю, это прекрасная идея! – сказал Отори с широкой улыбкой. – Правда, Шишидо-сан? Это Атобе забавляло. Он не много времени провел с этими тремя, но уже уловил суть их отношений и распределение ролей во взаимодействиях. Ему казалось смешным, что Отори смотрит на Шишидо вот так – с безграничным доверием и восхищением. На его, Атобе, взгляд Шишидо, безусловно, восхищения заслуживал, но еще больше ему требовалась крепкая затрещина. – И куда мы должны ехать? – поинтересовался Шишидо, и голос его звучал именно так, как Атобе представлял. – В Париж. Там сейчас проходит Всемирная выставка. Эту реакцию Атобе тоже предвидел. В конце концов, одно он знал о Шишидо точно – тот любил автомобили так же сильно, как сам Атобе. А остальные были влюблены в механизмы и технику и не смогли бы остаться равнодушными. И вот, правда, глаза Шишидо заблестели, он подался вперед и заинтересованно спросил: – Там действительно целый павильон отведен под паровые автомобили? Атобе величественно кивнул: – Действительно. «Лоэнгрин» не годился для межконтинентального перелета, поэтому были забронированы билеты первого класса на обычный рейсовый дирижабль. Точнее, первого класса для Атобе и Ошитари и второго – для остальных, потому что Шишидо и, как это ни странно, Хиёши наотрез отказались лететь с должным комфортом. – Не хочу брать больше, чем приходится, – сказал Шишидо, мрачно глядя куда-то поверх головы Атобе. Хиёши согласно поддакнул, после чего Отори с сомнением, но все-таки принял их сторону. Атобе только пожал плечами – он не видел ничего зазорного в том, чтобы пользоваться расположением своего нанимателя (Ошитари использовал слово «благодетель», но Атобе оно не нравилось – придавало слишком яркий феодальный оттенок). Вылетели они неделей позже, после того как Атобе сделал все необходимые распоряжения на фабрике на время своего отсутствия, а Ошитари покончил с дорожными хлопотами. Путешествие должно было быть коротким, всего в два месяца, но большего позволить себе они не могли, этого времени едва хватало, чтобы вернуться и успеть закончить строительство автомобиля в срок. Им предстояло провести в воздухе три дня, Ошитари не испытывал по этому поводу никакого восторга, Атобе же наоборот – предвкушал с радостью. Ему нравились перелеты на дирижаблях, это неторопливое движение, когда можно было оставить все дела на земле и отдаться на волю ветра. И хотя почти полная потеря контроля над собственной жизнью обычно Атобе обычно не нравилась, но дирижабли всегда напоминали паровые автомобили – им можно было довериться. – Это против человеческой природы: парить в воздухе и летать по ветру, – говорил Ошитари. – Может быть, ты и прав. Место человека на земле, но воображение – его ведь не удержишь. Мы можем сейчас находиться здесь благодаря силе человеческого воображения, правда, впечатляет? Иногда я думаю, что мы живем в удивительно счастливое время, потрясающий век, когда все возможно и все доступно, и, главное, воображение правит всем, – на дирижабле Атобе часто охватывало лирическое настроение. – Поэтому человек всегда будет преодолевать свою природу. Так получилось, что поговорить с Шишидо наедине вышло только на второй день перелета – и в первый раз после той встречи на треке. Просто они столкнулись на смотровой палубе, и Шишидо, явно зачарованный видом, не стал избегать разговора. Вокруг проносились клочья белых облаков, а за ними виднелась земля. Она была такой же белой, как облака, только прочерченной черными линиями дорог и отмечена проплешинами поселений. В лучах вечернего солнца снег казался то желтым, то красным, игра света и тени завораживала, и казалось, что смотришь на шкатулку с драгоценностями. – Красиво, – сказал Шишидо, обращаясь скорее к себе самому, чем к Атобе. – Ничуть не хуже всего остального, – ответил Атобе. При этом он не мог решить, о чем думает: собственном отражении или Шишидо за рулем автомобиля. Самое странное, что эти два образа очень органично объединились, почти не соревнуясь за первое место. – Я уже был в Европе, – сказал вдруг Шишидо. – Так что не воображай, что делаешь одолжение или что-то в таком роде. Атобе усмехнулся. – Не воображаю. Одолжения меня не интересуют. – А что интересует? – Шишидо снова смотрел вниз, но Атобе знал, что ответ для него важен. – Победа. Идеальный автомобиль, который изменит мир. Пар и скорость, которые несут свободу. Множество вещей. Шишидо отвечать не стал, и еще какое-то время они просто стояли рядом, облокотившись о резные перила. Даже сквозь кожу перчаток Атобе ощущал их холод, ветер трепал его волосы и норовил сорвать шляпу – Шишидо в своей неизменной потертой куртке и натянутой на самый лоб кепке шофера таких неудобств явно не испытывал. Атобе решил, что Шишидо, может быть, вообще не умеет испытывать неудобств, и это показалось ему еще одним поводом для восхищения. На следующий день они прибыли в Париж. Аэродром дирижаблей располагался на самом краю города, и с высоты причальной мачты можно было видеть панораму окраин, расползающихся к горизонту. Смеркалось, и далекий центр расцветал огнями, призванными вырвать улицы из цепких лап ночи. – Как светло! – изумился Отори. – Город как живой. Атобе усмехнулся. Он прожил в Париже год и знал совершенно точно, что этот город куда живее, чем кажется. Особенно теперь. Над городом огромным исполином, поражающим воображение, царила башня. Та самая, о которой ходили дикие слухи – ее можно было видеть собственными глазами и понимать, что никакие слухи не могли описать этого величия. Силуэт ее освещали сотни огней, и казалось, что ночью в городе, на самой земле, поселилось еще одно солнце. Отори восторгался техническим гением, построившим такую громаду, Хиёши одобрительно кивал. Ошитари делился с ними своими сведениями о процессе строительства, количестве затраченных материалов и инженерных находках. А Шишидо просто смотрел – сосредоточенно, изучающе, оценивающе. И Атобе был почти уверен, что знает, о чем он сейчас думает. – И когда мы туда попадем? – спросил Шишидо, оборачиваясь к нему. Атобе победно улыбнулся. В Париже улицы были куда светлее, чем в Токио. Повинуясь моде, здесь использовали газовые фонари, и центр города, где располагались богатые особняки, по ночам сверкал почти так же ярко, как днем. Окраины подступали темным кольцом, словно оправа драгоценного камня. У Атобе в Париже был особняк. Приобретенный у разорившегося древнего рода, он все еще хранил историю и старинный дух, что в глазах Атобе придавало ему больше очарования. Было занятно разглядывать лица с портретов, представлять, чем жили и как мыслили эти люди. Атобе нравилось чувствовать себя их преемником, и этот дом ему нравился больше, чем выстроенный специально для него особняк в Лондоне. Первый день после прибытия пришлось посвятить делам. Атобе встречался с необходимыми людьми, расточал улыбки, проверял на прочность старые знакомства. Его спутники были предоставлены сами себе, Ошитари должен был за ними приглядывать и не допускать главного: на Всемирную выставку без самого Атобе никто не пойдет. Наверняка Шишидо злился. Ошитари рассказывал вечером, как он отказался от прогулки, заявив, что раз уж его не пускают на выставку, то он будет сидеть в гараже и разбирать по винтику все, что найдет. Атобе рассмеялся, представив, как Шишидо ковыряется в паровом моторе десятилетней давности – вполне рабочем, но безнадежно устаревшем, приобретенном исключительно из сентиментальных соображений. Но дела были важнее, чем плохое настроение Шишидо, и пришлось потратить на них еще несколько дней и только после этого торжественно объявить, что на следующее утро, наконец, все отправляются на Всемирную выставку. Павильоны выставки начинались от подножия башни. Идея устроителей отдавала ей скромную роль входа на выставку, временного монумента, призванного подчеркнуть величие инженерного гения свободолюбивой Франции. Атобе считал иначе. Он был убежден, что башня если не самый главный экспонат, то, по крайней мере, один из – в конце концов, сам он приехал сюда ради Дворца машин. Спутники Атобе разделяли его мнение и смотрели на башню во все глаза, обмениваясь восторженными полными предвкушения репликами, пока экипаж стучал колесами по мостовой, приближаясь к Марсову полю. Выставка собрала поистине впечатляющую толпу. Волнение, висевшее в воздухе, предвкушение чего-то невероятного, заражало, растекалось по крови пузырьками шампанского. Когда же они, наконец, миновали башню и ступили на дорожки, ведущие к павильонам выставки, Атобе почувствовал, что не может больше сдерживаться. Он подхватил Шишидо под руку и, не обращая внимания на его сопротивление, повлек вперед, к Дворцу машин. Было абсолютно неважно, что Шишидо говорит, какие эпитеты применяет, Атобе решил, что потом заставит его повторить все и тогда решит, что на это следует ответить. Сейчас имел значение только Дворец, махина которого вырисовывалась впереди. И, похоже, Шишидо это тоже понял, потому что вдруг перестал вырываться и сказал: – Это ведь там? Паровые машины? – Не буду же я в первый визит тратить время на что-то еще, – усмехнулся Атобе и отпустил Шишидо. Теперь тот просто шел рядом, а Атобе думал, действительно ли паровые машины сейчас все, что его интересует. Дворец машин был огромен. Его здание задумывалось как главная жемчужина выставки, и именно ею он и являлся. Как и другие павильоны, выполненный из стекла и металла, больше похожий на блестящую хрустальную шкатулку, чем на настоящее здание, он завораживал и манил. Но еще больше манили звуки, доносящиеся изнутри, их невозможно было спутать ни с чем. Звуки работающих паровых котлов. Внутри Дворец представлял собой практически полностью одно огромное помещение со стеклянной крышей над головой, как в огромной оранжерее. А вместо цветов и экзотических деревьев – машины. Здесь было все. Фабричные станки, сельскохозяйственные орудия, двигатели паровозов и пароходов. И, конечно, автомобили. Забыв о толпе и Атобе, Шишидо направился к той части павильона, где располагались автомобили. Атобе шел за ним шаг в шаг, впрочем, не забывая оглядываться по сторонам. Было бы непростительно побывать в Париже и не привезти ничего для своей текстильной фабрики. Впрочем, когда Атобе увидел Шишидо, увлеченного автомобилями, он окончательно забыл о делах. Конечно, Шишидо не говорил по-французски и почти не знал английского, и сейчас он с трудом, но очень эмоционально, объяснялся с владельцем одного из автомобилей. Кажется, речь шла об объеме котла, развиваемой скорости и длительности проката – Шишидо облюбовал изящную модель английского механика, которая от остальных представленных здесь собратьев отличалась действительно миниатюрными размерами. – Эй! – Шишидо махнул рукой, заметив, что Атобе смотрит на него. – Помоги! Не понимаю, о чем он толкует! Атобе рассмеялся, отмечая, что кроме всего прочего Шишидо напрочь забыл о вежливом обращении, и заговорил с механиком. Ему и самому понравился автомобиль, который выглядел совсем как игрушечный и заставлял сомневаться, что действительно может двигаться на пару. – Да, котел сознательно уменьшен, но в нем будет происходить двойная выработка пара, – говорил механик. Он обрисовывал принципы работы в настолько общих чертах, что нельзя было догадаться ни о чем конкретном, по крайней мере ни Атобе, ни Шишидо не смогли, но главное было понятно без слов – англичанам удалось создать исключительный автомобиль. Вскоре показались давно отставшие Ошитари, Отори и Хиёши. Шишидо активно замахал руками, привлекая не только их, но и всеобщее внимание – и, конечно, ему не было никакого дела до косых взглядов французской публики. Сейчас во всем мире для Шишидо существовал только автомобиль, в котором он видел чудо, и Атобе полностью разделял это чувство. Отори и Хиёши тоже вступили в разговор с мастером – Отори хорошо говорил по-английски, Хиёши задавал вопросы, Отори переводил, Шишидо обходил автомобиль по кругу. – Я так понимаю, ты совершенно доволен собой, – Атобе услышал голос Ошитари прямо над ухом, повел плечом. – О чем это ты? Ошитари фыркнул. – Конечно, представление совершенно в твоем духе. Только на этот раз, должен признать, ты выбрал себе исключительно упрямую игрушку. Ошитари отошел к автомобилю и сразу включился в разговор, Атобе же смотрел на него, на остальных и на Шишидо, и думал, что Ошитари не прав, совершенно не прав. Шишидо никак не мог быть игрушкой.